Юрий Кувалдин "Тело на соломе" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

ТЕЛО НА СОЛОМЕ

рассказ

 
Поселились здесь люди навечно, надо полагать. А меня всё куда-то гонят и гонят строчки. Куда меня судьба гонит? Спросить не у кого. Все при делах. Помню, я маленький был, но уже кое-что соображал, сидел на китайской стене и наблюдал за выносом тела товарища Сталина из Колонного зала. На днях прошёл мимо этих дверей. Дом маленький, двери крохотные. Никто не кричит, не плачет. Забыли товарища Сталина. А тогда один очевидец сказал, вернувшись с похорон: «Будет что поведать внукам!»
Кончился сентябрь, неужели когда-нибудь будет новый, пролетел август, просвистел июль, а уж об остальных не помню в ожидании нового июля, но прежде, конечно, жду апреля, такого синего-синего, как море под чистым небом. Хорошо жить в постоянном ожидании. Всё время ждём, волнуемся. Без ожидания вообще нет ничего на свете. В этом отношении, конечно, лучшее ожидание на свидании. Смотришь по сторонам, а вот она и выныривает из-под снега. И снег, и она так неожиданны, как будто впервые их видишь. Но лучше всего спел Евгений Бачурин «В ожидании вишен».
Пока нет паровоза, вагоны стоят, некоторые на путях, намереваясь прицепиться к паровозу и следовать со всеми удобствами к счастливой жизни, другие и вовсе покоятся в тупиках, но тоже не теряют надежды, что и к ним подойдет паровоз, то есть такой целеустремлённый и деятельный человек, который потянет за собою вагоны счастливой мечты. Вот почему к гениальным людям липнут безликие толпы.
Если хочешь быть счастливым, то запрети при тебе всяческие разговоры на бытовые и физиологические темы.  Только посмотрите на этих людей! Они постоянно едят. Вот только входят в автобус, как тут же начинают что-нибудь есть. А в метро?! Сплошное кафе или столовая на колесах?! Пьют пиво, едят чебуреки, бросают на пол банки и бутылки. Причем жующих каждый божий день, да и не один раз в день, а по три раза, а то и по четыре. Теперь каждое второе тело стало столь объемно, что занимает в метро сразу два места. А если намеревается влезть в одно свободное, то выжимает остальных, как пробку из бутылки. Как приятно встречаться с человеком, который с порога начинает разговор о Жане Бодрийяре, ассоциируя его с Жилем Делёзом и нашим Александром Жолковским. Душа начинает петь!
Между людьми всегда существует дистанция, иногда даже такая, что, живя в одном времени и в одном месте, не сталкиваются никогда и даже не знают о существовании друг друга, а другие знают, но держатся на известной дистанции, из этого вытекает то, что вообще подпускать близко кого-либо не следует, даже родных и близких, вот именно «близких» близко не подпускать, в противном случае они начинают лезть в душу.
Мнимые и сладкие мечты присущи существу, живущему вне книг, не способному мыслить, поэтому и вдохновляют его только мечты. Что же наиболее полно характеризует этих людей? А вот что: стремление догнать свою собственную тень! Они в полной мере верят в приметы и следуют всяческим предсказаниям и, особенно, толкованиям снов. Подобные существа в этом смысле не живут, а спят, хотя и сама жизнь их есть сон. И поучают всех с умным видом, как надо жить, и всем делают замечания. Они даже не догадываются, что следование приметам и снам есть добровольное заключение.
Дождь, гнилая осенняя изморозь, мелкий дождь дробил в стёкла, шёл дождь, ночь была тёмная, дождь скоро пройдёт, пред рассветом шёл дождь, тут поднялся проливной дождь, дождь надвигается, надвинулись со всех сторон страшные тучи, ударил гром, и дождь хлынул, сейчас дождь идёт, на дворе дождь и темень, шёл дождь и снег разом, вот, наконец, дождался человек, чтоб в жизненном снегу оставить след.
Долгие и великие смерти так изматывают людей, что они теряют рассудок, гроб с «нетленным» телом носят по городу, возят на автомобилях или на артиллерийских лафетах, пока вся страна и её окрестности не обольются слезами, пока не объявят конец света, когда страдания превысят точку кипения и все сразу поймут, что этого «титана» ни в коем случае нельзя закапывать в землю, что его должны видеть всегда и все, и поклонятся ему, и следовать указанным телом путём, поэтому устанавливают гроб навечно в фараоновой пирамиде и нескончаемый человеческий поток, сняв шапки, струится через подземелье к новой жизни.
Думая о своё театре, Ялович даже не догадывался, что свой театр - это прежде всего материально-финансовая часть. Завидуя «Современнику», студийцы не могли оценить истинно хозяйственную смекалку Олега Ефремова, подцепившего свою художественную идею к государственному бюджету. Денежки с неба не падают! 
Фридрих Ницше написал: «Заблистать через триста лет - моя жажда славы». Я иду ещё дальше, говоря: «Моя слава придёт через пятьсот лет!» Так как мы оба - он и я - юмористы, то люди, не читавшие Ницше, сильно раздражаются, они не хотят, чтобы я был в сиянии славы даже через 500 лет, они желают меня сделать таким же маленьким, как они сами, не умеющим верстать книги и издавать их, не умеющим делать свои сайты в интернете, не умеющим писать каждый день, не умеющим ничего, воспринимают мою сентенцию всерьёз.
Эта осень тоже будет золотой, такой же отчеканенной штемпелем поэта на монетном дворе стихосложения, как и два века назад, как и два века вперёд, на меньшее достоинство, чем золотая, осень не соглашается, другие металлические сравнения ей как бы не к лицу, хотя выражение лица у неё частенько бывает медным, а то и латунным, вот и поэтизируешь медно-латунные пейзажи до золотого достоинства, имея в виду курсы валют на межбанковской валютной бирже, подсчитывая вознаграждение по высшему коммерческому разряду, не подозревая, что осень постепенно уходит от финансовой зависимости.
Октябрь, как книга с золотым обрезом. Дуновение ветерка бросает на зеркальные лужи золотые монеты листвы. Блестят золотом стеклянные небоскрёбы над золотой Москвой-рекой. Небо исполнилось сиянием золота. В косом золотистом луче проплывают золото-красные облака. Ослепляет золото монастырских куполов в осеннем небе. Повсюду над городом разлит золотой свет. Прохладный золотой воздух ласкает щёки. Золотыми буквами пишется октябрь.
 «Книжный сад» - это издательство одного человека, писателя Юрия Кувалдина. Юрий Кувалдин - это «Книжный сад» плюс «Наша улица», без сотрудников, без редколлегий, свободное дело свободного человека, единственный пример в истории отечественной и мировой литературы.
По коридору в полумраке, где вёдра и велосипеды висят по стенам, тихой тенью я шёл невидимо к окошку, едва белевшему вдали, но удалялся с каждым шагом во тьмы безвидность, в пустоту, я удалялся очень долго, на ощупь двигаясь во мраке, гремя цепями и замками, я очень долго слепо шёл своей судьбе наперекор, вся жизнь есть тёмный коридор, ведущий к свету.
Не хочется быстро идти, красота октября останавливает, деревья изумляют красотой, красота разлита в небе, там оттенок, здесь прямой цвет, там полутон, глаз не успевает насладиться одним, как невольно перескакивает на другой цвет в этот живописный период стремительного перехода от тепла к холоду, когда щеки раскраснелись, как листья, когда воздух пьянит россыпью яблок под ногами, когда скворцы невероятной стаей кружат над твоей головой, прощаясь в 2017 году.
Огромная площадь с круговым движением транспорта, в центре столь же огромный парк, внутри которого по кругу вымощена круговая же дорожка, идущая вдоль глухого забора, поэтому я только догадываюсь, что это парк, и я иду почему-то по часовой стрелке, являясь сам этой часовой стрелкой, вернее, минутной, иду, косясь одним глазом на забор, ища калитку или ворота, в общем, надеюсь выбраться из кругового вращения, но все мои усилия тщетны, стрелке нет выхода из часового механизма атома, в котором электрон обречён вращаться вокруг ядра.
И всё требует подбора слов. Что это стоит вдалеке? Надо подыскать определение. То есть определить существительное, которое с такого расстояния трудно конкретизировать. Подхожу ближе. Всё вокруг уже успело оголиться, э это нечто стоит себе, предлагая издалёка спутать его с чем-то или с кем-то. Вглядываюсь, перебирая в уме слова. Да это обыкновенный куст калины с не опавшими ещё листьями, пожухлыми, как обрывки ржавого железа. Издали куст и напоминал нечто без названия. Так и хожу, мысля словами, а не предметами, которые без слов просто не существуют.
Любимов жестом артистической руки с тонкими пальцами указывает, куда встать Высоцкому, откуда выйти Золотухину. Любимов невидим. Он за кадром. От него уходили "советского воспитания актеры", потому что не смогли выдержать такого давления. Говорили: "Он деспот, а актеры у него - пешки". Спектакль проскакивает, как выпад на рапире Пастернака, в одно действие, за час с небольшим, раз и всё... Пожалуйте спросить: "Карету? Мне? Карету..." Форма держит мир. В сущности, нет никакого содержания, потому что форма и есть содержание. Юрий Любимов - это Юрий Любимов.
Негодование большинством людей выражается в крике. Куда ни глянешь, всюду кричат, машут руками, негодуют, втюхивают друг другу свои «истины». Таким же чувством негодования обладают и люди интеллигентные, но в отличие от большинства они умеют сдерживать звуковую реакцию, принуждают себя к молчанию, негодуя пылко и яростно про себя. Великое свойство управлять собою даётся с неимоверным трудом, почти ежедневными тренировками. А ведь дело-то, кажется, в сущем пустяке - не озвучивать свои переживания.
Cорвалось невзначай с языка, что хороший человек тем и хорош, что всё делает невзначай, причём, это сначала как бы невзначай мелькнуло в уме, поэтому тёр себе лоб, и, странное дело, как-то невзначай, вдруг и почти сама собой явилась фраза о хорошем человеке, как будто я сам за такового себя не числю, и сделалось это с обеих сторон как-то невзначай и взаимно, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид, что невзначай должен внезапно, как бы невзначай, вспомнить свою оценку хорошего человека, который в силу воспитанности всегда и при любых обстоятельствах хорошее делает людям как бы невзначай.
Посмотрите в окошко первого этажа крепкого домика в переулке, за цветущими пурпуром геранями сразу увидите сидящую красавицу с солнечной причёской позапрошлого века, с блюдцем в тонкой руке у золотистого самовара, с глазами влажными от неведомого счастья, и рядом сидящего в позе копилки котика…
Двор школы был монастырским, хотя монастырь ликвидировали большевики, но стены продолжали стоять, без куполов, приспособленные под склады и мастерские, а сама школа помещалась в бывшей академии, теперь же школы здесь нет, вновь работает монастырь, золотятся купола, и посетители ставят свечи, чтобы ещё раз убедиться в том, что всё идёт по закону маятника, то просвещение первенствует, то всё на свете заливает лавой безумия управляемая вертикалью власти чернь.
О чём поём? Да отпеваем. Мы отпеваем всё вокруг. Родился друг, поёт и тает, как летний снег, как зимний луг. Поют в казармах и в бараках, поют на свадьбах и в кустах, отдам последнюю рубаху, чтобы отпели в пух и в прах. Ложится страх на кровь и пепел, вздыхает прошлое дымком. Твой лик зеркальный тих и светел, и певчим сызмальства знаком.
Я живу в тексте, поэтому по телефону не разговариваю. И это многих, живущих в жизни, раздражает. Что-то не так, вы мне позвоните и объясните, почему не так, может быть, я сделал что-то не так, ведь, поймите, без информации я дальше жить не смогу, но звонка нет и получасового разговора по телефону нет, и что произошло неясно и невозможно спать спокойно, поэтому не спалось, ведь не удалось выяснять причину недовольства, и вообще, когда начинаешь что-то выяснять, поддаваясь извечной мнительности и подозрительности, а тебе не отвечают, то приходишь в бешенство, почему тебе не подчиняются и не звонят, почему кто-то что-то не так понял из того, что ты сказал, поэтому просто необходимо позвонить и поговорить по телефону. Позвоните Достоевскому!
Ресницы, брови, ушка завиток, лицо знакомо знанием о знаке, глазам придам осмысленную нежность, значением в котором спрятан путь, улыбчивым губам значенье страсти, преображённый мир души инако, создам портрет, который мне приятен, поймёшь не сразу, а когда-нибудь, но больше никому и никогда.
Как рождается роман? А вот так. Вечно нуждающийся в деньгах Достоевский ходит по ростовщикам, которые тогда плодились в геометрической прогрессии, куда ни плюнь, везде они, на каждом углу, как ныне банки. Под заклад дадим кредит, а потом удавим. Газеты каждый день писали об этих «кровопийцах». Достоевский постоянно пользовался услугами ростовщиков. То отнесёт булавку золотую в виде "Рака" за 10 р. сер. проц. 5 к. с 2 апреля 1865 г. по 2 февраля 1866 (19 м<ес>) = 15 р. сер., то часы с цепью за 38 р. проц. 5 к. с 15 октября 1865 г. {В этот день Достоевский вернулся из-за границы.} по 15 февраля (4 м<ес>) = 45 р. 70 к., то ватное пальто за 10 р. сер. проц. 5 к. с 20 мая 1865 г. по 20 февраля 1866 г. (9 м<ес>) = 14 р. 50 к. и так далее, многажды. Подумаешь о топоре, когда закладываешь собственные вещи! Несите скорее свои деньги в банк, ведь никогда назад их не получите, но, возможно, сыграете роль Раскольникова.
Человек без пустяков жить не может. Конечно, сначала какой-нибудь пустяк кажется важнейшим событием в жизни. Например, женитьба. И чтобы запомнилась на всю жизнь, расписывались во Дворце бракосочетания, центральном, с именитыми свидетелями, а потом пир на весь мир, со свадебным генералом и эстрадной певицей. Шуму было на всю Москву. Но через уже два года это событие превратилось в пустяк, а через десять лет и вовсе забылось, хотя тоже было много шума, скандалов, развод с разделом имущества. В общем, история, овчинки выделанной не стоящая. Много разного ещё в жизни было, но всё это пустяки.
Если современного ведущего выгнать с телевидения, ни один ЖЭК не возьмет его водопроводчиком по причине его малой интеллигентности. Таково моё отношение к наемным приспособленцам прессы и литературы, которые и сейчас цепляются за должности в бывших советских все еще тлеющих изданиях. Будучи лишенными должности, они превращаются в ничто, в пыль. Это я ещё очень мягко говорю о мракобесах, поскольку в литературе работает такой важнейший элемент - никогда не договаривать. Бывают мысли, которые бестактно договаривать до конца, ибо они каждому воспитанному человеку ясны.
Человек есть существо копирующее. Отсюда пристрастие к реализму. Скопировать избушку, скопировать березку. Реализм лишает возможности создания своей системы координат. Но выбравшиеся из-под гнёта реализма совершают истинные чудеса. В живописи Малевич на реализме поставил черный квадрат. В театре Любимов перевернул реальный мир. В кино Феллини положил конец линейному (реалистическому, сюжетному) мышлению. Не говорю уж о технике, когда после появления компьютеров и айфонов с патефонами реализм расписался в полной несостоятельности!
А семечки всё грызут. Как сядут с утра у подъезда, так до вечера и щёлкают. И всегда так было, с начала времён. Мимо ящиков, сундуков, мешков, мимо людей, пивших из горла пиво, лустеривших семечки, спавших, смеявшихся и переругивавшихся, я пошел к выходу, тоже покусывая семечки. В переулке у бывшей церкви на паперти толпились люди, покупая семечки. Навстречу попался бывший однокурсник. Он был любезен со мной и хотел угостить меня семечками, но у меня были свои. На скамейках в скверике сидели бабы с семечками, и под ногами у них было черно от шелухи. Поглядев на них, я вытянул из кармана горстку, и принялся за семечки. На углу тоже семечки лущили. А там, видно, подвыпили и целуются, щелкают семечки, зубоскалят. Вкладчики у рухнувшего банка стояли на тротуаре, щелкали семечки и возмущались даром потраченным временем. Полицейский на углу сосредоточенно лузгал семечки.
Много раз замечал, что люди притягивают друг друга. Очень выразителен пример в метро. Все толпятся на конечной станции у первого вагона, чтобы сразу потом на своей станции помчаться на ленту эскалатора. Сажусь в третий пустой вагон лицом к платформе, чтобы никого напротив не видеть. Но нет, наивный я, впопыхах в закрывающиеся двери вскакивает женщина с сумками, стреляет глазами направо и налево по пустому вагону, и плюхается как раз напротив меня, чтобы я не платформы следующих станций рассматривал, а её упитанный физиогном.
Посмотришь на страдающего человека с видом сожаления, а он закачает головой, стыдя и негодуя, словно я его обидел, и мне это очень жаль, что не посмотрел на него как-нибудь иначе, ведь не достоин же он, как ему кажется, вечных сожалений, но, к сожалению, мне мало что было известно об этом человеке, которого случайно увидел и почувствовал что-то вроде сожаления, подумывая о том, что посмотрел на него со снисходительною улыбкой этого самого сожаления, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия, попросту если я когда и сожалел, что на меня самого глядели в этом смысле с сожалением, то не сожалел об этом.
Посыпалась снежная мука на мельнице вечности. Засвистел северный ветер, превращая день в метельный мрак.  Я оказался в море осенней непогоды. Никаких картин, ночь среди бела дня. Мёртвым лучше, чем живым. А ещё лучше ещё не родившимся. Создадим новую жизнь в московской вьюге. А как её создают? Бог подскажет!
Она этого не знала и не спешила домой, а он об этом её поспешно спросил, она же не обратила внимания, да и ладно, знаем же, что сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, надо было спешить разрушить замыслы другой стороны, и они спешат разочаровать на свой счет, да и она спешила в невинном и бессознательном кокетстве явиться в прекрасном уборе, вот и он поспешил на голос, причём спешили засветло проехать, и тут же спешили запечатать письмо, понимая, что напрасно время тратят, им же нужно спешить, но всё же они спешили не потому, что боялись опоздать, а потому, что сами в себе чувствовали желание как можно скорее довести дело до конца, в спешке создать себе подобное спешащее существо.
На зелёном белое поблескивает. Воздух хладен, как во времена Достоевского. С каждым шагом прибавляется жизненного смысла, как во времена Данте. Свежесть ветерка поглаживает шею, отчего сердце горячеет, вызывая приятную волну под ложечкой. Голова необыкновенно проясняется, поторапливая потоки мыслей, которые видятся мне отчётливо бегущими строчками по ясному небу, как во времена Гоголя. Мне остаётся только их запоминать, как во времена Мандельштама.
Я не понимаю, чем занимаются в жизни нетворческие люди. Понять не могу! Бросаются на стены? Нет, вроде бы утром бегут куда-то из дому на другой край Москвы отбывать номер на работе. На официальной работе обыватель расходует 5-10 процентов своей энергии, остальное уходит на перекуры, болтовню, кофе с бутербродами, и обеды. А после работы? Это именно они на берегу реки жарят шашлыки, пьют пиво в подворотнях и на бульваре, бесцельно слоняются по улицам, прилипая друг к другу. Ищут зрелищ в театрах, на стадионах, в кино… Человек - существо прилипаемое. Если вдруг нетворческий человек остается один, то он в страхе закрывает глаза и думает, что наступил конец света. Творчеством я называю только то, что делает человек по собственному изъявлению в свободное от работы время, и не получая за это деньги. Ибо я давно вывел формулу: там, где начинаются деньги, там кончается искусство. Деньги – больший диктатор, нежели редактор и цензор. Работа в театре, в кино и других коллективных производствах не является творчеством. Творчество сугубо индивидуально, потаенно. Вообще, творчество возможно только в писательстве.
Белое тело лежало на соломе, которой был устлан пол. Вокруг тела на коленях сидели женщины, обмывавшие тело, поднимавшие его руки, ноги, переворачивавшие тело то на один, то на другой бок. Кости тела через солому стучали об пол. Потом женщины усадили тело, голова которого с рыжей бородой и закрытыми глазами свесилась. «Держи ему руки!» - сказала одна из женщин. Другая прошептала: «Давай рубашку!..» Тело покачивалось из стороны в сторону, и нельзя было понять, что это тело создало в Слове бессмертного Фёдора Достоевского.
По бетонному бордюру Москвы-реки идут утки, за ними шагают чайки. Когда летит утка, то кажется, летит бочка, готовая вот-вот упасть, но не падает, только свистят крылья. У чайки очень короткое тело, и широкий размах крыльев. Чайки стайкой парят над кормой белого трехпалубного теплохода. Ворона смотрит на них с усмешкой, прохаживаясь чуть поодаль, по травянистому бугорку. Золотисто-карий с отливами остроклювый скворец бегает туда-сюда в поисках червячков-паучков. Трясогузки трясут хвостами. Воробьи стайками перелетают с куста на куст. Так и в прозе должно быть разнообразие. Художественное. И с крыльями.

"Наша улица” №217 (12) декабрь 2017