Анжела Ударцева "Девочка из коммунизЬма" роман часть пятая


Анжела Ударцева "Девочка из коммунизЬма" роман часть пятая
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

 

Анжела Ударцева родилась 25 мая 1975 года в Магадане. Окончила отделение журналистики Томского государственного университета. Влияние на творчество Анжелы Ударцевой оказали Эгон Э. Киш и Сергей Озун. Дебютировала в "Нашей улице" рассказом “Водки найду”, № 1-2000. Постоянный автор журнала. Рассказ "Чайная ложечка чаучу" опубликован в сборнике "Новые писатели России" (Фонд С. А. Филатова, издательство "Книжный сад", 2004). Живет в Магадане.

 

вернуться на главную страницу

Анжела Ударцева

ДЕВОЧКА ИЗ КОММУНИЗЬМА

роман

часть пятая

 

У бабы Клавы на базаре

Там, в одном из необъятных уголков рынка была как раз «секретная территория» под названием «У бабы Клавы на базаре». Секретная территория - это не потому, что тут что-то прятали и прочее, а потому что баба Клава знала все секреты нашего города, а то и всего СССР. А, может, и мира - уж такое она впечатление создавала, потому что у нее с уст все время слетали слова - «Москва», «Нью-Йорк», «Италия». Нет, не с политикой это было связано, а с тряпками, за которыми к ней на поклон и ходили.
Ее объект, занимающий два больших прилавка, из-за которого едва ее, громадную бой-бабу едва было видно, был засыпан разным тряпьем. Барахолка земного шара, так сказать. Откуда все это тряпье набиралось, бог его знает. Но, позднее я стала догадываться, что здесь все было вперемешку - и те тряпки, которые обеспеченные граждане сдавали ей как комиссионный товар, и гуманитарка, откуда только возможная в то еще пока советское время.
Как я жалась, как стеснялась, когда туда ходила, потому что более-менее прилично зарабатывающие семьи у бабы Клавы не одевались - было западло, а такие несчастные, далекие от мира блата и денег люди тут вынуждены были спрашивать какие-то блузончики, юбчонки, брюки. Этого у бабы Клавы было всякими узлами - из вороха она на время поднималась и как водопадные пучины спускались по ее большому животу огромные груди, которые она все время прятала в сильно обтягивающие свитера пенного цвета. Дальше я ее части тела в пропорциях не понимала, потому что она была обвязана кучей кофт и шалей, из-за чего ее кардиган был намного внушительнее. Вся она была потная, раскрасневшаяся, но довольно энергичная, быстро разбирающаяся в своем ворохе тряпья. Смотришь на нее, хочешь что-то спросить, а она уже говорит: «Щас, моя девочка, я тебе найду такое, обалдеешь» И стоишь, как вкопанная ждешь этого «обалдеешь», а она какую-то мятую кофточку, да еще с висящими, как домашняя лапша, рюшечками, достанет и нахваливает. Да такой взгляд у этой женщины гипнотический, что Кашпировский отдыхает.
Что-нибудь, да прикупишь, а баба Клава, пряча куда-то в свои водопады денежки, громко, облизывая свои пухлые губы, приговаривала: «У бабы Клавы на базаре есть все!». А если откажешься что-то брать, она ведь не отстанет. Она заведет тебя в этот ворох тряпья и начнет, словно волшебная змея кольца колдовства вить, окутывать сказочными разговорами: «Да ты шо, баба Клава не дура, она знает, что надо» Я начинаю бекать, мекать, краснеть, а она: «Не нравится, подожди, щас!». Занырнет в одну из кучей барахла, вытащит тряпку, кинет в мою сторону и скажет: «Мерь давай, такой дефицит, сама принцесса Эфиопии носила, по блату выторговала через десятые руки».
Ух, чего только не плела баба Клава - и от Гурченко у нее наряды были, и от Пугачевой, и от Леонтьева, дескать, его блузки за женские могут сходить. Словом, выползаешь от бабы Клавы с какой-нибудь ненужной тряпкой на плече, где и язык от усталости находится и думаешь- а зачем оно надо было. Но потом снова из-за намечающегося важного мероприятие к ней прешься. Дескать, у бабы Клавы на базаре есть все. До сих пор не понимаю, хохлушка она или еврейка… Если у нас дома планировалась генеральная уборка, то мы до слез хохотали и говорили: «Надо убираться, а то такая свалка, как у бабы Клавы на базаре…»

 

Странная Любочка

Опыт работы нянечкой в летнее время привел меня в мою будущую профессию. В четырнадцать лет я еще этого не понимала, а вот на следующий сезон, уже в пятнадцать лет, когда я снова пошла работать помощником воспитателя, меня вдруг осенило - а почему бы не писать о тех недостатках, с которыми нередко приходится сталкиваться в жизни.
Окончила я девятый класс и снова - в няньки в садик.
К тому же в то лето меня направили в какой-то «зачуханный» детский садик на краю города. Я была человеком не капризным - надо, значит, надо. Но недостатки жизни этого сада бросались мне в глаза. Скажем, спальня той группы, в которой я работала, была, на мой взгляд, бомбой замедленного действия. Потолок там весь «перенапрягся», из -за чего штукатурка отваливалась в разных местах, и потом уже после мучительных потуг просто обвисал, как живот беременной женщины. Казалось, вот-вот начнутся «роды» этого потолка в виде обрушения прямо на мирно сопящих в кроватках малышей. Я в обед сидела в спальне, чтобы следить за спящими ребятишками. Больше всего приходилось следить за самой энергичной девочкой, которая все время терлась своим причинным местом о каждый угол. Странная была девочка. В первый раз я увидела ее, когда только вошла утром в группу в свой начавшийся рабочий день. Сидит эта девочка лет четырех и трется писюнькой о краешек стульчика.
Я испуганно говорю:
- Может, ей таблетку дать?
А воспитательницы, одна из которых зашла из соседней группы, громко засмеялись, оценив мое предложение суперглупым, и хором сказали:
- Это ее маме надо было давать таблетки от пьянки, лучше было бы ее стерилизовать! Не трогайте девочку Любочку. Она сама перестанет.
А потом уже моя вся из себя воспитательница - так она за собой следила, что ей надо было где-то дефилировать, а не в этом садике работать, да и звали ее Дафна Аполлоновна, сверкнув накрашенными перламутром ногтями, протяжно, как ее личной служанке, сказала:
- Ладно, иди, давай, чашки расставляй, им уже чай пить пора. И больше не опаздывай, а то без тебя и так накрыли на стол каши. А кашу ты тоже должна разливать по тарелкам и ставить. А потом отправляйся мыть полки с игрушками мыльно-содовым раствором. Знаешь, как раствор делать?
Я захлопала ресницами, потому что на самом деле ничего такого не знала. Мне надо было пройти какой-то сан-минимум, но поскольку кого-то нужного на месте не было, мне просто печать «ляпнули» в санкнижку и сказали - свободны.
А вот с гинекологом, которого мне надо было проходить, было далеко не как с санминимумом. Может, потому что я с Севера что ли, но не Шаганэ, у меня развитие было «замороженное» - про письки-сиськи, что было главной темой в школе как у пацанов, так и у девчонок, меня разговоры не возбуждали, наоборот, были скучными. Да и физиология у меня была такая, что все было с «поздним зажиганием» за исключением мозгов.

 

Я- мальчик-девочка,
я-мальчик-девочка…

Психологически я все понимала, что я девчонка, что мне когда-то рожать, а, может, и аборты делать, о чем взрослые бабы налево и направо друг другу рассказывали, особенно про то, как трудно налаживаются «красные» дни, о том, что во время климакса «шпарит» и «шпарит»- все это меня пугало, у меня уши вяли, но я спокойно выслушивала, а они при мне говорили, потому что считали, раз я - работяга, то при мне можно и про физиологические подробности, и про мужиков своих рассказывать, не стесняясь.
Но физиологически всего этого до поры до времени мне не хотелось ощущать, хотелось быть по возможности дольше «бесполым существом». Что-то вроде мальчика-девочки - это у меня на подсознании срабатывало, как в «Джазе только девушки» - только там герой говорил «я - девочка», а я себе мысленно повторяла «Я мальчик-девочка…».
И только если начинались какие-то приставания (а со стороны пацанов «лапать» это было делом любимым, надо было «включать мозги» и отбиваться, царапаться, кусаться. Правда, из-за моих «прыщей» вместо грудей мальчишки меня щупать перестали, им было неинтересно трогать плоскую воблу, это к студенчеству у меня там что-то посерьезнее стало появляться вместо «прыщей».
Мальчишки же охотились за размерами побольше, благо таких в классе у нас было большинство.
А тут вдруг ни где-нибудь, а на приеме у врача, когда надо было пройти эту медкомиссию для устройства на работу, ко мне полезли ниже пояса. Понятно, что врач, но так бесцеремонно, будто в какой-то тазик в общей бане. Поэтому по очкам сильно задела ладонью, когда руками от нее отмахивалась. Хорошо, что не ногами отмахивалась, повезло врачихе, что они у меня в коленях были согнуты, а она их пыталась разомкнуть на своем гинекологическом кресле. Тольку то, я чуть не свалилась с этого дурацкого кресла - одна нога туда, другая - сюда... Шас, обойдетесь! Так смотрите. Спрыгнула с этого фигового гнезда, случайно опрокинула разный инструментарий, зеркальце разбила. Врач по национальности была казашкой и будто бы напыщенно показывала свое недовольство тем, что я - русская. А тут еще не просто русская, а немного не в себе, так она совсем взбеленилась, у нее аж руки дергались, которыми всплескивала, как в воде и пыталась одним из пальцев в виске покрутить, дескать, какие только идиоты не живут в ее родном Казахстане. Она сначала по-казахски ругалась, а потом перешла на русский мат, поясняя мне между «строчками»:
-Ты откуда, такая, е…мать, дикая кошка, взялась? Вай, вай! Не можешь ноги правильно раздвинуть, вай, вай, чего ты вся напряглась, я же тебя, пи..да, не насиловть собираюсь… Ладно, одевайся дура, смысл тебя смотреть-то, еще лицо мне все разобьешь.
На следующий год, когда я снова к ней с санкнижкой приперлась в ходе нужной медкомиссии для работы нянечкой, она лишь аккуратно поправила очки и нервно схватив книжку, чиркнула свою фамилию.
Но про зачуханный садик и Дафну Аполлоновну я расскажу чуть позже - все же в этом садике я работала уже в 1990 году, а в 1989 году я, в свои четырнадцать лет впервые столкнулась с профессией нянечки. Надо сказать, что садик был красивым и внутри, и снаружи - он был одним из тех «привилегированных» садиков, о котором заботились шефы- одна богатая автобаза, не терявшая свою мощь и в начинающееся тяжелое перестроечное время. Просто заведующая была женой кого-то из административного звена автобазы- то ли зама, то ли вовсе начальника. Если многие садики стояли облупленные, без ремонта, то тут все было ладно, красиво. Такая «маленькая сказка на неведомых дорожках жизни. Хотя, что касается игрушек - многие из них уже были поломанные, неуклюжие, со сломанными ручками или потерянными глазками. Новых игрушек негде было купить, да и никто этим не озадачивался. Главное, уютно, хорошо, да и Бог с ним - наверное, так заведующая рассуждала, которая была редким явлением в детском саду. О ней я знала только заочно, мне говорили, что она все время на совещаниях, а на самом деле она больше занималась своей отстроенной двухэтажной дачей.

 

Чайник с айвовым соком

Поскольку я была несовершеннолетняя, я работала неполный день, поэтому все проходило быстро. Что касается опоздания, с этим были жуткие проблемы - ни в школу, ни на эту летнюю работу, ни в последующем на лекции в универе, я не могла вовремя приходить. Мне на пять минут, но надо опоздать - такая натура. Я себя так лучше чувствовала, но все же старалась с большим трудом приходить в детский сад к ненавистным восьми утра.
Была у меня и еще одна дурная привычка, а, может, это вовсе не привычка, а вполне обычный инстинкт - мне надо было на полдник разливать сок детям- на этом мой рабочий день и заканчивался в детском саду, так вот, поскольку время было тяжелое и в 89-м, когда мне было 14 лет, совсем обострился дефицит с продуктами. В магазинах было «покати шаром» и тот же сок был страшной редкостью. А тут такая вкуснятина. И пока я железный чайник с носиком доносила от окошечка раздачи, поднимаясь на второй этаж, до группы, я половину емкости выпивала. Было стыдно, еще как стыдно, но меня-то в садике не кормили, я целый день ходила голодная. А остатки пищи от детей, как это делали другие, я не могла доедать, мне рыгать хотелось. Тут же целый чайник айвового сока (его чаще давали), да еще с мякотью…Господи, за что такое испытание. Хотя тогда я еще сильно не понимала, что такое Бог-потребность его осознания ко мне пришла ровно в 21 год. Меня, конечно, бабушка старалась приобщать к вере, мы с ней вместе с церковь ходили. Но она тоже не была исполнительной прихожанкой, тем более, что в большом городе храму отвели место где-то на окраине, так и хочется сказать, «у черта на куличиках», да нельзя так сказать. Словом, православный храм находился поблизости с русским кладбищем. Мусульманское (тоже крупное, как и для православных) и чеченское (совсем небольшое, но оно тоже было, потому что в городе оставалось много ссыльных этой национальности) тоже были на окраинах, но в противоположных местах.
Меня отчитывала больше всех тетя Клава-повариха, прибегавшая к нам в группу и топая ногами, сотрясая свои мясистые икры. Она поднимала вверх свой пухлый палец, останавливала его на уровне деревянного Буратино на второй полке, и говорила: «Обэхэс по ней плачет!». Казалось, что это грустный Буратино, сидящий рядом с одноглазой Мальвиной, говорил, а не она.
И также сотрясая пол икрами и уводя своих немыслимых размеров корму в белом халате, от которого сильно пахло котлетами вперемешку с хлоркой, тетя Клава брала курс на свой пищеблок.
Воспитательница Таисия Егоровна- такая тоже, как и тетя Клава, дородная женщина, сильно пахнущая кислым потом, пыталась мне читать морали, но что, в меня, голодную, да еще юную девчонку, у которой рос организм и требовал пищи, можно было вразумить? Да и по сравнению с ними, женщинами- глыбами, я, худышка, была все равно что маленькой щепкой от огромной кормы тети Клавы.
-Так, наверное, надо будет написать заявление на заведующую. Чтобы из твоей зарплаты вычли за выпитый сок, - говорила Таисия Егоровна и обхватила свои плечи, а одну ногу представительно выставила вперед, покачивая носочком. У тапочка уже начинала отклеиваться подошва, но его хозяйка пока этого не замечала.
- Так у меня и так зарплата смешная, - буркнула я.
- А пусть тебе будет это уроком! - говорила она.
Я не стерпела такого унижения и сказала:
- Да мне в школе уроков хватает, а щас каникулы. А вы тоже хороши.
- Что? Как ты разговариваешь? - уставила на меня Таисия Егоровна бровки домиком.
- Так сколько можно этого Ваську к раскладушке привязывать. Да, он хулиган. Но вязать веревками нельзя. Пойду в гороно и расскажу, раз так!
Кто же мог подумать, что я окажусь такая ушлая.
Тут у воспитательницы лицо пошло пятнами. Она что-то хотела сказать, но начала кусать губы, а потом и вовсе заплакала- нет, не заплакала, а зарыдала. Как стала причитать:
- Ты меня под статью подводишь. Жестокая ты девочка! Мне до пенсии осталось совсем ничего, а ты!
- Так, а что вы сами мне за этот сок? Вы же тоже едите детские завтраки и обеды, а я за ними не могу доедать, не получается как-то. Кажется, что на откушенной котлете слюни и козюльки, не буду я это есть. А сок - ну не сдерживаюсь я после обеда, уже совсем сильно есть хочется, а из дома никакой еды не беру, бабушка думает, что я в садике питаюсь, она в этом просто убеждена. Зачем я ее расстраивать буду из-за того, что я здесь голодаю?
Вытерев слезы, воспитательница строго сказала:
- Значит, я поговорю с Клавдией Ивановной, она тебе будет выделять обед и 200 грамм сока. Хватит!

 

Васю больше не связывайте!

- Конечно, - улыбнулась я и добавила, - а Ваську больше не связывайте, бесполезно это!
Васька был еще тот экземпляр - самый темпераментный из нашей группы. Чего только не вытворял! Мог и на форточке качаться и до люстры доставать. Живая ртуть, а не мальчик. Когда расставляли раскладушки, чтобы всех детей укладывать спать в сончас, больше всего хлопот добавлял. Лежит, лежит, а когда все дети уснут, встанет да как заорет «Рота, подъем!», а сам сидит, трусы снимет и яички чешет. И в кого он такой - неугомонный, упрямый. Папа у него был безобидным инженером по безопасности труда в коммунальной службе. Маленький, лысый, в очках. Все заискивающе на всех смотрит. Зато сын- богатырь и наглый, как танк. Больше Васю веревками не связывали и пластырем рот не заклеивали - во всяком случае, пока я там работала. Таисия Егоровна лишних тем при мне не заводила, а больше косилась на меня.
Отработала я в то лето только один месяц, мне хватило на билет до Москвы, с трудом, но выпросили мы с бабулей денег у моих родителей - северян, и решили поехать с Казахстана аж в Украину - через Москву проездом. Бабушка, хоть еще не совсем старая, все приговаривала:
- Вот умру вдруг раньше времени, так больше и не побачу свои яблоньки в саду, не вскалякну на моей Ридной Мове…
Самое смешное, что, не успев мы приехать в Москву, недалеко от вокзала и заблудились. Потянуло нас в ближайший гастроном, чтобы прикупить еды на дальнейший путь до Житомира, куда мы и ехали. Как же страшно было идти по вокзалу- штабелями лежали на тонких красных матрасах, а то и просто на гранитном полу цыгане- с грязными пятками. Я мимо них шла и ахала. На улице нас облаяли собаки. Из-за них мы куда-то не туда свернули, но добрели до гастронома. Магазин был громадный, но факт то, что там было больше людей, чем продуктов. Из еды было только сливочное масло и черный - «Бородинский» хлеб. Как сказала одна старушка в шляпке: «Снова переживаем блокаду, только уже не только в Ленинграде, а по всей стране».
Нет, еще продавалось какое-то мороженое. Но вот сладость мне совсем не запомнилась, зато именно московское сливочное масло и бородинский хлеб «запали» в мой желудок навсегда- такая это вкуснятина была, я даже не могу объяснить, почему, ведь голодной я никогда не была, в Казахстане разных продуктов хватало, особенно из разносолов. А вот больше я такого вкусного хлебушка и сливочного масла никогда не ела. Но и жуткие очереди запомнились - на всю жизнь. Хоть и быстро все шли к кассе, этот нескончаемый поток людей меня пугал.
Выйдя из магазина, мы с бабулей поняли, что заблудились. Нет, на поезд нам еще было не скоро - шел первый час дня, а ехать до Житомира требовалось поздно вечером. Но и бродить мы могли долго - это же столица. Вообще, в том, что мы заблудились, была виновата я - предложила бабуле обойти гастроном с другой стороны, чтобы выйти к вокзалу. Но ведь это в силу своей провинциальной привычке - я не учла, что в большом городе, тем более, в таком многомиллионном, как Москва если ты выходишь на одну улицу и планируешь попасть обратно, но только с другой стороны, может обернуться провалом, потому что выйти можно будет совершено непонятно куда. На нас снова стала лаять стая собак, но, к счастью, сердобольная женщина, видя, что мы то в одну сторону пытаемся идти, то в другую (а бабушка, как войну прижимала к себе купленные две булочки хлеба и пакет сливочного масла, боясь, что у нее это отнимут), указала нам путь к нужному вокзалу - это был небольшой проулочек, весь укутанный августовской листвой деревьев, который я и не заметила.
И ведь не побоялись же мы, провинциалы, ехать в конце девяностых, когда все кроилось и перекраивалось в стране, а на пятки недостроенного коммунизма наступал капитализм, когда поднял голову криминал, а московское метро, где мы плутали, было похоже на лоскутные территории - лотки, киоски, палатки…И каждый лез с предложениями - из вещей можно было купить всё, а вот из еды…

Продолжение следует

 

Магадан

 

"Наша улица” №204 (11) ноябрь 2016


 
 
 
  Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве