Юрий Кувалдин "Челонет" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

ЧЕЛОНЕТ

рассказ

 
- Как вы говорите? - спросила Софья Павловна.
- Челонет… - ответил Чацкий смирно.
- Ну и?
- На улицах хмарило, - сказал Чацкий.
- Как это «хмарило»?
- Стояла хмарь…
- Это как? - вновь спросила Софья Павловна.
- Серый воздух плёнкой серой делал всё мрачнее мрака…
- Очень мрачно… Мне понятно…
- Вот я мрачно пешковал…
- «Пешковал»? Что это значит?
- Я, как пешка, шёл пешком…
- Мне понятно…
- Смотрю, горят витрины магазина. Поздно уже. Стемнело. Никогда ещё не брал в этом магазине. Зашёл. При входе у никелированных турникетов взял зеленую корзину и прошёл в зал. Уже нацелился снимать с полки намеченную бутылку, как из-за спины выскочила худенькая, как я понял, кассирша в зелёном фартуке, и буквально набросилась на меня с требованием:
- Верните пятьсот рублей!
Я стоял, как дурак, у полок с протянутой к бутылке рукой, и никак не мог сообразить, с какой стати эти пигалица наскочила на меня. Всё же я переспросил:
- Пятьсот рублей?
- Пятьсот, - подтвердила зелёная. Лицо у неё было кукольное и немножко придурковатое.
- А почему именно пятьсот?
- Да потому что вы вчера дали мне тысячу, а купили на восемьсот семьдесят рублей… А я вам вместо сотни машинально сдала пятисотрублевую бумажку…
- Я вам должен пятьсот рублей?
- Касса показывает недостачу в пятьсот рублей!
- Я в этом магазине первый раз, - сказал я, и снял с полки бутылку.
Зелёная поникла головой и скоренько ретировалась.
На кассе сидели такие же кассирши, как та, что подскочила ко мне, но именно той там не было.
- Так-так...
- Вот так вот...
- А если подробнее?
- Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног…
- Со станции «Охотный ряд»?
- Не с «Площади…» ж «Свердлова»… Прямо с площади Свердлова на Охотный ряд, где огни Кремля горят… - пропел Чацкий.
- Где ж лучше? - спросила Софья Павловна.
- Где нас нет!
- Блажен, кто верует, тепло ему на свете! - Софья Павловна откинула с Чацкого одеяло, подняла подол его рубашки, обнажив в русых зарослях член, на который был надет мочеотводный катетер с пакетом, переполненным желтой влагой.
- Земной шар до словесного периода уже был опутан биокомпьютерами, не из железа, а из плоти, что много совершеннее, которые воспроизводят сами себя, а не на заводах, впоследствии получили название «человек».
- Любопытно, - сказала врач Софья Павловна.
- В том-то и дело, что любопытно, - сказал Чацкий. - Вот вы думаете, что вы - это вы. А на самом деле вы биокомпьютер.
Софья Павловна была молода, красива, стройна, высока, большие глаза её лучились и были то зелеными, как новорожденные весенние листочки берёзки, то цвета небесной безоблачности, то наполнялись глубокими тонами ночи, в зависимости от освещения и времени суток. В своём накрахмаленном и изумительно выглаженном белом халате, облегающем грудь и бёдра, надетом на голое тело, как Чацкий догадался, когда полы халата при движении открывали белую кожу бедер, по которым возбуждённому Чацкому тут же хотелось провести рукой от колена, поднимаясь всё выше, до самого паха.
Софья Павловна сидела на стуле возле кровати Чацкого, который, пока она осматривала его член, осмелился-таки незаметно положить свою ладонь на оголившееся колено Софьи Павловны и стал продвигать её всё выше к трусикам, но, не обнаружив таковых (на голое же тело был накинут халатик), утопил пальцы в шелковистых волосах на лобке.
- Хорошо, - сказала Софья Павловна. - Продолжайте…
Явление Чацкого. На станции метро «Охотный ряд» в час пик он расталкивал всех подряд с криком: «Я - биокомпьютер!»
Да, вот и всё зелёное, зелёное, с зелёными оттенками. Как будто трава проклюнулась из-под снега, но это снег позеленел. Что-то не так. Сними очки и посмотри на снег внимательнее. Видишь, что он белый? Нет, не может снег быть белым. Это короткое замыкание в дне глазного яблока. Снег всегда был зелёным. И только, пожалуйста, не надо спорить. А кто спорит? Злёный так зелёный. Почвы для полемики нет. Вам кажется снег зелёным, а мне… Он вгляделся внимательнее и сказал, а мне он видится синим…
Слава тебе, Чацкий! Наконец-то доехали до понимания снега. И, вообще, никогда не спеши с красками.
Помедли.
А то привыкли белое выбеливать до такой степени, что тошно становится. Куда ни кинь, всюду белые березы, белый снег! Я, сознаюсь, сразу понял, что снег не может быть белого цвета.
Белее белого печаль, белее белого тревога, уходит в облако дорога, уходит жизнь, и это жаль, но начинается, пусть строго, вторая вечная дорога…
С кем был! Куда меня закинула судьба! Все гонят! Все клянут! Мучителей толпа, в любви предателей, в вражде неутомимых, рассказчиков неукротимых, нескладных умников, лукавых простяков, старух зловещих, стариков, дряхлеющих над выдумками, вздором, - безумным вы меня прославили всем хором. вы правы: из огня тот выйдет невредим, кто с вами день пробыть успеет, подышит воздухом одним, и в нем рассудок уцелеет. Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок!.. Карету мне, карету!
И карету тут же подали, карету «скорой помощи», с проблесковыми маячками и с воющей сиреной, и мигом доставили в клинику Грибоедова.
Это она в белом халате? Свесил ноги на койке небритый биокомпьютер под брэндом «Чацкий». Принимал до этого горсточку разноцветных таблеток из маленького прозрачного пакетика, которые на снегу возле кроватей раскладывают, на тумбочки, конечно, белые, медсёстры, кстати говоря, тоже в белом, хотя белого цвета нет. Есть только снег. Но и он не вполне белый, потому что вышел из парижских нег. В том-то и дело, что слово «снег» французское.
Высокая худощавая, в снежном халате, облегающем тонкую талию, и вообще, вся такая юная, сдержанная, а как ещё в молодости подчеркиваться своё медицинское положение, врач поскрипывает снегом.
Глаза опустил ниже. Ножки стройные, туфельки на каблучке, красивые, темные.
Как-то всё в снегу, но разноцветное за окном. Как будто башенка из детских кубиков высится. Радостно и щемительно на душе. Ещё бы, никак диагноз поставить не могут, а всё кажется белым и всё болит.
Хор голосов по клинике летел:
- Э! брось! кто нынче спит? Ну полно, без прелюдий решись, а мы!.. у нас... решительные люди, горячих дюжина голов! Кричим - подумаешь, что сотни голосов!.. Да из чего беснуетесь вы столько? Шумим, братец, шумим! Княжны, пожалуйте, скажите ваше мненье, безумный Чацкий или нет? Ах! Чацкий! бедный! вот! Что наш высокий ум и тысяча забот! Скажите, из чего на свете мы хлопочем!
Что конкретно болит, где болит, не понять. А вот башенка привлекает, особенно когда светит мартовское солнце, которое из белой палаты кажется жарким. Койка стоит параллельно очень широкому окну, под подоконником которого дышит даром батарея.
У койки стоит пара сапогов с накинутыми на отверстия голенищ портянками.
- По-о-дъём! - нечеловеческим голосом заорал дневальный.
Две ноги одновременно въехали в болотного цвета галифе, а затем нырнули, продвигая вытянутыми пальцами ног портянки по тоннелям голенищ, в сапоги. В строю Чацкий оказался первым.
Старшина Скалозубченко, в фуражке неимоверных размеров, прямо-таки генеральской, маленький, румяный, с золотым зубом, квадратный, выкрикнул:
- Рядовой Цацкий…
- Я!
- У два у шагха уперед!
- Есть!
Чацкий, бухая каблуками кирзовых сапог по надраенным до блеска свекольного цвета мастикой доскам пола, сделал два широких шага и замер.
- Устаньте лицом у к строю!
- Есть!
Чацкий синхронно с постановкой правой ноги подал корпус несколько вперед и на носках обеих ног энергично повернулся кругом через левое плечо, то есть против часовой стрелки.
В строю раздался хохот, больше похожий на ржание жеребят. Особенно заливался Коноваленко из-под Харькова, здоровенный деревенский парень, стоявший в шеренге строя правофланговым, как и положено по ранжиру.
Чацкий, ища причину столь бурной реакции на его появление перед строем, опустил глаза себе на грудь, и тут же сам рассмеялся: гимнастерка на подъёме была впопыхах надета задом наперёд.
- Чацкий, это вы написали книгу «Челонет»?
- Я, - ответил Чацкий.
- А судака вы ловили в метро?
- Да это мы с Ницше… Уж очень судака полюбили, ловили на пару. Ницше-то мне тогда и посоветовал есть ушицу из судачка, хероставна, говорил.

РЕКЛАМНА ПАУЗА: Антимаскитная сетка не только защищает от насекомых, но и добавляет изюминку в ваш интерьер!

- Вы обращали внимание в интернете на однофамильцев? - спросил, горя глазами Чацкий.
- Их море, - сказала Софья Павловна.
- Биокомпьютеры интернет открыл. Идёт тираж неостановимый биокомпьютеров, смонтированных так, что им кажется, что они единственные, центры мира. Своего рода телецентр: изображение, звук подаются в одну точку, в него, и прочие чувства идут в него, но первым в биокомпьютере выступает интеллект, или операционная система. Мощнейшая. Биокомпьютер, названный "Достоевским» берёт топор и становится Раскольниковым…
Голоса по клинике летели:
- Так Бог ему судил; а, впрочем, полечат, вылечат авось; который Чацкий тут? Известная фамилья. С каким-то Чацким я когда-то был знаком. Вы слышали об нем? Об ком? Об Чацком, он сейчас здесь в комнате был. Знаю. Я говорила с ним. Так я вас поздравляю! Он сумасшедший... Что? Да, он сошел с ума. Представьте, я заметила сама; и хоть пари держать, со мной в одно вы слово. Ах, гранд маман, вот чудеса! вот ново! Вы не слыхали здешних бед? Послушайте. Вот прелести! вот мило!.. Мой труг, мне уши залошило…
Чацкий продолжил:
- Соревнуются не с рядом живущими, а с классиками. Ходит автор по фамилии Миронов, и думает, что он войдет в литературу. Дорогой, с такой фамилией в литературу не принимают, потому что с такой фамилией пишут и мажут мимо мишени сотни Мироновых (слабое прикрытие неблагозвучного имени Бога Herohuy, от которого производятся путем маскировки имени Бога следующиее фамилии: Сераков, Шаронов, Чуранов, Чуркин, Черкасов, Хоркин и сам Ширак и даже Жирков, и даже Жириновский, Херков стал Хорьковым, Херов стал Перовым, Хуев стал Киевом, или Куйбышевым т.д. - имя им легион).
Голоса продолжали лететь:
- …скаши покромче... Время нет! Что? что? уж нет ли здесь пошара? Нет, Чацкий произвел всю эту кутерьму. Как, Чацкого? Кто свел в тюрьму? В горах изранен в лоб, сошел с ума от раны. Что? к фармазонам в клоб? Пошел он в пусурманы? Ее не вразумишь. В тюрьму-та, князь, кто Чацкого схватил? Тесак ему да ранец, в солтаты! Шутка ли! переменил закон! С ума сошел! прошу покорно! Да невзначай! да как проворно! Ты, Софья, слышала? Кто первый разгласил? Ах, друг мой, все! Ну все, так верить поневоле, а мне сомнительно.
Софья Павловна слушала. Чацкий говорил:
- Или просят меня написать о книге Владимира Соловьева из телевизора, на что я отвечаю: в метафизическом пространстве, то есть в Слове есть один Владимир Соловьев - философ и поэт. А телевизионный Владимир Соловьев с НТВ не существует, это клон бесчисленных Соловьевых. Недаром один композитор к фамилии Соловьев сделал прибавку - Седой! Национальность, язык, партийность половым путем не передаются. Это всё приобретенные качества. Русским, евреем, французом - не рождаются: ими становятся. Это раз и навсегда должен уяснить себе каждый своеслов и словлюб.
Подслушивающий Фамусов бубнил про себя: «О чём? о Чацком, что ли? Чего сомнительно? Я первый, я открыл! Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет! Попробуй о властях - и нивесть что наскажет! Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом, хоть пред монаршиим лицом, так назовет он подлецом!..»
А Чацкий распалялся шире, шире:
- Как втащили тебя наставники в нацию, так ты свободно можешь выйти из нее. Пример - вся наша первая волна эмиграции, отпрыски которой стали французами, американцами (англичанами), немцами, испанцами и т.д. Рецептуализм - революционная теория - отменяет нации, государства, объявляет мир глобальным интернет-единством, саморазвивающимся, демократическим. Первый признак нации - язык, второе - все остальное, что свойственно этой общности, живущей в границах и с языком (диалектом).
Опять запели вместе:
- Туда же из смешливых; сказала что-то я - он начал хохотать. Мне отсоветовал в Москве служить в Архивах. Меня модисткою изволил величать! А мужу моему совет дал жить в деревне. Безумный по всему. Я видела из глаз.
Чацкий неостановимо продолжал тревожить ум Софьи Павловны:
- Но можно, как Отче наш, хранить свою принадлежность к какой-то национальности, говоря при этом на языке страны-пребывания. А вообще в мире язык один. И начинается он с фамилии "Херяхуй", подлинное Zero (Hero) языка, точку отсчета, имя Бога, которое запрещено произносить, а в разрешенном эвфемистическом варианте звучит как Яхве, или прикрывшее его имя Херостеос (Христос - огласовка пришла в поздние времена для тонкой настройки смыслов, фараоны и их жрецы идены (иереи) писали только согласными, консонантами) - что по-русски звучит как Хер Бог наш. Херос, Эрос, Секс, Любовь. Вникайте глубже! Для открытого пользования говорим: Бог есть любовь!
Дополнил Фамусов:
- По матери пошел, по Анне Алексевне; покойница с ума сходила восемь раз.
- Как по-английски будет «космос»? - спросил Чацкий.
- По-английски? М-м-м..: Space. Читаем как спейс, - вспомнила Софья Павловна.
- А видим нашего Спаса, Спасителя Христа, - сказал Чацкий.
- Удивительно…
- Спас - это калька из английского. Так рождался русский язык - калькированием и привязкой к сходным смыслам. Херос теос - это эрос бог наш. Христос.
Закатив глаза, Софья Павловна повторила:
- Херос теос…
- Русские женщины сплошь ходили в платочках, а староверки - и до сих пор.
- В платочках… Точно, все ходили в платочках… Я видела дореволюционную хронику… Толпы женщин, и все - в платочках…
- Вот! Раньше они были мусульманками. А до этого иудейками. А до этого - вообще не было языков. Были обезьяны, или незагруженные биокомпьютеры, - резюмировал Чацкий.
- Необразованные, - сказала Софья Павловна.
- Чтоб грамоте никто не знал и не учился? Опять увидеть их мне суждено судьбой! Жить с ними надоест, и в ком не сыщешь пятен? Когда ж постранствуешь, воротишься домой, и дым Отечества нам сладок и приятен!
- В Москву понаехали неграмотные люди, - вздохнула Софья Павловна, и при этом её поднялись груди. - По-своему бормочут там и тут… Из Африки, из Азии, китайцы, малайцы, таджики…
- Господствует ещё смешенье языков: французского с нижегородским?
- Смесь языков?
- Да, смесь идёт помимо нашей воли, поскольку изначально был один язык. И заработал челонет. По проводам людским пошел словесный ток. Услышали одно, а передали другое. Фараон Яхуй, которого для маскировки называют Эхнатоном, говорил отрывочно, по слогам, как нынешние китайцы… Букв не было. Иероглифы с картинками… Так этот стиль созданья мира проник по челонету до территорий нынешнего Китай, закрепился там, и доныне рвут на слоги и палочками иероглифов пишут… Хотя сцепленье мира обязует их на латиницу переходить… Все государства отомрут. Настанет время нового общества, когда ни один биокомпьютер, вылезший из материнского влагалища не останется без интеллектуальной загрузки… Как говорил Чехов, школы будем строить повсеместно, школы, школы… Чтоб хлеб только поспевал…

РЕКЛАМНА ПАУЗА: По многочисленным просьбам доступна еще одна партия любимых зеркалок «Авиаторов», варианты цветов не ограничены.

- За кем не поспевает хлеб? - спросил Чацкий.
- Какой хлеб? - удивилась Софья Павловна.
- Растущий хлеб, пшеница…
- А-а…
- Так вот. За ней. А она кто такая? Она баба. Мужик заряжает её каждый год. А в этот год она ходит пустая. Вот все её и расспрашивают, мол, чего это она "холостая"? Вот словечко писателя Андрея Платонова подвернулось в "Чевенгуре"! А то и поточнее ввернется через прямую речь любопытных мужиков: "Паруешь, Марь Матвеевна?" Как земля стоит под паром, накапливая силы для нового урожая, так Платоновская баба уподобляется плодородной земле. Сексуальность Андрея Платонова разливается на все страницы его прозы.
Софья Павловна, впустившая в себя глубоко тему, вздохнула и сказала:
- Всюду сочленение полов и размножение жизни.
Чацкий с восторгом подхватил:
- Всюду божественное начало, ибо Бог занимается сексом, рождением и смертью. Бог есть любовь и плодородие. Нобелевский лауреат академик-физик Виталий Лазаревич Гинзбург, например, публично, даже воинственно, что подчеркивает его филологическую неосведомленность, заявляет, что он не верит в Бога, как будто его не из лона матери доставали, а нашли в капусте. Лоно матери - есть место Бога. Туда Бог влагает свое прямое имя с буквы Х. Не пугайтесь, дам замаскированную версию, эвфемизм - Христос (Херостеос - Хер Бог наш). Поэтому Бог настолько реален и предметен, взгляните на купола и башни православных храмов, что порою удивляешься, что еще есть философы, в кавычках, доказывающие или опровергающие бытие Бога, хотя сами были зачаты Богом, явлены (еблены - срываемое яблоко: яблоко - метафора совокупления) миру Богом (Йэбохуем), и все еще не знающие Бога!
Все вместе:
- На свете дивные бывают приключенья! В его лета с ума спрыгнул! Чай, пил не по летам. О! верно... Без сомненья. Шампанское стаканами тянул. Бутылками-с, и пребольшими. Нет-с, бочками сороковыми.
Из выписного эпикриза Чацкого: «ХАИ (хроническая алкогольная интоксикация) с полиорганными проявлениями: хронический панкреатит в стадии обострения. Алкогольная энцефалопатия, полинейропатия. Алкогольный делирий…»
А Чацкий был в ударе:
- Бог есть причина, материальная часть, генерирующая метафизическое Слово, имя Бога, которое запрещено произносить, и, прикрывая которое мы получаем всю палитру всей мировой лексики. Если всю мировую лексику записывать латиницей, то все слова мира сведутся к одному имени Бога, далее - к кресту, к нулю, к зеро (zero). Меняем одну букву в запрещенном имени и получаем американское расхожее и краткое приветствие "хай"! И малороссы вторят: "Хай живе родянска Украйна!". Одним словом, Яхве жил, Херхуй жив, Яков будет жить! Херос Бог наш - Херистос, Христос.
Софья Павловна вставила:
- Я понимаю… То, что запрещено произносить, заменяется приличным словом.
- Так точно! - воскликнул Чацкий и продолжил: - Этот процесс называется эвфемизация. Собственно, уже второе слово поменявшей "х" на "к" есть эвфемизм. Таким образом, процесс создания новых слов, исходящих от имени Бога - бесконечен. Вот поэтому говорится, что Бог есть Слово, что Бог зашифрован, сидит в каждой букве. Мир букв управляет миром физики. Эвфемизм (греч. - от "хорошо" и "говорю") - стилистически нейтральное слово или выражение, употребляемое вместо синонимичной языковой единицы, которая представляется говорящему неприличной, грубой или нетактичной...
И снова Фамусов:
- Ну вот! великая беда, что выпьет лишнее мужчина! Ученье - вот чума, ученость - вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений.
- Гоголь признавался, что никогда не знал женской любви и даже гордился этим, считая чувственность низменной и унизительной. На вопросы доктора Тарасенкова во время последней болезни Гоголя писатель сказал, что не имел в жизни связей с женщинами. Когда говорят, что весь чувственный мир Гоголя был ориентирован на мужчин, то забывают, что Бог - прежде всего и есть мужчина, и не просто мужчина, а Фаллос, Яхуй, Херос, и что есть праздник обрезания Господня, и что купола церквей говорят о потенции мужчины, и что имя Бога по этим соображениям непроизносимо, оно зашифровано, но теперь-то тайное стало явным, имя Бога - Яхве (Яхуй), трансформированное христианством из иудаизма в Херостеос, Христос. Буквы и слова формируют жизнь, управляют ею.
Софья Павловна в загипнотизированном состоянии поддакнула:
- Управляет... Ею…
- И в каждой букве сидит Бог, в замаскированной форме, и что все слова всех языков мира построены на имени Бога, но имя его непроизносимо, потому что оно нецензурно, матерно, а без матери нет совокупления Бога, нет семени его в прорве вечности, и так далее. Захочешь объяснить, да не сможешь, сойдешь с ума, как Николай Гоголь. Однако он не дошел до раскрытия имени Бога. Это сделал я, Чацкий. Имя - всего лишь имя и его можно сменить. От Яхуй произведено слово Януй, то есть Ной, а при дальнейшей маскировке выпуклая часть стала называться по-русски "нос".
Софья Павловна повторила:
- Нос… - и добавила: - А раньше я не понимала, что «Нос» - это член…
- По-вашему «нос», по-нашему «Херос»…
Софья Павловна согласилась:
- Херос звучит лучше, красиво…
- Да… Вспомним, что вторая часть фамилии Гоголя была Яновский. Нов и нос - близко произведенные слова. В самом заголовке повести "Нос" Гоголь сказал о дешифровке "страшного", по его мнению, имени Бога. Гоголь догадался, кто есть Бог, и сошел с ума - таково мнение Чацкого. У майора Ковалева нет ноя. Поэтому у майора Ковалева (Николая Гоголя) шли проблемы сексуальные, столь насущные в непонятной, мучительной и скрытой личной его жизни. Майора Ковалева мучила мысль, что без носа он не сможет жениться. Вот герой "Носа" видит на улице "легонькую даму", очень похожую на "весенний цветочек". Читаем: "Улыбка на лице Ковалева раздвинулась еще далее, когда он увидел из-под шляпки ее кругленький, яркой белизны подбородок и часть щеки, осененной цветом первой весенней розы. Но вдруг он отскочил, как будто бы обжегшись. Он вспомнил, что у него вместо носа совершенно нет ничего, и слезы выдавились из глаз его". Здесь, полагаю, Николай Васильевич Гоголь, классик наш богоизбранный, вспомнил о своих "невидимых миру" слезах.
Софья Павловна воскликнула:
- Какой вы умный! Вам горько от ума?
- Мне сладко, а другим горько, что я у них отобрал всё: и родство, и национальность, и государственность… Все иллюзии ликвидировал!
- Это невероятно! - воскликнула Софья Павловна.
Чацкий же не уставал:
- Философ Артур Шопенгауэр, насколько я помню, делил или определял человека по трем категориям: Во-первых, человеком он называл личность в самом широком смысле слова. Во-вторых, человек как собственник имущества, недвижимости и так далее. В=третьих, человек в представлении других.
Чацкий же думает, что лишь в третьем пункте Шопенгауэр приближается к пониманию человека. Чацкий выводит свое определение человека: Человеком становится лишь тот, кто запечатлел себя в Слове. Запечатленный другими - лишь персонаж Логоса, но не сам Логос. Иными словами, по определению Чацкого: Человек есть Логос. Ибо то, что не было записано, того не существовало. Например, "Грачи прилетели" - это не картина, это слова, это Логос, это Слово. Картина без слова жить не может, как и человек. Без слова нет ничего. Даже нет слова "зеро", вырвавшегося из слова "херос", который только собирается вас произвести, но пока вас нет.

РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА: Уникальный домашний отбеливатель зубов разработан профессиональным стоматологом. Самостоятельное отбеливание зубов на 10 тонов дома. Безвреден! Только 3 дня! Специальная скидка 55 процентов.

Седовласый Фамусов, завотделением, который все время топтался у отдельной палаты Чацкого и подслушивал, из-за двери громко прошептал:
- Эй! Софья Павловна, беда. Зашла беседа ваша за ночь…
В это время Софья Павловна сняла с весьма внушительного члена Чацкого катетер, причём во время этого действия член становился всё больше и больше, пока не встал во всю золотокупольную колокольню Ивана Великого.
А Фамусов, не отходя от двери, подглядывая в щёлку, шептал про себя, что ну и пациент попался, Бог ты мой, ведь докопался ж до такого, с ума сойти! Ну что? не видишь ты, что он с ума сошел? Скажи сурьезно: безумный! что он тут за чепуху молол! Низкопоклонник! тесть! и про Москву так грозно! А ты меня решилась уморить? Моя судьба еще ли не плачевна? Ах! Боже мой! что станет говорить Княгиня Марья Алексевна!
Софья Павловна тут же птичкой взлетела над Чацким, широко распахнула крылышки упругих бёдер и опустилась детородным набухшим розой отверстием, влажным от росы утреннего пробуждения, сначала на головку члена, а затем всё ниже и глубже, дабы прочувствовать до каждой клеточки эротического нерва чудо размножения биокомпьютеров.
Фамусов не сдержался, закричал на всю клинику:
- Сюда! За мной! Скорей! Скорей! Огня побольше, фонарей! Где домовые? Ба! Знакомые все лица! Врач, Софья Павловна! Срамница! Бесстыдница! Где! С кем! Ни дать, ни взять она, как мать её, покойница жена. Бывало, я с дражайшей половиной чуть врознь - уж где-нибудь с мужчиной! Побойся Бога, как? Чем он тебя прельстил? Сама его безумным называла! Нет! глупость на меня и слепота напала! Всё это заговор, и в заговоре был он сам, и гости все. За что я так наказан!..
Софья Павловна шла от клиники Грибоедова к метро и всё время повторяла про себя, что не может быть, не может такого быть, чтобы мужской член был Богом, так просто и так сложно, но тут же вспоминала это магическое запретное слово Х., вздрагивала, при это гладила ладошкой низ живота.

"Наша улица” №207 (2) февраль 2017