Татьяна Фоминова “На ноте "си"” стихотворения
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Григорьевна Фоминова родилась в 1963 году в Хабаровске. Окончила Пятигорский фармацевтический институт.  Член Союза российских писателей. Автор нескольких поэтических сборников: «На ноте “си”», «В ожидании счастья», «Закон несовпадения» и других. Одна из авторов поэтического сборника «Ростовское время» (1991 год). Публикации в журналах «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ковчег» (Ростов-на-Дону), «Новая Немига литературная» (Беларусь), «Нана» (Грозный), «Волга ХХI век» (Саратов), альманахе «Южная звезда» (Ростов-на-Дону). Участник нескольких радиопередач из циклов  «Зелёная лампа», «Дон литературный». Лауреат конкурса «45-й калибр» (2015 год). Живет и работает в Ростове-на-Дону.

.

вернуться
на главную страницу

Татьяна Фоминова

НА НОТЕ "СИ"

стихотворения

НА НОТЕ «СИ»

* * *
Она стояла на пороге,
смотрела вдаль из-под руки.
Там уходящие шаги
дымились пылью по дороге.
Там были все ее мужчины:
отец, и брат, и муж, и сын.
Степная пыль стирала спины
ее единственных мужчин.
Спокойным жестом гордых женщин
со лба откинув прядь волос,
она смотрела вслед ушедшим
без пресловутых бабьих слез.
Как будто кто-то изнутри,
а может даже кто-то свыше
приговорил ее: Смотри!
Смотри, пока жива и дышишь.
И вот они уже ушли,
но взгляд все так же сух и светел.
Они растаяли в пыли.
Там только пыль и только ветер.
Но нету силы отвернуться.
Уже предчувствуя беду,
конечно знала: не вернутся,
и свято верила: дойдут.

* * *
Одиночества нет - есть закат, уплывающий в море.
В каждом всхлипе весла по мерцающей глади огня
Ощущенье тоски и огромного детского горя
От безмерной потери ушедшего летнего дня

Одиночества нет - есть дождя золотистые блики
В хризантемных лучах прорывающих ночь фонарей.
Одиночества нет - есть хорошие верные книги
Есть чужие шаги и звонки у соседских дверей
Одиночества нет - есть рассвет на израненных лапах,
Что крадется всю ночь и скулит, словно брошенный пес.
Одиночества нет - есть устойчивый въедливый запах:
Холод лестничной клетки ударит в прокуренный мозг.

Одиночества нет - есть упрямая вера: так надо!
Есть привычная боль, от которой не больно уже
И запекшийся след, как на чашке губная помада
В неожиданно так опустевшей, остывшей душе.

Одиночества нет - есть окурки на брошенных блюдцах
Неуютность уюта в обломках чужого добра.
Одиночества нет - есть желанье попозже вернуться
И в раскрытую дверь заходить, словно в черный квадрат.

ВЕТЕР

Скуля по-собачьи и волчьи,
вишневым цветением светел,
метался по городу ночью
отчаянный раненый ветер.
Он выплеснул боль в поднебесье
заплаканным тучам на откуп.
Свою бесшабашную песню
он пил, как холодную водку.
Рыдал над поломанной веткой,
и просьбам пощады не внемля,
смеялся над рваной газеткой
и бил ее мордой об землю.
Он выбросил в речку с откоса
кораблик из старой тетради.
Мою расплетенную косу,
как мальчик застенчивый, гладил.
Свистел на прохожих нахально,
отнять сигарету готовый
и в форточку маминой спальни
стучался, как сын непутевый.
Вернулся твой мальчик упрямый,
вернулся, устал и нечаян.
Впусти его, добрая мама,
налей ему водки и чаю.
Он просто иначе не сможет,
таким уж родился на свете -
не тихий, покладистый дождик,
а вольный, порывистый ветер.

* * *
Догулялась над быстрой рекой
до озноба, до горькой беды -
ведь у губ его привкус такой!..
Как у талой весенней воды.
Речка полная - пей, не хочу! -
с ледоходом до самых краёв.
Поцелует - с обрыва лечу
в непутёвое счастье моё.
Полетели вишнёвые дни
лепестками в прохладный поток.
Мне бы всю мою жизнь изменить!..
Всю бы реку - на счастья глоток...
А у глаз его отблеск такой!..
Как влекущего, в искрах, огня.
И беду - словно щепку рекой.
Потому что он любит меня.

* * *
Мне рано подводить итоги, но вот он - нынешний итог:
стою ольхою у дороги на перепутье трех дорог.
По той, которая направо, пройду направо не спеша:
играет зеленью дубрава и тихо молится душа.
Мне дети выбегут навстречу, и в окружении детей
мне будет светел долгий вечер - уютный, добрый, без затей.
По той, которая налево, уйду на пламенный закат,
хозяйка бала, королева, мне Мастер - муж, мне дьявол - брат.
И я пойду по той, что прямо... Под ноги - осени листва.
И мне откроет двери Мама.
Пока она ещё жива...

* * *
День прожит так, как будто спет
на ноте «си» - легко и звонко,
и голос тоненький ребенка
закончит бережно куплет.
Но за мгновенье до того,
как станет этот день вчерашним,
мне очень холодно и страшно
за эту прожитость его.
Здесь завтра не разбудит свет
ослепших окон взгляд погасший.
Мне очень холодно и страшно,
что больше нот в октаве нет.

* * *
Я пишу Вам из города листьев опавших
и спешу сообщить, что последний листок
у дороги прилег, словно путник уставший,
и нечаянно умер...
А может не то
я хочу написать Вам из осени ранней...
Я хочу рассказать, как в холеных садах
наливаются яблоки спелым желаньем,
словно девичьи груди желаньем стыда.
Из избушки лесной, забинтованной снегом,
я пишу Вам о том, как мне плохо без Вас,
как сейчас я повисла б на шее с разбега,
целовала и гладила бы целый час
Ваши мягкие волосы, жесткие руки...
Я пишу Вам из долгой полярной зимы.
Я пишу Вам, мой милый, из нашей разлуки.
Отвечайте из лета, где встретимся мы.

ПОДАРОК САМОЙ СЕБЕ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

У каждой женщины своя
судьба, как музыка у песни,
все кружит - на круги своя
замкнет, не вырвешься, хоть тресни.
Мелькают годы, как картинки
в альбоме, юность всем к лицу.
Иголка кружит по пластинке
и приближается к концу.
Она пока на серединке...
Ты помнишь бабушку?
C трудом…     
Иголка кружит по пластинке,
и мы по музыке идем.
Она размерено бинтует
тугим бинтом небытия
мне кудри белым и диктует:
" У каждой женщины своя
судьба, как крест..."
В шампанском льдинка.
Мне двадцать?
тридцать?
сорок пять?..
Да что мы словно на поминках!
Пока не кончилась пластинка,
давайте лучше танцевать...

* * *
...всё времени нет -  не прочитана книга.
Закладка торчит, словно в ране кинжал.
Глухая жестокость тупого ножа
не слышит пронзительность книжного крика.
Опять не хватает каких-то полдня
чтоб выстирать память и вычистить душу.
А время становится жёстче и суше,
наверно, ему не хватает меня…
Маршрутка летит бесконечною трассой.
Потом объясняй на последнем суде,
что, мол, не хватило какого-то часа
обнять напоследок любимых людей…

СТАРИКИ

Жизнь в стоптанных тапках по кругу заезженным вальсом кружит.
Вот так и убили б друг друга, но как друг без друга прожить…
Как горькие травы, поникли под тяжестью прожитых лет.
Давно откликаться привыкли на прозвища «бабка» и «дед».
Не выключен свет в туалете, а счетчик как бешеный лось -
Бранятся серьёзно, как дети, за каждую мелочь до слёз.
Всю жизнь ему было вольготней, и нынче - туда ж норовит:
Заныкает с пенсии сотню и тут же пропьёт, паразит!
Вот ведьма! Унюхает сразу! И ну на весь дом голосить.
Досталась такая ж зараза, найдёт ведь за что укусить!
А как же любил её, стерву, считал между письмами дни.
И был, как положено, первым (тогда по-другому - ни-ни!).
А как на вокзале встречала, красивей всех жен и невест.
А как она звонко кричала: «Алёша, Алёша! Я здесь!» -
Чернявая словно цыганка и хрупкая словно цветок.
И с кем-то прощалась славянка, и шли поезда на восток…
А телик тускнеет от мути, и кашляет дед до зари.
И счётчик, как бешеный, крутит, и свет в туалете горит…

* * *
…вот образы из памяти далекой, так бережно хранимые душой:
отец читает, выделяя строки отточенным простым карандашом.
Над скатертью из вытертого плюша склонённый профиль строгого лица -
отец читает…
Не дай бог, нарушить проказами занятие отца.
Он для меня, студентки-малолетки, в газетах, полных всякой лабудой,
как впереди идущий ставил метки и маячки над мутною водой.
Когда страну кроила перестройка и рушилась Берлинская стена,
отец не верил горлопанам бойким, и для него опять была война.
А для меня, признаться, было ново - не знала, что такой у нас отец,
когда он что-то в речи Горбачёва перечеркнул и написал: «Подлец!!!»
Жаль я тогда не ведала, дурёха, что мне отец простым карандашом
давал уроки: что такое плохо, а также, что такое хорошо.
Ведь я тогда ещё не знала горя - пока был жив, отец меня берёг.
А я рвалась на танцы, в горы, к морю… Куда - не важно, лишь бы за порог!..
Да, я была неблагодарной дочкой - он мне тогда казался чудаком.
А он - с бидоном на рассвете к бочке шёл в очередь за свежим молоком…
И колбаса, и сахар для варенья - в очередях длиною в полстраны.
Не козырял он удостовереньем и льготами Участника Войны,
не надевал по праздникам награды. А мы его тогда не берегли…
А он смотрел усталым светлым взглядом, и взгляд влажнел под песню «Журавли».
С тех пор меня переменило время - та девочка узнается с трудом.
И я давным-давно рассталась с теми, за кем ушла, покинув отчий дом.
В моих часах песочных время тает… Страна - другая, мир совсем другой.
Но как же мне сегодня не хватает твоих отметок, папа дорогой…

Ростов-на-Дону

“Наша улица” №208 (3) март 2017