Татьяна Озерова “Старая картофелина” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

СТАРАЯ КАРТОФЕЛИНА

рассказ

Роды были долгими и тяжелыми. Повивальная бабка парила ее в бане, гладила живот и спину, но дело не шло. От боли и отчаяния она висла на руках, схватившись за какую-то перекладину, надеясь, что хоть так ребенок двинется с места. Голова дитя была большой, а мать маленькой, сухонькой, как девочка-подросток, хотя роды у нее были уже вторыми.
Первую девочку рожала тоже тяжело, но справилась быстро. А тут… Может, сказалось, что последние дни возила на телеге дрова с хворостом, натужилась, нагружая их в лесу. Но время колхозное было безжалостно - никому поблажек ждать от бригадира не приходилось. Четверо суток боли, отчаяния, но наконец-то появился белоголовый мальчик - сы-ы-ын, всегда такой дорогой для женщины.
Декретных отпусков в деревне в тридцать пятом году не было, а время горячее, уборочное. Чтобы накормить ребенка, ей приходилось бегать с поля за два километра. Бежала, задыхаясь, пот и молоко заливали кофточку, ноги подгибались от усталости, но неистребимое материнское желание накормить и приласкать малыша придавало силы.
Старая бабка, приглядывающая за детьми, очень жалела ее: «Ни днем, ни ночью покоя, работа адская, а сама-то маленька!»
Работала Настя в людях с десяти лет, кончила один класс школы при церкви и с той поры писала в коротких письмах все слова слитно, а конверты ей подписывали другие люди. Но от природы была она щедро одарена умом и благородством, а трудолюбием отличалась среди всех на деревне. Все могли сделать ее руки: и печь поставить, и сапог подшить, и выткать, и вышить, и связать, и в огороде все вырастить - обычные бабьи дела, а у нее еще все на славу, да на загляденье!
Когда носила третьего ребенка, мужа посадили по ложному обвинению. Тридцать седьмой год и до деревни руки дотянул.
- «Настасья, что с детьми-то делать будешь? Чем кормить-то»? - спрашивали соседи.
От обрушившегося на нее горя и одиночества, как-то зло отшутилась:
- Как рожу, так и пристукну! Господи, прости!
Но слово - не воробей, вылетело - не поймаешь. Ведь все в деревне от мала до велика знали ее любовь и доброту ко всему живому. Корова и та плакала, когда забирали ее в колхоз со двора, упиралась, не хотела расставаться с хозяйкой. Настя в рев по кормилице, и животное все в слезах. Теперь-то кто из молодых знает, что коровы тоже плачут?
Злое слово сорвалось, а ребенок родился от непосильной работы мертвым. Сердце тяжело билось от случившегося. Что люди-то подумают? Вдруг поверят тем, слетевшим от отчаяния словам… Поди теперь оправдывайся перед каждым.
Но время настолько было тяжелым, в каждом дому свои беды, не до Настасьиных родов…  Мужа все-таки, разобравшись, выпустили спустя несколько месяцев, и такое случалось тоже. Родился еще мальчик - хорошенький, голубоглазый, с длинными загнутыми ресничками. Так с тремя детьми с великим трудом они перебрались из деревни в маленький районный городок. Она устроилась стряпухой в детском доме, располагавшемся в бывшем женском монастыре, где еще доживали свой век старые монахини, которым идти уже было некуда. Монашенки помогали всем, чем могли, сами же кормились старинным рукодельем - стегали одеяла. И ей за доброе сердце подарили маленькому детское одеяльце. В те времена бабы каждой тряпицей дорожили по-особому, а уж этому подарку она была так рада!
В городе Настасья опять ломила за двоих. Варила, мыла, шила, соседям всегда помогала, откликалась на любые просьбы. Чужого ни-ни, душа чистая, кристальная. Как-то нашла портфель с документами и деньгами. Какой-то подвипивший уполномоченный позабыл его, спасаясь от жары в тени и прохладе под березками у ее забора. Вернула все, не взяв ни копейки за сохранность.
А тут война, шесть лет без мужа, трое малых со слепой свекровью на ее руках. И опять все пережила, все вынесла. Спасла всех от голода ее старая швейная машинка «Зингер». Шила все, что возможно, фуфайки, пальто, платья и даже стегала сапоги. Да так ладно и красиво все у нее получалось! И откуда у маленькой женщины столько силы и старанья было! Нашьет, увяжет, запряжется сама в большие сани и за озеро в соседние деревни менять шитье на продукты, кто что подаст, кто что поменяет. Озеро родное не давало с голоду умереть - рыбой кормило и свежей, и сушеной - вандышем.   
Вот и жизнь пролетела. Детки выросли, разъехались, своими семьями обзавелись, внуков, правнуков нарожали. А она по-прежнему вся в хлопотах и заботах. Дома чисто, уютно, все запасено, все сварено. Огород красив и зелен. Ни у кого из соседей нет такого порядка. Да еще и в лес ближний сбегает за грибами и ягодами, насолит, наварит и для себя, и в подарок. Но глаза стали сдавать, руки болеть. Вены на ногах, как корни старого дерева переплелись, забугрились. Утром ни сесть, ни встать от боли, а кто печь истопит? Так нужда и поднимет с постели. Разотрет Настя руки и ноги своим средством - настоенным лютиком - и снова в путь по длинному дню забот и хлопот о ближних. Дед-то в ту пору уже давно лежал на кладбище, и там у нее был порядок и красота. Голубая оградка, скамеечка, цветочки… А бабка-то все жила, хоть силы и здоровье каждый день от нее потихоньку уходили. Стала совсем плохо слышать, Аппарат слуховой, что дети купили, не любила, тяжело привыкать.
Но все еще могли ее руки: и рыбу закоптить, и пироги отменные испечь, и картошку в русской печи до золотого цвета затушить - ароматы угощенья на весь дом. Из подвала огурец хрусткий достанет или капустки, грибочков - на любой вкус…
Вот уж восемьдесят годочков стукнуло. Собралось все семейство за большим столом, и друзья, и соседи на юбилей пожаловали. И сидела Настасья в центре маленькая, сухая, спину держала прямо, смотрела строго. Платьице на ней было опрятное с вышитым белым воротничком и нарядная яркая кофточка поверху. Музыка, смех, разговор громкий обо всем и сразу. Дети малые внимания требуют, молодежь в сторонке топчется, а мужики чарке лишней всегда рады…
Но сидела она за столом как будто одна, в какой-то особой тишине глухоты своего одиночества, как-то отрешенно поглядывая на всех, как будто все уже зная обо всем наперед, ничему не удивляясь и не радуясь ничему, все отдав и ничего не спросив с них, как старая картофелина.
Бывает так в жизни, когда огородник, раскопав куст большого семейства крупной, отборной картошки с удивлением замечает старую матку-картофелину, давшую столько новых жизней, а теперь, вроде бы, уже и никому не нужную…

"Наша улица” №207 (2) февраль 2017