Маргарита Прошина "Народная душа" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Маргарита Васильевна Прошина родилась 20 ноября 1950 года в Таллине. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Долгое время работала заведующей отделом Государственной научной педагогической библиотеки им. К. Д. Ушинского, затем была заместителем директора библиотеки им. И. А. Бунина. Автор многочисленных поэтических заметок под общим заглавием "Задумчивая грусть", и рассказов. Печаталась в альманахе “Эолова арфа”, в "Независимой газете". Постоянно публикуется в журнале “Наша улица". Автор книг "Задумчивая грусть" (2013), "Мечта" (2013) и "Фортунэта" (2015), издательство "Книжный сад", Москва. В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

вернуться
на главную
страницу

Маргарита Прошина

НАРОДНАЯ ДУША

рассказ

Отчего это прежде не знала
Ни тоски я, ни горя, ни слез,
И все дни протекали, бывало,
Среди звуков небесных и роз…

Когда Валерия с мужем, предвкушая незабываемый чудесный вокальный вечер, с букетом свежих, как будто только что срезанных с куста мимоз вошли в квартиру на Беговой, то сразу оторопели. В глаза Валерии бросился огромный, больше всяческих фантазий, трясущий зад Лялечки, и вся она была как пышный каравай, только что извлечённый из печи. Лялечка говорила в это время в прихожей по телефону.
Со стороны Валерии потребовалось неимоверное усилие, чтобы взять себя в руки и оторвать взгляд от этого «чуда», так как она даже не могла себе представить «певицу» таких внушительных размеров. Те же, примерно, чувства испытал муж Валерии, незаметный, послушный, тактичный, молчаливый, неизменно называвший свою жену «моя мамочка».
Лялечка с трудом, покрываясь постоянно потом, протискивалась в двери - в Америке с таких пассажиров берут в самолёте за два места.
И эта толстуха, щекастая, грудастая, бедрастая, если так можно выразиться, с нелепыми, ни к селу, ни к городу, движениями бёдрами туда-сюда после каждого произнесённого слова, будет сегодня петь?!
И вот Лялечка запела.
Сразу чувстсвовалось, что у неё не всё в порядке со слухом. Часто пела мимо нот. Она делала это так уверенно, так самозабвенно, что, казалось, что так и нужно петь неправильно, при этом ещё покачивая бедрами, и округляя до невероятных линз глаза, как будто она вся стеклянная и живёт в стеклянном мире, при этом рука её делала отгоняющие от себя движения, словно к ней кто-то намеревался приблизиться и помешать пению.
Собравшиеся тут же опустили глаза, испытывая неловкость, не гладя друг на друга, думая только об одном: как бы поскорее убежать из этого «гостеприимного» дома. Ляля со своим преподавателем разучивала арии из оперетт и опер. Видимо, Ляле преподаватель объяснил, что вокальное пение должно быть осмысленным, и ученица демонстрировала свое понимание его слов.
Сестра не сводила глаз с любимого брата, так только могут влюбляться в отсутствующих братьев молодые экзальтированные девушки. Лида всегда представляла себе брата человеком особенным, но особенным именно тою особенностью, которая с помощью воображения была создана ею самою.
Толстяк Миша предлагал всем хорошенько выпить. Это здесь компания сидит в углу. Они расспрашивали, зачем сюда приехали и о чем говорили. Мне предложили "выпить и повеселиться". Смех был причинный и беспричинный.
Куда-то пошли. Впереди Куколка вел Принцессу под руку, за ними Меценат об руку с Мотыльком
- что-то тихо, но горячо доказывал своему погасшему другу-неудачнику, а сзади Новакович с Кузей энергично доругивались по поводу все той же Яблоньки...
А она, даже не подозревая, что служит предметом спора, уже давно спала в своей белоснежной девственной постельке... Белокурые волосы, как струи теплого золота, разметались по подушке, а полуобнаженная свежая девичья грудь дышала спокойно-спокойно...
Густое облако грусти наползло на морщинистое лицо Мотылька, и такое это было мокрое скопление, что часть влаги осела в одной из морщин под глазом, задержалась на минуту и потом окончательно скатилась на борт пиджака.
- Фу ты, - развязно сказал Мотылек, - сколько газу в этой шампанее. - Инда до слез!..
А на другой стороне комнаты огорченный Кузя с бокалом шампанского, спрятавшись в глубокое кресло, как черепаха в свой панцирь, бормотал, глядя выцветшими глазами в пространство:
- "Затрапезная вдова"! Да вы, может, таких вдов еще и не нюхали! Грудь, как слоновая кость, упругая, как на пружинах, и на рояле хорошо играла... А мужа, может быть, и генералом бы сделали, да он сам не хотел. Зачем, - говорит, - мне! Я не чинов, - говорит, добиваюсь, а дело люблю делать. Дело, дело и только дело! Вот тебе и "затрапезная"!
Её мать, светящаяся от предвкушения аншлага и восторгов Антонина, встретила Валерию в неимоверном золотом с серебряными звёздами платье, которое по её мнению, должно было подчеркнуть праздничное настроение, но высветило её усталость и бледность. Глаза лихорадочно блестели, пышная причёска не скрывала того, что всю ночь Антонина готовилась к предстоящему «выдающемуся» событию. Она, машинально чмокнув меня в щеку, шёпотом попросила пока спрятать букет, чтобы в конце концерта вручить их одарённой дочке, чтобы вся Лялечка утопала в цветах.
На Восьмое марта Велерия, а попросту Лера, с мужем были приглашены Антониной на домашний концерт.
Двадцать лет назад Лера работала с Антониной в одном учреждении.
День солнечный, капель звенит, и столь же вдохновенно звенят воробьи, купающиеся в лужах. Капельки искрятся на солнце. В чёрных фраках шествуют вороны с многозначительным «кар-р-р-р».
Настроение у Леры было лучше не придумаешь!
Ей захотелось одеться в этот день особенно нарядно. Она привела себя в надлежащий вид. Потом под колдовством изящных рук знакомой парикмахерши её брови взлетели чайками в безбрежную синь неба. Пальчики засияли алыми отблесками зари.
Муж, как обычно, спросил у «мамочки», как ему одеться. Она посоветовала новый серый костюм.
Удлинённые реснички Леры подчеркнули восторженный океан её взгляда. Лера не шла, а летела и душа её пела, и она слышать хотела голос мартовских грёз.
Муж едва поспевал за ней.
Весна!
Недаром на днях Антонина в экзальтации сообщила Лере, что Лялечка запела. Глаза Антонины при этом бегали справа налево и обратно с такой скоростью, что Лера не успевала следить за её взглядом. Пальцы Антонины нервно дёргали пуговицу на куртке Леры.
Вдруг ни с того ни сего у Лялечки открылся голос!
Об этом речи никогда не было. Лере стало интересно.
Антонина, кстати говоря, теперь главный бухгалтер в том же учреждении, где они когда-то вместе работали, рассказывала, как дочь её выступала там на корпоративе. При этом Антонина закатывала глаза от восторга, готовая упасть в обморок.
Лера понимала, что для Антонины проявление таланта у взрослой дочери, которая как бы лежала до этого возраста на печи, как известный герой русского фольклора, вдруг встряхнула головой, и запела голосом Большого театра, было чудом. Так это представляла сама Антонина.
Лере, откровенно говоря, тут же захотелось послушать новорожденный талант. Она вообще любила неожиданные повороты в судьбах людей. Так, ходит человек полжизни в свою контору, а потом вдруг начинает играть на виолончели. И ведь как замаскировался, никто и не знал, что он пилит на этой большой скрипке.
Ладно, чудеса бывают разные.
Без них жизнь была бы невыносима.
Очень трепетно Лера относилась к проявлению музыкальных способностей, поскольку чуть ли не каждую неделю бегала в консерваторию, куда ежегодно брала абонементы, и удивлялась, где же эти молодые таланты, который побеждают на конкурсах, особенно вокалистов.
Лера предложила зайти в кафе. Они заказали для разговора кофе и пирожное. Лера расспрашивала Антонину, как это произошло, на протяжении всех лет учёбы дочки в музыкальной школе, ведь прежде Антонина жаловалась на то, что не смогла уговорить Лялю окончить музыкальную школу.
Ляля занималась в музыкальной школе с шести лет. Около тринадцати лет она забросила занятия музыкой, потому что решила, что будет переводчиком и стала заниматься с преподавателем английским языком.
Лера помнила об этом и предполагала, что Ляля успешно осуществила свою мечту.
Антонина, тяжело вздохнув, поведала Лере, что дочка после окончания университета преподавала в начальной школе, но вскоре поняла, что профессия учителя не её призвание, что останавливаться на этом не нужно, что это неудачный опыт, что непременно следует искать другое. Постепенно увлекаясь рассказом о Лялечке, Антонина, путаясь в словах, захлёбываясь от восторга, исповедовалась в том, как Виктор Иванович, открыл голос у дочки, когда они всей семьёй смотрели передачу, в которой свои вокальные таланты демонстрировали исполнители из разных уголков страны, дочка невольно стала им подпевать, отец прислушался, вскочил, забегал, то открывая, то закрывая крышку пианино, останавливался, обхватывал лицо руками, прибавлял звук телевизора, убавлял и, наконец, бросился к Лялечке, взял её за плечи, встряхнул, умоляя петь громче, а потом, приосанился, поднес руку к своему сердцу, встал в позу памятника, и вполне авторитетно, так как всю жизнь преподавал музыку в пединституте, с дрожью в голосе торжествующе объявил, что она поёт гораздо лучше всех участников.
Как же он пропустил талант собственной дочери?!
Он стал внимательно её прослушивать и убедился, что у Ляли открылся голос, что её ждёт большое будущее на оперной сцене. Сразу после этого они занялись поиском опытного репетитора по вокалу. Отец стал готовить Лялечку в Гнесинку, на отделение сольного пения, но, конечно, поскольку у них не было связей, дочка не прошла прослушивание. Лялечка ужасно расстроилась, но отец убедил её, что это только подтверждает то, что она талантлива, рассказывая биографии таких вокалистов, как Нестеренко, Архипова, Биешу, которые перед тем, как стать певцами, имели дипломы архитекторов, мелиораторов. Известно, что голос, порой, раскрывается достаточно поздно. Он настоял на том, чтобы дочь посвятила себя занятиям, правильной постановке голоса, тогда, она не будет иметь проблем с интонацией. Верное дыхание и резонанс - это самое важное для вокалиста.
Антонина сделала паузу, пригубила остывший кофе, и напомнила о том, что Виктор Иванович - прекрасный музыкант, сам пишет «гениальную» музыку, которую не всем дано понять, а профессионалы не признают его исключительно из зависти.
Лера смущённо опустила глаза и кивнула. Ещё в годы совместной работы с Антониной она не раз слышала о выдающихся талантах её мужа, который уже тогда писал «изумительную» музыку, и что скоро о нём услышит весь мир. Однажды, перед новым годом Антонина радостно объявила всем, что упросила Виктора Ивановича устроить праздничный концерт у них в учреждении. Конечно, Лере было интересно послушать молодого композитора. По такому случаю даже настроили рояль. Концерт этот забыть невозможно. Виктор Иванович всех замучил своими постоянными объяснениями своих произведений, которые, как он постоянно повторял, доступны для понимания подготовленных музыкантов. Слушать не было сил, и многие крадучись покидали зал. Антонина же была убеждена, что её муж человек необычайного дарования, а тем, кто этого не понимал, искренне сочувствовала.
Маленькая, легкая Антонина всегда была похожа на загнанного подростка. Пушистые светлые волосы она собирала на затылке в хвост, губы слегка подкрашивала розовой помадой, глубоко посаженные глаза обводила чёрным карандашом. В одежде предпочитала строгий деловой стиль, соответствующий высокой должности, но и в строгих костюмах была похожа на подростка. Эта хрупкая женщина боготворила своего мужа, непризнанного гения, всячески стараясь освободить его от быта, все материальные и житейские заботы решала сама. На первый взгляд она производила впечатление слабой женщины, но если, внезапно, что-либо или кто-либо угрожали покою её семьи, она превращалась в разъярённую львицу. Мужа своего она почтительно называла Виктор Иванович. Долгие годы муж работал над кандидатской диссертацией, но поскольку его отношение к науке было чрезвычайно требовательным, никак не мог довести её до совершенства, по этой причине так и не защитился.
Пребывая в торжественном настроении, Лера выбрала букет сияющей невинной красотой мимозы. Эти жёлтые шарики-солнышки каждую весну вывали в ней новые надежды и ожидания. Чудесные недотроги эти в окружении серебристых листьев очень чувствительны к неприятным прикосновениям, как и большинство, женщин.
Двери комнат были распахнуты, гости оживлённо толпились в ожидании приглашения к столу, вдыхая умопомрачительные запахи блюд. Худенькая подвижная Антонина подхватила Леру с мужем и, как рыбка, проскальзывая среди гостей, успевая каждому сказать что-нибудь приятное, проводила их к Виктору Ивановичу, который сосредоточенно поправлял ноты на пюпитре пианино, и ответил на их приветствие рассеянным кивком. Лера подумала, что за двадцать лет муж Антонины почти не изменился всё тот же рассеянный взгляд, всё та же привычка щуриться, всё так же он избегал встречаться с кем-нибудь взглядом. Антонина прежде объясняла привычки эти его застенчивостью, повторяя, что неодарённые люди стремятся к объединению, а люди с талантом нуждаются в одиночестве. Муж Леры спросил у Виктора Ивановича, использует ли он специальные компьютерные программы при создании своих музыкальных произведений. На вопрос этот Виктор Иванович резко ответил, что вообще не признаёт компьютеры, а интернет – зло, которое погубит культуру.
Антонина познакомила Леру с соседкой, приветливой сухонькой старушкой в голубенькой кружевной шляпке Симой Самойловной, которая знает Лялечку с самого рождения и является самой преданной поклонницей её таланта, не пропускает ни одного её выступления. Сима Самойловна ласково улыбнулась мне, и, погладив меня по руке, стала расхваливать поразительное пение милой Лялечки, выдающиеся хозяйственные способности Тонечки, безупречный музыкальный вкус Виктора Ивановича, повторяя через слово: «Прелестно, прелестно». Лера молча кивала головой, а когда попробовала поддержать разговор, Сима Самойловна уже дремала. В этот момент Леру окликнул румяный, пышущий здоровьем невысокий толстячок, в котором она, приглядевшись внимательно по глазам едва узнала бывшего сослуживца Мишу. Двадцать лет назад он был таким худым, что все сотрудницы бухгалтерии старались его подкормить. Они оживлённо стали вспоминать молодость. Постепенно выяснилось, что среди гостей много бывших сослуживцев Леры. Воспоминания, смех и оживлённые разговоры не смолкали.
Наконец, последовало приглашение к столу. Гости встрепенулись, и стали чинно рассаживаться, и тут выяснилось, что не хватает мест. Два молодых человека, как потом выяснилось, программисты, сослуживцы Антонины, которые были приглашены специально для Лялечки, заботливой мамой, которая очень переживала отсутствие у дочки личной жизни, принесли стол из кухни, вместо стульев положили на табуретки доски с балкона. В кресле у окна посадили хозяина, рядом с ним - Лялечку. Виктор Иванович сгорбился, подворотничок, очевидно, натирал ему шею, и он постоянно слегка вертел головой. Один глаз у него был красный, и он постоянно прикрывал его рукой.
Большой стол был уставлен закусками и бутылками...На столе, на самом видном месте, красовался холодец, селёдка «под шубой», разнообразные салаты, грибы…
Подбадриваемые радушной хозяйкой гости передавали друг другу угощения. Лера с мужем сидели рядом с Антониной, которая то и дело бегала на кухню, чтобы добавить то салат, то винегрет, то селёдочки. Стоило ей присесть, как раздавался чей-нибудь возглас: «Передайте сюда холодец! У нас - закончился!», «Вам водочки или коньячку?»
«Прошу закусывать: вот грибочки, рыбка отличная под маринадом», «А мне солёного огурчика!»
Звон бокалов, тосты в честь «лучшей половины человечества в лице присутствующих здесь дам» следовали от один за другим от представителей сильной половины. То и дело слышались просьбы: «Подайте мне заливную рыбку!», «Где-то я видел хрен, передайте мне!» То и дело звучали церемонные просьбы Симы Самойловны: «Молодой человек, икорку, вас не затруднит мне положить?» или «Я предпочитаю выпить рюмочку-другую коньячка, чтобы сосуды поиграли».
Виктор Иванович же с отрешённым видом то и дело вставал из-за стола, пробирался к пианино, и аккуратно поправлял ноты на пюпитре, и так же с большим трудом протискивался за стол.
За столом царила атмосфера восторга и веселья.
Антонина доверительно поведала Лере, что получила в наследство от матери трехкомнатную квартиру в центре, которую сдали иностранцам за твёрдую валюту, которые оказались жителями города Лондона. Это открыло им новые возможности для совершенствования вокальных способностей Лялечки. По совету этих же иностранцев, они отправили её в Лондон учиться вокалу.
Конечно, это было не простое решение, Лялечка ведь - ещё сущее дитя, но на то они и родители, чтобы сделать всё возможное и невозможное для её счастья. Там Лялечку несколько раз прослушали весьма доброжелательно и внимательно, спросили, когда она стала заниматься вокалом и где, и посоветовали вернуться домой и продолжать занятия с педагогом, раз она так любит петь.
Антонина поделилась с Лерой своими переживаниями по поводу отсутствия у Лялечки личной жизни, что водила дочь на консультацию к опытному психологу, который после длительной беседы с ними обеим, долго объяснял ей, что она, как любящая мать, обязана дать Ляле возможность учиться жить самостоятельно, поселить её отдельно, а главное добиться «развода дочери с отцом», потому что их отношения вредят Ляле.
После обильного угощения, наступило время концерта. Гостей ведь собрали только с одной целью - показать успехи Лялечки. Торжественно задёрнули плотные бордовые шторы на окне, подобно занавесу в театре. Солнце исчезло, наступил полумрак. Антонина церемонно прошествовала к окну, встала перед шторами, и с загадочной улыбкой, торжественно объявила, что сейчас нас ждёт концерт талантливой, ни на кого не похожей, со своей особенной манерой исполнения певицей, которая как никто другой проникает в глубины текста, открывая новый взгляд на произведение, что нам предстоит услышать голос будущей звезды, встречайте! Антонина удалилась, а из дверей выплывала расфуфыренная, в длинном бальном платье, специально приобретённом для этой цели, к публике вышла Ляля. Она встала спиной к окну, поклонилась. Раздались аплодисменты. Ляля сделала книксен и посмотрела на отца. Виктор Иванович с залысиной, седеющий, но с длинными волосами, в бабочке, в тёмной тройке, оглядел публику, прикрыл глаза. По его вспотевшему лицу плавала улыбка, мол, сейчас вы услышите такое, какого еще никогда не слышали, приподнял руки, но с короткими пальцами, и опустил их на клавиши.
Гости дружно начали выпивать и закусывать.
Тут Лера не выдержала и, воспользовавшись паузой, поднялась, распрямила спину и совершенно изумительным мягким голосом запела:

Зачем тебя я, милый мой, узнала,
Зачем ты мне ответил на любовь?
Ах, лучше бы я горюшка не знала,
Не билось бы сердечко мое вновь.

Терзаешь ты сердечко молодое,
Тебя твоя зазнобушка здесь ждет.
Проходит только время золотое,
Зачем же ты, желанный, не идешь?

Я жду - и вот приходит
долгожданный,
Целует, нежно за руку берет.
Ах, милый мой, дружочек
ненаглядный!
И сердце песню радости поет!

Голос её был проникновенен, ласков и свеж и, казалось, что это не Лера поёт, а какая-то великая народная душа.

"Наша улица” №196 (3) март 2016