Фёдор Ошевнев “Адюльтер" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ошевнев Федор Михайлович родился в 1955 году в городе Усмани, Липецкой области. Окончил химический факультет Воронежского Технологического института в 1978-ом и факультет прозы Литературного института им.А.М.Горького в 1990-м. Член Союза журналистов России с 1990 г. и Союза российских писателей с 2014 г. Четверть века отдал госслужбе: в армии и милиции. Службу проходил в Ставрополе и Ростове-на-Дону. Участник боевых действий: Северная Осетия-Ингушетия (1993), Чеченская республика (2000). Ныне - майор внутренней службы в отставке, сосредоточен на литературной работе.
Печатается, как прозаик, с 1979 г., в центральной печати дебютировал повестью «Да минует вас чаша сия» на тему афганской войны в журнале «Литературная учеба», в 1989. Автор девяти книг и более ста публикаций в отечественной и зарубежной периодике, в том числе в Германии, Чехии, США, Канаде, Австралии. Причислен к направлению «жестокого» реализма. За создание повести «Да минует вас чаша сия» награжден медалью «За ратную доблесть» (2001).
Живет в Ростове-на-Дону. В "Нашей улице" публикуется с №186 (5) май 2015.

вернуться
на главную страницу

Фёдор Ошевнев

АДЮЛЬТЕР

рассказ

- У, старый пенёк Кеша… Считай, одной ногой на «дембеле», а туда же: клюкнул на халяву и воображает себя Наполеоном, -  поглаживая ус, шепнул капитан Кольский капитану Репнину.
В дружбе двух офицеров Кольский однозначно играл первую скрипку; он же первым поднялся по служебной лестнице до должности заместителя командира учебной роты. Репнин, всегда довольствовавшийся вторыми ролями, продолжал тянуть лямку взводного.
Командир учебной роты майор Лапиков по-хозяйски восседал на бетонных ступенях солдатской казармы, для вящего комфорта подоткнув под зад рабочую тетрадь-ежедневник. Офицер курил, а мимо, по кругу, горланя до срыва голосовых связок строевую песню, тяжело тупали солдатские ряды.
- Ишь, и домой не торопится, - продолжал злоязычить Кольский. - Оно конечно: там жена каждодневно бухать не даст! А сегодня вообще подвезло - с отцом солдата употребил, теперь и песенку послушать не прочь. Бесплатный кабак!
- Хорош ныть, -  перебил Репнин сослуживца и тут же поморщился. - Ну, орут! Как будто каждому пообещали полслужбы за рев скостить.
Кольский взглянул на часы и вяло буркнул:
- Когда ж ему надоест и нас, и солдат мариновать?
- Во-во, у него и поинтересуйся, -  посоветовал Репнин и сплюнул. - Он те живо на практике докажет, что у офицера день ненормированный. Забыл, как до после отбоя тумбочки и тапочки проверяли?
Поскольку за майором Лапиковым подобная практика и правда водилась, Кольский ничего не возразил по сути, но выдал приглушенную тираду на командирском языке, основу которого составлял язык «материнский».
Тут комроты наконец-то решил, что последний круг солдаты прошли-пропели на уровне, и поднялся со ступеньки - с усилием мужчины, давно знающего толк в горячительных напитках. Приказал распустить роту на вечерний отдых, подозвал к себе подчиненных офицеров. И не спеша, с расстановкой стал пояснять расклад времени для каждого из них на завтрашний день.
- Да, про самое-самое чуть не забыл, -  щелкнув пальцами, добавил он в конце инструктажа. - Через два дня взвод направляем в командировку, в помощь военным строителям. Сдача полевого аэродрома у них горит. Добровольцы есть?
Недовольное молчание - а кому ж охота от семьи и благ цивилизации на месяц, да в полевые условия - рискнул нарушить засидевшийся во взводных капитан Жарков. В части его, подшучивая, порой называли «карьеристом», а молодые парни на улице однажды даже в открытую поиздевались: «Ты смотри, седой, лысый - и уже капитан!» «Надо же, и правда: уже капитан…»
Итак, капитан со стажем осторожно предложил:
- Товарищ майор… А если кинуть на спичках?
- Ты мне эту демократию фулеву брось, -  погрозил ему толстым пальцем ротный. - В таком случае добровольцем назначается… Репнин!
«Доброволец» едва сдержался, чтобы не изругаться по поводу командирского решения: такой срыв грандиозных грядущих планов! Но - человек в погонах - человек подневольный - кисло выдавил:
- Есть!
- Не горюй, Вовчик! - как мог ободрял друга Кольский. - Развеешься, куча новых полевых впечатлений… При удачном раскладе еще и трахнешь какую-нибудь сельскую мадам, а это очень положительный факт…
- Да пошел ты! - скривился Репнин и на какое-то время замолчал. Потом потянул сослуживца к контрольно-пропускному пункту, на языке военных, КПП. - Ладно, пошли. Разговор есть…
- В общем так, Юра, -  заговорил Репнин вновь, уже миновав КПП. - К тебе, как к другу, просьба… Но только чтоб никому… Добро?
- Заметано, -  пообещал заинтригованный Кольский.
- Понимаешь… Есть у меня одно подозрение… -  Не окончив фразы, Репнин на секунду прикусил нижнюю губу.
«Черт… Жалеет уже, что разговор начал», -  подумал снедаемый любопытством Кольский, но деликатно промолчал, давая возможность сослуживцу самому решить, продолжить либо прекратить откровения.
- Подозрение, -  облизнув губы и с усилием сглотнув, продолжил-таки Репнин, -  что моя благоверная… погуливает на стороне.
«Вот это номер! - про себя ахнул Кольский. - Крыша поехала, что ли, такие вещи светить? И даже мне…»
А Репнин, теперь уже торопливо, как бы еще боясь пойти на попятную, пояснял суть просьбы:
- Хочу, чтоб ты, как я в командировку уеду, на квартиру к нам зашел вечером. Лучше - в пятницу там или в субботу. Просто посмотришь, одна Надежда будет или… -  И снова оборвал фразу на середине.
Кольский с нескрываемым интересом и долей замешательства быстро глянул в глаза приятелю, впрочем, тут же взгляд отведя: слишком уж об интимных вещах речь зашла, да еще в таком до неприличия откровенном ракурсе. А впрочем, чему бы тут удивляться…
Жену приятеля офицер хорошо знал: несколько раз праздники семейно встречали, да и вообще… Эффектная рыжеволосая женщина - чем-то она напоминала великолепную породистую лошадь, ухоженную и баснословно дорогую, - умела и любила пофлиртовать. Что и говорить: московское воспитание, московский вуз, откуда ее и выхватил заканчивавший столичное общевойсковое училище Репнин и скороспело повел под венец.
И вот теперь дочь-дошкольница который год живет в тепличных условиях первопрестольной у бабушки с дедушкой, а неполная офицерская семья за тридевять земель, во времянке прозябает. Как, впрочем, и многие другие страдальцы от армии, не имеющие надежды на собственное жилье в обозримом будущем.
…Уже тяготясь ситуацией, Кольский попробовал неуклюже извернуться. 
- Володя, да как-то оно, знаешь… -  и в замешательстве погладил ус. - Не есть положительный факт. И вообще: по домам пора.
- Юра, ты чего? - взмолился Репнин. - Я ж тебя не подглядывать заставляю.
И столько униженно-просящего читалось в глазах друга, неожиданно открывшегося в своих подозрениях, что Кольский тут же и сдался.
- Хрен с ним! Раз просишь - зайду. Только вот зачем? При наличии отсутствия хозяина…
- А я тебе вот чего… Книжку какую-нибудь дам. Скажешь, мол, побыстрее вернуть просил.
- Тогда ладушки, -  с некоторым оттенком брезгливости, жалеючи приятеля, через силу согласился исполнить его сомнительно откровенную просьбу Кольский. В душе он сразу решил, что, случись ему заподозрить в измене собственную супругу, он бы, во всяком случае, по пути Репнина точно  не пошел, а так или иначе попытался справиться с проблемой сам.
Через день комвзвода-«доброволец» вместе с личным составом уехал на полевой аэродром. А еще дня через четыре Кольский после работы постучался во флигелек, что снимал за «ну очень смешную цену» сослуживец с женой. Под мышкой капитан держал подарочное издание Ильфа и Петрова. (Решение нанести нежданный визит Репниной офицер принял после долгого размышления-поглаживания усов перед открытым сейфом в ротной канцелярии - именно на его полке покоился нераскрытый предлог для проверки супружеской верности.)
Дверь Кольскому открыл рослый кавказец лет тридцати с массивной золотой цепочкой на мохнатой груди и перстнями-печатками на безымянных пальцах.
- Ты кто такой, панимаешь? - недружелюбно поинтересовался он.
- Надежда дома? - вопросом на вопрос ответил офицер.
- А я гаварю: ты кто такой? - упорствовал кавказец.
Но тут в дверном проеме появилась и сама квартирантка флигелька. Улыбающаяся. В коротком ярком сарафане. С пышными распущенными волосами цвета светлого меда. И босиком.
При виде Кольского улыбка сразу потускнела и сползла с лица женщины, на секунду уступив место приоткрытому рту и нахмуренным бровям. Но лишь на секунду, а в следующую Репнина умело вернула ее в глаза и губы. И зачастила:
- Привет, Юра, знакомься, это Ашот. А это - Юрий, начальник мужа. Ты проходи, проходи, как раз к столу: подруга с ребятами зашла, отдыхаем.
- Нет-нет, -  начал отказываться Кольский. - Тут вот Володя книгу просил срочно вернуть, ну я и занес…
- А-абижусь, - почти пропела и тряхнула локонами Надежда. - Какой же мужик от рюмки коньяка отказывается? Ведь после службы… Расслабься. -  И решительно взяла офицера за локоть: мол, пошли-пошли.
Ашот недовольно засопел, но смолчал, пропуская временную хозяйку флигелька и нового гостя перед собой.
По достоинству оценив взглядом накрытый стол - суджук, копченое мясо, шпроты, сыр, жареная картошка, овощной салат, зелень, напитки и присахаренные лимоны, -  Кольский поздоровался еще с одним кавказцем, неточной копией Ашота, и вертлявой поношенной блондинкой, физиономия которой сразу напоминала о существовании третьесортных косметических магазинчиков.
- Аршак, Света, -  представила их Надежда. -  Юра, командир мужа. - И посоветовала-скомандовала: -  Вновь прибывшему - штрафную!
Аршак щедро налил коньяка в фужер для шампанского, а офицер «профессионально» отметил, что «Арарат» для обладателей дорогостоящих золотых украшений - вариант далеко не из лучших: могли бы уж на «Ереван» или «Юбилейный» разориться.
«Ладно, халявному коню в рот не смотрят. В конце концов не «массандра»… («Массандра» - на армейском жаргоне: обозначение различных водоспиртовых смесей, использующихся в авиации в качестве антиобледенительных жидкостей.) Не «массандра…», -  про себя усмехнулся Кольский и ловко опрокинул содержимое бокала в рот.
К чему-чему, а к таким «подъемам переворотом на одной руке» кадровые военнослужащие зачастую приучаются еще с лейтенантских погон.
- Мужчина! - цокнул языком Ашот, потеплевшим взглядом наблюдая за капитаном, скромно зажевывающим «Арарат» лимонной долькой. - Аршак, теперь всем!
Налили. Выпили. Дамы потребовали свежих анекдотов. Мужчины это желание с блеском исполнили. Открыли еще коньяк. Снова налили и выпили - женщины предпочитали шампанское. Включили кассетный магнитофон. Немного попрыгали скопом на ограниченном пространстве под быструю импортную мелодию.
Кольский все порывался распрощаться, прекрасно сознавая - как, впрочем, и остальные в комнате, -  что он лишний в отдыхающей кампании, где роли, по всему судя, распределены заранее, и в душе с иронией уже жалея друга-лопуха, оказавшегося пророком в своих доверительных, как на исповеди, признаниях.
Но Надежда  не давала капитану уйти, хотя и Ашот уже дважды прозрачно намекал на «панимаешь, у Юры, может, совсем срочное дело». Аршак, тот больше молчал и больше пил.
«Чего она, действительно, время тянет? - поглаживая ус (привычка-паразит), недоумевал Кольский. - Прекрасно ж понимает, все равно пои не пои, а Вовке шепну про  неположительный факт. И вообще:  зачем приглашала? То б я еще посомневался, а так - явно видно: трахаются они, и может даже впересменку… Хотя если б книгу взяла и подосвиданькалась сразу, я б тоже решил: трахаются…»
- Мальчики, здесь удобств нет, мы со Светой выйдем на минутку, -  прервала тут размышления офицера Надежда.
Женщины покинули комнату. Немногословный до того Аршак моментально обрел дар речи.
- Слышь, капитан, или как тебя там… Ты долго еще будешь здесь мешаться? Видишь, люкс занятый. Налей и дергай, пока я добрый.
- А я и не напрашивался, -  огрызнулся Кольский. - Оно мне надо? Да если б не Надежда… Вон, он видел, - и кивнул на Ашота.
- Ты бедным-то не прикидывайся, полководец… -  не отставал Аршак. - И на женщину не спихивай; как мужчина, за себя ответь.
- Да пошли вы все! - Кольский вскочил со стула.
- Сядь! - вступил в перепалку и Ашот. - А ты памалчи. Я сам разберусь, кто лишний… -  И быстро вышел из комнаты.
С минуту Кольский и Аршак оставались один на один и, не глядя друг на
друга, занимались каждый пустым делом: кавказец выщелкивал лезвие ножа-кнопочника и прятал назад, в рукоятку, а офицер вяло катал по столешнице хлебный шарик. Но вот в комнату вошла Света.
- Аршак, Ашот зовет, - буднично сообщила она и уселась на свое место. Кавказец нехотя поднялся и исчез за дверью. Взамен него через минуту появилась Надежда.
- Земляк какой-то их даже у меня нашел, -  спокойно пояснила Репнина. - Значит, действительно нужны были. В общем, Юра, разливай…
- На посошок, да я тоже пошел. - Кольский потянулся к остаткам шампанского. - И без того засиделся.
Конечно, офицер сразу понял, что никакого земляка кавказцев на деле и не было, просто это Надежда их сама из флигелька наладила. Так не дожидаются ли его самого Ашот с Аршаком где-то неподалеку, чтобы расквитаться за порушенный уют? Да и кулаки-то еще ладно, а вот нож-кнопочник…
Хватнув еще рюмку коньяку Кольский почувствовал, что глаза у него слипаются, - подошел к границе своей нормы спиртного. Но откланяться у него в который раз не получилось: подружка Надежды опередила.
- Ну, я улетаю, -  пропела она, схватила сумочку, чмокнула Репнину в щечку, капитану сделала ручкой и в мгновение вымелась из комнаты.
-  Я тоже, -  потянулся за фуражкой Кольский.
- Подожди… -  Надежда вылила последний коньяк в фужер, почти до краев наполнив его. - Допей, не пропадать же добру.
Как офицер ни отнекивался, женщина заставила его через силу дотянуть спиртное до дна, а затем обворожительно улыбнулась и попросила:
- Юра, а может, теперь ты мне без вранья расскажешь, зачем пришел?
- Дак я ж и говорю: книга… -  промямлил не готовый к правдивому ответу Кольский.
- Ой, только не пудри мне мозги, -  уже со злостью заявила Надежда. - Репнину она еще три недели не понадобится, а мне -  так и вообще сто лет. Короче: подкадрить меня захотел или?..
Покрасневшее от коньяка лицо Кольского теперь побагровело. Он молчал и в душе проклинал минуту, когда пошел на поводу у приятеля, согласившись проверить супружескую честность его половины.
- Так. Будем считать, что не «или»… В таком случае кадри, -  подытожила Надежда.
Подошла почти вплотную к незваному гостю, наклонилась к его лицу - в оттопырившемся вырезе сарафана заколыхались полные груди - и смачно поцеловала в губы. Тут же выскользнула из рук потянувшегося  было машинально к ней опьяневшего офицера, отшагнула на середину комнаты и медленно, соблазнительно двигая бедрами, стянула через голову сарафан. Потом, повернувшись к оцепеневшему на стуле мужчине спиной, аккуратно освободилась от крошечных трусиков, сначала опустив их до щиколоток, а затем перешагнув. На конечной фазе домашнего стриптиза развернулась к нежданному гостю лицом, чуть расставила длинные загорелые ноги и расчетливым движением рук соблазнительно откинула назад свои роскошные медовые волосы.
- Красивая я, а? - усмехнулась Надежда. - Чего молчишь?
- Д-дда… -  хрипло подтвердил Кольский.
- Так какого ж ты? Повторяю: пришел - кадри…
Уже около полуночи обессилевший и протрезвевший Кольский медленно брел по тротуару в направлении родной воинской части. В принципе, деньги-то на такси у него были,  но офицеру сейчас неосознанно захотелось уединиться и уж тем более не видеть перед собой до оскомины знакомое лицо жены, не сближаться с ней телесно. Нет, конечно, капитану и раньше приходилось изменять своей слабой половине, однако никогда еще у него не было столь любвеобильной, ненасытной и искушенной в постельных играх секс-партнерши. Для нее не существовало никаких табу, никаких рамок.
«Это действительно женщина с большой буквы, -  мысленно восторгался  офицер. - Да ведь она же меня, можно сказать, до дна выпила! И, главное, была не прочь еще… Куда уж тут Вовчику… Ч-черт! Это вовсе не положительный факт…»
Кольский на секунду замер на пустынной улице и в растерянности погладил ус. До него наконец дошло, что он, поддавшись женским чарам, предал друга. Между прочим, раньше ему никогда не доводилось встречаться с обманутым им мужем, а теперь придется: не раз, постоянно, на людях…
На душе стало до омерзения противно, захотелось стереть с губ жаркие поцелуи Надежды, смыть ее трепетные прикосновения к телу, вернуться на несколько часов в прошлое и закрыть сейф в канцелярии, не вынимая из его недр Ильфа и Петрова. И хотя Кольский весь оставшийся до роты путь продолжал убеждать себя, что все произошло вовсе не по его вине, а по обстоятельствам, гадливое чувство - смесь стыда и презрения к себе -  не покидало его.
«В конце концов, сам виноват: соображать надо, о чем просишь», -  теперь со злобой и без жалости подумал он о друге, переступая знакомый порог КПП. Об Ашоте и Аршаке он так и не вспомнил.
Придя в роту, капитан первым делом подстраховался: позвонил соседу, пенсионеру-отставнику, извинился и попросил, несмотря на поздний час, предупредить жену, что он, Кольский, по служебной необходимости сегодня заночует в подразделении. Потом долго стоял под прохладным душем…
Насколько справедлива поговорка: мужчина изменяет головой, а женщина - сердцем? Все ли человеки сильного пола быстро забывают о своих супружеских грехах? Судить трудно. Кольский, например, четвертую Божью заповедь -  «не прелюбодействуй», повторимся, нарушал уже не раз, но теперь это произошло вкупе с поруганием десятой заповеди - «не пожелай жены ближнего твоего». Он - возжелал, и потому, проснувшись утром в ротной канцелярии, еще продолжал размышлять, как теперь будет строить отношения с сослуживцем и смотреть ему в глаза.
О своей собственной супруге и ее глазах капитан почему-то особо и не задумывался. Наверное, потому, что позднее посмотрел - забегал позавтракать - и ничего, все оказалось в норме.
Время, время… Иногда даже и по людским меркам сравнительно небольшое, оно круто меняет жизнь. Недели через две после «возвращения книги» жене сослуживца Кольский совсем по-иному воспринимал свое предательство - измену другу. Более того, теперь он почти гордился своим поступком, подумывая: а не зайти ли к любвеобильной женщине еще раз? Правда, благоразумие пока удерживало офицера от практических шагов. И тем не менее неординарное для Кольского событие - по жизни он не был и даже не стремился на словах прослыть донжуаном, довольствуясь адюльтером при случае, - продолжало переполнять его мысли и рвалось к голосовым связкам.
Утерял бдительность капитан в преподавательской учебного корпуса, где в тот час сидели -  кто за планом занятий, кто за конспектом -  несколько офицеров. Войдя в заставленную письменными столами комнату, Кольский о чем-то заговорил с замкомандира соседней роты и, прямо сказать, вовсе неожиданно для себя, поглаживая ус, вдруг произнес:
- Да, кстати. Недавно трахнул жену офицера из нашей части. Это очень положительный факт! - И почувствовал явное превосходство над всеми присутствующими.
Эх-х! Слово - не воробей…
Через полчаса слышавший хвастливое заявление ветеран-взводный Жарков проболтался о нем (правда, без злых намерений) замполиту роты, где проходили службу и сам «уже капитан», и Кольский, и Репнин. А вот замполит с этой информацией помчался прямиком в кабинет начальника политотдела учебного полка.
Информация немедленно вызвала у подполковника Холодова соответствующие размышления. Он был достаточно неглупым человеком: несколько лет назад, прибыв на должность пропагандиста соединения, изловчился так подсидеть непосредственного начальника (сумел дознаться: тот еще во время Великой Отечественной с месяц пробыл в штрафбате и успешно скрыл затем этот кусок жизни для анкет), что его с треском выгнали на пенсию -  с минимальной выслугой лет. Холодов же, «ратовавший за правду», моментально вознесся со своего стула до второго по значимости кресла в воинской части.
  Посему главный политический стратег учполка, давно мнивший себя полубогом для подчиненных, оперативно и с большой вероятностью вычислил искомую фамилию офицера-рогоносца. А в амбарной книге с черным переплетом, где Холодов для каждого офицера и прапорщика части отводил несколько страниц под запись об их негативных поступках, под фамилией Кольского появились следующие фразы:
 «30.06.80. В преподавательской во всеуслышание декларировал свое моральное разложение. Задействована (со слов) супруга другого офицера. Проверить по всем каналам, подключить женсовет».
Всех каналов, по которым к Холодову стекалась информация, мы не знаем. Однако есть правдивое предположение, что он сумел удачно внедрить Надежде Репниной в подруги своего человека из состава женсовета части. А женский язык болтлив никак не меньше мужского. Иначе чем объяснить уверенность Холодова в нужном исходе политотдельской авантюры? Через солдата-посыльного подполковник вызвал жену обманутого офицера в кабинет и там в присутствии упомянутого замполита роты показал ей якобы написанное Кольским собственноручно признание-раскаяние в адюльтере.
Надежды откреститься от плотского греха Холодов разрушил изящным ходом: готовностью пригласить Кольского на очную ставку, и оная позднее действительно состоялась. А в тот день Репнина подставилась и со слезами на глазах созналась в прелюбодеянии с начальником мужа. На бумаге впрочем переложила весь грех на мужчину: мол, пришел уже нетрезвый, выгнал гостей, ее взял силой, хотя в милицию она подавать заявление о случившемся не желает, да и свидетелей преступления нет.
Дальнейшая судьба Кольского была решена в течение сорока восьми часов: после «кровавых» разборок в политотделе с выворачиванием наизнанку грязного белья - Холодов требовал подробнейшего рассказа о таких деталях адюльтера, от которых краснел даже много чего повидавший на своем веку командир учебной части, -  капитан срочно убыл к новому месту службы: в Тмутаракань  и на должность старшего лейтенанта. Погоны с четырьмя звездочками ему, правда, сохранили.
И комроты Лапиков и даже сам командир части пытались отстоять перспективного офицера, предлагая перевести его с понижением на должность командира взвода в другой батальон. Однако начальник политотдела пригрозил вышестоящим командованием, которому «очень интересно будет узнать, на каком основании столь активно защищается половой маньяк, место которому за решеткой», и все быстро сдались.
Впоследствии комполка не раз говаривал, что в лице Кольского он потерял хорошего командира роты…
А еще через несколько дней из командировки возвратился Репнин. История с адюльтером его жены и лучшего друга к тому времени получила широкую огласку в части (больше всех здесь преуспел женсовет), и над офицером-рогоносцем злословили в глаза и за глаза.
Правда, не все. Тот же Лапиков к беде подчиненного отнесся с искренним сочувствием, сумев убедить Репнина не мчаться сломя голову в Москву за сатисфакцией, поскольку Надежда еще до приезда мужа скоренько укатила в столицу и больше не возвратилась, а письменно подала документы на развод.
- Выпей литр водки, и пусть катится к такой-то матери -  оно и на душе полегчает, -  философски присоветовал майор. - А удержать не удержишь, раз такая… гм… петрушка вышла. Ладно, жена - она не мать или сестра, замену всегда найти можно. Вот дочь - да, жалко… Но все равно, пускай идет с миром…
Репнин так и сделал, за что и имел потом весьма продолжительную беседу с подполковником Холодовым.
- Какой же вы - офицер, командир, педагог, воспитатель - подаете пример подчиненным, оставляя дочь без отца? Мало ли что в жизни не случается - надо уметь прощать, -  поучал командира взвода начальник политического отдела. - Настоятельно рекомендую…
Однако Репнин не простил, а посему, разбирая впоследствии его кандидатуру как одну из возможных на вакантную, после перевода Кольского, должность заместителя командира учебной роты, Холодов высказался категорически против.
- Разведен, вдобавок - неискренен, -  объяснил он свою позицию майору Лапикову.
- Это в чем же конкретно? - не понял ротный.
- А когда я в процессе заседания аттестационной комиссии задал вопрос, чем вызван распад его семьи, он что заявил? Что с супругой «не сошлись характерами»?
- Ну, помню, -  неохотно согласился Лапиков. - Только вы-то чего хотели: чтобы он при всем честном народе себе еще раз сам соли на рану насыпал? Парень ни в чем и на грамм не виноват, а вы… И как только язык  повернулся…
- Выбирайте выражения, товарищ майор! - надулся начальник политотдела. - И зарубите себе на носу, что у вас есть единственное право решать, а именно: как лучше выполнить приказ вышестоящего командования! А приказом на вакантную должность будет назначен капитан Жарков. С ним и работайте.
- Репнин по всем статьям на две головы выше его, -  проворчал Лапиков. - Да к тому же Жарков даже меня старше. Через год на пенсию уйдет.
- Вот! Тогда и вернемся к отбракованной кандидатуре, -  подытожил Холодов. Подумал и добавил: -  Если, конечно, она за это время представит мне новое свидетельство о браке…
…С тех давних застойных лет утекло уже немало времени. Начальником политотдела учебной части стал бывший замполит роты, где когда-то служили Кольский и Репнин. Подполковник Холодов, благополучно выслужив тридцать три календарных года, уволился в запас, в своем напутственном слове пожелав молодым офицерам так же, как он сам, «непримиримо бороться с недостатками, недоустраненными в процессе дальнейшего воспитания личного состава, и расти над собой». Не прошло и трех лет, как отставник мирно почил в бозе, и на похороны его никто из офицеров и прапорщиков части не пришел.
И еще. Недавно Репнин и Кольский - оба уже в годах, пополневшие -  волею случая недавно встретились во время совпавшего отпуска в каком-то пансионате. Купались и загорали, пили водку и даже на пару ходили в гости к двум особам слабого пола. О пресловутом адюльтере за все время культурного отдыха офицеры даже и не вспомнили. Кстати, Репнин так и не женился вторично, со временем почувствовав вкус к «свободной жизни». А с Кольским жена, хоть и официально не развелась, в Тмутаракань жить не поехала. Так что усилиями покойного ныне человека друзья в плане «семейного счастья» почти сравнялись.
Пикантная деталь: трахали они на пару в отпуске, и позднее, поодиночке, не разведенных, вдовых или незамужних женщин, а исключительно только семейных баб. И, как пояснял, поглаживая поседевший ус, подполковник Кольский, «сие есть огромный положительный факт». Майор Репнин с этой мыслью соглашался на все сто процентов.

Ростов-на-Дону

“Наша улица” №205 (12) декабрь 2016