Анжела Ударцева "Девочка из коммунизЬма" роман часть четвёртая
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Анжела Ударцева родилась 25 мая 1975 года в Магадане. Окончила отделение журналистики Томского государственного университета. Влияние на творчество Анжелы Ударцевой оказали Эгон Э. Киш и Сергей Озун. Дебютировала в "Нашей улице" рассказом “Водки найду”, № 1-2000. Постоянный автор журнала. Рассказ "Чайная ложечка чаучу" опубликован в сборнике "Новые писатели России" (Фонд С. А. Филатова, издательство "Книжный сад", 2004). Живет в Магадане.

вернуться на главную страницу

Анжела Ударцева

ДЕВОЧКА ИЗ КОММУНИЗЬМА

роман

часть четвёртая

Лысый Джек на картошке

Обратно с картофельного поля нескольких пацанов с нашего класса загружали как дрова. Мало того, что половину картошки- этой казахской, вкусной картошки, мы закопали там же, в бороздках, так еще успели напиться и подраться с совхозными рабочими. Мальчишки, как оказалось, взяли с собой бухло в двух трехлитровых банках (пили четверо) - хоть это и была обычная бражка, но на солнцепеке их развезло, как кисель по столу. К тому же в свои тринадцать- четырнадцать лет они решили, что они уже вполне созрели, как огурцы на грядке и могут быть взрослыми. Под понятием «взрослые» они имели в виду откровенные общения, но только не с нами малолетками, а с «колхозными» бабами, да и то с теми, которые были посимпатичнее, помоложе своих коллег. Таких, правда, набралось всего две, да и то у одной была левая нога короче правой, а вторая в свои двадцать четыре года совсем была лишена зубов, но зато грудь выпирала так, как будто это были две готовые к выстрелу пушки.
Пьяные же мальчишки клеились к ним, как штукатурка на стену, зазывая их побухать в кукурузе. Кукуруза к осени вымахала огромная, с большими листьями-лопухами, а граничила эта «хрущевская гордость» сразу с картофельными полями. Мы в кукурузу по нужде бегали, а мальчишки вот зазывали колхозных баб, но, конечно, не только побухать. Так они и нарвались на двух мужиков в кепиздонах - таких тряпичных растянутых кепках, которые уже были много раз перестираны и вылиняли напрочь.
Такие растекшиеся пластилиновые лепешки на головах, а из-под козырьков злые глазенки торчат, дескать, вы, мишура, малолетняя, чего же вы на наших баб-красавиц заритесь. Идите, словом, еще огурцы свои на грядках подрастите, а потом лезьте, только не на наших баб - именно так, только с многоэтажными матами кричали мужики, держа грабли и тяпки с крепкими корешками наготове. мальчишки, конечно, больше рисовались, чтобы еще и мы, девчонки- козявки их поревновали. Но даже пьяные они поняли, что нарвались на неприятности. Двое из них особенно быстро это поняли, когда они оказались в контейнерах, в которых картошку с полей мешках складывали.
Жутко им стало, орать начали «мамочки». Я же с другими девчонками побежала за классным руководителем - за нашим предводителем Лысым Джеком (а звали его так, потому что он преподавал английский язык и всегда блестел своим яйцеголовым черепом, кожа на котором часто потела). Лысый Джек решил немного прикорнуть в другом поле - подсолнуховом и даже один огромный подсолнух с осыпавшимися листочками подложил как лепешистую подушку себе под голову.
Я его за плечо дергаю, причем не аккуратно, а тормошу, как подсолнух:
- Валерий Николаевич, там наших мальчишек в контейнере картошкой засыпают, грозятся на склад увезти и навсегда в хранилище замуровать! Жалко ведь, я бы их, залупастых, сама закопала, но...
Валерий Николаевич взвился в воздухе, будто он не человек был, а коброобразное существо, да еще летучее. Мне показалось, что он будто бы перелетал через подсолнухи своими длинными ногами. В первый раз я услышала от него, интеллигента до корки мозга матерные слова. Он матерился и тоже добавлял: «Да и пусть закопают, мало им, придуркам е…утым на всю голову».
Уже через какие-то секунды он был возле контейнера. Беззубая баба ему широко улыбалась, кокетничала, потому что Валерий Николаевич был видный мужик - красавец, хоть и в спортивной одежде (а уж каким он бывал эффектным в костюме, который всегда и носил в школе). А другая женщина, в смешном трико, скособочилась на одну сторону, будто бы показывая, что у нее хоть одна нога и длиннее другой, но именно это даже украшает женщину.
- Вы чего, совсем ополоумели, - вытаскивал за ухо из контейнера сначала Колю, а потом Андрюху наш классный руководитель. Он так на них орал, так демонстративно щипал их за одежду, что мужики в кепиздонах махнули рукой, типа и без них этим недоросткам рыло намылят и пошли дальше работать на поле. Один из них, который шел к своему трактору, правда, орал:
- Больше сюда не приезжайте, уроем!
А бабы ржали, как лошади, говоря:
- Письки еще не отросли, а вы, мужики, поверили, что мы с этими телятами женихаться будем- говорила сквозь смех беззубая баба, неся в руках недопитую банку бражки, которую Андрюха с собой на картошку привез.

Жидкость всех вылечит

Погрустневшие, дышащие вонючим перегаром и все запыленные, мальчишки сели к нам в кружок, где мы пили чай из термосов и, не поднимая глаз, а только часто моргая ресницами, все ворчали. Они ведь тоже поверили, что бабы с ними серьезно спать будут- прямо в зарослях. Но тут к ним подошел все это время сидевший в кукурузе «партизан» Леха, наш одноклассник, и из тряпичной сумки достал двухлитровую банку бражки. Классный руководитель, который зацепился словом с бригадиром совхоза (теперь классный орал, что он сам закопает всех, кто тронет его учеников), и долго ругаясь, не заметил, как мальчишки выпили еще и как топорики упали на землю. Много ли им было надо и без того осоловелым. Оказалось, что Леха не просто бражку притащил - в нее он дома спиртика добавил, причем, медицинского - наверное, надо было пацанам, упавшим на землю топориками, сказать спасибо его маме, работающей в клинической лаборатории и таскающей домой эту жидкость. Леха с гордостью говорил, что у него этого пойла дома - завались, дескать, всех можно вылечить.
Хорошо, что не так много спирта было в бражке, а то бы мальчишки могли бы совсем не проснуться. Когда подъехал наш автобус, Валерий Николаевич, окончательно разозлившийся и забывший про свою интеллигентность, по очереди закидывал мальчишек прямо в проход салона - там как раз был тенек, а то бы на палящим солнце, из-за чего в автобусе была немыслимая жара (будто бы не осень была на дворе, а разгар лета), мальчишек бы совсем вырубило. А те лишь слышно храпели, развалившись на полу салона. Валерий Николаевич порвал одну штанину о проволоку, торчащую из земли, к тому же облил себя остатками бражки, и от него, никогда не пьющего, тоже воняло, как из кабака.
Больше упившиеся пацаны с нами на картошку не ездили, а драили полы в школе. Да и то - делали вид, что драят, а на картофельном поле им нельзя было больше появляться- их бы точно больно поколотили, если бы не закопали.
С приходом осени начался какой-то непонятный раздрай везде - в стране, в отношениях с людьми. Вроде бы все были из одного советского общества и пока еще везде только и говорили о построении коммунизма, но заканчивающийся 1988 год был во всем непонятным. Некоторые ребята в классе отрицали пионерские галстуки, совсем их не носили и прямым текстом говорили, что Ленин - никто. Учителя плакали, особенно директор. Но никого серьезно не наказывали, не исключали из школы.
В 1989 году раздрай только обострился. Одни совсем нищенствовали, а другие почему-то жирели - у нас были ребята, которые ходили в кожаных куртках, красивых кроссовках и плевать они на какое-то равенство хотели. Они совсем не носили учебники и тетради в школе, и говорили, что аттестат им все равно выдадут.
Именно одному из таких бандитов угораздило в меня влюбиться. Я от него отбивалась - от его предложений погулять, от его телефонных звонков (дедушка брал трубку и кричал, что он кому-то яйца оторвет - и на другом конце провода насчет этого не возражали, а просто бросали трубку).
Папа у этого наглого паренька был прогрессивным в плане коммерции человеком. Он чуть позже скупил практически все кафе и магазины в городе. А сына все хотел после школы отправить в Германию, где у него был большой колбасный завод. Этот сын богача предлагал мне ехать с ним после школы, и показывал фотки его родных из Германии.
Для меня все это иностранное было каким-то заоблачным, а тем более ни о каких поездках за рубеж я, как стандартно мыслящий советский человек и не думала. Не было у дедушки и больших накоплений. Все, действительно - по стандарту. К тому же в свои четырнадцать-пятнадцать лет не понимала, что это такое - любовь.
Девчонки моего возраста уже давно оформились в нужных местах, говорили о трудных для женщин днях, а я не сном - ни духом: все созревание у меня началось после пятнадцати, то есть ближе к девяностому году.
На тот момент еще не продавались гигиенические прокладки, а бабушка, с которой я жила, учила меня делать «крутки» из марли и ваты. С лифчиками и вовсе была проблема. Во-первых, у меня были совсем маленькие груди, не то, что у наших девчонок в классе - уже не ниже второго размера никто и не имел - ни семиклассницы, ни восьмиклассницы - неужели они под казахским солнцем так росли, как на дрожжах?
А во-вторых, начинался дефицит и в без того убогой легкой промышленности. Где на мои прыщики найти лифчик? Это сейчас можно купить все, что угодно. А тогда…Чего только люди не носились, каких платьев, юбок, брюк не увидишь. Казалось, что моднее то, что пестрее. Я же с детства платья и юбки не любила. Пострел я так и была пострелом еще долго даже в студенчестве, а не то, что в школе. Так вот, поскольку с лифчиками был «атас», бабушка водила меня к швеям-одиночкам. Господи, чего эти швеи на дому не шили - какие-то чепчики, кулечки, но только не лифчики для моих грудей. Как сошьют, так и надеть невозможно. Некоторые швеи сразу отказывались, крича, что для кукишей шить не будут. Я пыталась ходить просто в кофтах, но классный руководитель делал мне замечания, дескать, у меня соски торчат и просвечиваются через кофты и майки, поэтому надо что-то с этим делать. Один раз мне вроде бы одна швея сшила нормальный, по форме моих «изюминок» бюстгальтер. Но она сделала такие застежки, которые все время расстегивались, причем, в неподходящий момент. Как стрельнет бюстгальтер на уроке, твою мать! Выхожу в туалет, застегиваю и обратно возвращаюсь.
А классный руководитель за всем следил. У него даже тетрадка была особая, куда он записывал имена девочек и даты их женских дней. И мог прийти на физкультуру и сказать при всех физруку- сегодня Таня (Аня или Света…) будет освобождена от занятий, потому что у нее такие-то дни и пусть она просто на лавочке посидит.
В нашем классе были две акробатки - юные мастера спорта, так им намного сложнее, чем нам было. Когда у них соревнования были, то они ноги целлофаном обматывались, если в это время у них были месячные. И на физкультуру в «такие дни» они тоже в «пленках» приходили и активно шуршали на уроке. И смех, и грех. Физрук как только не потешался над нами, девчонками. Если подопьет, а в принципе быть под шафе - это его обычнее рабочее состояние, - так тут же устраивает сезон бальных танцев. Учил не баскетболу, а танго или румбе. А вот с бодуна заставлял отжиматься по сорок раз или кросс устраивал. Хотелось ему тут же налить, но это было не в нашей компетенции, тем более, если школа ждала какую-то комиссию, так нельзя было ни грамма спиртного, поэтому и мы, несчастные школьники, были в ежовых рукавицах трезвого и злючего физрука. Он заставлял всех отжиматься - и тех, кто с «тяжелыми днями», и тех, кто в целлофане шуршит.

Обувка

Да, в чём приходилось нам, недоделанным советским гражданам, ходить - это была песня, даже не одна. Сложнее всего было с обувью. В каких говнотопах основная масса граждан ни ступала, аж страшно вспомнить. Кеды уже становились дефицитом.
Ох, эти замечательные советские кеды - крепкие, слава вам вечная! Сколько я в них дворов да дорог оббегала! И колымских, и казахстанских. Один раз только незадача была, когда я, прыгая в Магадане с гаража, упала на гвоздь, и в итоге, проколов ногу, пришла домой с кедом, в котором хлюпала кровь. Но именно потому, что у кеда была крепкая подошва, гвоздь медленно «пробирался» к моей ноге, и само отверстие между пяткой и носком было не сильно большим. А так бы, наверное, без скорой не обошлось.
В разваливающемся СССР выручали фарцовщики, но они продавали либо что-то очень дорогое фирменное, либо такую откровенную туфту, что ее и брать не хотелось. Но куда было деваться - не босиком, и не в резиновых сапогах зимой ходить же?
Были в моде сапожки с узкими носками - такие «утконосые» сапожки. Все хорошо, но подошва быстро отклеивалась, а к тому же и скользкая она до невозможности была. Можно было, не останавливаясь от школы до дома как на коньках ехать. Девчонки меня брали за руки и со смехом катили, а сапожкам того и надо было - попутного ветра, настолько они скользкими были. Такие сапожки, туфли продавались на рынках, а в магазинах можно было увидеть кроме резиновых сапожек еще кеды. Но в сорокоградусный мороз не будешь же в них ходить?
В четырнадцать лет я впервые пошла работать. А куда брали? В первую очередь, в нянечки. Зарплата была мизерная. На одну свою маленькую зарплату несовершеннолетней работницы я могла себе позволить купить пару костюмчиков в комиссионном магазинчике, что я и делала. Школьной формы у нас уже не было, поэтому все и в школу ходили, кто во что горазд. А меня оригинального пошива костюмчики выручали - иногда, но именно в комиссионках что-то интересное из одежды удавалось найти.
Моя сестра Танька, с которой я в лагере отдыхала, как раз смогла себе купить неплохую обувь, только один сапог был 37 размера, а другой 39-го. Но ей-то без родного отца о чем еще было думать? У матери еще два архаровца-брата было и все тот же страшно пьющий муж, который к девяностым годам пропил и обручальное кольцо. Танька, когда купила разноразмерную обувь, просила бабушку, чтобы та своей пухлой ногой сапожок меньшего размера разносила. Так потом Танька всю зиму в этих дешевых «разнородных» сапогах проходила, настолько удачной покупкой была. Главное, что не скользкие были, да и подошва оказалась крепкой. А удешевили их и «сослали» в комиссионку потому, что как раз размеры были разные. Кто-то когда-то также купил обувь разных размеров, а продавец просто не углядел. А, может, уже такую разнокалиберную обувь с фабрики привезли.
Такого бардака в советском обществе хватало - стоит только вспомнить о лифчиках. Везде ведь продавались огромные «чехлы», потому что груди в советском обществе должны быть «ХХХ-грудями», а не «прыщами».
Если намечалось большое событие - день рождения или Новый года, а тем более, если 8-е марта подпирало, то вместе с бабушкой и Танькой, которая оставалась у нас ночевать, мы рано утром отправлялись на базар.

Продолжение следует

Магадан

"Наша улица” №203 (10) октябрь 2016