Юрий Кувалдин "Водокачка" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

ВОДОКАЧКА

рассказ

И если бы сейчас у Пантелеева какие-нибудь заинтересованные лица спросили, как пройти к водокачке, он вряд ли бы что-нибудь внятное ответил, потому что сам, блуждая среди старых высоких берёз, с неизменной дрожью в тихом высоком голосе спросил у случайного проезжающего на белой лошади старичка в белом кафтане с красным рюкзаком за плечами, как пройти к этой водокачке. Там, указал, по-видимому, ехавший неизвестно куда на белой лошади старичок, по бетонным плитам с километр, потом они кончатся, и просёлком, никуда не сворачивая, вот вам и будет водокачка. И с неким подозрением оглядел сорокалетнего с волнистыми светло-русыми волосами Пантелеева.
Так и идёт в своём пугливом одиночестве Пантелеев в указанном направлении. И тут на него, метясь прямо в лоб, со страшным жужжанием понёсся неизвестно откуда взявшийся полосатый, зубастый, глазастый, колючий шмель. Пантелеев сжался до абсолютной невидимости, и вероломный шмель со свистом проскочил как бы сквозь него, но не задевая. Самому Пантелееву было неизвестно, почему он всю жизнь пребывал в состоянии какой-то хронической напуганности.
Глядя по сторонам, Пантелеев, сохраняя в себе осторожность, двинулся мелкими шагами, на ширину ступни, так что казалось, что он пританцовывает, по бетонным плитам, переступив затем на пыльную просёлочную дорогу.
Здесь его помаленьку стали одолевать комары, бессовестно садились на открытые участки тела и бесстрашно сосали кровь, но тут же почему-то падали и умирали. Пантелееву не хватало смелости, чтобы даже отмахнуться от этих мелкотравчатых кровососов.
Потом он достаточно долго рассматривал придорожный василёк. А за ним рожь так и колосится, так и переливается золотом. Красот умильна! Паче всех сильна!
Так, спустя некоторое время, сама собою возникла перед ним краснокирпичная, как старинный замок, с круглым окном над входом водокачка.
Чугунную высокую дверь Пантелеев едва отворил, ибо жизненных сил в нём было недостаточно, чтобы открывать непринуждённо с ходу толстые чугунные, как в бомбоубежище, двери. Полутемный коридор, по стенам которого шли многочисленные разноцветные трубы, толстые и тонкие, привёл Пантелеева к двери полегче, и когда он открыл её, то оказался в светлом просторном холле со множеством дверей. Какую дернуть? Да первую попавшуюся. И дёрнул, и почти вошел. А там голые женщины! Пантелеева чуть не хватил кондратий.
- Пантелеев? - с потолка кто-то вопросил.
- Пантелеев, - ответствовал измождённо Пантелеев.
- Вам в 7-й кабинет.
- Понял…
Он оглядел бесчисленное количество дверей и наконец нашел номер 7.
И оказался не в каком-то там кабинете, а в огромном машинном зале, где медленно вращалось огромное железное колесо с расположенными по кругу ковшами, из которых расплескивалась вода при медленном вращении, происходящем равномерно с полагающимся старым механизмам скрипом, похожим на скрип ворота обычного колодца, когда в него опускается на цепи ведро. «Хлюп-люб-хлюп-люб-хлюп-люб», - шлепала вода, кое-где издавая всасывающие и прочие в своем разнообразии водяные звуки.
Пантелеев всё присматривался к чему-то, но изображения, быстро появляясь, тут же исчезали, как на высоком небе, так и на земле внизу, и что появлялось в водах, то исчезало под землею.
У него в голове всё время терялись мысли, он пытался их выстраивать некими эпизодами, следующими друг за другом, но они, почти бессчетно льющиеся, как вода из кухонного крана, терялись без запечатления в ненадёжной памяти.
- Пантелеев, - раздался откуда-то голос, - разденьтесь по пояс и подойдите к щитку сканера.
«Хлюп-люб-хлюп-люб-хлюп-люб», - шлепала вода.
- А кто это говорит? - испуганно, как обычно, осмелился спросить Пантелеев.
- Да это я, - голос уже оказался за пультом в виде полного молодого человека в белом парике с буклями с боков и надо лбом. Полы оранжевого кафтана с роскошными эмалевыми, с драгоценными камнями, из слоновой кости пуговицами были не застёгнуты, чтобы богато расшитый перёд голубого камзола, надетого под кафтан, был хорошо виден. На ногах были белые чулки и черные открытые туфли с пряжками. - Однако вижу, - продолжил кафтан, - что с вами один сон глубоки, не согласился; мнить ли, что то вам роки представлять внутренности велели пред очи и то в темноту саму половины ночи.
Пантелеев снял рубашку и майку и подошёл к чёрному щитку сканера.
- Так, хорошо, прижмитесь к щитку грудью и не шевелитесь, руки опустите по швам.
Только Пантелеев прижался плотно к гладкой поверхности, как что-то громко щелкнуло, как выстрел, и чуть выше его взгляда на стене засветился огромный телеэкран, но котором возникли внутренности просвеченного отсканированного Пантелеева.
Белый парик подошёл к Пантелееву.
- Я и без сканирования догадался, - сказал он, - что у вас во всём организме гнилая жёлтая илистая болотная вода.
«Хлюп-люб-хлюп-люб-хлюп-люб», - шлепала вода.
- Как вода, как гнилая?! - с ужасом прошептал Пантелеев и явственнее проскандировал: - Но смотря мою на подлость и на то, что беден и мал, прочих видя верьх и годность, что ж их жребий не избрал, вышнего судьбе дивлюся, так глася, в себе стыжуся: Боже! кто я нища тварь? от кого ж и порожденный? пастухом определенный! Как? О! как могу быть Царь?
- А так, - сказал букленный белый парик. - Сейчас я дам на экран отдельно вашу кровеносную систему.
И только на экране возникла система кровообращения Пантелеева, то он чуть не упал без сознания от увиденного. По всем его сосудам, наполненным желтой мутной водой туда-сюда сновали скользкие серо-коричневатые глазастые головастики, подергивая рыбьими хвостиками.
Дальше дело было ещё отвратительнее: в желудке прыгали пятнистые цвета хаки с раздутыми белыми зобиками лягушки, а в легких непринуждённо летали стайками маленькие головастики с крыльями, похожие на воробьев.
- Я и без рентгена понял, что вы с болотной гнилью, потому что всего на свете пугаетесь. Ну, мы это дело поправим. Сольём всю воду из вас. Вы же в курсе, что человек на 90 процентов состоит из воды?
Вместо ответа подавленный и ошеломленный со сверкающими глазами Пантелеев лишь промычал что-то бессвязное, ему захотелось рвануться, бежать вон, но его ноги задеревенели, и как приколоченный к полу гвоздями, он неподвижно стоял на прежнем месте. 
- Что же с вами, Пантелеев, случилось?
В школе Пантелеев дрожал от одного взгляда учительницы, а уж когда вызывали к доске, то, не помня себя, почти без дыхания оказывался там, но что странно, отвечал, пусть и негромко, пусть медленно, с паузами, но очень дельно, по существу рассматриваемого вопроса, и буднично получал оценку «отлично». Он очень много читал, особенно Марселя Пруста, а из поэзии любил поэтов Серебряного века.
Да, были в наших школах такие отличники, которых как бы пыльным мешком из-за угла ударили, они спотыкались, от физкультуры освобождались, и особенно боялись девочек.
Ну, тут уж можно сказать, что Пантелеев не просто страшился их, но совершенно терял дар речи, когда какая-нибудь смазливая, да и любая другая, одноклассница к нему подходила, он вял, замыкался, прятал глаза, не входя в суть существования полов, просто отвергая эту тему, не касаясь её, и под любым предлогом тихо-тихо ускользал от девочки.
В институте было ещё страшнее. Сколько предлогов ему приходилось изобретать, чтобы не оказаться на какой-нибудь вечеринке, или более того, дотронуться до девичьей руки. Он был мужчиной без потенции. В конце концов, студенты признали его обыкновенным придурком и не входили с ним ни в какой контакт. Между тем по всем кафедрам он проходил, мямля, заикаясь и делая величественные паузы, отличником, что в заключении выразилось во вручении ему красного диплома. Дабы не пугаться дальнейшей жизни, Пантелеева оставили при кафедре «Истории России» аспирантом, и через два года он спокойно, заикаясь, спотыкаясь, сжимаясь до невидимости, защитился, и стал ходить на кафедру уже кандидатом наук и доцентом, а когда необходимо было идти в аудиторию к студентам, как это случилось в последний его визит к студентам, то просто не смотрел на них, не замечал никого, как будто в аудитории никого не было, и своим медленным заунывным голосом излагал намеченный на эту лекцию материал из обширной темы: «Демографические и колонизационные процессы в России». Но в последний раз он явился в аудиторию совершенно завявший до желтизны, как картофельная ботва на не выкопанном до ноября картофеле, и понёс нечто, никакого отношения к программе не имевшее.
- Что наш язык? Одна из ветвей единого божественного языка, начавшегося с Моисея, с первого Слова, которое мы для приличия, дабы не раздражать блюстителей нравственности, обозначим как «Икс», ибо каждый знает название мужского детородного органа, для благовидности произносимого как Яхве, и с праздником Обрезания Господня, то есть с обрезания «Икса» у младенцев, ибо каждый человек есть Бог, и у каждого мужчины есть Икс, вот он и творит не только историю, но создаёт солнца, планеты, атомы и всё без исключения. Потом Икса опустили на землю, сделав Богочеловеком - Хером, это уж мы произносим спокойно, как спокойно произносим имя поэта Хер-аскова, или название города - Хер-сон, при стяжке, без гласных, стал Хрстом - Христом. Слово «Россия» происходит от этого первослова, как и все слова мира всех языков - от «Хероса» родилось слово «Россия, где имя бога отца «Икса» заменено одной буквой «С», а сын идет без изменения - «Хер», вот и пошло всемирно-историческое развитие от «Хероса», и в слове «Россия» «Р» - это усеченный «Хер», а «Сий» - это чуть-чуть замаскированный «Икс». Как втащили тебя наставники в нацию, так ты свободно можешь выйти из нее. Пример - вся наша первая волна эмиграции, отпрыски которой стали французами, американцами (англичанами), немцами, испанцами и т.д. Я отменяю нации, государства, и объявляю мир глобальным однополярным интернет-единством, саморазвивающимся, демократическим. Первый признак нации - язык, второе - все остальное, что свойственно этой общности живущей в границах и с языком (диалектом). Но можно, как Отче наш, хранить свою принадлежность к какой-то национальности, говоря при этом на языке страны-пребывания. А вообще в мире язык один. Маскируется подлинное Zero (Hero) языка, точка отсчета, имя Бога, которое запрещено произносить, а в разрешенном эвфемистическом варианте звучит как Яхве, или прикрывшее его имя Херостеос (Христос - огласовка пришла в поздние времена для тонкой настройки смыслов, фараоны и их жрецы евреи писали только согласными, консонантами) - что по-русски звучит как Хер Бог наш. Херос, Эрос, Секс, Любовь. Вникайте глубже! Для открытого пользования говорим: Бог есть любовь!  А теперь запишите 10 заповедей.
Студенты открыли тетради и под медленную диктовку Пантелеева стали записывать:
«(10 заповедей)
1 Я, Яхве, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства (Исх. 20:2; Втор. 5:6).
2 Да не будет у тебя других богов помимо Меня. Не делай себе изваяния (Исх. - и) никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах, под землею. Не поклоняйся им и не служи им, ибо я Яхве, Бог твой, Бог ревнитель, взыскивающий за грех отцов с детей (Втор. - и) с третьего и четвертого рода у ненавистников Моих, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои (Исх. 20:3-6; Втор. 5:7-10).
3 Не произноси имени Яхве (Йахуй - запрет "матерщины" - Ю.К.), Бога твоего, всуе, ибо не пощадит Яхве того, кто произнесет имя Его всуе (Исх. 20:7; Втор. 5:11).
4 Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай и делай всякое дело твое, а день седьмой - суббота Яхве, Богу твоему: не делай никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни скот твой, ни пришелец в селениях твоих. Ибо в шесть дней создал Яхве небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой отдыхал; посему благословил Яхве день субботний и освятил его (Исх. 20:8-11).
5 Чти отца твоего и мать твою, дабы продлились дни твои на земле, которую Яхве, Бог твой, дает тебе (Исх. 20:12).
6 Не убивай;
7 (Втор. - И) Не прелюбодействуй;
8 (Втор. - И) Не кради;
9 Не свидетельствуй ложно о ближнем твоем (Исх. 20:13).
10 Не вожделей дома ближнего твоего; не вожделей жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что у ближнего твоего (Исх. 20:14)».
Ошеломлённые студенты не могли поверить в то, что, мямля, спотыкаясь, и безнаказанно употребляя ненормативную лексику излагал доцент Пантелеев. Но среди студентов были и есть добровольные осведомители, коим открыта широкая карьерная дорога в тоталитарном государстве, и на стол ректору легла соответствующая бумага на доцента Пантелеева, который пошёл против всей исторической науки, против всего на свете!
Появились двое служащих водокачки, тоже в камзолах, но синих, и париках, конечно белых, конечно, с буклями, с завитушками то есть. Неча сказать, знатные господа!
Огромное колесо с ковшами приостановило движение, медленно поднялось и очень аккуратно опустилось в зале плашмя на пол, как будто здесь всегда и лежало, не зная никаких движений и вращений.
Пантелеева уложили на ось колеса, камзольные специалисты крепкими жгутами привязали руки и ноги Пантелеева к металлическим стержням колеса, завели безболезненно толстые иглы в вены, поколдовали ещё над ним разными металлическими предметами, затмевая рассудок. Пантелеев почему-то не то что не протестовал, он даже не дёрнулся, а как-то в мягкой истоме поплыл куда-то. Таким же образом были привязаны ноги Пантелеева, а по груди прошёл широкий резиновый пояс, придавивший его к колесу.
Гол и невинен лежал распятый Пантелеев, сквозь завесу едва различавший голос главного:
- Итак, минхерц, сейчас мы вам одно замечательное приспособленьице поставим, чтобы вывести головастиков с лягушками. Вот такая штучка со шлангом, катетер, для эвакуации всякой живности из болотной воды, - при этом он взял половой член Пантелеева между пальцами, слегка сдавил головку, затем отодвинул крайнюю плоть, клювиком тонкого шланга вошел в мочеиспускательный канал и незаметно продвинул катетер до мочевого пузыря, затем натянул на головку фаллоса эластичную прозрачную чашечку катетера, мочепроводный шланг от которого пошел к штуцеру одного из ковшей колеса для выпуска болотной мочи с головастиками.
После этого колесо с Пантелеевым столь же медленно, как и ложилось, пошло на рабочее место, почти полностью погрузившись в воду, лишь голова Пантелеева сначала выскочила наружу.
И Пантелеев начал вращаться, то погружаясь головой в воду, то поднимаясь этой же головой к свободному и бесстрашному небу. Утих шум рощ, умолк рев водный, лишь стонут в тишине часы; стремится пот по нём холодный и дыбом восстают власы.
Внутри Пантелеева отлично работала водокачка, перекачивая воду по рекам и речкам тела, заменяя болотную воду на чистую, выдавливая головастиков с лягушками, и не уставала водокачка, которую люди привыкли называть «сердцем», работала как заведённая. И что интересно, в правую часть сердца Пантелеева кровь поступала прямо из вены, неся при себе кислород. Куда ж Пантелееву без кислорода?! Эта кровь выталкивается водокачкой по лёгочным артериям в легкие, в которых уж кровь вдосталь напитывается кислородом. И тут кровь собирается в обратный путь, не просто окислородившись, а до отвала насытившись им, к сердцу, но не в правую половину, а в левую, откуда подталкивая возвратно-поступательной работой поршней в цилиндре, устремляется через аорту ко всему телу, ко всей артериальной системе и капиллярам.
Кровь - это транспорт, железная дорога, метро, самолёты, автомобили, короче, кровь развозит по всему телу и напитывает все ткани воздухом и кормит кашкой, супчиком, котлетками, огурчиками, помидорчиками, не забывая про зелёный лучок, кинзу, петрушку и укроп, а подбирает и уносит углекислоту и продукты обмена, заходя опять в правый отдел сердца, и так далее, и тому подобное, по кругу, до бесконечности, как по кругу на колесе крутился в каком-то припадке бесчувственной эйфории Пантелеев, омываемый бессмертными водами вечности.
И вот уже поют соловьи, косой свет рябит между стволами, и преображённый Пантелеев, твёрдой походкой идёт с холмика на холмик, зная, но от этого нисколько не тревожась, что здесь когда-то в древности было кладбище.
Он бормотал шепотом о том, что каменным сном спят камни. Тень спящей девическим сном девушки за окном. Спят тяжёлым сном после дневного напряжения мостовые. Ночь ночным сном спит беззвучно в стекляшках звезд. Идёт Пантелеев по земле, спрашивает, спишь земля? Сплю, говорит земля. И Пантелеев спит. Спит и идёт. Во сне идёт и думает. Тут же жёлтенькими цветочками пробудившаяся земля напоминает об ушедшей в себя душе. Жёлтенькая душа одуванчиков. Верно, ибо абсурдно.
По роще петляло несколько тропинок, то поднимающихся, то спадающих. Кроны берёз уходили далеко к небу, и если не поднимать голову, то в поле зрения находились только бело-черные стволы, довольно мощные.
Пантелеев с нескрываемой улыбкой поднимал голову и смотрел через сетчатые берёзовые кроны на небо, по которому проплывали белые, четко очерченный небольшие облака.
С каждым шагом Пантелеев чувствовал прилив сил, как будто этими силами питало его само небо.
Холмики, не очень высокие, поросли бледными лютиками и плотным дёрном невысокой травы, словно подготовленной для использования на футбольном поле. При входе в рощу, поглядывая вдаль, Пантелеев различил просвет её окончания. И зелено-изумрудные холмики казались Пантелееву морскими волнами.
Пантелеев с подъёмом, ощущая в себе бодрую и чистую кровь, по памяти чеканил:
- Восторг внезапный ум пленил, ведет на верьх горы высокой, где ветр в лесах шуметь забыл, в долине тишина глубокой, внимая нечто, ключ молчит, который завсегда журчит и с шумом вниз с холмов стремится, лавровы вьются там венцы, там слух спешит во все концы, далече дым в полях курится…
И соловьи так радовали Пантелеева, что он готов был целовать стволы берёз. Сколько жизни вокруг! Сколько красоты и величия!
- Можно с вами погулять? - неожиданно из-за спины раздался женский голос, и пред очами Пантелеева предстала молодая женщина в белом платье, изящная, как молоденькая берёзка. Конечно, сравнение с берёзкой не очень понравилось Пантелееву, но женщина излучала что-то такое солнечное и манящее, чего прежде Пантелеев по известным причинам не мог ощутить.
- Вы кто? - вырвался у него естественный вопрос.
- Любовь…
Бог есть любовь и плодородие. Лоно матери - есть место Бога. Туда Бог влагает свое прямое имя с буквы Х. Не пугайтесь, дам замаскированную версию, эвфемизм - Христос (Херостеос - Хер Бог наш). Поэтому Бог настолько реален и предметен, взгляните на купола и башни православных храмов, что порою удивляешься, что еще есть философы, в кавычках, доказывающие или опровергающие бытие Бога, хотя сами были зачаты Богом, явлены (еблены - срываемое яблоко: яблоко - метафора совокупления) миру Богом (Йэбогом), и все еще не знающие Бога!
Сердце у него сильно забилось, и сейчас же мучительно и сладко дрогнуло то, на что надевали катетер, и стало возбуждённо расти. По всему телу разлилась невероятная сладкая истома, и Пантелеев совершенно спонтанно вытащил из глубин памяти чудесные строки Вячеслава Иванова, которого обожал с юности, в которых поэт поэтически тонко и точно проникал в существо этого состояния, и страстно продекламировал:

И с вами, кущи дрёмные,
Туманные луга,
Вы, тёмные, поёмные,
Парные берега,

Я слит ночной любовию,
Истомой ветерка,
Как будто дымной кровию
Моей бежит река!

И, рея огнесклонами
Мерцающих быстрин,
Я - звёздный сев над лонами
Желающих низин!

И, пьян дремой бессонною,
Как будто стал я сам
Женою темнолонною,
Отверстой небесам.

Слово правит миром, слово и есть человек. Слово есть Христос. Или Херос Теос, или Херос Бог, понятно теперь, почему он любовь.
Женщина молча прикоснулась нежной ладонью к его заалевшей щеке.
Пантелеев вздрогнул и положил свою руку ей на грудь.
- Как хорошо! - почти пропела Любовь.
- Я заново родился, - сказал Пантелеев.
- Я тем более!
- Я хочу…
- И я очень хочу… - бархатным голосом, идущим из живота, произнесла Любовь.
- Не может быть!
- Может…
Язык - бессмертен, он Бог, а Бог вненационален. Пусть всё идёт так, как идёт, не стоит тревожить судьбу, она к тебе благосклонна и посылает тебе, как священный дар, внезапную любовь.
- Господи! - воскликнул Пантелеев.
- Мы пойдем с вами, - сказала она.
- Да, я пойду с вами куда угодно, потому что во мне проснулся я…
- Какое счастье! - воскликнула она.
Получается, что люди всегда говорят о неглавном, а о главном догадываются в подтексте. Подтекст скрывает любовь в прямом понимании для зачатия... Имя Бога непроизносимо. Мат. Он занят производством человеков и текстов. Вы знаете Кто это и Что?!
- А вы откуда? - спросил он.
- С водокачки, - ответила она.
Пантелеев сделал пару шагов и остановился, потупив взор.
- И у вас были головастики с лягушками?
- Нет. У меня были змеи, гадюки, скользкие, извивающиеся… - печально сказала Любовь.
- Не продолжайте… Я понимаю…
Она, не как Пантелеев, боялась противоположного пола, нет, она ненавидела мужчин. Как-то в школе на перемене во дворе, когда её ущипнул за мягкое место одноклассник, она схватила с земли подвернувшийся камень и со всей скопившейся в ней энергией ненависти швырнула обидчику в голову, пробив её. Этот приём самообороны так понравился ей, что она и во дворе и по улице ходила с каким-нибудь булыжником в руке. Когда она выходила из своего подъезда, мужики, игравшие за столом, врытым в землю, в домино, глядя на неё замолкали, и лишь потом до неё доносился чей-то тихий голос: «Во, чумовая!».
Если б они знали, что у неё явно наблюдалась сексуальная дисфункция, или фригидность, иными словами полнейшее отсутствие либидо, или попросту полового влечения, то относились бы с пониманием.
Пантелеев порывисто обнял её, приблизил свои губы к её губами, и они слились в поцелуе в одно целое.

"Наша улица” №198 (5) май 2016