Виктор Кологрив “Переполох" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Виктор Фёдорович Кологрив родился 5 января 1936 года в деревне Евдокимовке Кологривского района Костромской области. Окончил Ленинградский государственный университет. Долгое время являлся заместителем главного редактора газеты "Пионерская правда", главным редактором журнала "Семья и школа". Публикуется с 1955 года. Рассказы и повести печатались в газетах "Ленинские искры", "Пионерская правда", "Зорька" (Белоруссия), "Юный ленинец" (Украина); в журналах "Мурзилка", "Пионер", "Седмичка" (Чехия), "Вожатый", "Сельская молодёжь", "Крестьянка", "Наша улица" и др. Автор книг для детей и взрослых "Как рыбы в футбол играли" (1972), "Щучий завтрак" (1973), "Тайна шестого звена" (1980, на украинском языке), "Жил-был медведь" (1984), "Путешествие в страну тайн" (1991), "Чему быть…" (1994), "Пчёлы" (2001), "Лес" (2005), "Новогодние сюрпризы" (2007), "Ошибка Пистолетова" (2008), "Телефонист Смольного" (2009), "Индийский князь" (2010), "Тайный полёт Гагарина" (2012). Член Союза писателей России.

вернуться
на главную страницу

Виктор Кологрив

ПЕРЕПОЛОХ

рассказ

В то лето я приехал в свою родную деревню Евдокимовку в июле, когда заканчивался сенокос. Высушенную душистую траву колхозники метали в стога. Мой дед Федор был большим мастером в этом деле. Вместе с бабушкой Дарьей они уходили рано утром на луга, оставляя меня одного досматривать сны.
Они жалели меня, узнав, что в городе я каждое утро вставал чуть свет, чтобы не опоздать на занятия в ремесленное училище и считали, что мне обязательно надо отоспаться.
Я просыпался, когда уже вовсю светило солнце, умывался из рукомойника, выпивал полкринки прохладного молока с ржаным хлебом,  прикрытым на столе чистым холстяным полотенцем от мух, и уходил с ружьем на речку Ивановицу, которая протекала по заросшему лесом оврагу.
Ружье я брал с собой для храбрости, иногда для острастки стрелял в воздух или в какой-нибудь сучок, иногда по глупости метился в дятлов, которые прыгали по деревьям, выискивая короедов. Слава богу, обычно промахивался. Это я теперь так думаю. А тогда расстраивался, что не метко стреляю. Но все равно охота не была моим увлечением.
Я шёл по берегу речки Ивановицы в сторону деревни Маракино, где жила  моя симпатия Галька Соколова, вместе с которой когда-то я учился в начальной школе. Потом я уехал на житье в город, а Галька, окончив восемь классов, поступила в педагогическое училище. Когда я приезжал летом на каникулы, мы с ней виделись. Чтобы мать ее не сердилась на меня, что отвлекаю Гальку от домашних дел, я не заходил в Маракино, а вызывал ее по условленному знаку. Я три раза куковал и терпеливо ожидал ее на краю прогона, который начинался от Галькиного дома, выходил в лес и спускался по оврагу к речке, где был выгон для скота.
Услыхав мое кукование, Галька спешно выныривала из избы на высокое крыльцо, и, замерев, глядела в мою сторону. Увидев меня с поднятой в приветствии рукой, махала мне в ответ и радостно улыбалась.
Душа моя в этот миг наполнялась нежным волнительным чувством и ликовала.
В тот день, как всегда, я миновал выгон, поднялся по склону оврага к прогону и остановился на его краю. Вдалеке слышались голоса колхозников, среди них я узнал густой прокуренный бас моего деда и певучий тонкий голосок бабушки. Они метали стога за выгоном, где простирался большой луг, теперь уже выкошенный, с начинающей зеленеть отавой, куда пока не пускали колхозное стадо, чтобы коровы не раструсили заготовленное на зиму сено.
 Я прокуковал, как было условлено, и стал с нетерпением ожидать, когда выйдет на крыльцо улыбающаяся Галька. Прошло несколько минут, а Галька не появлялась. «Ну, раз она не выходит, - подумал я, - значит, слишком тихо ее позвал, могла не услышать».
Вдохнув полную грудь, пропитанного ароматом трав воздуха, я, что было силы, прокуковал снова три раза. И на этот мой отчаянный призыв Галька не вышла.
Настроение мое упало, накатила грусть и даже какая-то непонятная для меня самого то ли обида, то ли ревность. Но ни для обиды, ни для ревности никакого повода у меня не было. Да вот случается иногда, что находит на человека такое наваждение. Что-то не сбылось, не получилось, не сошлось и хочется взгрустнуть, обидиться на кого-нибудь или на что-нибудь, как будто от этого на душе полегчает.
Пребывая в таком грустно обиженном состоянии, не сходя с места, я неистово, с надрывом, вложив всю свою страсть, стал куковать. Голос мой разносился окрест и эхом возвращался ко мне. Я почувствовал, как тело мое стало наполняться какой-то волшебной силой и легкостью. Казалось, что у меня сейчас вырастут крылья и я полечу. А взгляд мой был устремлен на крыльцо, которое по-прежнему пустовало.
Мне ничего не оставалось делать, как убираться восвояси. Я спустился по склону к речке Ивановице, которая, мирно пожуркивая по камешкам, катилась на встречу с рекой Княжой. Журчание воды успокаивало, но грусть не выходила из моей души. И я снова неистово куковал с надеждой, что мой голос долетит до Гальки: может, и она спохватиться и будет меня искать. 
Я тогда не знал, что Галька с матерью ранним утром уехали на станцию встречать дядю. Вернулись они только перед закатом, когда моя бабушка, подоив корову и разлив молоко из подойника по кринкам, собрала ужин, выставив из печки на стол запеченную в сметане картошку, а дед принес из чулана целую тарелку соленых, пахнущих укропом и чесноком, прошлогодних груздей и рыжиков.
За ужином бабушка неожиданно перекрестилась и со вздохом произнесла:
- Господи, что на свете-то деется!
- А что? Я ничего особенного не заметил, - сказал дед.
- Как не заметил, сам же давеча дивился.
- А-а, это ты про кукушку. Странно, право слово.
- Еще бы не странно. Такого я и не слыхивала, чтобы кукушка в середине лета куковала. Не к добру это... - Бабушка снова перекрестилась и обратилась ко мне: - Ты-то, желанной, не слышал, ведь целый день по лесу шастал?
- Это я куковал, - сказал я, смущаясь.
Бабушка недоверчиво посмотрела на меня и усмехнулась:
- Поди под демона! Не разыгрывай старуху.
- Да точно я. Вот те крест.
Я перекрестился, да, видать, неправильно. Бабушка тут же уличила меня в неточности и еще больше усомнилась в моих словах.
Но откуда мне было знать, что руку с перстом вначале кладут на правое плечо, а потом на левое, если я в церковь не ходил и никогда не молился, не приучен был к этому. В те годы вера в Бога, мягко говоря, не поощрялась. Более того, за веру в Бога могли и наказать, если ты комсомолец. А я был комсомольцем и в Бога искренне не верил. Но почему-то в те минуты, когда требовалось доказать, что ты прав, не только я, многие люди осеняли себя крестом.
- На самом деле, ты что ли куковал? - спросил меня дед. - Уж больно похоже на настоящую кукушку. Но и то верно, что в это время кукушки уже не кукуют. Получается, ты прав. Покажи-ка, как это у тебя получается.
Мы с дедом вышли из избы на улицу. Я встал под старую развесистую липу, возвышавшуюся в огороде возле низенькой баньки, откашлялся и, вспомнив Гальку, с которой не удалось сегодня встретиться, вдохновенно, во всю мощь легких, закуковал.
В вечерней тишине мой голос, превратившийся в голос кукушки, полетел по небу и достиг деревни Маракино, как потом я узнал от Гальки, вернувшейся домой со станции. Кроме нее, никто, конечно, не догадывался, что это был мой голос.
В самый разгар моего вдохновенного кукования выбежала на крыльцо бабушка и, крестясь, проговорила:
- Господи Исусе!.. И впрямь, настоящая кукушка!..

На следующий год весной, на даче у дяди на Карельском перешейке я подманил кукушку к самому дому. Она приняла меня за другую кукушку и прилетела, чтобы прогнать её со своей территории. Но это был я. Вот мы с ней и перекликались, глядя друг на друга.

"Наша улица” №219 (2) февраль 2018