Юрий Кувалдин "Шёнберг" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

ШЁНБЕРГ

рассказ

Шёнберг, никогда не пытавшийся что-то повествовать, как ничего не повествует рассвет, переходя в день, стремящийся к ночи, сочиняет «Углубление в себя».

1. ОПЬЯНЕННЫЙ ЛУНОЙ

Вино, что только взглядом пьют,
Ночами льет луна ни землю,
Приливом сильным залипая
Притихший горизонт.

Желанья - ужас в них и сладость -
Пронизывают волны света.
Вино, что только взглядом пьют.
Ночами льет луна на землю.

В святом неистовстве поэт,
Напитком упиваясь лунным,
В восторге к небу обратил
Лицо, и жадно пьет, шатаясь,
Вино, что только взглядом пьют.

Человек углубился в себя, ничего не видит, ничего не слышит. Смотрю на него и пытаюсь понять: он в самом деле углубился в себя, или просто спит, поскольку веки его сомкнуты? Углубление в себя, всё же, думаю, требует неких доказательств, что человек действительно углубился в себя, то есть предполагает вынос из глубины своей души для других людей это углубление, а этот вынос возможен только в написании хотя бы нескольких фраз в подтверждение своей углублённости. К примеру, углубленность в себя Андрея Платонова я вижу в каждой его фразе, в каждом его слове.
Не повествовательность, но стремление. Концерт для слов с молчащей скрипкой в духе рецептуализма - дозированного ассоциативного мышления.
Куда вы это торопитесь? Он оторопел. Торопливо вернулся к своему месту. Тороватый. Тор - дар. Даровитый. Торо пьёт. Торопится пить. Скоро, значит. Торо идёт. Пожалуйста, поторопи расторопную тещу. Как будто торопясь туда за делом, но тихо и степенно, не торопясь, заторопился. Тут теща с уторопленною любезностью пустилась приседать. Зачем торопиться, не понимаю! Торопясь дойти. Он заторопился, потому что услышал чьи-то торопливые шаги. Насторожился. Кто-то торопливо шел. Куда это всё торопятся, перебирают торопливо ногами, торопливо говорят, торопливо едят, торопливо проживают жизнь?! Не торопи с ответом.
В этом месте прерываюсь, чтобы прослушать «Фантазию для скрипки и фортепиано» Арнольда Шёнберга, говорившего, что ««Музыка не должна украшать, она должна быть истинной и только…», «Искусство - это вопль, который издают люди, переживающие на собственной шкуре судьбу человечества…», «Презрение ко всему устаревшему столь же велико, сколь и необоснованно…»

2. КОЛОМБИНА

Цветы, что там бледнеют, -
Из света лунного розы, -
Ночами расцветают...
Такую мне б сорвать!

Чтоб утолить страданья,
Ищу я у потока
Цветы, что там бледнеют -
Из света лунного розы ...
Утихло бы томленье,
И стал бы я как в сказке, -
Блаженно тих, - вплетая
В каштановые кудри
Из света лунного розы!

Хорошее настроение с утра возникает из самых простых, даже обыденных дел. В первую очередь, конечно, настроение поднимается оттого, что накормлены оба кота: и рыжий, и серый (кстати говоря, рыжий всю ночь старался залезть в шкаф, рычал и скреб когтями, но это сделать ему не удалось; серый же безропотно сопел под боком). В это время зелёный друг джунглей в клетке нахохлился и принялся кричать диким криком, чтобы бросили заниматься котами, и стали кормить его отваренными ягодами шиповника, которые попугай брал в одну лапу, подносил её к клюву и, как часовщик из часов извлекает микроскопические детальки, принимался извлекать по зёрнышку и перетирать их между верхней створкой клюва и нижней. Настроение стало просто чудесным у всех!
Вода как успокоение: зеркальный пруд, тихая гладь реки, солнечное озеро. Но фонтан! Вода как украшение: капли, искры, кристаллы. Вода вычерчивает спирали. Летающая вода, соединяющая небо с землею. Чаша фонтана возвышается на основательном постаменте, обрамленном узорной решеткой, и по цоколю машут крылами ангелы, омываемые целебными водами, потому что вода держит нас на поверхности житейского моря. Писатель преобразует спокойную воду в фонтан.
Шёнберг - Кандинскому: «А теперь самое главное: спасибо за картины. Мне чрезвычайно понравился альбом. Я полностью понимаю это и уверен, что здесь мы сходимся. Притом в самом важном. В том, что Вы называете «нелогичным», я же - «выключением сознательной воли в искусстве». И в том, что Вы пишете о конструктивном элементе. Любое формование, если оно стремится к традиционному воздействию, не бывает вполне свободно от актов сознания. А ведь искусство отдано бессознательному! Нужно себя выражать! Выражать непосредственно! Не свой вкус, или воспитание, или рассудок, или знание, или умение. Не все эти неприрожденные свойства. А прирожденные, инстинктивные. А ведь все формование, все сознательное формование играет какой-нибудь математикой, или геометрией, золотым сечением и т. п. И лишь неосознанное формование, полагающее равенство: форма = форма явления, - только оно действительно творит формы, оно одно производит те образцы, каким подражают «неоригинальные», какие становятся «формулами». Тому же, кто способен слышать себя, кто способен познавать свои собственные влечения, притом же и погружаться мыслью вглубь всякой проблемы, - тому не нужны такие костыли. И не надо быть пролагателем новых путей, чтобы так творить, - достаточно лишь брать самого себя всерьез. А тем самым принимать всерьез и подлинную задачу человечества во всякой духовной и художественной области - познавать и выражать познание!!! Вот моя вера!»

3. ДЕНДИ

Лучом фантастическим лунным
Играет и блещет хрустальный флакон
Перед черным священным трюмо
Безмолвного денди из Бергамо.

В сверкающей бронзовой чаше
Смех светлый фонтана металлом звенит.
Лучом фантастическим лунным
Игрист и блещет хрустальный флакон.

Пьеро восковым изваяньем
В раздумье стоит: выбирает он грим.
Отбросив восточную зелень, кармин,
Он рисует в возвышенном стиле свой лик -
Лучом фантастическим лунным.

Длинные дни зеленеющих будней быстро исчезнут, с метелью смешавшись. А вы куда? Пойду пройдусь до угла и обратно, пока не стемнело, а то фонарь разбили. Вишня быстро отцвела. Вот только хотел насладиться её цветением, как через день белое видение исчезло, потому что пошла интенсивная работа по формированию плода, смотришь, и через девять месяцев, в сильный снегопад, юная вишня выкатывает из подъезда во двор коляску с новорожденным, чтобы прокатить его до угла и обратно, а то не успеет белый старик из коляски посетовать на то, что фонарь опять разбили.
Шёнберг говорил, что "...всему хорошему, что я видел, сразу же подражал".
Посмотришь на кого-нибудь в переполненном вагоне метро, а он тебе улыбается, или она улыбается беспечно розовыми губками, а то кто-то иной посмотрит на тебя чёртом, с осененной язвительностью улыбкой, и в этот момент тебе уже заранее улыбается пожилая гражданка, на которую ты ещё не успел взглянуть, а посмотришь на неё, так встретишь насмешливую и даже злую улыбку, тут уж замелькают лица с нахальною и грубою улыбкой, или тебе так покажется, ибо все люди живут на этом случайном свете шутя и играя, улыбаются каждому встречному-поперечному, чего ж не радоваться, ведь созданы из ничего, из одного романтического какого-нибудь осеменения.
Солнце заходило в светло-сером небе. Усталое солнце уходило от мира. Солнце садилось в багровую тучу. Солнце уже стало подниматься из-за горизонта. Солнце пригревало. И я сияю, как солнце. Солнце взошло ровно в шесть часов пять минут. Солнце выглянуло давно на расчищенном небе. Свет создал Господь Бог в первый день, а солнце, луну и звезды на четвертый день. Откуда же свет-то сиял в первый день? Я долго стоял на месте, поэтому солнце крутилось вокруг меня, неопровержимо доказывая, что я и есть линия базиса системы координат - земная ось.
Шёнберг: «Не придавай важности сегодняшним огорчениям. Завтра у тебя будут новые».

4. БЛЕДНАЯ ПРАЧКА

Прачка бледная, луна,
Обмывает ночью землю.
Руки в белых бликах света
Отливают серебром.

Просекой крадутся ветры,
Еле тени шевеля...
Прачка бледная, луна,
Обмывает ночью землю.

Дева кроткая на небе,
Затененная ветвями,
Стелет на полянах темных
Светотканые полотна. -
Прачка бледная, луна.

Есть довольно значительная категория людей, самовоспроизводящаяся, передающая из поколения в поколение чувство «коллективизма», та категория, которая непременно хочет всех объединить, призвать всех к ответственности, постоянно «совершенствовать» и изменять законы, собрать всех на выборы и правильно проголосовать, дружно выйти на субботник по уборке близлежащей территории, единым порывом принять участие в шествии по случаю очередной годовщины, образовать совет по руководству подрастающим поколением, в общем, тормошить с завидной регулярностью граждан, занятых своими делами, поскольку у «категории объединителей» ещё не выветрился дух безликости и круговой поруки, коротко говоря, дух совка.
Шёнберг: «На свете очень мало людей, которые имеют понятие о красоте музыкальной формы».
Всё время внимание было расслабленным, поскольку видел как бы общий план улицы, не в состоянии вникнуть в подробности. При рассеянности охватываешь взглядом всё в целом, но не замечаешь ничего. Вернее, так: подразумеваешь дома, машины, прохожих, но не можешь сконцентрироваться на чём-то определённом. Это состояние, с одной стороны, очень приятное, с другой, ничего не западает в память. Бывает даже так, что не можешь понять, как от дома дошёл до метро. Остановишься при входе, и поражаешься самому себе: как я сюда притопал?!

5. ВАЛЬС ШОПЕНА

Точно бледный блеклый цвет
Крови ни устах больного,
Проступает в этих звуках
Прелесть гибельных страстей.

Дикий всплеск аккордов рушит
Лед отчаянья и сна -
Словно бледный, блеклый цвет
Крови на устах больного.

Пламя счастья, боль томленья,
Грусть утраты в хмуром вальсе -
Никогда не покидают,
Держат в плену мои мысли,
Точно крови блеклый цвет.

Шёнберг: «Так как в музыке отсутствует непосредственно познаваемое, одни ищут в ней формально прекрасное, другие - поэтические прообразы. Даже Шопенгауэр, давший исчерпывающее определение сущности музыки и высказавший удивительную мысль: "Композитор обнажает сокровеннейшую суть мира и высказывает глубочайшую истину, пользуясь языком, неподвластным разуму, он начинает блуждать, пытаясь перевести на язык наших понятий особенности языка, неподвластного разуму, подобно тому, как магнетическая сомнамбула рассуждает о вещах, о которых, бодрствуя, она не имеет ни малейшего понятия" Хотя композитору должно было бы быть ясно, что перевод на язык наших понятий, на язык человека, - это абстракция, редукция до познаваемого, утрата самого главного - языка мира, который должен оставаться непонятым, должен лишь ощущаться. Ho Шопенгауэр правомерен в своих поисках, его цель как философа представить сущность мира, его необозримое богатство посредством понятий, за которыми слишком легко просматривается их нищета. Так же прав и Вагнер, который, желая дать среднему человеку представление о том, что он как музыкант видит непосредственно, подставлял программы под симфонии Бетховена».
Какое-нибудь самое простейшее явление неожиданно начинает привлекать внимание и сильно волновать, явление незамысловатое, как бархатистый жёлтый цветок одуванчика, на который садится пчела, которую сегодня в солнечный просвет между несколькими чёрными грозами заметил, потому что не предполагал, что на жёлтые одуванчики садятся пчёлы, хотя её посадка была очень кратковременной, поскольку из-под кустов в её сторону вышел подтянутый, весь в чёрном, отливающий золотом скворец, принявшийся тут же под цветком долбить землю, одним глазом наблюдая за улетающей невесомой пчелой.

6. МАДОННА

Встань, о матерь всех скорбяишх,
На алтарь моих созвучий!
Кровь, что яростью пролита,
Из грудей твоих сочится.

Как глаза, раскрыты раны,
Вечно свежи, тик кровавы ...
Встань, о матерь всех скорбяишх,
На алтарь моих созвучий!

Истонченными руками
Тело сына подняла ты,
Чтоб его увидел каждый, -
Но скользят людские взгляды
Мимо, матерь всех скорбящих!

Сущность человека в привыкании. В привычке, о которой говорят, что она вторая натура. Сначала он должен привыкнуть к букве «А». Это такой условный домик с перекладинкой. Две палочки соединены вверху, в одной точке, а книзу расходятся в стороны. Потом он должен привыкнуть к букве «Б», в которой, если убрать нижнее закругление, легко узнаётся буква «Г». Ну, уж букву «О» в память загрузит с лёгкостью. Потом соединив буквы «Б», «О», «Г», получит исходное понимание всего сущего. Буква «З» похожа на цифру «3». Поставив после буквы «А» букву «З», человек получит «АЗ ЕСМЬ».

7. БОЛЬНАЯ ЛУНА

Смертельно бледная луна,
Там, в этой черной вышине,
Твой взгляд тревожит душу мне
Словно неведомый напев.

Задушена своей тоской,
Ты в смерть уходишь от любви,
Смертельно бледная луна,
Там, в этой черной вышине.

Поэта, что в смятеньи чувств
На рандеву крадется к ней,
Манит игра твоих лучей,
Бескровный, истомленный вид,
Смертельно бледная луна!

Шёнберг: «Если это искусство, значит, это не для всех; а если это для всех, значит, это не искусство».
Легко дышать после дождя, но пришлось долго ждать пока он кончится, а он кончается не сразу, это уж известно каждому, выбежавшему на улицу без зонта в надежде, что московский дождь краток, поморосит, особенно на Маросейке, и прекратится, как будто его и не было, и даже на небе кое-где появляются разрывы с намёком на скорое его окончание, но не тут-то было, весь горизонт внезапно темнеет, и этот небесный чёрный занавес быстро заканчивает представление о хорошей погоде.

8. НОЧЬ

Тень гигантских черных крыльев
Убивает солнца блеск.
Заколдован, затенен,
Дремлет горизонт в молчаньи.

Запах темных испарений
Душит лет прошедших память.
Тень гигантских черных крыльев
Убивает солнца блеск.

И чудовищ черный рой
Вниз, к земле, тяжелой тучей
Опускается незримо,
На сердца людские давит ...
Тень гигантских черных крыльев.

Арнольд Шёнберг: «Я взял 21 стихотворение поэта Альбера Жиро, и луна диктовала мне моего «Лунного Пьеро». Мелодия, указанная в партии голоса нотами, не предназначена для пения (кроме отдельных, особо отмеченных исключений). Исполнитель стоит перед задачей превратить ее в речевую мелодию (Sprechmelodie), хорошо принимая во внимание обозначеннуобозначенную высоту звуков. Это осуществляется тогда, когда он выдерживает ритм так точно, как будто он поет, со свободой не большей, чем допустима в песенной мелодии; точно понимает различие между певческим и речевым звуками: вокальный звук неизменно твердо удерживает точную высоту, а речевой, едва ее обозначив, тут же покидает, повышаясь или понижаясь. Исполнитель должен остерегаться манеры произнесения «нараспев». Это абсолютно не имелось в виду. Однако ни в коем случае не следует стремиться к реалистически-натуральной речи. Напротив, различие между речью обычной и сопряженной с музыкальной формой должно быть отчетливым. Но никогда это не должно напоминать пение. В остальном об исполнении нужно сказать следующее. Исполнители никогда не должны выводить здесь настроение и характер отдельных пьес из смысла слов, а всегда исключительно из музыки. В той мере, в какой автор стремился к звукоизображению содержащихся в тексте событий и эмоций, они получили воплощение в музыке. Если исполнителю этого недостаточно, он все же не должен добавлять что-либо, чего автор не хотел. Он должен не давать, а брать».

9. МОЛИТВА К ПЬЕРО

Пьеро! Мой хохот
Забыт, исчез!
Лощеный образ
Слинял, поблек!

Мне с мачты веет
Траурный флаг.
Пьеро! Мои хохот
Забыт, исчез!

О, возврати мне,
Душ Исцелитель.
Ты, снежный Лирик,
Лунная Светлость,
Пьеро, - мой хохот!

Все собравшиеся находятся в состоянии нетерпеливого напряжённого ожидания. Кто-то сидит на скамейке, потупив взор, бессмысленно разглядывая новые шнурки на старых ботинках, кто-то в десятый раз с умным видом закуривает и, бросая на курящего взгляды, все в какой-то мере ему завидуют: человек при деле. Так продолжается часа три-четыре, затем по губам плакальщицы стекает песня, при этом всё лицо её скованно маской печали, когда сама жизнь жалуется: "Я страдаю, поэтому я лью слёзы". Взвизгивает невидимая скрипка, её жалобное звучание поддерживает небесный оркестр, который всем измаявшимся людям сообщает: «Я страдаю, и потому я плачу".

10. ГРАБЕЖ

Темно-крастные рубины,
Сгустки древней гордой славы,
В склепах, в княжеских гробницах
Дремлют в тишине глубокой.

И ночь идет Пьеро с друзьями -
Хочет он украсть из склепа
Темно-красные рубины,
Сгустки древней гордой славы.

Тут вдруг ужас их объемлет,
Приросли к земле от страха:
Пристально на них средь мрака
Смотрят из-под свода склепа
Темно-красные рубины!

Золотом поблескивающий ноябрьский день стал клонился к вечеру. Пурпурный весенний день нехотя погрузился в ультрамарин. Белый зимний день уже после полудня стал мутнеть и гаснуть. Орбита наклонилась так, что дома стили опасно нависать над улицей. Красный закат превращался в ржавый металл.

11. БАГРЯНАЯ МЕССА

Для страшного причастья
В слепящем блеске храма,
В мерцающем сияньи
У алтаря - Пьеро!

Рукою освященной
Сорвал он облаченье,
Для страшного причастья
В слепящем блеске храма.

Потом, благословляя,
Пугливым душам дарит
Трепещущее сердце
В руке, в кровавых пальцах -
Для страшного причастья!

Всё вокруг падает. Прямо-таки всё так и валится из рук. И всё время на землю. Нет, чтобы упасть на небо, так всё время падает вниз, всё ниже и ниже. Ты к нему с философской доктриной, а он тебе пулю в лоб. Поэтому падаешь. И всё равно при любых обстоятельствах, даже с пулей во лбу, не следует падать духом. Вот тут слово «падение» приобретает всемирно-историческое значение. Пусть всё на свете падает, пусть яблоко бьёт по темечку Ньютону, но никогда не следует падать духом. Для художественного духа, выраженного в Слове, как раз намечено падение к небу.

12. ПЕСНЯ О ВИСЕЛИЦЕ

Дрянная девка
С худющей шеей
Его любовницей
Стать должна.

Вонзилась в мозг
Гвоздем и застряла
Дрянная девка
С худющей шеей.

Стройная пиния С косичкой тощей -
Как сладострастно
Обнимет шельму
Дрянная девка!

Вопреки намерениям не пошёл на воздух. Но через минут пять взял свои слова обратно. Необходимых три километра нужно пройти. На противоположной стороне улицы остановился рабочий автобус и из него один за другим высыпали зелёные человечки. Они прошли прямо по газону и скрылись в зарослях. Через минуту подкатил другой такой же автобус и, правильно, привез ещё человек тридцать людей в зелёных комбинезонах. Я понял, что люди в моих глазах зазеленели. Я не стал выяснять, откуда эти люди, куда и зачем. Нужно учиться самообладанию и заниматься только собой. Май выдался дождливым и цветущим.
Как-то сидели мы с Шёнбергом в скверике Чистого переулка, говорили о том о сём, уходя то в детство, то во взрослость.
Юрий Кувалдин: «Я родился 19 ноября 1946 года в Москве, на улице 25-го Октября (ныне и прежде - Никольской) в доме № 17 (бывшем "Славянском базаре"). Учился в школе, в которой в прежние времена помещалась Славяно-греко-латинская академия, где учились Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир...»
Арнольд Шёнберг: «А я родился 13 сентября 1874 года в Вене, в квартале Леопольдштадт.  Только появился на свет, как сразу услышал музыку, высокую, как будто звучащую с небес, но не такую, которая звучала вокруг, а какую-то необычную, выражающую только меня самого. И я сам себя стал музыкально образовывать. В общем, по большому счёту, я абсолютный самоучка…»
Замечу про себя, что вот эту часть замеченного про себя, следует объективировать, то есть записать или, что точнее, сделать достоянием вечности, ибо вечность бесконечна, то есть не имеет конца, а конца не имеет кольцо, в которое попадают всё новые и новые компьютеры-тела, которые загружаются тем, что объективировано, то есть отделено от сгенерировавшего его тела, а вот то, что заметил про себя и что из тела не вышло, не объективировано, не зафиксировано, того не существовало, не было и нет.

13. ОТСЕЧЕНИЕ ГОЛОВЫ

Клинок - разящий серп луны
Турецкой саблей с неба блещет,
Огромен, бел - как призрак он,
Грозящий в скорбной тьме.

Не спит, кружит всю ночь Пьеро,
Наверх глядит в смертельном страхе:
Клинок - разящий серп луны
Турецкой саблей с неба блещет.

Дрожат колени у него,
Не держат ноги ... обессилев,
Упал - и чудится: летит
На шею грешника со свистом
Клинок - разящий серп луны!

Непредвиденности сильно раздражают, потому что нарушают привычный ход вещей. Поехал через всю Москву в специализированный магазин за нужным тебе предметом, но не только не приобрёл этого предмета, а не обнаружил самого магазина, в бывшем помещении которого расположилась районный клуб флористов. И так во всём! Магазинчики, офисы фирм, парикмахерские, рынки, палатки, магазины шаговой доступности только откроются, как, смотришь, через два-три месяца их след простыл. Нестабильность предполагает постоянные непредвиденности.

14. КРЕСТЫ

Святы, как распятья, строки,
Кровь впитавшие поэта,
Что заклеван черной стаей
Коршунов, над ним кружащих.

Как багряные соцветья,
Рдеют раны в бледном теле.
Святы, как распятья, строки.
Кровь, впитавшие поэта.

Взгляд застыл, уста замкнуты.
Шум толпы вдали растаял.
Опускается неспешно,
Как венец кровавый, солнце...
Святы строки, как распятья!

Мир во всех его проявлениях создали умершие. Конечно, не все умершие, коих миллиарды, а, может быть, и большее количество за всё время, прошедшее от первой палочки на камне до «Преступления и наказания», но только те из них, которые добавили в божественную программу свои записи. Эта невидимая книга есть небо для полёта новорожденного. Современники тоже, как им кажется, вписывают в небесную книгу свои произведения, но неумолимое время ведёт скрупулёзный отбор и всё расставляет по своим местам.

15. НОСТАЛЬГИЯ

Тихо, нежно, словно вздох хрустальный
В итальянской старой пантомиме,
Прозвучало: - Как в угоду моде
Стал Пьеро сентиментально-томен...

Звук проник через пустыню сердца, -
Приглушенно отозвались чувства:
Тихо, нежно, словно вздох хрустальный
В итальянской старой пантомиме.

Позабыл ни миг Пьеро кривлянья!
И сквозь лунный блеск, сквозь море света
Из глубин души стремленье рвется
Смело вверх и вдаль - к родному небу -
Тихо, нежно, словно вздох хрустальный!

Я давно перестал искать смысл в художественных произведениях, да, в общем-то, и в жизни самой. Смысл ищут обычные люди, которым важен, как недавно любили повторять, «сухой остаток». Мне же этот вывод совершенно не интересен. Я воспитан на формуле Достоевского: «Красота спасёт мир». Проще говоря, я не люблю обывательской преднамеренности, прокурорской правильности и политической логичности. Меня увлекает поэтичность авторской лексики, сочленяемой в свободно льющиеся музыкальные фразы, сердечная интеллигентность и образная стройность, акварельная палитра, недосказанность, то есть всё то, что сам Чехов называл «изящной словесностью».

16. ПОДЛОСТЬ!

В темя лысого Кассандра,
Под ужаснейшие вопли,
Ввел Пьеро с подлейшей миной,
Нежно черепной буравчик!

Набивает, уминает
Свой табак турецкий чистый
В темя лысого Кассандра,
Под ужаснейшие вопли!

Ловко там чубук приладив
Сзади к этой гладкой плеши,
Задымил он чувством, с толком
Табачком своим турецким
Из плешивого Кассандра!

Не стану греха таить, что не следует поминать чужие грехи, да и грешно незнакомого человека обижать за его грехи, а вот всё расстройство происходит из-за чужих грехов, до которых тебе и дела не должно быть, ан нет, смотришь, и у другого грех вышел, вот и не отпускает мысль о грехе, переживаешь за все грехи людские, готовый слезами своими мировые грехи омыть, потому что греха своего не боишься, а ведь хватил порядочно греха на свою душу, но согрешил бы я, если бы только на других кивал и, вообще, осуждал бы грех, ведь это грех осуждать-то, хотя трудящим и слабым не грех чайку попить.


17. ПАРОДИЯ

Торчат, сверкая, спицы
В ее седых кудрях;
Охвачена томленьем,
Дуэнья ждет впотьмах.

Сидит она в беседке,
К Пьеро пылая страстью.
Торчат, сверкая, спицы
В ее седых кудрях.

Внезапно - чу! - там шорох...
Дыханье ... шепот... хохот...
Насмешничает месяц:
Лучи его, как спицы,
Торчат в седых кудрях.

Так и хочется воскликнуть: «Не лепите в ленту каждый день стихи!» Поэзии должно быть мало… Самое печальное в бесконечно публикуемых «стихотворениях» то, что сочиняют их люди, лишенные элементарного поэтического вкуса (я уж не говорю об отсутствии у них слуха музыкального). Лобовые, прямолинейные бытовые суждения рифмуются в бесконечные столбцы, говорящие об убогости бытия и приземлённости даже самых светлых чувств. Нагромождение канцеляризмов, штампов, первых попавшихся слов, кое-как уложенных в стопы с небрежными рифмами, наводят на мысль, что стихослагатели даже не знакомы с элементарными нормами стихосложения.

18. ЛУННОЕ ПЯТНО

Позади пятно луны белеет
В длинных фалдах выходного фрака, -
Так пошел Пьеро в весенний вечер
В поиски за счастьем и удачей.

Что-то липнет там к его одежде...
Обернулся он и видит: верно!
Позади пятно луны белеет
В длинных фалдах выходного фрака.

- Стой же! Вот как! Ведь это известка! -
Трет и трет - зря. Невозможно счистить!
Oн идет, отравлен злобой, дальше.
Трет и трет - до самого рассвета -
Позади пятно луны белеет!

Попадается случайно на глаза знакомый, которого не видел лет двадцать. И тот сразу сознаётся в своём доисторическом, пещерном существовании, задавая мне вопрос: «Чем занят, что делаешь?» Я не объясняюсь, не оправдываюсь, а в шутку говорю, что ничего не делаю, отдыхаю и смотрю футбол. Рассказать ему о том, что я выпускаю книгу за книгой, пишу каждый день, читаю многих моих авторов, выпускаю журнал и так далее? Зачем ему мои рассказы? Он и тогда не читал меня, говоря: «Ты что, Лев Толстой, чтобы тебя читать?» - не читал и Толстого, а теперь даже понятия о моих публикациях не имеет. Разошлись с улыбкой по своим делам, пожелав друг другу удачи.

19. СЕРЕНАДА

Скрип и стон: смычком громадным
На альте Пьеро скрежещет,
Словно аист одноногий.
Щиплет хмуро пиццикато.

Вдруг идет Кассандер - в злобе
На ночного виртуоза,
Скрип и стон: смычком громадным
На альте Пьеро скрежещет.

Тут Пьеро бросает альт свой:
Ловко ловит легкой левой
Сзади лысого за ворот
И из плеши извлекает
Скрип и стон смычком громадным!

Что непонятно, то для многих враждебно. Непонятное для большинства возникает из постоянного интеллектуального развития личности, удаляющейся от массы на недостижимые высоты. Враждебное процветает в недоразвитости. Читал я как-то внучке Лизе вслух с выражением басню Крылова «Лисица и виноград», в которой эссенция мысли «хоть видит око, да зуб неймёт» наталкивает на размышления о том непреложном факте, что размножение человечества намного опережает его интеллектуальное развитие. Пятилетняя внучка стала учить басню, и при декламировании особенно подчёркивала мысль: «Хоть видит око, да зуб неймёт».

20. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Кувшинка - это лодка,
Луч лунный - вот весло ...
Пустился с легким ветром
В далекий путь Пьеро.

Поток на низких гаммах
Журчит - и движет челн.
Кувшинка - эти лодка,
Луч лунный - вот весло.

На родину, в Бергамо,
Домой Пьеро плывет.
Уж брезжит на востоке
Зеленый горизонт...
Кувшинка - это лодка.

Бывают такие минуты, когда знаешь, что вот именно это дело надобно тебе немедленно сделать. Это знает каждый, потому что у всех найдутся такие неотложные дела. Надо тебе сделать, но ты не делаешь. Просто специально не делаешь, не оттого, что раздумал это дело включать в важные, а потому что просто наслаждаешься не желанием делать это дело. И бьёт искра между делом и твоим отказом от исполнения намерения делать неотложное дело. О, тут кроются великие философские открытия между надо сделать и - не буду делать.
Одно произведение перетекает в другое, создавая некую одну великую книгу. Начинающим авторам всегда советую заглянуть в книжные магазины, а ныне - в интернет-библиотеки, чтобы понять, что до этого начинающего писали сотни, тысячи авторов. Можно вдумчиво прочитать одну книгу, или пять, или в течение жизни сотню книг. Вдумчиво, то есть зная всю сложную архитектонику прочитанных произведений, особенности авторских стилей, лексического разнообразия… Имена героев и персонажей не имеют значения. Тут и наступает путаница. Но отчаянные пишут. Время отберёт лучшее и распутает путаницу.

21. О, АРОМАТ ДАЛЕКИХ ЛЕТ

О, аромат далеких лет,
Пьянишь ты снова мои чувства!
Наивных шалостей толпа
Опять меня влечет.

Приносит снова радость все,
Чем я пренебрегал так долго.
О, аромат далеких лет,
Пьянишь ты снова меня!

Все недовольство вдруг прошло:
Из обрамленных солнцем окон
Свободно я смотрю на мир
В мечтах о светлых далях...
О, аромат далеких лет!

Человек таится, не хочет рассказывать о своих потаённых мыслях и действиях, но в конечном итоге кому-нибудь хоть косвенно о своих тайнах да рассказывает. Никому ещё не удавалось сохранить потаённое. На этом психологическом феномене построены действия дознавателей всех мастей, которые знают, что так или иначе человек раскалывается, коли на него кто-то уже показал пальцем. Все несчастья людей в том, что они сами на себя доносят, сами во всём сознаются, сами потом каются.

Арнольд Шёнберг "Вальс Шопена" из цикла "Лунный Пьеро"

"Наша улица” №200 (7) июль 2016