Юрий Кувалдин "Мой друг Тугаринов" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

МОЙ ДРУГ ТУГАРИНОВ

эссе

На снимке: Юрий Кувалдин и Дмитрий Тугаринов в Академии на вернисаже 16 февраля 2016 года.

- Не верю! - кричу я голосом Константина Сергеевича Станиславского.
- Чему это вы, товарищ Кувалдин, не верите? - спрашивают заинтересованные лица в белых халатах.
- Не верю, что товарищу Тугаринову исполнилось 60 лет!
Толкаю дверь в мастерскую, отворяется. Вхожу в почти заводской цех: кран-балка, верстаки, станки, металл и горы всевозможных болванок-заготовок. Из-под высокого потолка, с антресолей, куда ведёт металлическая лестница, голос Тугаринова:
- Юра, ты только послушай…
И начинает, лежа на раскладушке, почти захлёбываясь от восторга, читать:
«Игорь вдруг отчетливо вспомнил стихи, встал и звонким голосом, рассказывая только для учительницы, прочитал их.
Учительница как-то упоительно слушала и прижимала сжатые руки к груди. Игорь уже сел, а она молчаливо смотрела в окно, продолжая прижимать руки к груди. Учительница нравилась Игорю все больше и больше, и дети, по-видимому, ей тоже были симпатичны, потому что она как-то ласково вводила их в условности школьной жизни, не подавляя...
Но каково было огорчение Игоря, когда спустя год он, возвращаясь из булочной, под вечер, когда небо над улицей стало темно-синим, случайно увидел Татьяну Евгеньевну - так звали учительницу - на ступенях парадного подъезда "Славянского базара" с молоденьким лейтенантом. И лейтенант быстро, отрывисто поцеловал ее в губы.
Этот поцелуй что-то разрушил в душе Игоря. Была надорвана невидимая ниточка, связывающая его с учительницей. Стало грустно, и не хотелось делать уроки...
Наверх в школе вела старинная лестница с ажурными чугунными перилами. Подумать только - по этой лестнице поднимался Ломоносов! Да еще какой-то известный - Тредиаковский. Нужно у дедушки спросить - кто таков?
Пойдем же, пойдем же по улице детства!
- А вот это - Никольский крестец, - говорил дедушка, стоя с Игорем на пересечении трех улиц в Кремле: Никольской, Троицкой и Чудовской.
Открылись ворота Кремля, каждый мог прийти, смотреть, восхищаться. Солнце поднималось из-за Москвы-реки. Игорю десять лет! Как много!
Пойдем же, пойдем же по улице детства! Вспомним Николу Старого, греческий монастырь, давший название Никольской улице, в 1935 году переименованной в 25 Октября, дойдем до Лубянки, зажмурим глаза и увидим, оглянувшись, высокую красную Владимирскую башню Китай-города, Владимирские ворота, где в 1612 году Минин и Пожарский ворвались в Китай-город, увидим высокий храм, где ныне памятник Ивану Федорову, увидим фонтан посреди Лубянской площади, на который глядит огромный дом страхового общества "Россия", увидим на месте "Детского мира" двухэтажный дом с магазином "Мясо", куда Игорь ходил с мамой, увидим невредимую китайскую стену, опоясывающую Великий Посад... Откроем глаза и обнаружим, что дом страхового общества "Россия" стоит, но смотрит на памятник Дзержинскому, который устанавливали в тот год, когда Игорь прощался со "Славянским базаром"...
В этом месте повествования должен звучать марш "Прощание славянки". Напойте про себя! "Па-ра, па-пара..."
Многого не увидим сейчас на древней Никольской, не увидим Владимирской башни и ворот (теперь там метро "Дзержинская"), не увидим часть красной стены Китай-города, не увидим Николы Старого, не увидим Казанского собора (где анютины глазки сажают и газировочные автоматы стоят против ГУМа), не увидим Воскресенских ворот с Иверской часовней, не увидим...
Но все равно - пойдем же, пойдем же по улице детства! И постараемся сохранить то, что осталось...»
Это он продекламировал кусочек из моей книги «Избушка на ёлке».
- Митя, ну что ты меня мне читаешь! - отшучиваюсь я.
- Старик, как написано! Ты гений!
- От гения слышу.
Тугаринов в сандалиях на босу ногу спускается, подходит к возвышающемуся на высоком постаменте чему-то, накрытому холщовой тряпкой, срывает её, и я узнаю себя зелёного, из зелёной глины...

На снимке: Юрий Кувалдин у своей бронзовой головы с Андреем Яхонтовым.

Тугаринов усаживает меня на табурет и начинает ходить вокруг меня, ощупывая пальцами мою голову. Затем возвращается к глиняной зелёной моей голове, подлепляет, отлепляет, вдавливает, делает складки и морщинки… И так часа два, пока я чуть ли не опух.
В перерыв выходим в широкий коридор и идём в мастерскую напротив. В придавленном кресле сидит старик Митлянский и уныло взирает на лежащие на полу крылья Пегаса. Кто-то должен был прийти помогать ему, но не пришел. Поднимаем настроение Митлянскому, помогаем приделать Пегасу крылья. Я поддерживаю, а Тугаринов как мастер всяких работ по металлу приваривает их на место. Теперь, когда я поднимаюсь к Пегасу на холм у музея Андрея Сахарова, то всегда вспоминаю сцену в мастерской Даниэля Митлянского...
Спустя время, моя голова отливается в бронзе, укрепляется, как на постамнте, на кувалде, и начинает свою независимую жизнь, появляясь то на одной, то на другой выставках мастера.
Тугаринов читает книги. Это нечто невероятное, чтобы скульптор читал художественную литературу. Да ещё современных авторов.
Один бородатый художник другому (слышу краем уха):
- Ну, это литературно…
Сказано тоном полнейшего уничижения, мол, можно еще больнее приложить, но «литературно» звучит как окончательный приговор.
Иногда потолкавшись среди прокуренных бород на выставках не понимаю, я в среде художников или в сельском клубе на вечере полеводческих бригад. Примитивное становится ещё примитивнее. О чём поэт Александр Ерёменко с небывалым сарказмом высказался:

Как Пуришкевич сказал, это видно по роже
целой вселенной, в станине токарной зажатой.
Я это знал до потопа и знать буду позже
третьей войны мировой, и четвертой, и пятой.
 
Ищешь глубокого смысла в глубокой дилемме.
Жаждешь банальных решений, а не позитивных
С крыши кирпич по-другому решает проблемы -
чисто, открыто, бессмысленно и примитивно.
 
Кто-то хотел бы, как дерево, встать у дороги.
Мне бы хотелось, как свиньи стоят у корыта,
к числам простым прижиматься, простым и убогим,
и примитивным, как кость в переломе открытом.

На снимке: Туфельки, о которых в детстве мечтала писательница Маргарита Прошина.

Любуясь "Туфельками" Дмитрия Тугаринова Маргарита Прошина в своё время написала такой этюд: «Мальчик лет трёх в синем комбинезоне с надписями на английском языке стоит на вершине грязного сугроба и с упоением разбрасывает руками снег, всё глубже погружаясь в сугроб. Он счастлив. У меня за спиной раздаётся визгливый крик: «Немедленно слезай! Ты весь испачкался! Сейчас же домой пойдём!» Ребёнок, никак не реагируя на угрозы, продолжает заниматься своим, важным в данный момент для него, делом. Насколько же свободнее росли мы - дети улиц и дворов. Схватишь кусок хлеба, и бегом, пока мама не поймала, на улицу. А там - каждый день происходят новые приключения. Мне вспомнилась героиня рассказа «Пышная жизнь» Лидии Авиловой Любка. Она чувствовала себя абсолютно счастливой летом весь день на улице. Для гордости и ощущения своей неотразимости ей было достаточно чепца на голове из пёстрых лоскутков. Эта непритязательная вещица давала ей полное ощущение собственного великолепия, неважно, что платье измазано и надето на голое тело, что руки, лицо и ноги всегда грязны, главное - чепец! Как это мне понятно, как важны для ребёнка детали, всякие ленточки, бусы, безделушки, которые мы прятали как самые настоящие сокровища, хвалились ими друг перед другом. Очень точно это счастье передал скульптор Дмитрий Тугаринов в своей скульптуре «Туфельки», перед которой в немом восторге замирает не одно поколение девочек».

На снимке: Юрий Кувалдин, Дмитрий Тугаринов, Маргарита Прошина.

Я много раз писал о том, и об этом нелишне и здесь напомнить, что Тугаринову было поручено выполнение двух фигур для храма Христа Спасителя - равноапостольного императора Константина Великого и его матери Елены. А к 200-летию перехода через Альпы Суворовым скульптор поставил памятник на перевале Сен-Готард. Инициативу проявил меценат русской культуры из княжества Лихтенштейн барон Эдуард Фальц-Фейн, с которым Тугаринов подружился. Замечательный отзыв о работе Тугаринова дали скульпторы-академики Юрий Орехов и Зураб Церетели. В Швейцарию Тугаринова пригласила коммуна Сен-Готарда. Он поехал туда за свой счет, взялся создать памятник сам, без всякой оплаты, работая прямо в горах, на месте легендарного перехода. Тугаринову сказали, что ничего милитаристского делать нельзя: пропаганда войны у них запрещена. А Тугаринов сначала предложил им батальную сцену: солдаты друг в друга стреляют. Ну а потом пришлось ограничиться одним Суворовым с проводником Антонием Гамбой. Прежде чем приступить к работе, Тугаринов практически все о Суворове прочитал. Существует множество прижизненных портретов Суворова, но 200 лет назад подхалимов было не меньше, чем сейчас. Смотришь каррарский мрамор, портрет с натуры. Он там такой мордатенький и довольный. А Суворов родился семимесячным, больным. И ему было 70 лет, когда он отправился в Швейцарию. У него была лихорадка, он заболел. Это была его лебединая песня. Суворов - русский несокрушимый дух. Тугаринов делал его лицо с посмертной маски. И клячонку специально взял. Чтобы все видели - русское не только в непомерной физической силе, но и в смекалке, в интеллекте, в гениальности. При этом орудийные конкретизации Тугаринова, с одной стороны, оригинальнее, неожиданнее, чем «обычные» приемы фотографии-реализма, поскольку установление иконического подобия между предметными темами и соответствующими единицами кода означает трудную и потому эффектную находку. С другой стороны, они проглатываются ценителем изобразительного искусства более незаметно, подсознательно, как нечто само собой разумеющееся, поскольку - по инерции практического языка - их связь с темой не воспринимается сколько-ни-будь эксплицитно ввиду их заведомой формальности, «бессодержательности». Тугаринов без шутки, без юмора не обходится. Вообще, он веселый человек. Есть у него пушка бронзовая. Настоящая. Фитиль вставляете и стреляете. Раздается оглушительный залп. Тугаринов грузит пушку в машину и везет, допустим, на открытие выставки под открытым небом в Парке искусств. Как выстрелит, так публика вся замирает сначала от испуга, а потом вопит от восторга. Но сначала - чтобы дух захватывало! Тугаринов любит и одеваться с чудинкой по таким случаям, как вернисаж или еще каким важным событиям. Так это наденет фрак с бабочкой и... сапоги…

На снимке: Лидер третьего русского авангарда художник Александр Трифонов у генералиссимуса Алекандра Суворова.

Тугаринов всегда благосклонно относится к молодым художникам, никогда не критикует, а отмечает с неизменным юморком удачные находки. Весёлую выставку устроил Тугаринов совместно с молодым авангардистом Александром Трифоновым 7 ноября 1997 года под искромётным названием “Антисоветская выставка, посвященная 80-летию Великого Октября” в Московском Доме скульптора. Кстати говоря, в тот день весь вечер был в ударе бард Евгений Бачурин, поклонник и Тугаринова и Трифонова, исполнявший любую свою песню по просьбе собравшихся.
Вот, например, одну из моих любимых:

Скажи, скажи мой брат, зачем сто лет подряд
Ты не приемлешь общего веселья?
Всему своя пора, но снова, как вчера,
Высокий голос твой оправдывает землю.

Душа который год, как дудочка, поет, -
И кажется, что праздник будет вечен.
Вот только у певца счастливого лица
Не увидать никак, хоть богом он отмечен.

Скажи, скажи, мой свет, виновен ли поэт
За то, что совестью терзается всечастно.
Не укротить содом ни словом, ни пером,
Тем более, когда оно прекрасно.

Душа который год, как дудочка, поет, -
И кажется, что праздник будет вечен.
Вот только у певца счастливого лица
Не увидать никак, хоть богом он отмечен.

Скажи, скажи, мой друг, неужто замкнут круг,
Где наша участь, как арена, нестерпима.
И вот в неравный бой выходим мы с тобой,
Как гладиаторы времен упадка Рима.

Душа который год, как дудочка, поет, -
И кажется, что праздник будет вечен.
Вот только у певца счастливого лица
Не увидать никак, хоть богом он отмечен.

Тугаринов частенько сетует: "Раскручивают какие-то попсовые студенчески-туристские песни, а гения Бачурина замалчивают!"
Я говорю Мите: "Высокая литература - понятие не экономическое, а интеллектуальное. Отсюда поклонников у Бачурина и Данте - единицы".
Тугаринов кавалер Ордена святой Анны III степени, участник Квадриеннале современного искусства во Франции в 2014 году. 
Тугаринов занимающий особое место в российской скульптурной школе. Его называют «Гоголем в скульптуре». Как и у великого писателя, работы Тугаринова отличает остросовременный спектр образов, хотя в них угадываются и знакомые каждому традиционные черты. 
Дело в том, что он сам и его творчество существуют в некоем мифологическом пространстве, отображая особый мир, полный экстравагантности, многозначительных образов и вечной иронии. Очевидно, поэтому ряд его скульптур оставляют заметный след в современной жизни. 
Дмитрий Тугаринов - единственный скульптор за всю историю Швейцарии, кому удалось установить две скульптуры Александру Суворову высоко в Альпах на перевале Сен-Готард – в месте перехода его победоносной армии в войне с наполеоновскими войсками. При этом, в Швейцарии по закону запрещено ставить монументы военным и иностранцам. Как бы то ни было, открытие его памятников и связанные с ними юбилеи в Альпах сегодня проходят в присутствии большого количества посетителей, и местные власти весьма довольны значительным притоком туристов со всего мира. 
За всю свою творческую практику Тугаринов создал более шестисот станковых и монументальных работ. Однако в залах Российской академии художеств были показаны лишь основные произведения скульптора. 
Экспозиция была концептуально разделена на десять залов, каждый из которых посвящен определенной теме. Например, в первом зале гостей экспозиции будет встречать знаменитая работа «Туфельки» - маленькая девочка в маминых туфлях, идущая по импровизированной свалке скульптур. 
Особое место отводилось третьему залу - с историей памятника Суворову. По мнению многих, это ключевая работа в творческой биографии Дмитрия Тугаринова. 
Десятый, финальный зал - Березовая роща - некое подобие медитативного павильона, где посетители смогут в приятном окружении скульптурных произведений Тугаринова осмыслить его удивительное творчество. 
Интересно, что в одном из десяти залов будут экспонированы работы жены Дмитрия Тугаринова - скульптора Афины Георгиевны Попандопуло. Портретные шаржи друзей и коллег по цеху составляют ДНК творчества скульптора. Уже около тридцати лет Попандопуло и Тугаринов работают бок о бок в одной мастерской, но, как можно будет убедиться на выставке, это не мешает никому из них создавать свой собственный художественный мир. 

На снимке: Дмитрий Тугаринов со своим водопроводчиком.

Поздний телефонный звонок. Звонит Тугаринов и, перескакивая с пятого на десятое, почти кричит:
- Ну, ты дал закурить… Как там у тебя эти… как их там бодлеры…
- Бодлероиды, - подсказываю я.
- Во-во, бодлероиды по небу летают, а этот, как его, генерал… А вот место (видно, книжка у Мити была под руками): «Правильно говорили старики в деревне, что в армии уму-разуму научат. Не думал Виноградов, что здесь могут быть такие чудеса. А что делать? Бежать? Поймают, посадят! Будь проклята эта служба! Работал бы да и работал в колхозе, пользу приносил. Нет, обязательно нужно было призывать на действительную военную службу. Этого козла Бодлера учить! Пропади он пропадом! Генерал с Новой Зеландии, шофер с Франции! Эх, знать, сильна страна Советов, что всех в кулачок взяла. То-то ребята в учебке поговаривали об особых частях, мол, есть в стране такие части, что не приведи Господь! Весь, мол, земной шар опутали сетями шпионажа. Неужто и я угодил в самую секретную?! Почесав затылок, Виноградов вошел в желтобокое, с белой лепниной - грудастые какие-то девицы с венками и кубками, - здание ТЭЧ…»
Я пытался остановить Тугаринова, но тщетно. Он уже барабанил с хохотом текст по книжке:
«Колонна, не нарушая рядов, свернула, выгибаясь как змея, направо и зашагала по переулку, оглашая его "Парижским сном". Остановились перед ярко освещенным величественным зданием. По одному вошли в фойе, с фонтаном посередине, с бронзовыми женскими фигурами, держащими в высоко поднятых руках матовые стеклянные шары светильников. "Старики" привычно сдавали полушубки гардеробщикам, которые все были прапорщиками. Виноградов отдал свою дубленку, подождал, когда ему дадут номерок. Но ждал напрасно, номерков никому не давали.
- А как же я узнаю свою? - спросил Виноградов у прапорщика.
- Скажешь: "23" - я и отдам, - удивленно ответил прапорщик.
Виноградов помедлил и еще спросил:
- А до меня кто был двадцать третьим?
- Он надысь дембельнулся. В Турцию свою уехал, - сказал прапорщик.
Пожимая плечами, Виноградов пошел за всеми в огромный зал со сводчатым потолком, расписанным в русском стиле богатырями в кольчугах и русалками чешуйчатыми. На сцене играл симфонический оркестр человек в полтораста: скрипки там разные, виолончели и прочее. Даже барабан большой увидел Виноградов. А в зале с роскошным паркетным полом, поблескивающим как стекло, стояли столики на четверых с белыми скатертями, с живыми красными, розовыми, опаловыми розами в хрустальных вазах. И аромат струился такой, как в оранжерее.
- Виноградов, чего застыл, давай к нам! - позвал его 22-й.
Виноградов робко сел на краешек мягкого стула, обнаружил перед собой несколько тарелок саксонского фарфора одна на одной, пару ножей справа от тарелок, пару вилок и пару ложек слева. Тут же возле тарелок фужер из толстого стекла. И, конечно, салфетки, свернутые конусом. Виноградов напряженно соображал: так, нормально, чего делать? Сосед заметил растерянность Виноградова, успокоил:
- Не боись, ща покормят! Расслабься. Меня Рафаилом зовут, - представился сосед и, кивнув сначала на одного, затем на другого сотрапезников, представил: - Это Тадеуш, а это Ивар.
- А ты откуда? - спросил Виноградов у Рафаила.
- Я с Варшавы, слыхал?
- С Польши, что ли? - переспросил Виноградов.
- Ну да! А вон Тадеуш с Кракова.
- А Ивар? - спросил Виноградов, успокаиваясь в разговоре.
Рыжеволосый Ивар сам пробасил:
- Я с-под Лиепаи.
- А-а! С Эстонии! Это я знаю! - воскликнул Виноградов.
- Да не с Эстонии, а с Литвы, - поправил Рафаил.
- Да не с Литвы, чайник! С Латвии! - обиженно пробасил Ивар.
- Это не страны, а блохи какие-то, черт, все время путаю! - извинительно проговорил Рафаил.
К их столику официант в черном фраке, в бабочке, на фраке погоны старшего сержанта, подкатил коляску с серебристыми кастрюльками. Из первой он выложил на тарелки шипящие, фыркающие маслом, только что с огня, эскалопы в грибном соусе, из второй - отварной картофель в сметане, присыпанный укропчиком, из третьей - тушеные с морковью и специями баклажаны. Фужеры наполнил темным искристым напитком. Виноградов торопливо схватился за фужер и жадно выпил его. То ли кофе, то ли лимонад, непонятно, но вкусно.
- Чего это я засадил? - спросил удивленно Виноградов.
- Кока-колу, - пояснил Ивар.
- Не слыхал! - сказал Виноградов.
Официант, наблюдавший за Виноградовым, спросил:
- Вам еще чего-нибудь?
Виноградов, конечно, в другом бы месте заказал себе бутылку водки, но тут этот номер, он понимал, не проходил, поэтому поинтересовался:
- А вы, товарищ старший сержант, откуда родом?
- Я с-под Падуи, слыхали?
- Не слыхал, - сознался Виноградов, поражаясь, сколько всяких разных городов существует.
Вмешался Рафаил:
- Так то ж с Италии!
- А я думал с Украины, - сказал Ивар.
- Не "с" Украины, а "из" Украины, - поправил Тадеуш.
- Вот тебе раз! Я всегда говорю так: еду на Украину, приезжаю с Украины. Ведь говорим же - еду на Кубу...
- Это остров, - сказал Тадеуш. - А все страны на островах под это правило подходят. Например, еду на Мадагаскар, или на Гаити. Понял?
- Понял, - сказал Рафаил. - Но Украина же не остров...
- Вот ты и сам ответил. Правильно, не остров. И не часть СССР!
- Ты спятил! - вскричал Виноградов.
- Я не спятил, - спокойно сказал Тадеуш. - Просто вы отстали от жизни. Украина - самостоятельная страна. Поэтому говорим: еду в Украину. Если Кубань станет самостоятельной, то перестанем говорить: еду на Кубань, а будем - еду в Кубань!
- Точно, - сказал официант и сообщил по секрету, что скоро Италия будет в составе СССР и все будут говорить: еду на Италию. Потом добавил: - На завтрак будут настоящие спагетти!
- Чего? - не понял Виноградов.
- То есть - макароны, длинные такие, тоненькие, как нитки, - пояснил официант.
- Так бы и говорили сразу, - обидчиво произнес Виноградов и принялся откусывать от целого эскалопа.
- Э, э! Стоп, динозавр! - остановил его Рафаил. - Положи мясо на место.
Виноградов недоуменно опустил вилку с наколотым на нее эскалопом на тарелку, вопросительно посмотрел на Рафаила.
- Так, - сказал Рафаил и принялся учить Виноградова, в какой руке держать вилку, в какой нож, как резать мясо и так далее.
Виноградов, державший вилку в деревне только по большим праздникам, да и то только до третьей рюмки - дальше закусывал руками, - довольно быстро освоился, поглядывал то на Рафаила, то на Ивара, то на сторонника независимости Украины Тадеуша, как они ловко пользовались вилкой и ножом. Конечно, неудобно было использовать левую руку, но ничего не попишешь - армия! Как говорится, всему научит. Что говорил Конфуций? Правильно. Виноградов ел и все про себя думал: ладно, если так кормят рядовой состав, то как же питаются офицеры?! А генералы? Уму не постижимо.
После ужина, когда одевались в гардеробе, Виноградов спросил у Рафаила:
- А теперь чего будем делать?
- Как чего, щас строем - в оперу! Сегодня дают "Парижский сон". Закачаешься! - и он, приставив пальцы к губам, причмокнул.
- Так "Парижский сон" строевая ж песня!
Бодлер неисчерпаем! - резюмировал Рафаил.
- Бод-лер, - повторил значительно Виноградов по слогам.
- Это наш генерал либретто заделал! - сказал Рафаил.
- А когда ж личное время? - огорчился Виноградов.
- Опера и есть - личное время, - спокойно пояснил, Рафаил, надевая дорогую дубленку.
Виноградов вспомнил, как в деревне мать сразу же выключала радио, когда начинали передавать оперы, приговаривая: "Ну, завели канитель".
- Двадцать три, - сказал Виноградов гардеробщику-прапорщику и получил свою белую, с белым же подбоем дубленку, погладил даже ее нежно, как гладил в детстве козу Машу.
Старшина, тоже одетый в дубленку, напоминавший гриб-боровик, переминался с ноги на ногу на морозце. Мигали огоньки гирлянд на заснеженных деревьях.
- ТЭЧ! Становись!
Дружно, находясь во власти родного стадного чувства, построились в колонну по три, толкали друг друга плечами, смеялись.
- Равняйсь! Смирно! Ша-агом а-а-арш! Раз, два, раз, два, левой, левой! За-апевай! Правое плечо вперед!
  
Художник, в гений свой влюбленный, -
Я прихотливо сочетал
В одной картине монотонной
Лишь воду, мрамор и металл...
  
Впереди, на площади с фонтаном, показалось величественное здание с колоннами, освещенное теплым розоватым светом. Виноградов увидел, что со всех сторон гарнизона к зданию стекаются ровные марширующие колонны разных подразделений. Ни толкотни, ни давки. Все ходят строем. Ровно, поочередно, культурно, взаимно, на одного линейного дистанция, вежливо. И все-то для Виноградова ново, монументально, музейно, каменно! Главное - все из камня. Не то что в деревне: покосившиеся избенки, сараи, плетни... Эх, мать моя родина, вот всю бы тебя превратить в такой великолепный гарнизон! Прав был капитан в учебке, что говорил о лучшей части. Это не часть, а какой-то рай Господен! Вернусь в деревню, расскажу - ведь, козлы, не поверят, где мне угораздило служить!
- Комсомолец Виноградов!
- Я!
- Вы выписали "Комсомольскую правду"?
- Так точно, товарищ старшина!
Перед входом пестрели афиши под стеклом: "Бодлер. "Парижский сон". Опера в 10-ти действиях, 120 картинах. Либретто генерал-полковника Новозеландского. Симфонический оркестр Энгельгардтовской филармонии. Главный дирижер генерал-лейтенант Альдебаранов. Опера идет без антрактов"... Как и положено, сияла люстра, поблескивали ложи, а уж о партере и нечего говорить! Так и расстилался, так и расстилался... Виноградов был ни жив, ни мертв. Это и понятно. Человек с-под Рязани первый раз удостоил театр своим посещением. Погас свет, вспыхнула рампа, бросив на низ тяжелого, шитого золотом занавеса красноватый отблеск. Начали перечислять действующих лиц и исполнителей. Виноградов то мимо ушей пропустил, но только до: "Зодчий сказочного мира - артист-рядовой Виноградов"! Виноградов не знал, верить ли ему ушам своим или не верить. Бывало, по радио, в деревне, услышит - Козловский там, Лемешев... А тут! Рафаил толкнул его локтем, мол, давай, нечего за спинами отсиживаться, ступай на сцену. Виноградов с огромным волнением встал, и на деревянных ногах пошел. Шел и видел, что с разных уголков огромного зала на сцену стекаются исполнители.
Он взглянул в зрительный зал и замер от страха: на него были направлены тысячи биноклей! А под биноклями - погоны. Вот, прямо, у всех бинокли, и у всех на плечах погоны. Что же Виноградову делать? Он растерялся. Но тут заиграла музыка, близко, внушительно, пробирая до печенок. Какой-то капитан, загримированный под негра, затянул:

Когда же вновь я стал собою...

Виноградов сосредоточился и голосом Шаляпина запел:
  
Зелеными просторами
Легла моя страна
На все четыре стороны
Раскинулась она.
  
Все, кто были на сцене, - как по команде, грянули припев:
  
А над ней стальные соколы
И день и ночь парят,
И огни ее высокие
Над всей землей горят.
  
Виноградов оглянулся. За спиной стоял могучий краснознаменный ансамбль имени песни и пляски, амфитеатром уходил к колосникам, все в парадных мундирах, с погонами рядовых, с аксельбантами.
Тут в глазах у Виноградова мелькнули зеленые круги, голову сдавила невыносимая боль, но он тут же вспомнил "Цветы зла" Бодлера, и боль как рукой сняло. Ему протянули свежий выпуск газеты "Красная звезда", которая вся была забита знакомыми стихами Бодлера Шарля. Виноградов поспешно сунул газету в карман и допел свои "Зеленые просторы". Дальше опера шла без сучка, без задоринки. Потому что мать, только что вошедшая в избу с подойником, козу подоила, выключила штепсель радио - черной тарелки, висевшей возле иконы Спаса, - и больше не включала эти "Зеленые просторы". Там пели хором. Россия - страна хоровая. А ведь, бывало, маленький Виноградов любил слушать радио, когда его провели в деревню. Виноградову было три года, как раз в 53-м году, словно к смерти Сталина приурочили, мол, Сталин умер - теперь пусть все что угодно треплют! Закончив свою партию, Виноградов ушел за кулисы, передохнуть. Спросил у пожарника в звании младшего лейтенанта:
- Вы знаете, кто был Сталин?
- Знамо дело, - сказал усатый пожарник в серебристой каске: - Сталин - наша юность боевая!
У артиста, которому нужно было выходить, спросил о том же.
- Знамо дело, - сказал тот, спеша на сцену: - Сталин - нашей юности полет!
Следом сам Виноградов вышел на сцену. Остался один в свете прожектора. Ногу выставил вперед, вскинул руку. Оркестр торжественно вступил. Виноградов запел:
  
На просторах Родины чудесной,
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде.
  
Сталин - наша слава боевая,
Сталин - нашей юности полет.
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет.
  
Вспыхнул свет. Женский батальон в парадной форме - все женщины в чине сержантов, в пилоточках, в юбках цвета хаки, в лаковых сапожках - пронес огромный портрет Сталина. У одной женщины на голове была кастрюля, и женщина отчаянно стучала по кастрюле ложкой. Вернувшись за кулисы, Виноградов поинтересовался у пожарника, откуда тот.
- С-под Мадрида, - сказал пожарник.
Виноградов не выдержал, вскричал:
- Ну что вы все тут иностранцы какие-то!
К нему подошел патруль с красными повязками на рукавах.
- Ваши документы!
Виноградов покопался в карманах, нашел военный билет, предписание. Начальник патруля был в чине майора. С ним два сержанта. Майор долго читал документы, потом сказал:
- Все правильно. Вам на поезд "Орел - Рига", до станции Энгельградтовская!

На снимке: Дмитрий Тугаринов и Сергей Фомичёв.

Фотографическую летопись скульптора Тугаринова с выысоким художественным мастерством ведёт фотохудожник Сергей Фомичёв.

На снимке: Студент Дмитрий Тугаринов.

Дмитрий Никитович Тугаринов родился  5 февраля1955 года в Москве. Окончил Московский государственный художественный институт имени В.И. Сурикова (1979), мастерская скульптуры  профессора М.Ф. Бабурина. Академик Российской академии художеств (Отделение скульптуры, 2007), Заслуженный художник РФ (1996), лауреат премии города Москвы в области литературы и искусства (1994), лауреат московских, всероссийских и международных конкурсов по монументальному искусству. Член Союза художников СССР, России (1981).     

Фото Сергея Фомичёва, Александра Трифонова, Юрия Кувалдина.

"Наша улица” №197 (4) апрель 2016