Татьяна Озерова “Васенька” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

ВАСЕНЬКА

рассказ

Никогда никого не заменишь,
Никогда никого не вернешь.

Двадцать лет мы прожили на тихой городской улице в доме на первом этаже. Деревья, которые когда-то сажали тоненькими веточками, выросли выше нашей пятиэтажки. Двор стал родным, тенистым, уютным и красивым. Вместе с деревьями выросли и наши дети.
Наступила пора переехать в более просторное жилище. Новая квартира находилась на восьмом этаже и ощущение, что нас «забросили в космос», оторванность от земли, к которой надо теперь долго спускаться, кружась по лестницам, было тягостным. Вид из окон был прекрасен: поля, коллективные сады за дорогой, местный аэродром и все, потрясающие и неповторимые заходы солнца теперь были нашими.
Старому и малому все-таки трудно привыкать к новому месту, обрастать новыми друзьями и новыми соседями. Лифт часто не работал, и привычка выбежать на зеленый двор, была сломана. И уже не хотелось неба, и высоты, а хотелось зеленой травы, уютной скамейки под родной березкой.
Время обживания и привыкания к новому месту помог нам скрасить
обыкновенный, серый котенок, случайно оказавшийся у нас под дверями и жалобно пищащий. Если б только мы могли в ту минуту представить, какой след оставит он в душе каждого из нас, каким дорогим и незаменимым он станет для всех.
-Мам, можно оставить его у нас, - попросил сын. - Сначала узнайте у соседей, может это их котенок, - ответила я. Дети написали объявление
на дверях в подъезде, что потерявшийся котенок находится в такой-то квартире, но за ним никто не пришел. Он сразу у нас освоился, а назвали мы его самым простым кошачьим именем - Василием.
Котенок был живым, добрым, умным. Без устали играл в прихожей с сыном в футбол теннисным шариком, гонялся за сшитой мышкой, вырывал ее и уносил в угол. Сразу же научился пользоваться своим туалетом - тазиком с песком. Ничего не рвал и не пачкал. Куда только он с нами не ездил в лес - на природу, в огород - копать картошку, на речку и везде был рядом. Поездку на машине переносил легко, засыпая на коленях у кого-нибудь из нас. Рядом с домом располагался детский сад, в окружении больших разросшихся ив. Под ними была установлена телефонная будка. Когда по вечерам мы ходили звонить друзьям, кот шел рядом, высоко подняв хвост, и встречные в сумерках наклонялись посмотреть, какой же породы у нас собака, так важно вышагивающая с хозяевами. Мы смеялись и объясняли им, что порода у нас кошачья. Он терпеливо ждал, когда дочка наговорится по телефону, бегал рядом, залезал на деревья, но стоило нам только позвать его, как тут же оказывался у наших ног. Гулять с ним можно было ходить далеко, если бы не встречные собаки, которые, конечно, не оставляли его без внимания.
Котенок быстро подрос и окрас у него стал серебряным с темными полосами. Мы его так и называли: князь серебряный. Когда он прибегал с улицы, быстро освоив наши этажи, то сначала обегал все комнаты, убеждаясь, что все дома, все на своих местах, и уже затем стрелой устремлялся на кухню к заветным тарелочкам.
Он знал всех соседей по этажу, знал с кем ехать на лифте, а к кому не стоит и близко подходить, знал от какой собаки во дворе надо удирать в спасительное окошко подвала, а на кого и не обращать никакого внимания. Теперь уже при подходе к дому мы знали, что к нам на зов, или просто на твои шаги выбежит с радостью верный дружок, замяучит, замурлычет, потрется о ноги.  - Я тут, я жду, привет - заберется на плечо, и будет гордо сидеть, недоступный собакам.
Васька, Васька, сколько часов счастья ты подарил всем нам!
Вечерами, когда вся семья собиралась у телевизора, ему надо было быть со всеми вместе. Он осматривал нас умными глазами, а все приглашали его к себе. - Вася, иди ко мне - просили дети, зная, что он выберет маму. Ну, конечно, к маме пойдет… и он, действительно, вскакивал ко мне на колени, терся мордочкой о мой подбородок. Но, когда он предпочитал кого-нибудь из детей, радости у них не было предела.
Дверь в подъезде была всегда нараспашку. Он поднимался по лестнице и кричал, что он идет домой, встречайте его. Добрые дети или соседи звонили нам в дверь, мы открывали, и Васька радостно влетал в комнату.
Однажды гость нашего дома открыл на звонок дверь, а там кроме кота никого нет. Мы объяснили ему, шутя, что кот, вскакивает на ящик, лапой нажимает на звонок, спрыгивает и ждет. Правда, дрессированный? - переспросил наш знакомый.
У кота были любимые места отдыха летом и зимой всегда разные. По его позе мы определяли погоду. Спрятан нос под лапкой или хвостом - жди мороза, спит на спине, лапками вверх - к жаре. Утром никогда не будил меня, сидел рядом и ждал, но как-то сразу определял, что я проснулась. Может быть, по моему изменившемуся дыханию? Тихонько пробирался ко мне по кровати и, если я притворялась спящей, осторожно трогал лапой мою щеку - вставай, вставай, пора! Покорми, выпусти меня погулять.
Его первый год жизни был таким радостным, что без улыбки и смеха нельзя было смотреть на его проделки. Он как ребенок познавал мир, любил его всем сердцем и был добр ко всему. Носился за крупными снежинками, высоко подпрыгивал и падал на скользкой дорожке. Летом с удивлением рассматривал бабочек, мух и пчел, но те ему не давались и улетали из-под его любопытного носа.
Потом, уже возмужав, во времена своей любви, он делался таким худым и тощим, пропадая по неделям из дома, а сорванный голос от кошачьих серенад, становился грубым и хриплым. Было стыдно перед соседями за его вид, как будто мы его не кормили целый год. Он мог прибежать домой на четвертый день загула, в секунду сметая все из тарелки и тут же дико заорать у двери, чтобы его выпустили продолжить его любовные похождения. Никакие уговоры и просьбы отдохнуть и поспать дома на него не действовали - дикая весна бродила по крови и звала на улицу. Но когда время любви заканчивалось, и раны баталий зарастали, он быстро нагуливал свой прежний вес, становился огромным, ленивым и занимал почти всю табуретку. В такие времена он носил прозвище «сундук».
За десять лет жизни, отведенных ему судьбой, он без слов понимал нас всех и знал, что его ожидает. Нам было интересно, как это он догадывался, что для него чего-то готовится. Его еще никто не звал, а он уже был тут как тут. Как будто зная, что ты уходишь, он сразу оказывался у двери. Такое его поведение было бы понятно зимой или осенью, когда приходится надевать теплую одежду, натягивать сапоги или ботинки, а летом-то как? Ведь ты просто ходишь по комнате, делаешь какие-то свои дела, даже не гремишь ключами, а он уже знает, что ты уходишь… невероятно! Но уж, если он не хотел никуда идти, его было не докричаться, зови - не зови.
- Ну, ладно, Василий, сиди дома - говорили мы ему. Но как потом он встречал тебя: не отходил ни на шаг, вставал на задние лапы, заглядывал в глаза, пристально вглядываясь и говоря ими, смотри, я тут, наконец-то ты пришла!  - Вась, ну, подожди, сейчас я переоденусь, вымою руки, покормлю тебя. Он в ответ мяукал, словно разговаривал с тобой.
Когда приходили гости, он любил выходить к ним из дальней комнаты или с лоджии, показать себя и посмотреть, кто пришел. Если сидели на кухне, то занимал свободное место за столом, гордо сидел на стуле, ничего не выпрашивая, и с любовью смотрел на хозяев. Но уж если чего-нибудь особенно хотелось, он спрыгивал под ноги к хозяйке и лапой, дотрагиваясь до колен, выпрашивал кусочек. Глаза тогда были действительно «говорящими».
Он провожал нас на работу до троллейбусной остановки, долго бежал рядом, но перейти через дорогу, где несся большой поток машин не решался (это была граница его обжитой территории) и возвращался домой. Мы тяжело переживали наши расставания, если приходилось уезжать дней на десять. Он обижался и день или два не подходил ко мне, а смотрел только издали. Потом, словно прощал и с еще большей силой ласкался и терся, забираясь ко мне на плечи и «теплым воротником» располагался на шее.
Когда я работала за столом, писала или рисовала, ему обязательно надо было занять место на моих бумагах, перешагивая через краски и баночки с водой, погрызть мягкий карандаш, понюхать беличьи кисточки и с большим удовольствием разлечься на моей работе. Приходилось отодвигать его на край стола, медленно выживая или перекладывая на кресло. Он несколько раз попытается вернуть себе завоеванное пространство и привлечь к себе внимание, а потом, словно рассердясь на твое невнимание к нему, смахивал со стола стирательную резинку, и гонял ее по комнате как шайбу.
Любил почему-то все металлическое. Мы шутили, что, наверное, в прошлой жизни, он был инженером. Любые цепочки приводили его в восторг, и не слышимый для нашего уха, звон тоненькой цепочки, он улавливал издалека и несся поиграть ею. Сын кидал цепочку в тяжелую хрустальную пепельницу, стоящую на нижней полке стенки, и кот со снайперской точностью выхватывал ее тотчас лапой. С балкона восьмого этажа, когда мы окликали его с улицы, он мгновенно отыскивал тебя взглядом и послушно бежал к дому. Однажды, когда я также окликнула знакомую собаку, то она бегала под окнами, лаяла и никак не могла понять, где я. Пока хозяин не поднял ее голову кверху и не показал, где я. Ваську же этому никто не учил. Иногда, как это бывает с человеком, увидев в окно знакомого, кот тотчас просился выпустить его на улицу, поспорить с соседским черным котом о своей территории или еще о чем-нибудь своем кошачьем.
Трижды Васькина жизнь висела на волоске, но мы ее самоотверженно спасали.
В большом городе, в тяжелой экологической среде бетонных многоэтажек, с грязными дворами и подъездами, где можно бесконтрольно разлить краску, мазут и бензин, разбить бутылки, выбросить остатки домашней химии и отравляющие вещества, трудно выживать нашим чертвероногим любимцам.
Чего только не пережил наш Васька, но кастрировать его, запереть под замок, лишить полноценной жизни, отведенной богом и природой, мы не могли.
И все кризисы современной человеческой истории, жестокости и надругательства над личностью разделяют вместе с нами не только беспризорные дети, но и наши животные. Своя чеченская война идет в каждом дворе или на их задворках.
Я страшно не люблю чернухи в литературе, подробного описательства жестокости и насилия. И хотя в черновом варианте рукописи, я написала о перенесенных нашим котом «гестаповских» пытках, которые совершали над ним обыкновенные подростки, из школы с эстетическим уклоном преподавания, у меня просто не осталось душевных сил их снова повторить в печатном варианте.
Соседские ребятишки, свидетели этих ужасов, описали нам хулиганов. Мы разыскали их в школе, чтобы просто посмотреть им в глаза, предупредить родителей и учителей, чем занимаются эти подростки в свободное время. Но глухая стена непонимания окружала нас, всем было некогда заниматься какими-то кошачьими проблемами, никому не было дела до наших переживаний. А кто будет следующим в подвале кот, собака или человек почему - то никого не волновало…

. . .
Кот ушел и не вернулся,
Умер Васька, не проснулся,
Не вернулся в дом…
Мы его так долго ждали,
Звали- ждали, ждали- звали,
Ночью двери открывали,
Будто он пришел…
Кто заменит мне его?
Друга дома моего…
Десять лет он с нами жил.
С каждым преданно дружил,
Приходил к тому всегда,
У кого была беда.
Кто грустил, кто хандрил,
Чтоб прибавить ему сил.
Жмурил свой янтарный глаз,
Песни пел, все знал про нас.
Кто заменит нам его?
Друга дома моего…
Побежала на базар,
Будто там меня он ждал.
Белый кот и рыжий кот
Ждут хозяев, кто придет.
Только нет там одного
Васьки - друга моего…

Владимир

"Наша улица” №212 (7) июль 2017