Сергей Сущий “Аленький" повесть

Сергей Сущий “Аленький" повесть "наша улица" ежемесячный литературный журнал основатель и главный редактор юрий кувалдин москва
Сергей Яковлевич Сущий родился в 1961 году в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского университета в 1983 году. Член Союза российских писателей. Автор четырех книг прозы (первая из которых - «Дом под летним небом» вышла в 1993 г.) и двенадцати поэтических сборников, изданных в Москве, Ростове-на-Дону, Таганроге. С 1994 года публикуется в художественной периодике: журналы «Знамя», «Арион», «Дети Ра» (все - Москва), «Ковчег» и «Дон» (Ростов-на-Дону), «Интеллигент» (Санкт-Петербург), «Веси» (Екатеринбург), «45-я параллель» (Ставрополь). Лауреат «Илья-премии» (2003 г.) и премии журнала «Ковчег» (2007 г.) Культуролог и социолог культуры, главный научный сотрудник Южного научного центра РАН, доктор философских наук, автор девятнадцати монографий. Живет в Ростове-на-Дону. вернуться на главную страницу	Сергей Сущий АЛЕНЬКИЙ повесть Российскому футболу… ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1. Сергей Савельев (Челябинск) Третий гол Уэльса я не видел. Мне было достаточно и двух первых, пропущенных уже к двадцатой минуте, чтобы выключить телевизор и оказаться на балконе. Июнь в шестнадцатом году зажигал по полной. Каждый полдень - за тридцать. Но и вечера были душными. Я прислонился к перилам, слушая пульс. Сердце, постепенно заполнив собой грудь, уже подбиралось к горлу. В дни наших футбольных поражений всегда так. Но сегодня назревал разгром, и потому мне было особенно плохо. Предчувствие не обмануло. Во втором тайме Бэйл на 67-й поставил точку: три - ноль. До конца матча я оставался на балконе. Стоял и слушал. Город смотрел футбол, голос комментатора сочился отовсюду и я знал, что происходит на поле. Да и что там уже могло происходить? Игра закончилась. Быстро сменяемые сигареты - за час ушло почти полпачки - пока давали анестезию. Но я знал, что облегчение временно. Когда грудь заныла так, словно и вправду сделалась сплошным, разбухшим от боли сердцем, вернулся в комнату. Позвонил Ольге и сказал, что на дачу не приеду, нашлись дела в городе. Говорить о самочувствии не стал. Зачем человека тревожить, если он все равно не в силах помочь? Лег на диван, стараясь дышать как можно реже. Оставалось терпеть, других вариантов не было… Сказать, что я такой уж самозабвенный фанат, так нет. На стадион выбирался редко и то по молодости. И за кого болеть в нашем Челябинске? Городской клуб во второй лиге, да и там не шибко. Так что, захочешь футбола, садись к ТВ. Я так и делаю. Но все эти наши спартаки и динамы большого удовольствия все равно не приносят. Да и сборная туда же. Чего же тогда на них душу тратить? Я и не трачу. Но вот самочувствие… Оно у меня непонятным образом привязано к игре сборной. Если совсем просто - как наши играют, так я себя и чувствую. Звучит дико, но что я могу с этим поделать? Самовнушение? Много бы дал, чтоб так оно было… Я вообще эту смычку не сразу разобрал. Она по молодости и не была такой очевидной. А вот после сорока - где-то, с отборочного цикла Евро-2004, тут уже не ошибешься… И как же легко мне было в июле 2008-го! - вышли из группы. надрали Голландию, европейская бронза. В двадцать лет, такого самочувствия не было. А может, таким оно, как раз, и было, просто я не знал, как это хорошо. Зато после 2008-го пошли сплошные невзгоды… Боль стояла внутри коричневым студнем, вздрагивая от каждого движенья. По опыту я знал - чем позорней поражение сборной, тем дольше оно будет изживаться организмом. Такое как сегодня, с учетом бесславного вылета с Европы, займет не меньше недели. Но самыми трудными будут первые сутки. Их требовалось пережить. Надежды на сон не было. Проверено всем наличным лекарственным ассортиментом. Таблетки не спасали. Только что-нибудь отвлекающее, способное как-то заболтать, увести от горла вниз черную больную влагу, в которою через час-другой начнет постепенно превращаться этот недужный студень. Здесь мне и подумалось… Вообще-то подобные мысли ко мне приходили не раз. Но сейчас, осторожно массируя грудь, стараясь дышать медленно и плавно, как-то особенно остро подумалось - вдруг я, в некотором смысле, есть футбольная Россия? Ее, так сказать, персонализированная проекция?.. Полный бред. Но для отвлечения от боли хороши все средства. Итак, я футбольная Россия. И что мне остается с этим делать? Безнадежно страдать, что я не аналог футбольной Германии или Аргентины? Да что там мировые гранды! Гораздо легче быть какой-нибудь Данией или Грецией. Вполне сносное соотношение скромных масштабов страны и результатов сборной. Начал перебирать - в Европе худшего соотношения, чем у России почти не нашлось. Как и в Южной Америке. Сравнение с другими континентами вроде было получше. Хотя, что я знал об африканском футболе?.. Наверняка, играй Россия в африканской зоне, нашелся бы добрый десяток стран ее всегда обыгрывающий. Мысль плавно перетекла на ремонт, который откладывался уже лет десять. Вспомнились неприятности на работе. Сейчас они были очень кстати. Отвлекающая их сила была особенно целительной. И, кажется, я уже спал. Но заполночь боль вернулась. И стало совсем плохо. Вызывать скорую смысла не было, проверял не раз. Просто следовало перетерпеть эту первую ночь. Только как? Лежать было невозможно. Сидеть, стоять, ходить - всё под вопросом. Оставалось чередовать, нащупывая, что сейчас полегче. Так я и делал. Пару раз звонила Ольга. Мои отговорки о делах обмануть ее не смогли. И то, жене ли было не знать моей беды? Отвечал, что все в порядке, стараясь, не слишком выдавать себя голосом. К трем часам, кажется, нашлось самое лучшее положение - на полу в углу балкона, с подтянутыми к животу ногами, вжавшись спиной в сходящиеся плоскости кирпичной стены и балконного пластика. Умостившись таким образом, я замер навсегда. В этой, уже начавшей светлеть вечности меня, и накрыло - с такой сборной домашний мондиаль-18 я точно не переживу. Если мы у себя в России не выйдем из группы, меня просто не станет. Это было правдой… Вот так. А ведь, кажется, ничего не сулило ранней смерти. Да ладно, как будто я не знал семейной традиции. Болельщиками были отец и дед. Быть может и такими же буквальными, как я. То есть реально заболевали, когда наша сборная, в то время еще советская, терпела поражения. Впрочем, это предположения. Насчет деда просто известно, что был страшный футбольный фанат. В городе тогда и команды приличной не было. Так он за свою заводскую болел, не пропускал ни одного ее матча. Это всё со слов бабушки. Старая история, еще довоенная. А потом отечественная и в 43-м деда не стало. Ему и тридцати не было. Так что если эта особенность у него и была, то проявиться в полной мере не успела. Отец тоже серьезно болел. Челябинский «Локомотив» выступал во второй лиге. И то через пень-колоду, неинтересно. И отец был фанатом «Спартака». За сборную, конечно, тоже переживал. Но СССР в то время играл прилично. В шестидесятые так мы вообще из лучших в Европе были - золото, потом серебро. На английском мондиале в 66-м - стали четвертыми. В семидесятые дела пошли похуже, и отец начал болеть. С того, не с того, кто знает? Но вот только этим ранним июньским утром, я вдруг точно понял, что доконал отца наш провал в отборочным цикле 1978 года, когда, проиграв на выезде сборным Греции и Венгрии, мы не попали на чемпионат мира в Аргентине. Кто от чего, а в нашей семье мужики уходили от футбольных неудач. Если это так, значит и мне оставалось от силы два года. А ведь в целом со здоровьем тьфу-тьфу… Эта мысль оказалось порядочным обезболивающим. И к утру я даже немного задремал. К середине дня мне полегчало еще больше. Я даже закусил яичницей. Но был по-прежнему поражен тем, что впереди у меня всего пара лет жизни. Или все же не так?.. А как? Надо было что-то делать с этим странным недугом. Но что я мог? Только надеяться. На что надеяться? Что наши сыграют на уровне? Но ведь за два года классные команды не создаются. Выходит надежда только на чудо… Под вечер вернулась с дачи Ольга. - Ну как? - спросила с порога. - Отошел слегка. - На базар в состоянии? - Ты что?! Ноль - три и вылет с Европы. Два дня невыездной… - Отдыхай, - согласилась жена, - что тебе на ужин?.. К вечеру приступ должен был вернуться. Пусть в чуть ослабленной форме, но силы следовало поберечь. Так и вышло. После ужина боль вернулась. Теперь она была твердой и походила на кусок бурого заветренного мяса, засевшего прямо над солнечным сплетением. К полночи эта вырезка еще более подсохла и, затянувшись твердой коркой, стянулась в левую грудину. С этой болью уже можно было совмещаться. Но мысль о возможной скорой смерти продолжала меня сверлить. Я все думал о том, что могло бы стать спасеньем, хотя понимал, что выхода нет. За два года команды не создаются. Одно немного обнадеживало - футбольная напасть, судя по всему, шла по мужской линии. Выходит, двум моим дочкам беспокоиться было не о чем. Ну, а мне делать это было поздно… Ближе к полночи я переместился с дивана на кресло. Сидеть, откинув голову, на высокую спинку было удобно. Вот тогда это и случилось. Там, внутри меня, слева - я это видел отчетливо, словно смотрел на себя стеклянного со стороны - прямо на месте сердца запылало что-то похожее на цветок с четырьмя разноцветными лепестками и влажной переливчатой сердцевиной. Такое живое и яркое, словно подсвеченное изнутри каким-то радостным люминофором. И главное, я мог гладить его. Непонятно как, но был в состоянии ощущать упругий шелк этих лепестков, прохладный, чуть влажный бархат сердцевины. Ничего другого в жизни мне не было нужно. Только б вот так сидеть и гладить, разминать эти волшебные лепестки… - Живой? - Оля поливала свой зимний сад, выставленный на подоконнике. Три солнечных ромба пересекали потолок прямо по центру, через люстру. Стало быть, одиннадцатый час дня. Хорошо же я спал. Небывалый случай - так выспаться во вторую за поражением, ночь! Или это ночной цветок?.. Самочувствие действительно было куда лучше, чем сулил опыт былых поражений. Сердце по-прежнему саднило, но заметно слабей. Но самое удивительное - это теперь было не сердце, а тот самый цветок. То есть, словно бы он. Стоило закрыть глаза, и я снова видел его там внутри, на месте своего сердца. И ощущение это не было теперь обыкновенной болью. Просто цветок засыхал. Теперь он был худосочный, с бледными лепестками и серой, словно асфальтовой, сердцевиной. И я уже совсем не ощущал его. Он был обыкновенной образом, ничем не отличимым от всех остальных, разве что возникал с завидным постоянством. Не знаю, что этот образ означал, но задачу свою каким-то животным чувством я понял сразу. Мне было необходимо вернуть цветку - про себя я сразу же стал называть его «аленьким», яркость и живую силу. Еще мне казалось - пускай полный бред! - что состояние аленького может быть каким-то образом связано с нашей сборной. Как, почему, до какой степени - эти вопросы меня не занимали. Чего без толку фантазировать? Зато абсолютно ясна была задача. Я видел во сне, каким способен быть цветок. И должен был вернуть его к этому состоянию. Каким образом? Вот это и требовалось определить. Надо было экспериментировать. И я начал с очевидных вещей. Перевес? Да, конечно. Почти центнер на неполный метр восемьдесят - явный перебор. И я сел на диету. Кто знает, может пуд, а то и полтора лишнего веса имеет значение? К осени сбросил килограмм семь. Стал чувствовать себя лучше. Но цветок оставался таким же квелым. Я прибавил к диете зарядку. Но главное, продолжал разминать аленький. Впрочем, уже через пару недель стало ясно, что простой массаж грудины почти бесполезен. Цветок не замечал терпеливо елозивших по коже пальцев. Зато, кажется, чувствовал мысленное воздействие. Месяц экспериментов и я разобрался, как фантазия и воля - два виртуальных мануалиста, могут работать с аленьким. Способов оказалось множество. Особенно когда лепестки один за другим снова стали ощущаться мной как реальные предметы. И можно было разминать их или ощупывать перебирать своими виртуальными пальцами. Или усилием воли раскрашивать, возвращая им ту однажды увиденную первоначальную яркость. Такие упражнения для цветка я сделал ежедневными, затрачивая на каждую зарядку, вначале минут по десять-пятнадцать, а потом и все полчаса. К концу каждого занятия цветок немного оживал, тусклые лепестки набирали цвета, сердцевина обретала упругость. Хотя, конечно, тем ослепительным драгоценным существом, каким он был в первое сновидение, цветок никогда не становился. Мои успехи по отдельным лепесткам заметно разнились. Первым отреагировал и начал возвращать свою живую краску желтый. Произошло это в том же шестнадцатом, в первой половине сентября. Через месяц-два к нему прибавился синий. Спустя полгода, весной семнадцатого заметно прибавил красный. Последним сдался белый. Случилось это примерно через год, осенью семнадцатого. Самой неподатливой оказалась сердцевина аленького. Ощущать ее я начал достаточно скоро. Но вот дальше дело пошло с трудом. Перед началом каждой тренировки серая, заскорузлая - она напоминала кусок старого цемента. Но разминая, ее можно было за считанные минуты превратить в цветную пластичную плошку. Но чуть не рассчитаешь, и этот отзывчивый кругляш превращался в текучее пламя, которое уже почти не поддавалось направляющему воздействию. Точнее эффект его оказывался очень коротким. Но я был упорным, стараясь найти лучшие упражнения и самые точные движения. И своего добился. Около года сердцевина была почти ручной, а затем вновь перестала слушаться, словно ее подменили. Потребовалось время, чтобы восстановить потерянное. Однако после периода нашей новой дружбы снова последовал срыв. Так повторялось не раз, но я был предельно терпелив. Дело в том, что от состояния сердцевины во многом зависело состояние всего аленького. Если вернуть к жизни сердцевину не удавалось, лепестки втыкались в цветок как палочки в песочницу - внешнее, мертвое соединение. Если же центр оживал, лепестки врастали в него, сплетаясь в его глубине единым целым. И по тому, каким сочным цветом они наливались, как шелково лучились, было понятно - это единство для них живительно, желанно и есть высшее состояние аленького… В общем, самое идиотское занятие на свете - разминать виртуальными пальцами лепестки воображаемого цветка. Но что я еще мог сделать для себя? И ведь странное дело. С апреля семнадцатого, наша сборная почти перестала проигрывать товарищеские матчи. Конечно, было немало ничьих, а победы не очень впечатляли. И, все же она заиграла определенно лучше. Да и на кубке конфедерации выступила не самым худшим образом. А потом был наш мондиаль, который я боялся не пережить. Но сборная вышла из группы. И в одной восьмой, пусть с таким невероятным трудом, но мы прошли бельгийцев. Если точно - просочились. И был тот подаренный нам пенальти. Но ведь два других гола мы забили сами. А болельщики со стажем помнят поражение советской сборной в 1986-м, когда именно судья вывел Бельгию в одну четвертую того чемпионата мира. Так что эту нашу победу можно было считать ответкой, опоздавшей на тридцать лет. В четвертьфинале нас срезали мексиканцы. Но и за эту игру не было стыдно. Команды по очереди выходили вперед. «Три - три» в основное. А потом такие же качели в дополнительное. Мексиканцем просто повезло. Они забили и здесь время кончилось. Продлись матч еще минут пять и, я уверен, дело дошло бы до пенальти. Помните перекладину на последней минуте? Так что, проиграв: четыре - пять, сборная была на высоте. Моя смерть явно откладывалась. И в целом самочувствие стало - тьфу, тьфу. Было это хоть как-то связано с моими цветочными занятиями, не знаю. Здравый смысл подсказывал, что речь шла о простом совпадении. Только как проверишь? Способ один - эксперименты. Например, сохранить диету и зарядку, но бросить разминать свой цветок. И посмотреть, что будет. Или поступить наоборот. Но экспериментировать я не стал. И начал заниматься своим аленьким с еще большим упорством. Уже совсем не задумываясь над тем, чем эти занятия являлись. При этом дополнил их одной новацией. Еще на домашнем чемпионате, сильно нервничая перед матчами сборной, для собственного отвлечения, за час до начала игры я стал устраивать цветку предматчевую разминку. И все три игры в группе вышли на славу. С тех пор я поступал так уже перед всеми матчами России, начиная проминать лепестки, за полчаса до свистка арбитра, чтобы к началу игры они были на своем максимуме, а если повезет, ожила бы и капризная сердцевина… На Европе-2020, как вы знаете, мы дошли до полуфинала, где по пенальти уступили итальянцам. На том чемпионате в сборной и появились еще совсем молодые… Ну да что повторять всем известное. В общем, у нас появилась Команда. Как еще можно назвать футболистов, взявших бронзу в битве лучших сборных континента? Не могу сказать, что к этому времени проблема аленького была решена полностью. Он по-прежнему не был равен тому совершенному своему образу, в котором появился перед мной в ту июньскую ночь. И если лепестки более-менее поддавались моему воздействию, то сердцевина оставалась прихотливо-непредсказуемой. Хотя в последние годы я все же наловчился справляться и с ней, добиваюсь желаемого почти перед каждым матчем. А вот в начале двадцатых делать этого еще не умел. Хотя учился быстро, и мое мастерство росло параллельно успехам сборной. Успехи, вы сами знаете, у нас были изрядные. Бронза на мондиале-22 в Кувейте и серебро на Европе в 2024-м. Три раза подряд на пьедестале крупнейших турниров - вполне достаточно для гордости любой футбольной державы. Впрочем, народ к хорошему привыкает быстро. В последний год-два, я все чаще слышу, что мы совсем не баловни судьбы, а ее вечные неудачники. Потому как по игре не слабей чемпионов, а взять золото не удается. Что на это сказать? Обнаглели вконец, забыли, где мы копошились еще семь-восемь лет назад … Но ведь правда и то, что мечта о мировом золоте у России в этот раз оправданней, чем когда-либо раньше. Сами знаете, какая у нас команда. Я, со свой стороны, тоже сделал все, что мог. К июлю 2026-го аленький в лучшей форме. Надежность, кажется, приобрела даже сердцевина, с которой в прошлом году снова были большие проблемы. Так что, если цветок и его состояние имеют хоть малое отношение к нашей сборной, сейчас у нас есть все основания надеяться на… Нет, не буду глазить. Вообще-то я совсем не думаю, что страна впервые в своей истории получила такую сильную сборную, оттого, что один пожилой шиз несколько лет подряд пестовал в своей груди (или в мозгу, хрен разберешь где) воображаемый цветок. Просто я, как и все, мечтаю о нашей победе. По большому счету мне дела нет до ее источника, главное - нужна она сама. Как в песне - одна на всех... Мондиаль-26 для России начался отменно. Экспериментальная начинка - группы из трех, а не из четырех команд, помехой нам не стала. Шведов прошили насквозь: «три - ноль» уже в первом тайме. С этим же счетом и доиграли, сбросив обороты и заменив сильнейших. С техничным вязким Алжиром пришлось пободаться. Забили, потом пропустили. Но, в конце концов, класс свое взял. К финальному свистку вышли на: «три - один». Так что без вопросов - отобрались с первой позиции. Без больших проблем в 1/16-ой обогнули уругвайцев. В первом тайме дважды забили, во втором включили эконом-режим и разошлись с миром - «один - один». В итоге те же самые: три - один. Лепестки аленького были прекрасны, но вот сердцевина оставалась переменчивой. Надежды что я ее полностью приручил, в который раз не оправдались. Живая, светлая, легкая, она в считанные минуты могла зачерстветь до состоянья недельной корки бородинского. Поделать с этим я ничего не мог. Да и поздно уже было что-то делать. Оставалось надеяться на лучшее. Хотя пройти заключительные матчи турнира на одних лепестках было бы запредельно большой удачей, верить в которую не приходилось. Однако в одной восьмой мы разделались с нигерийцами. Атлетичные двухметровые парни, с отменной техникой и мощным ударом. Но с посредственной организацией, как это почти всегда у африканских команд. Поэтому или нет, но больших проблем у нас не возникло. В каждом из таймов забили по голу. И плавно перешли в одну четвертую, где нас уже поджидала Аргентина. «Страшный матч» - заранее ныло сердце, но превращаясь в аленький, пылало и переливалось тяжелой радугой в предвкушении встречи. Страшного в этой игре не оказалось, а если определить ее одним словом, то куда больше подходит - фееричная. Особенно если принять в расчет число и красоту созданных обеими командами моментов. Атака шла на атаку. Но в этом щедром обмене опасностями, мы все-таки были куда ловчей, хотя аргентинцы и открыли счет уже на пятой минуте. К двадцатой, однако, повели мы и контролировали матч до финального свистка. «Четыре - два» - счет по игре. В полуфинал прошел более достойный. Этот матч: «Россия - Италия», я знал, будет совсем другим. И не ошибся. Итальянцы привычно играли на ноль, по принципу - не пропустим, а забьём, сколько получится. Если же не получится, дойдем до пенальти… В этот раз план не сработал. Они не забили, а пропустить пришлось два раза. Вот так мы оказались в финале, куда с другой стороны турнирной сетки, уверенно, как атомный ледокол пришла Германия. Никаких сюрпризов. Что немцы - главные фавориты предстоящего мондиаля в последние два года говорили все. Даже по немецким стандартам, сборная у них была первоклассная, не знавшая поражений уже больше трех лет. И это единственное, пожалуй, что настораживало перед чемпионатом знатоков футбольной диалектики - мол, подобное совершенство едва ли сумеет сохранить себя. Где-нибудь, в самом неожиданном месте, да споткнется. Немцы не споткнулись. Ни разу не дали усомниться в своем превосходстве. Ровная мощная игра, только набиравшая обороты по ходу турнира. На этой растущей тяге сборная Германии с первого места вышла из группы. В двух матчах (шестнадцатая и восьмая) последовательно разнесла датчан и французов, со вторыми сбросив обороты только при счете: «пять - ноль». В четвертьфинале, аккуратно на ноль, выбрила англичан. В полуфинале Бразилия помотала нервы немцем только в первом тайме. Во втором, южноамериканцев уже не было видно. И всё для них кончилось предсказуемо: «ноль - три». Немцы пришли к финалу, пропустив по пути два мяча и забив девятнадцать. Мы забили почти столько же - семнадцать, но шансы сборной Германии букмекеры оценивали в 2,4 раза выше. Впрочем, это меня беспокоило меньше всего. Умение футбольных авгуров попадать пальцем в небо всем известно. Другое дело, что едва не половина современной символической сборной мира, какие бы эксперты ее не составляли, имела немецкое гражданство. А это аргумент посерьезней… 2. Желтый лепесток (Федор Картушев, Челябинск) С желтым мы поладили быстро. Всего через два месяца, как я начал возиться с аленьким - в сентябре шестнадцатого. Я вообще не думал, что такое возможно. Вроде бы всё абсолютно «понарошку», чистая психология. Закрываешь глаза, что-то себе представляешь, как бы касаешься его, гладишь. Сплошная условность и я, конечно, думал, что так всегда будет. Как же иначе? Всё выдуманное… А в тот раз этот желтый лепесток натурально почувствовал. Словно живое касание было. Физическая упругость твоей фантазии, когда она впервые - это что-то невероятное. Непонятно чем, непонятно, чего и как, но ты касаешься, ощущаешь. Так и случилось - все лепестки еще мыслеобразы, а желтый уже из плоти… Сергей Савельев Валя спросила: «Валерий, ты в своём уме?». Живем мы между собой не очень, зато уже третий десяток. Так что всё друг о друге знаем. Официальное Валерий - признак запредельной ярости. «Миллиардер, да?! Меценат?.. Нищебродами нас оставить?» - Полный бред… - заочно согласился с ней Денис. - Кто ты такой, чтобы решать такие проблемы? Редчайший случай, чтобы старый университетский друг и жена вот так сошлись во мнении. - Просто вдумайся, что это за система, - Денис сладко щурил глаза. - Главная игра страны. Сколько народа ее обслуживает, сколько около нее крутится? И какие там бабки… Не только, чтобы их отмывать. Они ведь, эти десятки тысяч мужиков, помимо своего кармана и результата хотят. Причем, искренне. Потому что, какие никакие, но патриоты. А главное - результат это еще большие бабки… Денис говорил всё, что я и так знал. Все в стране знали. - И ничего у них не выходит, - Денис вдруг сам себе удивился. - Ведь и правда, странно. Миллионы пацанов гоняют мяч по всей России, сотни тысяч ходят в секции. Тренеров, детских и взрослых немеренно. А результат, считай, ноль. Загадка природы… - Так и я о том… - Нет, ты о другом. Эти тысячи людей, они ведь в своем деле не последние. Можно, конечно, плеваться, что результат у них - лажа, но они профессионалы. А ты кто такой? Великий тренер? Спонсор-олигарх? Благодетель, задумавший вложить в наш футбол пару миллиардов баксов?.. Денис был прав - я никто. Мелкий частник, хозяин пары торговых ларьков. На красивую дачу, приличное авто и двухнедельную поездку в Барселону хватает легко. Но не на большее… А еще я люблю футбол. Очень люблю. И я один из тех многих миллионов, которым так мучительно смотреть, как наши, раз за разом, влетают. Особенно так беспомощно, как в июне 2016-го, на Европе. Но ведь далеко не впервой? Я же болельщик со стажем. Опыт таких обид - ого-го. Ну, проиграли. Позорно. Так что теперь?.. Утёрся и пошел дальше. Так всегда и поступал. А тут вдруг накрыло. И не сразу, месяца через два как всё закончилось. Отшумели стадионы, отстрелялись сборные. В финале португальцы устояли против французов, а в дополнительное сделали один рапирный выпад. И всё - да, здравствует новый чемпион Европы! Дальше законное футбольное затишье. Смотреть наш чемпионат после мондиаля или Европы, дело невозможное. Я и не смотрел. А пробило меня совсем по другой линии. Даже дату запомнил - десятое сентября 2016-го, суббота. У нас в городе, спасибо мэру, уже лет семь-восемь как натыкали между многоэтажек спортивные площадки. Некоторые, так прямо даже с тартаном. Одна у нас во дворе. Когда делать нечего, выхожу с баночкой-двумя пива посмотреть, как там играют. Пацанов много, если три команды, хорошо. А бывает и пять. Так, что играют на вылет. Рубка еще та, высадят - ждать придется долго. В общем, хорошо играют. Кое-кто просто классно - «чемпински», как они между собой говорят. Постоянного победителя никогда не было. Пока не появились эти трое. Два постарше, один совсем мелкий. Южные на вид, но не Средняя Азия и вроде бы не Кавказ. Непонятное что-то… Как они играли! Все трое с обводкой, даже мелкий. Распасовка чуть не вслепую. Каждый знает, где сейчас другие. Первый год их еще иногда обыгрывали. А когда их малой чуть подрос, сладить с ними стало совсем невозможно. Всё кончилось, когда к этой тройке прилип Костя, один из местных «чемпинов». С тех пор, если они на поле - игра в одни ворота. Даже когда против выходили пацаны много старше. И было так уже года два… В ту субботу я смотрел, как они несли всех под ноль, а в голове всё крутилась «великолепная пятерка и вратарь». Бывает так - навязнет какой-то мотив и сверлит, сверлит мозг. Тут была четверка, но вполне великолепная. Я вообще по природе человек не любопытный. За два года так и не удосужился об этих пацанах ничего узнать. А тут как пробило. Подозвал одного из ждавших своей очереди. И разом просветился. Все трое - родные братья. Ну, об этом я, конечно, догадывался. Другое было интересней. Во-первых, не Кавказ, как я и предполагал. Папа испанец, мама - русская. Давно в разводе. Так что мать одна с ними крутится. У них еще сестра есть, многодетность по полной. Со всеми вытекающими... Футболом братья одно время занимались серьезно. Ходили в секцию, но поссорились с тренером. И год уже гоняют мяч только во дворе. Здесь вот меня внутри и замкнуло. Все сошлось: пацаны - испанцы, ну или полуиспанцы, разницы большей не вижу. Главное, что… Нет, надо чуть отклониться. С тех пор как Союз распался, смотреть на игру нашей сборной без мучений я просто не мог. Особенно на защиту. Игроки менялись, тренера уходили-приходили, а смотреть всё равно невыносимо. Один только вопрос в голове - отчего они все такие испуганные? Видишь наших беков на поле и прямо чувствуешь - страшно им. Всё страшно. Попер на них чужой форвард - боятся; подача углового или штрафной - караул. Передачу вперед запустить - упаси и помилуй, только поперек поля… Потом вроде додумался. У каждого народа ведь свои физические особенности. Кому-то легче борьба дается, единоборства разные, другим гимнастика или плавание, кому-то бег, прыжки. Может нам, восточным славянам, реакции чуток не хватает, южной резкости? Самую малость - десятую долю секунды, сотую. Но для стыка или обводки в современном футболе, этого с головой. Особенно если матч против хорошей сборной. Оттого нашей защите и страшно. Знают, что нет внутри взрывного темпа, без которого только сбивать. И то, если успеешь. И с нападением тоже самое. Без этой взрывчатки в ногах и южной пластики одна импотенция. Здесь и разгадка наших бесконечных футбольных позоров. Потом, конечно, и контрдоводы нашлись. Но одно в меня крепко запало - несколько правильных южных ребят для сборной не скажу, что спасенье, но точно во благо. Только, где их взять? Да, Кавказ под рукой. Ребята южные, взрывчатки выше крыши, но специализация другая. Поединобориться с кем-нибудь, пожалуйста, а вот футбол - здесь другой южной породы люди нужны. Так что нам делать? Бразильцев третьего сорта натурализовать?.. А тут пацаны-полуиспанцы. Точь-в-точь, как Валера Харламов. И пробило меня. Возраст у пацанов, конечно, уже предельный. Двум старшим - тринадцать-четырнадцать, младшему, наверное, с одиннадцать. Но если им прямо сейчас дать возможность заниматься в хорошей - нет, в лучшей! - секции, может и выйдет нечто дельное. Времени в обрез, сейчас или никогда. Просто надо их везти на смотрины в детскую школу одного из центральных клубов. Выходит в Москву? Упаси и помилуй. А куда?.. В Испанию, конечно. Они же испанцы. «Реал», «Барселона», «Атлетико», «Севилья»... Где подойдут, там и оставлять на полном пансионе. Такая вот дикая идея. Сколько на это уйдет денег я не знал. По первым любительским прикидкам выходило тысяч пятьдесят - семьдесят, если в евро. Такая сумма у меня была. Даже побольше, подсобирал в последние годы подъемные для одного проекта... Так вот всё завертелось. Конечно, это были действия сумасшедшего. Но ведь я таким и был. Хотя иногда мне приходило в голову и другое. Почему мой план представляется безумством? Только потому, что речь идет о чужих детях. Будь это родные сыновья, отношение окружающих к моим усилиям и затратам было бы совсем иным - ну да, вкладывается мужик в детей. А если я просто вкладываюсь в российский футбол? Если это мой личный проект по его подъему?.. Да-да, я сумасшедший. Мы ведь об этом уже договорились. Но все дело было в этих мальчишках-испанцах. А еще в этой песне о великолепной пятерке. В начале девяностых, когда наша хоккейная сборная крепко легла на дно, меня вдруг осенило, насколько точными являлись эти песенные слова. Ведь великой командой советская хоккейная сборная была исключительно за счет своего первого звена. Причем все тридцать советских лет, в которые гремела по миру наша хоккейная слава. В каждом из трех десятилетий было свое первое звено. Но в моей памяти остались два последних - тройки Михайлова и Ларионова. Центральной задачей всей советской хоккейной системы было найти в стране три юных хоккейных таланта, соединить их в командном вольере ЦСКА, довести персональное мастерство и взаимопонимание до полного совершенства, против которого не устоит ни один энхаэловский гений-одиночка или даже целая их россыпь. Эта тройка в сопровождении двух лучших защитников страны должна была проводить времени на льду больше всех остальных пятерок, задача которых сводилась к равной борьбе и удержанию победного счета, добываемого первым звеном. Конечно, я несколько утрирую. Но смысл то был именно такой. Основным добытчиком побед была первая пятерка. Заметьте в песне так прямо и поется - «золото и кубки добывала великолепная пятерка и вратарь» (не вся команда, но именно одно её звено!) Помню, мы еще студентами рассуждали о том, что вторая сборная Канады по классу почти не отличается от первой. Да и третья, четвертая немногим ей уступят. А у нас достаточно убрать первое звено, чтобы поставить игру всей команды под большой знак вопроса. Что уж там рассуждать о втором или третьем составе сборной… В общем, наличие суперзвена и было главной причиной победоносности советской сборной, фактором против которого остальные хоккейные державы мира, включая канадцев, так и не нашли защиты до самого конца СССР. И не нашли бы, по крайней мере в ХХ веке. Потому что на смену стареющим мэтрам 80-х, уже шло новое звено в составе Могильного, Буре и Федорова. Но когда они уже тянули руки, чтобы перехватить у ветеранов победоносный штандарт советского хоккея, СССР рассыпался грудой кубиков. И всех троих вынесло волной этого распада за океан. Каждый упал в свою командную лузу, но и оказавшись в совершенно чужой среде, сделал великую карьеру. Когда видишь, что поодиночке сотворили в НХЛ эти трое, понимаешь, какой ядерной силой было бы их сочетание в составе советской сборной 1990-х… И вот передо мной были три подростка, а с ними четвертый. И пронзительная идея-фикс, что эта четверка футбольных мушкетеров, отданная в правильные тренерские руки, через несколько лет может стать основой российской сборной, ее скрытым первым звеном - острием, способным добывать самые высокие победы. Может быть, я и был полный идиот, но действовать все равно следовало безошибочно. После игры я подошел к пацанам-испанцам. Поговорили. В том, что они фанаты футбола, я не сомневался. Так оно и было. Почти не было сомнений и в том, что ехать в Испанию они захотят. Захотели. На этом всё легкое в проекте закончилось. Остальное было через жилу. На следующий день я пошел домой к Васкесам - это была их фамилия; говорил с хмурой, подозрительной мамой. И кто бы на ее месте не было подозрительным? Но, в конце концов, она сказала, что подумает. И это уже было успехом. Наверно, сыграли свою роль пацаны, висевшие на ней, умоляя не отказываться. Через день позвонил ее брат, родной дядя мальчишек. Снова все встретились, поговорили еще раз. Брата больше всего занимало, какая во всем этом моя выгода. Ее у меня не было. Не ради себя старался. Но, поставив себя на его место, я понял, что это и есть в моем предложении самое слабое место, самое подозрительное. Вот тогда на ходу в голову и пришло объяснение - работаю за прописанный в договоре процент от будущих взрослых футбольных контрактов пацанов. Так ведь таких может не быть, сказал брат. Может и не быть, согласился я. Но если будут, я отобью потраченные суммы. Не раз, а может быть и не один десяток раз. Тут же расписал ему всё на листке, навскидку положив себе три процента от будущих мифических контрактов, сам поразившись, насколько выгодной получается задумка. Если, конечно, все случится правильным образом и пацаны станут серьезными игроками. Сработало. Более того, не то, что брат, я сам вдруг поверил, что это бизнес-проект. В первый момент даже немного стыдно стало. Вроде бы за страну стараюсь, а выходит - только на свой карман работаю. Но чувство это быстро кончилось. Как пошли проблемы, одна за другой, какой там на хрен бизнес-проект! Просто выброшенные бабки… Но даже сорить деньгами следовало по уму. Я так и старался. Был заключен договор с матерью. Дотошный донельзя. Чтобы предусмотреть все, что только можно. Затем было получено из Испании официальное согласие отца и много чего еще сделано, включая обязательства пацанов, в будущем играть всегда в одной команде. Здесь пришлось особенно тщательно колдовать с формулировками. Конечно, мальчишки и сами хотели этого. И не сомневались, что всегда будут одноклубниками. Но надо ли объяснять, как такое желание сложно реализовать на практике, и какими соблазнами полна жизнь профессиональных игроков, особенно если это ребята международного класса? Всё остальное также было зафиксировано в полудюжине детальных документов, среди которых было и обязательство сохранять российское гражданство и много чего еще. К тому же почти всю эту юридически обязывающую хренотень пришлось заполнять в двух экземплярах. Кроме трех Васкесов был еще Костя Птицын, не имевший папы-испанца. В момент первой мысли об Испании я думал только о братьях. Но они так просили о своем четвертом. И я уступил. На поле они были единым целым. Пусть так и остается. В конце концов, мушкетеров было именно четверо… Я закрываю глаза и вижу, как будто всё случилось вчера. Через пару дней самолет на Москву, оттуда рейс до Мадрида. А сейчас мы с Денисом в пиццерии, что на первом этаже нашего дома. И по глазам Дениса я понимаю, ему меня жаль. - Готовься к разводу, - говорит он. - Валентина не стерпит. - Уже не стерпела. - Так вы что… - Три недели как, - киваю я. - К этому ведь давно шло. Васкесы здесь не причем… Не так, конечно. Пацаны, причем. Они последняя капля, верней добрый стакан капель. - Всегда знал, что ты парень незаурядный, - улыбка у Дениса скупая-скупая. - Но что до такой степени. Что захочешь заменить собой всю футбольную федерацию и станешь в одиночку спасать российский футбол. Ты ведь после этого даже не псих… Он замолкает, держу паузу и я. Денис продолжает: - Наверное, ближе всего ты к Дон-Кихоту. К одной из его специфических вариаций… «Так это даже почетно» - думаю я. - Такие всегда находятся, - размышляет вслух Денис. - Раз есть система - огромная, и такая неэффективная, всегда найдется чувачок с идеей в голове, как всё устроить по уму. Раз нельзя исправить эту долбанную систему, так решить проблему мимо нее... - Не парься Дениска, - подмигиваю я ему. - Это мой выбор. Побуду с пяток лет городским сумасшедшим, а там посмотрим, кто есть кто. На словах в это время я был куда уверенней, чем внутри… Ну а всё остальное я рассказывал уже столько раз, что вы точно знаете. Так что пунктиром. Пацанов взяли в первой же детской школе, где их посмотрели. Это была школа мадридского «Атлетико». Вначале мы, конечно, заехали на базу «Реала». Но в этот день нужных людей на месте не оказалось. Предложили заехать еще раз. «Завтра?» «Лучше, дня через два-три…» Чтобы не терять времени, мы отправились на базу второго мадридского клуба. На словах всё, конечно, легко. Даже когда о проблемах рассказываешь. А тогда все было иначе. И вспоминать страшно, ведь сплошная импровизация. Приехать с четырьмя пацанами в чужую страну. Без предварительного согласования с клубами, без языка. Денег в обрез… Спасибо, Альваро - отцу Васкесов. У него была вторая семья и двое новых спиногрызов. Жили они на юго-востоке, где-то под Мурсией - четыреста км от столицы. Но он приехал. И пока всё не устроилось, был с нами. На этом первом этапе без его помощи, наверное, ничего бы не вышло. Хороший мужик. Но в мой мифический бизнес-план не поверил. Тем более в то, что я лишь посторонний. И мне ничего от пацанов не надо, кроме того, чтобы они хорошо играли в футбол, всё лучше и лучше. Альваро не мог взять в толк, зачем скрывать, что я новый мужчина Галины, матери мальчишек. Все же ясно, чего шифроваться? И он совсем не против, чтобы у его бывшей личная жизнь наладилась. В подобных мыслях он не первый и не последний был. Кому не расскажешь, все сразу на ум брали, что мы с Галиной - пара. Разубедить невозможно. Просто злишь людей своей скрытностью. А вообще-то для телемыла сюжет превосходный. Это я для себя давно понял. Мужик в разводе, женщина тоже. Их встреча. Ее дети становятся ему, как родные. Он замечает их талант. И чтобы дать им шанс, продает свой маленький бизнес, а все деньги вкладывает в них. Ну а детки, как положено, пройдя через всякие мытарства, спустя несколько лет становятся гордостью всей страны. А у приемного отца и матери для полного хеппиэнда родится еще кто-нибудь общий… В жизни всё было по-другому. Сходство только в том, что проблем - выше крыши. И не только в деньгах дело. Их, конечно, всегда мало. Но сколько другого геморроя вылезло по ходу проекта и не передать. Самого разного… В общем, спасибо неведению. Если б знал, сколько напрягов, верно бы, не начинал. Да и пацанам было тяжко. Я же видел. Они привыкли быть лучшими на поле. А тут десятки ровесников, и все не хуже с мячом работают. Немало и тех, кто явно круче... Но их было четверо, и они были вместе. Упорные, подвинутые на футболе. Способные, понятное дело. Вот и вся разгадка, почему им потребовалось всего два года, чтобы оказаться среди лучших в своей возрастной группе. Все четверо. А еще у них был серьезный бонус - чувство локтя; способность, возводившая мастерство каждого в общий квадрат. Вот тебе и новое качество игры... Вместе они были силой, остановить которую становилось все сложней. И уже не только ровесникам. В двадцатом году двое старших - Павел и Сергей, закрепились в основном составе «Атлетико». Еще через пару лет там же оказались Иван - их малой и Костя. К этому времени, все четверо стали уже игроками нашей взрослой сборной. О том, что было дальше можно и не рассказывать, вы и так знаете… Редко, очень редко сбываются в жизни планы. Особенно многоходовки типа: сначала сделаем так, потом повернем сюда, здесь добавим вот это, и тогда сможем сбацать вот такую штуку. В моем плане всё именно так и вышло. Один к одному, как мечталось в ту осеннюю субботу на скамейке, когда я узнал, что пацаны - полуиспанцы и вдруг подумал: вот поедут они в Испанию, пройдут через детскую школу хорошего клуба и доберутся до его основного состава. Играть в нем будут все вместе. Команда их усилиями зацепится на первых позициях в национальном чемпионате, ну и конечно укрепит свои позиции среди лучших клубов Европы, стало быть, и мира. А ее лидеры как российские граждане, станут костяком нашей сборной… Все сбылось. А если приплюсовать к этой четверке Дениса Ухова, выходит без малого половина сборной. С классными киперами в России дефицита никогда не было. Но даже с этой присказкой Дениска очень хорош. По мне, так он в мировой вратарской пятерке, в десятке - железно. И что еще важно - в каждой линии у нас теперь есть суперигроки. Васкесы тем же самым порядком, что играли во дворе, перебралась и во взрослый футбол. Иван - центр защиты, Сергей и Костя Птицын - хавбеки, причем оба с атакующим уклоном. Особенно второй. Птица - вообще считай полуфорвард. Ну и Павел - чистый голеадор. Когда они втроем в атаке, мало никому не покажется - немцы, бразильцы, французы, уже без разницы - всем караул… Плюс кубанцы. Вот откуда что берется? По-моему, не только гавно к гавну липнет, но и хорошее друг друга находит. Появились в сборной Васкесы, а через год, глядишь, краснодарская связка нарисовалась - Геворкян с Самойловым. Конечно, кто за нашим футболом следит, уже в молодежке Ашота с Димкой замечали. Но ведь сколько их таких уже было - пока семнадцать-восемнадцать звездят, а пройдет два-три года и слились. Эти же двое вверх, как по лесенке, шаг за шагом, на каждой ступенечке постояли. Вот тебе еще два классных хавбека. Вся линия в сборе. А Тарасов? В «Челси» ведь кого попало не берут. Порядочный защитник. Как он встал рядом с Иваном по центру, пробить в лобовую стало нас совсем сложно. Только с краев заходить. Здесь еще врагам что-то светит. Это, к сожалению, правда… В общем, на круг выходит человек восемь достойных. Смотреть теперь, как команда играет совсем не страшно. Хотя для защиты двух классных беков все-таки маловато. Я несколько раз даже в шутку Васкесам сетовал - жаль, нет у вас еще одного брата, а лучше двух. Встали бы в защиту - и всё! - сборная без слабых мест. А потом узнал, что четвертый брат у них действительно был. Самый младший. Насмерть сбило мотоциклом в три года. А еще они сказали: «Нас и так четверо…». И это так - Костик, для них, четвертый брат. Что добавить? Выходит, бывает и так. Городской сумасшедший оказался очень расчетливым парнем, а бескорыстная любовь к Родине обернулась сверхприбыльным бизнес-проектом. А ведь мои комиссионные за все радения были оценены, повторюсь, только в три процента от суммы возможных будущих контрактов этих пацанов. Тогда это было предельно смешным. Реальные бабки в обмен на воздух, миражи будущего. К тому же траты, как и положено, оказались больше, чем думал. Когда все начиналась, рассчитывал, уложиться, если в евро, тысяч в шестьдесят-семьдесят, потом в девяносто-сто, в итоге ушли на круг все сто тридцать. Короче, дурень-дурнем, а поди ж ты. Сколько стоят сейчас мои пацаны, сами знаете. Это ведь не секрет, просто пробей в поисковике их трансферты. В сумме на всех будет за четыреста лямов. Вот и считайте мои прибытки. Только ведь не в деньгах дело… Завтра мировой финал. В нем Германия и Россия. Вы еще семь лет назад могли себе такое представить?! А в июле 26-го и представлять не надо. Просто завтра будем всей страной держать кулаки за наших. Разве это не стоило тех денег, что я потратил? Даже если бы из них не вернулось ко мне ни одной монеты?.. 3. Синий лепесток (Антон Лапин, Краснодар) Синий - особый. Каждый лепесток, конечно, особый. Но у синего поверхность не чисто гладкая, шелковая, как у остальных, а чуть шершавая, как бы замшевая. Помню, как это меня удивило, когда первый раз его почувствовал. Это в октябре шестнадцатого случилось. С тех пор больших проблем с ним не было, хотя разминки он требует усидчивой. Это тебе не желтый, что чуть тронешь, он уже весь упругий, живой. Сергей Савельев Что взгляд его почти равен касанию Антон знал всегда. По крайней мере лет с пяти, когда в первый раз заметил - стоит ему внимательно посмотреть на человека, как тот начинает озираться, выискивая причину своего внезапного беспокойства. Запомнилось как в автобусе - ему было лет семь, безобразно ругались две огромных тетки. Автобус ехал и ехал, а тетки в два голоса наполняли его визгливой ненавистью. Когда ее концентрация стала для маленького Антона нестерпимой, собрав все силы, он послал в затылок той, чья спина высились прямо перед ним, короткий отчаянный импульс. Переведенный в речь, он ограничился бы одним возведенным в степень - «заткнись!!..» И гороподобная мутоновая шуба, с надменно нахлобученной поверх широкой лисьей шапкой, дернулась и словно обмякла. Но осекшись на миг, тетка тут же, хотя и не так яро продолжала перепалку с товаркой. И мальчик снова уперся взглядом в лисью шапку, пока сдвинув ее набок, тетка не закрыла ладонью крашенный затылок, будто защищая его от палящего сзади солнца. Но война на два фронта быстро истощила ее. И скоро в автобусе звучал уже только один базарный голос. Да и он, в отсутствии сопротивления, постепенно сходил на нет. Впрочем, из дошкольного детства это был самый яркий эпизод. И подвигов сопоставимых с ним память Андрея из этого времени не сохранила. Потом была школа, еще советская, скучная. Но уже спустя пару лет СССР распался и началось совсем другое время - сумбурное, веселое и злое одновременно. Он хорошо помнил, как стоял на балконе. Был конец октября. И с восьмого этажа улица казалась желтой ковровой дорожкой. Два месяца назад он пошел в пятый класс и теперь после занятий с грустью вспоминал промелькнувшее лето. Людей почти не было видно. А потом внизу вдруг началась суета. Из офиса напротив, вышел маленький и лысый. Впрочем, с такой высоты маленькими были все. Но этот человечек был необычным. Вокруг него разом сомкнулось колечко охраны и покатилось к одному из стоявших в стороне черных джипов, похожих на пузатых глянцевых жуков. Антон с интересом вгляделся в лицо человечка, стараясь получше рассмотреть его. И миг спустя тот коротко пискнул (несмотря на расстояние, Антон хорошо расслышал этот мышиный звук), закрыл руками лысину и рухнул на асфальт. Следом, закрывая шефа от опасности, упали на него ближние охранники, создав подобие шалаша. А остальные, с выхваченными пистолетами, заметались вокруг как муравьи. Антон с перепугу спрятался в комнате, слушая как постепенно затихает вызванный им переполох, стремительно хлопают дверцы машин и рыкнув, они срываются с места. В том 94-м таких случаев было несколько. Один раз, сидевшие на летней веранде ресторана малиновые пиджаки даже начали пальбу, после того как проходя мимо, Антон бросил взгляд, даже не на них, а на огромную пятилитровую бутыль Хенесси, водруженную в центре стола. В другой раз, оставленный мамой у магазина, он от скуки несколько минут глазел на часового у ворот расположенной через дорогу воинской части. И совсем скоро часовой переместился внутрь, а за воротами пошло напряженное движенье, словно военные готовились к налету неведомых боевиков. Через несколько лет подобные казусы прекратились. Может глаза Антона утратили часть своей нервозной силы или прибавилось порядка в стране, и народ стал менее пугливым. Впрочем, пусть не так явно, но взгляд Антона, по-прежнему ощущали все и всегда. Особую чувствительность проявляли женщины. Возраст большого значения не имел, хотя особой трепетностью отличались девицы. Стоило ему взглянуть на одну из них, даже самым случайным, пресным взглядом, без примеси мужского интереса, как бедная начинала судорожно одергивать юбку, поправлять волосы, ощупывать - всё ли в порядке?! - тугие джинсовые ягодицы. Зная эту особенность своего взгляда, Антон старался как можно реже смотреть на встречных молодых женщин. Впрочем, к жизни его эта особенность практического отношения не имела. Годы текли своим чередом и заранее начертанным маршрутом. Закончилась школа, а потом вуз - тот самый, куда его исподволь направляли родители, квалифицированные строители. Началась и в несколько лет уложилась карьера прораба, а после нее и несколько других работ. Параллельно прошла свой полный цикл семья, возникшая на последнем курсе института. Брак с Настей уложился в семь лет. К тридцати, у Антона для жизни было, кажется всё, только не было ее самой. Если иметь в виду семью, друзей, любимую работу. Зато была нелюбимая. И собственная приличная двухкомнатная в центре Краснодара. А в отсутствии сильных увлечений, таковым можно было считать футбол. Хотя на матчи он заходил редко. Только когда не хватало какого-то драйва, искры зажигания, включавшей внутренний двигатель. Тогда он и шел на стадион, как в коллектор коллективного электричества, живого заряда созданного плотным соседством многих тысяч людей. Заряд этот в городе стал вполне ощутим с тех пор как пошел в гору местный футбол и в российской премьер-лиге оказались разом две краснодарских команды… За год у Антона набиралось пять-шесть посещений стадиона. Немного, но для его внутреннего тонуса вполне хватало. А в шестнадцатом он вообще выбрался только дважды. Как-то не тянуло на стадион после пораженья на Евро. Но в начале октября на товарищеский матч с Коста-Рикой в Краснодар приехала сборная. Когда еще будет такое? И девятого числа Антон был на стадионе… Россия уступила в добавленное время. Три - четыре. Что сказать? Какой коллективный заряд после того, как твоя сборная на своем поле уступает тридесятой команде мира?! Угрюмый поток болельщиков утекавших со стадиона больше напоминал молчаливую колонну военнопленных. Молчал и Антон, однажды смерив хмурым взглядом группу явных москвичей, в голос комментировавших очередной российский облом. И едва ли не в тот же миг один из этой группы оказался с ним рядом: - Тренируешь? - Что тренируешь? - не понял Антон. - Да ладно, чего шифроваться-то? Только чиркнул глазами и всё понятно. - Что понятно? - Взгляд тренированный. Из слонов, да?.. - Какие слоны?! - начал закипать Антон, не забывая, впрочем, про многочисленность фанатской артели, поджидавшей своего посланца чуть в стороне… Что значит ерш. Голова Антона наутро была, словно планета после полновесной ядерной войны, эпицентр которой пришелся на затылок - умеренные широты северного полушария. Прошлый вечер остался в памяти рядом скупых эпизодов. Помимо алкоголя неизменным ингредиентом в которых были речи о футболе. Точней они, касались всего на свете, но так, что любая тема неумолимо скатывалась к игре. Москвичей было несколько, но во всех эпизодах запомнились двое. Михаил - высокий, подкаченный, с большим синим тату футбольного мяча на жилистом горле. Он солировал и был в группе явным лидером, возражать которому никто особенно и не пытался. Только сумрачный длинноволосый Кирилл, с которым Михаил без конца препирался. Запомнилось, как обводя всех высокой пивной кружкой, Михаил риторически спрашивал: - Сколько сегодня у наших было передач в одно касание? Не считали?.. А я считал. Одна из пяти. Понимаешь, - он обращался уже персонально к Антону, - когда во дворе мяч пинают, чаще пасуют схода. А сборники мяча боятся. Даже не боятся, они ему просто не верят! Можешь себе представить, что игрок сборной 150-миллионой страны не верит, что мяч его послушается! И потому страхуется. Этот парень может сутками на землю мяч не отпускать, а вышел на поле за сборную и всё, с концами… Отчего так?.. В другом сохраненном памятью фрагменте, прямо к лицу Антона склонялось бледное лицо Кирилла, похожего на царевича Алексея, с известной картины, где его допрашивает Петр I. Только в отличие от царевича, Кирилл улыбался. Губы его насмешливо кривились - Видишь ли, эти благородные доны уверены в том, что на нашу сборную во время матчей с трибун оказывается скрытое психологическое воздействие. И расходятся они только в том, на кого именно оно направлено. Одни считают, что прессуют, прежде всего, на нашего вратаря. Другие, что такому давлению подвергается вся сборная. Поэтому она так убого и выглядит, о каком бы элементе игры не шла речь - обводка, стандарты, передачи… Когда Антон встал под прохладный душ, из памяти выплыла живая картинка, в которой Михаил с Кириллом присутствовали уже на пару. - Пересекся с тобой взглядом и аж вздрогнул, - Михаил одобрительно ткнул Антона в плечо. - Словно током стукнуло. Вот скажи ему, - кивнул на стоявшего рядом Кирилла, - можешь взглядом заставить человека нервничать? - Легко, - сказал Антон. - Отлично… - синий мяч на выгнутой шее Михаила стал овальным, словно для регби. - А представь если кто-то вроде тебя придет на стадион и займется одним из вратарей. Будет доставать его оба тайма. Сколько киперу надо? Ошибется разок, другой и всё - матч сделан. Звучало убедительно и было странным, что кто-то может этому не верить. - По-вашему это невозможно? - Антон повернулся к Кириллу, с которым никак не решался перейти на «ты». - Первым делом надо уметь играть в футбол. Умеешь - презент, соразмерный твоему мастерству. Не умеешь - полный абзац. Хоть всех гипнотизеров мира приглашай на помощь, даже не знаю какую. - Знаешь, все ты знаешь… - с веселой яростью прошелестел Михаил. - Хорошо, - согласился Кирилл, - знаю. Может ты и прав. И попытки такого давления существуют. Но даже если так, то значит, подобными проделками балуются все. В той или иной степени. А между тем, есть сборные, играющие классно всегда. И понятно, почему. Смотришь на их игру, и все понятно. - Да ладно, Кирюха, - поморщился Михаил. - Говоришь, все со всеми так поступают? Пусть так. Но здесь же как с фармакологией. У одних она ого-го, а у кого-то на нуле. Если ты и по своей игре не супер, то дополнительное отставание в той же фармакологии тебя совсем похоронит… Последнее, что осталось в памяти Андрея - пьяные объятия у дверей бара, где москвичи тяжело грузились в две подъехавшие машины такси. Михаил тискал Антона как старого друга: - Заметано, Антоха. Ты наш. Всё у нас есть - мозги, желание, даже бабки. А нужных людей мало. Будешь с нами… Что значит «наш» и о чем он успел договориться с новыми знакомцами, Антон как не силился, вспомнить не мог. Но через неделю позвонил Михаил. И правило, согласно которому новое в жизни появляется внезапно, подтвердилось вновь. По крайней мере, у Антона всегда выходило именно так. Новые друзья были сообществом небольшим, но на редкость активным. К зиме Антон был знаком, наверное, уже со всеми, с удивлением узнав, что вечные антагонисты Михаил и Кирилл - родные братья. Помимо москвичей или «белых» (Беловы была фамилией братьев) в России имелось еще несколько групп, озабоченных теми же вопросами. Самой известной из них были питерцы, руководимые Семеном Слонимским (и потому прозванных «слонами»). И когда к новому году возникла идея объединения всех групп в одну структуру, естественным образом, вопрос стал решаться в пикировке белых и слонов, оспаривавших лидерскую позицию. Вверх, как обычно в российских делах, взяла Москва. И в марте 2017-го года на квартире Беловых произошла встреча представителей всех этих групп. Она и стала отправной точкой в создании российской СиФПО (Системы футбольной психотронной обороны), название которой во внутренних разговорах очень быстро упростилось до «сивки». Первоначально система заключала не более тридцати человек, но уже к лету это число выросло вдвое и продолжало увеличиваться. Летом же был разработан и устав СиФПО, для принятия которого потребовался еще один съезд. Как и первый, он прошел у Беловых. Но в этот раз одного дня не хватило, слишком много споров вызвали некоторые формулировки устава. Дольше всего разбирались с вопросом о применимости психотронных практик в российском чемпионате. Поскольку все группы российских психотронщиков в это время представляли небольшие ответвления фанатских сообществ своих городских клубов, основное время они были заняты психологическим давлением на команды соперников, а значит, являлись естественными конкурентами, объединяясь только во время матчей сборной. По мнению питерца Слонимского, фаната «Зенита», эту практику следовало сохранить. Поскольку она и являлась основным опытным полигоном для разработки рабочих методик и проверки их эффективности. «Сколько в год матчей у сборной? - спрашивал он. - Семь-восемь или десять. И всё! Если использовать для экспериментов только их, это полный капут… Ничего не добьемся…» Обратного мнения был Михаил. «Междоусобица. Вечная и беспощадная. Как Русь перед монголами. Сколько нас? Полсотни на страну, ну может сотня. А мы еще распыляемся. Да поймите, у тех, кто сидит по клубным углам, шансов нет... У сборной мало матчей? Вот потому дружбы между нами никогда и не будет, как и обмена находками. Нашел фишку, придержи. Она тебе в своем чемпионате пригодится...» «Впишем в устав обязанность делиться информацией» - возражал Слонимский. «Впиши, что угодно. Только работать это не будет. Или будет на одну десятую… - настаивал Михаил. - Миллион раз уже проходили. Если мы девять месяцев в году рубимся друг с другом, то совместные вылазки на матчи сборной - это ноль. Они ничего не дают. Чтобы чего-то достигнуть, надо работать всем вместе и круглый год…» В конце концов, компромисс нашелся. Примиряющим арбитром стал Кирилл, единственный посторонний на этом съезде. Он с самого начала отказался входить в СиФПО, заявив, что не видит смысла в подобной организации. Однако уходить на время организационного заседания не захотел, хотя укрыться от громогласных речей делегатов двухкомнатная квартира не позволяла. И первую половину дискуссии он просидел в углу гостиной с раскрытым томиком Павича на коленях. Обстановка, между тем, чтению совсем не способствовала. И книжка была отброшена. Теперь он слушал делегатов, иронично скрестив на груди руки. А когда летний день повернул к вечеру, Кирилл, подрезав очередную тираду брата, заговорил сам. Речь была короткой, точной и злой. Слушали его молча, не обижаясь на язвящую насмешливость, а почти все сказанное, в той или иной форме попало затем в устав СиФПО. Это внеплановое выступление и стало переломным моментом съезда. Намертво забуксовавшее собрание, сдвинулось с места. И к середине следующего дня все спорные вопросы были решены. Использование психотронных методов в российском чемпионате запрещалось. А чтобы увеличить общий объем работы, игры сборной решено было дополнять всеми матчами российских команд в еврокубках. В итоге набиралось внушительное число матчей. Для того, чтобы бригады психотронщиков могли выезжать на все нужные матчи был создан общий фонд, в который стекались членские взносы и разнообразные пожертвования. Хотя на деле основной вклад в материальное обеспечение деятельности СиФПО, что было всем хорошо известно, вносил Ваня Задорожный - единственный сын бройлерного короля Ставрополья. Каким образом Иван, предельно толстый, веселый человек, оказался в составе психотронщиков, Антон выяснить не смог. Но было ясно, что наличие Задорожного, к тридцати годам так и оставшегося тинейджером, являлось центральной финансовой удачей сообщества, позволявшей его основателям реализовать всё задуманное. Ну или почти всё. Впрочем, на первых порах, несмотря на принятый устав, сумбура было больше, чем дела. И некоторое время Антон даже подумывал по-тихому уйти в сторону. Но всё изменилось, когда председателем СиФПО стал Кирилл. Это случилось на третьем съезде, в марте восемнадцатого, за три месяца до чемпионата мира. То, что человек, продолжавший открыто отрицать реальность психотронных явлений, возглавил организацию, заточенную на их практическое использование, можно было считать абсурдом, а можно, и маленьким чудом. Андрей, не присутствовал на съезде, но следил за его течением по скайпу. В середине дня утомленный эмоциональными прениями делегатов, он отлучился от монитора на час и пропустил тот момент, когда измученное собственной путаницей собрание предложило место председателя Кириллу, и он согласился. То и другое было из разряда полных невероятностей. Но они сложились вместе. Сам Кирилл, объясняя свое решение, сказал, что считает себя лишь привлеченным на время антикризисным менеджером, внешним управленцем, в задачу которого входит внутренняя оптимизация вверенной ему структуры. А насколько бессмысленным по своей сути является само направление деятельности последней для подобного менеджмента - дело десятое. - Ваша деятельность с социальной, экономической, да и любой другой точки зрения может быть чистым абсурдом. Но организована она должна быть, как швейцарские часы. Этим я и займусь… - сказал он в завершении. И занялся. Причем, с очевидным успехом. В считанные недели была разработана общая программа действий и распределены рабочие обязанности. Это позволило решить вопрос бесконечного дубляжа друг друга различными группами, которые, несмотря на формальное объединение, продолжали действовать самостоятельно. В составе СиФПО были созданы два отдела - защиты и нападения. Первый должен был ограждать сборную в ее матчах и российские команды в еврокубках от психотронного давления извне. Задачи второго были противоположны - комплексное давление на команды соперников. В пределах каждого из этих отделов создавались еще более специализированные группы. Больше месяца ушло на распределение всех российских психотронщиков по этим группам. А чтобы дело это было по-настоящему осмысленным, пришлось разработать ряд тестовых методик для определения характера способностей каждого члена оргнанизации. Созданием этих методик занимался лично Кирилл, а центром тестирования, естественно, стала квартира Беловых. Проверка способностей наличного состава выявила более десятка «глазунов» разной силы - тех, кто был способен оказывать взглядом определенное воздействие. Глазуны делились на «давил» (умевших нервировать и выводить из себя) и «нянек» (тех, у кого получалось успокоить). Конечно, данные способности, как правило, присутствовали совместно. Но почти всегда, одна из составляющих была ведущей. Причем давить получалось легче. На девять «давил» нашлось только три «няньки». Антон не был исключением. Эксперимент обнаружил у его взгляда преобладание «язвящей» (в терминологии Кирилла) силы. Выводить людей из себя, заставлять их нервничать и бояться, Антону удавалось много легче, нежели вселять в них спокойствие и уверенность. И все же в одном он был фигурой исключительной, поскольку в обеих выделенных категориях оказался сильнейшим, что неизменно подтверждалось каждой очередной проверкой, которые Кирилл решил устраивать наличному составу сивок дважды в год (в реальности они проводились реже, но ежегодными были всегда). И потому хотя Антон был включен в элитную группу отдела нападения, время от времени ему приходилось работать и в режиме защиты. Не веря в практический эффект психотроники, но исходя из логики и смысла возглавляемой им организации, Кирилл торопился запустить систему на полную силу к домашнему чемпионату мира. Впрочем, и оставаться полностью неверующим Фомой в его положении было совсем сложно. Не только потому, что он серьезно болел «за дело». Созданная им группа внешнего мониторинга, в задачи которой входил сбор информации со всех концов планеты, обнаруживала все больше случаев психотронного воздействия. Хотя почти вся подобная фактура была косвенной и, по мнению Кирилла, лишь указывала на множественность любительских и явно беспомощных потуг отдельных фанатов-кустарей пытавшихся как-то поспособствовать успеху своих команд. Однако, сомневаться в самом наличии подобной практики в современном футболе уже не приходилось… Своего Кирилл добился. К лету восемнадцатого года российская система СиФПО работала в полную силу. А дальше был домашний чемпионат мира. Результат его мог бы и разочаровать. Но только не тех, кто помнил российскую сборную предыдущих лет. С помощью сивок или без них, но российская команда смотрелась совсем неплохо. В том числе и в психологическом плане. По множеству поведенческих мелочей, это было замечено всеми, кто наблюдал матчи сборной и переживал за нее. Куда свободней и смелей стали хавбеки, не так бросалась в глаза деревянная угловатость защитников и общая их неспособность без фола обезвредить вражеского форварда, танцевавшего с мячом на кромке штрафной. У ворот сборной почти исчезли смертельные стандарты, когда замершая перед экранами страна с бессильной тоской наблюдала, как вражеские лбы в упор расстреливают российского кипера. Все это и было отмечено на четвертом съезде СиФПО, проведенном в сентябре этого же года (недаром Кирилл во вступительной речи, иронично кривя губы, назвал его «съездом победителей»). Однако по горячим следам были сделаны и нововведения, среди которых можно отметить создание группы «судейства» - глазунов, специализированных на работе с арбитрами. После матча сборной с мексиканцами стало очевидно, что психологическому воздействию подлежат не только футболисты, но и судейские бригады. Как обрабатывать взглядом арбитров было абсолютно непонятно. И работа группы началась с бесконечных экспериментов, которые скорее демонстрировали полную беспомощность сивок на данном направлении. Впрочем, свою роль могло играть и то, что лучшие «глазуны» по-прежнему были сосредоточены на работе с футболистами. Два последующих года ушли на оптимизацию уже созданной системы. И к чемпионату Европы-20, работа СиФПО окончательно сложилась. К этому времени организация разрослась и включала около 150 человек из семнадцати городов России. Соответствующим образом выросли и ее финансовые потребности. Но когда Задорожному-старшему вконец надоели непонятные футбольные траты инфантильного сына, организация сумела устоять. К этому времени предприимчивый Слонимский при поддержке местных сивок открыл в Питере футбольное кафе. На самом деле в планах его было создание целой сети кофеен под названием «Г-о-о-ол!». Но хотя бизнес пошел неплохо, все ограничилось тремя заведениями. Деньги по меркам русского бизнеса выходили небольшие. Однако учитывая, что основная часть работы делалась на голом энтузиазме, даже этих средств вполне хватало. Тем более, что действительно затратных статей у СиФПО было только две - командировочные расходы небольших рабочих групп к местам очередных матчей сборной и российских команд в еврокубках, а также покупка билетов на эти матчи. К началу 2020-х приняли свой завершенный вид и методы работы, в основе своей разработанные еще к домашнему мондиалю. При этом от многих замыслов пришлось отказаться в силу их невыполнимости. «Время бури и натиска вышло. Будем реалистами…», сказал после Евро-20 Кирилл, подытожив решение очередного съезда СиФПО, расформировать судейскую группу «по причине полной неэффективности». И действительно, все попытки воздействовать на судей для получения нужного результата оказались бесполезными. Арбитра на поле можно было вывести из себя, заставить нервничать и ошибаться. Но и в этом случае он продолжал действовать в соответствии со своими предпочтениями, если таковые у него уже имелись. А если их не было, развернуть его судейство в пользу российской сборной все равно не удавалось. «Ну, и слава Богу, - констатировал Кирилл. - Хоть в чем-то будем честными…» Отказались и от спецподразделения, которое по первоначальному замыслу должно было во время матча обнаруживать на трибунах места расположения вражеских глазунов, чтобы затем так или иначе блокировать их или хотя бы затруднять им работу. Отыскать среди десятков тысяч человек контрагентов не удавалось. За два года существования подразделения не было ни одного случая. Точней рапортов о выявлении и последующей нейтрализации чужих глазунов набралось до десятка. Но изучение каждого из них, в конце концов, выявляло совсем иное. Как правило, речь шла о тривиальной драке с фанатами соперника. Что было не удивительно - ребята в спецподразделение отбирались с габаритами и соответствующими наклонностями и потому сильно скучали в отсутствии настоящей работы. Без результата завершились и опыты с профессиональными гипнотизерами, которых думали подключать на платной основе в особо ответственных матчах сборной. Профессионалы стоили дорого, и стоимости своей, как показала серия предварительных экспериментов, совсем не оправдывали. Не говоря о том, что подключение внешних людей могло привлечь к организации ненужный интерес. Тема приватности вообще была одной из наиболее обсуждаемой в СиФПО после домашнего мондиаля. Находились сторонники максимальной скрытности работы организации. Действительно, зачем афишировать подобную деятельность, светиться перед собственными правоохранительными органами и возможными зарубежными конкурентами? Но больше было тех, кто опасался как раз излишней таинственности. Решающее слово было за Кириллом: «…Кто спорит, нельзя трындеть на каждом углу о наших делах. Но любая конспиративность автоматически вызывает у власти чувство опасности. Излишняя скрытность сразу же закинет нас по классификации силовиков в группу риска - к экстремистам и радикалам всех мастей. Оно нам надо?.. Потому наше место только в публичном пространстве. Наилучшая позиция - уголок скромных девиантов, интеллектуальный завиток российского фанатского движения. Пусть видят в нас безопасных городских сумасшедших. А насчет излишней болтовни… Что ж, давайте четко определимся, о чем лучше помалкивать. Точней говорить с самоирононией, как о нашей веселой игре, не имеющей отношения к реальности…» Выбранный курс оказался правильным. Проблем с властью у СиФПО никогда не возникало… В середине 2020-х работа организации приняла завершенный вид. Одна группа глазунов работала с полевыми игроками, вторая - была нацелена на вратарей. Последнее направление считалось приоритетным, поскольку ошибка или безошибочность кипера во многом определяла итог матча. По значимости с вратарским направлением могла сравниться только работа со звездами, способными в одиночку сделать игру. Выдергиванье из равновесия главного голеодора соперника ценилось высоко. И потому на данную работу так же отряжались самые сильные давилы. В первые годы столь же значительное внимание уделялось психологической поддержке российских игроков, но с момента появления в сборной испанской четверки, своей игрой излучавшей абсолютную надежность и уверенность, усилия глазунов сместились в область прессинга команд соперников. Теперь работа выглядела следующим образом. Прямо за воротами с обеих сторон поля, на трибунах располагались глазуны, работавшие с вратарями. Поскольку было установлено, что максимальной силой обладает взгляд направленный прямо в затылок человека, билеты покупались в соответствующий сектор трибун. Глазуны, как правило, садились парой. Тайм, когда перед ними находился российский вратарь, его подбадривал и успокаивал нянька, а когда впереди оказывался кипер соперников, включался давила. При этом свободный глазун, чтобы не проводить времени без дела, помогал нашим полевым игрокам и мешал соперникам, в зависимости от того кто оказывался к нему ближе. Только Антон работал в одиночку, меняя по ходу матча свои роли и при этом, успевая отвлекаться на полевых игроков. До Евро-20 он время от времени еще удивлялся своему присутствию в такой странной структуре. А в 2021-м Слонимский, все еще мечтавший о широкой торговой экспансии, рискнул открыть кафе в Краснодаре, прислав на место исполнительного директора, свою двоюродную сестру. Встреча с Ксюшей Дубовец в самой скорой перспективе снова сделала Антона семейным человеком. И хотя кафе продержалось на плаву только два года, следующий проект - гостиничный, профинансированный также из Питера, оказался более успешным. Опрятный хостел в десятиминутной ходьбе от городского стадиона пользовался явным спросом у приезжавших в Краснодар иногородних болельщиков. Через год его работы материальный вопрос для молодой семьи был благополучно закрыт. А к евро-24 Антон, ставший отцом близнецов, вдруг понял, что СиФПО окончательно стала его судьбой, если конечно в этом мире есть что-то окончательное… 4. Белый лепесток (Александр Глинка, Ростов-на-Дону) Белый - самый упругий. Подружиться с ним удалось позже остальных - осенью семнадцатого. Изысканный лепесток, прихотливый. Я все не мог найти к нему подхода. А в тот день как-то само получилось. Октябрь, выходной, полдень. Читаю газету. А потом видимо задремал. Глаза закрылись, передо мной аленький. И все лепестки живые, теплые. Глажу их и вдруг понимаю - белый тоже теплый, трепетный. И я его чувствую! А он ведь все не давался, целый год виртуальным был. С того дня и пошло. Закрепляя успех, целый месяц только с ним работал. До конца октября. Пока, наконец, не почувствовал - всё, приручил. Сергей Савельев Кто вырос в СССР, верно, помнит такой настольный футбол - на маленькие пружинки, расставленные по всему полю, насажены пластмассовые фигурки игроков. Ноги их, сведенные вместе, заканчивались плотным кругляшом. Оттягиваешь игрока за голову, отпускаешь и этим кругляшом он бьет по металлическому шарику-мячу. Такой футбол был и у нас в детском саду. Я не очень любил в него играть, что мне облегчало жизнь. Потому что желающих всегда было слишком много и они часто ссорились между собой. Впрочем, наверное, имело значение то, что я оставался в садике почти дольше всех. И когда не оставалось других претендентов, мог поиграть сам с собой, что иногда и делал. Лучшего не придумать. Никто не толкает и не пыхтит над ухом, и не надо стесняться своего промаха. Стоишь сбоку от жестяного газона и словно со стороны наблюдаешь, как сражаются за победу твои правая и левая рука… В тот день к нам пришел новенький. Он мне сразу понравился. Мне хотелось предложить ему во что-нибудь поиграть, но я стеснялся это сделать и просто наблюдал за ним со стороны, мечтая, чтобы он оставался подольше, до вечера, когда другие дети уже разойдутся по домам. Так и вышло. В конце концов, нас осталось пятеро. Две девочки копошились в углу с куклами. А мы втроем вытащили настольный футбол. У обоих центрфорвардов не было головы, а у левого защитника красных большей части тела. Впрочем, группу инвалидности можно было давать уже половине фигурок. Мы играли навылет, и выяснилось, что из нашей троицы я лучший. И потому оставался за столом все время, тогда как мои соперники постоянно менялись. Я видел, как огорчался своим поражениям Коля - так звали новенького. Как ему не хотелось уходить из-за стола. Наверное, он любил играть гораздо сильней меня. И чуть погодя я уступил ему свое место, сказав, что совсем надоело. Просто стоять рядом и болеть за него, радоваться вместе с ним мне было много приятней самой игры. Однако для настоящей радости требовался спортивный успех. А Коля всё проигрывал. И продолжал играть уже со слезами на глазах. Я мучился вместе с ним, не зная как помочь. И когда шарик после одного сильного удара, слетев на пол, юркнул под шкаф, я первым метнулся за ним, сунув пятерню в темную расщелину. Пальцы, елозя вслепую, сняли с паркета мягкую замшу пыли, но уже миг спустя стальной беглец был в плену. Но я не стал торопиться. И, делая вид, что продолжаю поиск, крутил и крутил шарик в пальцах, прося его помочь Коле… Что сказать? Что шарик помог? А не знаю причины. Но игра подравнялась. Его противник по-прежнему побеждал чаще, но праздник стал появляться и на колиной улице. Значит и на моей… В общем, это было маленькое чудо. Оттого, видимо, и запомнилось. Вот собственно и всё, что связывало меня с футболом до встречи с Русланом. Где я и где футбол? Футбол в телевизоре, на больших стадионах. Да, существовали, конечно, и дворовые площадки, но мои маршруты все равно пролегали мимо них. Не помню, себя с футбольным мячом даже в школьные годы, когда избежать этого было, кажется, нереально. Но у меня всегда получалось. Спасибо заболевшей в пятом классе коленке. Не помню как точно, назывался мой диагноз, но он освободил меня на год от физкультуры. А потом, требуя от меня минимум симулятивного артистизма, эта свобода воспроизводилась до выпускных экзаменов. Университет дал мне право вообще забыть о спорте и его главной игре. Я и забыл. В жизни было слишком много других, куда более интересных и важных занятий. Потом, разом, совсем неожиданно, кончился и универ. Куда поддаться классному спецу по античной культуре, при отсутствии блата не имевшего прямого хода в аспирантуру? В учителя? Я был против. И поменяв несколько рабочих пристанищ, осел в университетской библиотеке, руководителем и единственным сотрудником отдела редких книг. Чудесное место. Только ты и черные, твердые от времени стеллажи. А на них еще более старые книги. Для многих знакомых, проверено, моя рабочая обстановка была почти нестерпимой. Помню, как заглянув на минутку, замер посередине комнаты бывший однокурсник Костя Карельский, заворожено повторяя: «Каземат... Ну ты даешь, брателла…» Кому Бастилия, а мне - родной дом. В те годы, библиотека располагалась в старинном особняке на Пушкинской. Мое рабочее пространство - квадрат пять на пять с высоченными потолками. В центре квадрата стол. Большой, надежный. Ты за столом. А они, эти бессчетные тома, вокруг тебя, ярусами восходящими все выше и выше, как зрители в античном амфитеатре. Какой еще футбол?!.. Наверно потому день, когда он появился в моей жизни, я запомнил так хорошо. Восьмое октября 2017-го. Стадион, на котором в те годы играл наш «Ростов» - клуб российской премьер-лиги, находился в трех кварталах от моего дома. Округлый бетонный короб, серый, мрачный, почти всегда пустой. Только в дни матчей внутри него разом прорастало гигантское, страшное существо. Я представлял его в виде исполинского осьминога. Пока шел матч, эта тварь оставалась внутри стадиона, ворочалась, глухо ворчала, переходя иногда на гневный рокот. А после игры осьминог выпускал разом наружу несколько мощных щупалец, которые расползались по соседним улицам, ветвясь на все более мелкие отростки. С одним из них я и пересекся в тот день. Люди шли и шли. Лиц я не различал. Просто фиксировал эту плотно текущую массу, как нечто слитное, недоброе, если не прямо враждебное и опасное для меня. И только вблизи, едва не в упор, становилось понятно, что эта цельная масса на деле состоит их малых групп и одиночек, обыкновенных горожан, муравьино разбегающихся по своим делам. Поджимаясь к краю тротуара и уже совсем успокоившись, я продвигался к своей пятиэтажке. И почти дошел, когда от одной из шедших мимо кампаний, мгновенно сдвинулся ко мне некто высокий, гибкий и сине-желтой петлей набросил мне на шею шарф ростовских фанатов. Я замер, не зная, что делать, а незнакомец рассмеялся. И разом насквозь взмокший, я улыбнулся ему в ответ. Не знаю, как это вышло. Просто захотелось улыбнуться… Сухими костяшками кулака, он легонько ткнул меня в щеку и тотчас, так же неуловимо, вернулся к своим, Хотя они уже успели продвинуться вперед на десяток метров. А дальше пошла фантастика. Сняв с горла двуцветную удавку и скомкав ее в кулаке, я двинулся за ними. Чуть поодаль, но так чтобы не терять из виду. Ненавидевший общественный транспорт, я был готов при необходимости вскочить в автобус или маршрутку, если надо - сесть на электричку. Да хоть в поезд!.. Я боялся только одного - отстать и потерять его из вида. Но слава тебе, транспорта не случилось. Минут через десять, попрощавшись с друзьями, он нырнул в подъезд новой 20-этажной свечки, словно составленной из цветных пластмассовых кубиков. И фантасмагория продолжилась. Переместившись к ближайшей хрущевке, я остался на одной из лавочек с хорошим обзором. Часа три, а может четыре, провел в таком карауле, и только крепко заполночь, когда стало понятно, что он уже не выйдет, я пошел домой, абсолютно пораженный тем, что со мной случилось. «Голубой? Так ты, голубой?!.. - я мог только улыбнуться своему недоуменному самовопросу. С женщинами у меня было все нормально, хотя и редко. Впрочем, что значит редко, если не идти на поводу у мужских баек и общей помешанности на сексе? На кого равняться? В этой сфере я всегда был минималистом, но все равно есть что вспомнить. А сейчас мне вполне хватало Алены и наших субботних посиделок в ее однокомнатном пенале. К женитьбе я не был готов, да кажется и Алена не считала, что я подходящий экземпляр для семейного гнезда. И потом, хорош или плох в постели, но я вроде бы всегда был мужчинкой. Нет-нет, ничего личного против геев. Просто это вроде бы не мое… Тогда что означало происшедшее? Что было в этом одноразовом знакомце? Ну да - рост, гибкость, черты лица - конечно, я всё это увидел и тотчас оценил. Но ведь это же никчемные, смешные детали… Просто он был как то невероятно соразмерен, словно облеченная в человеческую плоть формула золотого сечения. И чип прекрасного, встроенный в мою грудь чуть ниже левого сосца, разом включившись, был сражен этой гармонией и устроил все остальное. Вот единственное объяснение происшедшему. «Нет-нет, было еще нечто» - подсказывала память. Что? А вот то горячее касание кулака. Оно было… Каким оно было? Значит все-таки голубой… Да пошел ты. …Я заснул, так и не разрешив своего недоумения, но зная, что начинается новая жизнь. И она началась. В шесть утра я снова был под свечкой, и впервые за семь лет безукоризненной службы опоздал на работу. Зато продежурив до десяти, дождался его выхода из подъезда. Слежка продолжилась и дальше. За несколько дней я убедился в том, что он действительно жилец этой розовой каланчи. Хотя я и не знал, своя или съемная у него квартира. Жил он с родителями или сам, а может с женщиной или у женщины… Это случилось примерно через месяц. А если точно - 29 октября. Матч со «Спартаком», явно не проходной. Судя по всему, случайный знакомец был настоящим фанатом «Ростова». Значит домашних матчей, тем более таких, пропускать не должен. Мне повезло. Дважды, а может сразу в N-ной степени. Он шел на стадион из дома, и я смог перехватить его, там где асфальтовая тропа от его свечки вливается в улицу Шолохова, на которой и стоит стадион. Он был один и, проходя мимо, обратил на меня внимание. Впрочем, я первым сделал полушаг навстречу. Мне так хотелось, быть узнанным, но не меньше я боялся этого. Он посмотрел на меня. Сузил глаза, видимо, пытаясь вспомнить. И не смог. Но заметил фанатский шарф, опрятной скаткой торчавший из моей ладони, спросил: - Наш? Я молча кивнул. - Пошли. - У меня нет билета, - сказал я. - Не вопрос… Везение продолжалось. Ему в тот день кажется не было конца. Никто из друзей Руслана - так звали моего знакомого, на матч в этот раз и не пришел. Мы сидели вдвоем. Я смотрел на броуновскую возню игроков, слабо понимая происходящее на поле. Общий смысл игры мне, конечно, был известен (необходимость забить гол в чужие ворота), зато было абсолютно всё равно кто и сколько раз сделает это. Но Руслан, страдал от того, что играя лучше, Ростов к середине второго тайма проигрывал уже: «ноль - два». А потому счет матча стал интересен и мне. Так началось мое вхождение в курс дела... Как объяснить? Причин, почему одна команда выигрывает у другой, всегда много. Но среди них есть и та, что отражается известной футбольной присказкой - «мяч круглый». Если совсем просто - это удача. На деле речь идет о более сложном явлении, но не хочу углубляться. Имеет смысл остаться на уровне уже названной причины - удачи, везения, фарта. Конечно, если ваша дворовая команда выйдет против «Барселоны», даже сверхвезучесть не сработает. Точней она может отразиться на счете - вы пропустите не сорок - пятьдесят мячей, а скажем двадцать. И при этом еще нанесете пару ударов в сторону ворот каталонцев, то есть сумеете подобраться с мячом к их штрафной на нужное расстояние, чего не должно быть в принципе. Но если прочие условия, включая уровень мастерства команд, примерно сопоставимы, удача вступает в свои права и мяч становится круглым. Матч, безнадежно проигрываемый ростовчанами, был именно из таких. «Спартак» не превосходил наших ни в одном из элементов игры. Но на стороне москвичей была удача. Три голевых момента созданных «Ростовом» были позорно запороты, а два пропущенных мяча созданы едва не из воздуха. Фортуна откровенно благоволила «Спартаку». А команда, как живой организм, всегда чувствует эту высшую тягу, обретая дополнительную уверенность, которая часто превращается в новую удачу. Потом, окончательно разобравшись в сути этого процесса, я назвал его «колесом удачи». «Спартак» это колесо сумел запустить. В то первое свое посещение стадиона, еще ничего не зная об удаче и ее проделках, я видел её, ощущал едва не буквально в форме почти прозрачной сферы - ауры, облегавшей мяч. Пока он метался между игроками по газону, она была почти неразличима. Но стоило запустить свечу или сделать верховую передачу, как ее переливчатое прозрачное мерцанье вокруг мяча становилось вполне отчетливым. Мгновенные красно-белые блики по цветовой гамме совпадали с формой, в которой игроки «Спартака» были на поле. И потому ошибиться, на чьей стороне удача, было невозможно. Само по себе это открытие было для меня занятной безделицей, пустышкой. Если б рядом не сидел вконец расстроенный Руслан я бы просто удивился еще одной диковине огромного, чуждого мне мира - столь откровенной визуализации футбольной фортуны, выдавшей свою тайную работу случайному соглядатаю. Но горе Руслана было и моим. И я готов был сделать всё, что в моих силах, чтобы уменьшить его страдания. Более того, я чувствовал, что каким-то образом это в моих силах - непонятно как, но кажется, я был в состоянии остановить удачу москвичей, а может и развернуть ее вспять. Надо было только понять способ действий. И я уже не сводил глаз с мяча, стараясь разобраться в происходящем и в своих возможностях. В этой слежке было что-то от медитации. С какого-то момента незаметным образом исчезли трибуны. Осталось только поле и игроки, а потом я перестал замечать и футболистов, просто не видел их - перед глазами остался только газон, как лист плотной зеленой бумаги, по которой мяч, замирая и ускоряясь, непрерывно чертил один бесконечный невидимый знак-иероглиф. Не могу сказать, как долго это продолжалось. Но вдруг я понял - иероглиф не бесконечен. Просто он запредельно сложен, и потому вывести его, не совершив хотя бы одной ошибки, нельзя; меньше любых вероятностей. И тут же меня настигла следующая догадка - что сейчас (именно в этот момент!) данное невероятность случилась и футбольный иероглиф, состоящий из многих тысяч абсолютно точных линий, дочерчен до конца. И что-то… В этот миг я вновь увидел игроков, трибуны стадиона, небо в облаках, но лишь на какую-то долю секунду, потому что бетонная арена тут же схлопнулась, словно сложились гигантские ладони, до этого раскрытые лодочкой. И следом раскрылись снова, но я уже был на дне этой чаши, на кромке гигантской зеленой поляны, тут и там заставленной фигурами футболистов. Как будто был в музее восковых фигур под открытым небом. Дальше я действовал с безошибочным инстинктом животного, оточенным сотней миллионов лет дарвиновского отбора. Осторожно обходя игроков - касаться их (я это чувствовал!) было абсолютно недопустимо, я прошел к мячу, висевшему над газоном на высоте колена. И начал работать. Точней руки сами взялись за дело, они уже всё умели. Я просто наблюдал их сноровистую ладную суету. Сначала сильными оттирающими движениями они пошли вокруг мяча, словно очищая его. Аура удачи сейчас была неразличима, но ладони, казалось, знали, где она расположена, елозя на нужном расстоянии от мяча. И кончики пальцев чувствовали легкие множественные иглы - покалывание, странным образом принимавшее для меня цвета формы «Спартака». Судя по всему, времени было дано немного. И руки, зная об этом, торопились. Не прошло и двух-трех минут, хотя говорить о временной длительности в такой ситуации было смешно, и покалывание прекратилось. «наверное мяч очистился от налипшей фортуны и снова стал нейтральным» - подумал я. Ладони, между тем, сразу прекратив свое движение, замерли на том же расстоянии от мяча, с расставленными пальцами. И почти сразу я ощутил новые иглы, побежавшие густой сыпью от кончиков пальцев к основанию ладоней. Эта электрическая сыпь опять-таки ощущалась разноцветной, с очевидным перевесом двух красок, не оставлявших сомнения в принадлежности игольчатого роя к ростовской команде… Стекавший по ладоням, он быстро густел, усиливался, но еще быстрей росло чувство непонятной опасности. Наверное, так привязанное животное ощущает уже совсем близкое землетрясение. Но я не был привязан. Просто мне хотелось нарастить удачу «Ростова» как можно больше. И я терпел нараставший внутренний ужас, пока он не стал невыносимым. Путь до кромки поля я проделал спринтом, на пределе сил. И не зря. Стоило пересечь белую черту аута, как створки стадиона повторили свое сдвоенное движенье, после которого я вновь обнаружил себя на трибуне. Рядом, с закрытыми глазами, сидел Руслан, уже безучастный к тому, что происходило на поле. И я решился на то, что мне так хотелось сделать. Кажется, теперь у меня было на это право. Протянув руку, я коснулся пальцами его плеча. Он вздрогнул, вопросительно обернулся ко мне и я глазами показал ему на поле… Всегда знал, что мое счастье совсем неприхотливо, готово питаться подножным кормом. Да и того нужно самую малость. Именно такие вот мелочи. Честное слово, мне достало недоумения Руслана, постепенно сменяемого пульсирующей радостью, когда позорно доигрывавший домашний матч, «Ростов» уверенно смял вражескую полузащиту, всей командой насев на ворота москвичей. Выиграть ростовчанам тогда не удалось. Но за последние пятнадцать минут они отыграли оба мяча и даже успели выйти вперед, пропустив в дополнительное время. В конце концов, я же говорил - удача, лишь одно из условий конечного результата. Но и ничейные «три - три» были очевидным чудом. - Как ты догадался об этом? - спросил Руслан после матча. - Просто иногда видно, что одна из команд готова прибавить, - обтекаемо сказал я. Руслан пристально взглянул на меня и кивнул головой: - Да, бывает… Вот так. Одного матча хватило, чтобы стать его постоянным футбольным компаньоном. Он знал, что мне не нравятся его друзья. Впрочем, я им нравился еще меньше. И они не скрывали этого от Руслана. Но ведь, сочетание красоты, силы и смелости дает человеку серьезные бонусы. И Руслан мог себе позволить поступать по-своему, заставляя других принимать его выбор. С того стародавнего октября можно по пальцам пересчитать домашние матчи «Ростова», которые я пропустил. Сразу скажу, что чудо, происшедшее в том первом матче со «Спартаком» (я условно обозначил его как «замри мгновенье»), было именно чудом. По крайней мере, очень редким счастливым событием, наступление которого никак не зависело от моего желания или упорства. Я могу сколько угодно концентрироваться на мяче, забывая обо все прочем. И, в конце концов, стадион с футболистами может исчезнуть, а газон станет листом цветной бумаги, по которой носится мяч, чертя свой невидимый символ. Но ничего не произойдет. И потому очень скоро я бросил эти медитавные штудии, зная - чудо придет само, когда сочтет это нужным. Этот приход всегда внезапен. Просто за несколько секунд до его наступления я вдруг вспоминаю, о футбольном иероглифе и понимаю, что в этот раз работа мячом выполняется точно. Сама эта мысль, есть знак того, что иероглиф уже практически завершен. Я не успеваю больше ни о чем подумать, как уже стою на кромке поля. Но повторяю, эта волшебная замятня со стадионом и замершим временем, случается максимум раз или два за футбольный сезон. И я не очень жалею об этом после одного случая. Времени в «замри мгновенье» обычно в обрез - добежать до мяча и сделать свою работу. Но пару раз, я чувствовал - можно не торопиться. И отработав с мячом, прогуливался по полю как по парку, подходя и рассматривая фигуры игроков (позы у них бывают преизрядные), заглядывая в их пустые глаза. Странное дело, они у всех именно бессмысленные - разноцветные, блестящие пуговки. Во втором из таких случаев особенно интересной была скульптурная композиция, зависшая в воздухе. «Ростов» тогда играл с «Локомотивом». Ростовский бек в длинном подкате выносил мяч из-под ног столичного форварда - высокого, глянцевого негра. Спросите, где имена? Так у меня на них всегда было плохо. Уж тем более на футбольные имена. Короче, это была левитация. Защитник стелился над самым газоном. Форвард, уже получивший по ногам, поджал их к животу, и, стало быть, располагался ярусом выше. Лицо его - трагический оскал, выражало предельную муку. Через миг, хлопнувшись на траву, он будет очень натурально умирать в долгих судорогах, пока ростовчанину будут начислять горчичник. Но это через миг, а сейчас негр висел на метровой высоте, и рядом с ним застыли вырванные из газона шипами его бутс кусочки дёрна. Не удержавшись, я коснулся самого маленького из них. Мохнатый зеленый катышек меньше сантиметра. И… И всё. Глаза я открыл в машине скорой помощи. Едем куда-то. Надо мной капельница, рядом врач и Руслан. «Ну, ты даешь, - Руслан качает головой. - Сидел, сидел, а потом взял и умер… Хорошо, через ряд врач сидел. Точно бы умер…» Неделю потом в БСМП пролежал. Такой вот случай. После него, времени при остановке времени (такой вот каламбур) мне всегда стало даваться впритирку. Не до прогулок по полю, успеть бы нужное сделать. Но я все равно не люблю «замри мгновенье». Лучше уж совсем без него. Поэтому, для моего нового занятия куда более важным оказалось другое открытие. Обнаружилось, что воздействовать на удачу, я могу и со своего места на трибуне. Просто эффективность такой работы заметно ниже. И если противнику фартит серьезно, рассчитывать можно только на нейтрализацию чужой удачи. Но и это уже кое-что. Зато, если фортуна нейтральна к командам, подкрутить ее в нужную сторону получалось весьма ощутимо. В чем я и стал упорно тренироваться. В тот первый свой сезон я много чего перепробовал, пытаясь найти самый удобный путь к результату. Обнаружилось, что маршрутов ведущих к цели множество. Но самым верным оказался тот, что когда-то автоматически нашли мои детские пальцы, несколько секунд вертевшие шарик настольного футбола. В самом общем виде работа с удачей выглядела следующим образом. Следя за мячом на поле, я крутил в ладонях какой-нибудь круглый предмет, представляя, что это и есть футбольный мяч, которому надо придать цвет моей команды. Каким образом? Да вот этой самой непрерывной работой ладони - оттирающей, смывающей, наносящей. На вопрос - что смывающей, что наносящей? - отвечать не буду, чтобы не выглядеть идиотом. Ведь речь идет всего лишь о словах, тогда как о сути происходящего я ничего не знал и не знаю до сих пор. Я видел лишь то, что мяч на поле окружает некая прозрачная сфера, которую никто кроме меня почему-то не различает. Причем расцветка этой оболочки самым наглядным образом указывает на стороне какой из двух играющих команд находится удача. С чего я взял, что она указывает именно на удачу, ответа нет. Я просто знаю это, знаю и всё. А дальше просто рабочая технология, отточенная годами ухватистость. Если выбор фортуны требовалось изменить, я и начинал свою работу, которую можно было бы назвать верхом идиотизма, если б не ее вполне реальный практический результат. К концу сезона даже комментаторы в своих репортажах стали отмечать, что на домашнем стадионе «Ростову» в этом году определенно везет. Немалое значение имело, что за предмет находится во время матча в моих руках. Начинал я вообще с баночки колы, которую во время игры машинально вертел в руках. Собственно так, вполне случайно и обнаружилась сама возможность воздействия на фортуну. А дальше потекла длинная череда опытов, в которых кола последовательно сменилась десятком разных круглых предметов, поскольку выяснилось, что именно «круглость» является важнейшим качеством, дающим значительную долю эффекта. Что было вполне естественно, поскольку предмет в моих руках, судя по всему, был своего рода проекцией мяча на поле. В своем экспериментах я прошел от большого стального подшипника к черному каучуковому мячу, затем к разнообразным по цвету, весу и материалу бильярдным шарам и, наконец, к нефритовому шару, на третьей выписанной из Китая модификации которого я и остановился. Это был лунного цвета предельно гладкий шар, диаметром чуть более 4,7 сантиметра (ровно полтора числа «пи»). Затем я приобрел еще несколько, точно такого же размера, но других расцветок. Во время особенно сложных матчей, я используя сразу два таких шара-луны. Есть основания полагать, что именно благодаря им, удобным ладони, приятным на ощупь и максимально эффективным в работе, «Ростов» к концу трудового сезона сумел вскарабкаться в итоговой таблице на три-четыре строчки выше отмеренного ему прочими факторами игры. Притом, что «замри мгновенье» в том сезоне больше не повторилось. Вот еще один феномен, о сути которого я до сих пор также не знаю, хотя меньше всего думаю, что время действительно замирает или, скажем, замедляется в десятки тысяч раз, превращая секунду в часы, а может в целые сутки. Очевидно, что это лишь доморощенная интерпретация моим мозгом какого-то невероятного для него действия, представить которое ему удается только вот таким реалистичным, но предельно условным образом. Впрочем, не исключено, что подобные эпизоды вообще продукт не моего собственного изготовления, а нечто навязанное моему сознанию извне. Кем и как, нет смысла гадать. В таких делах либо знаешь точно, либо безудержно фантазируешь на тему. А какой в этом прок? Итак, домашние игры «Ростова» с того времени я практически не пропускал. Что напрямую сказывается на результатах команды вот уже девять сезонов - в эти годы она стабильно выигрывала на своем поле заметно больше половины матчей. В некоторые сезоны доходило и до двух третей. В том, что в этом результате есть и моя заслуга, Руслан, конечно, догадывался. Хотя специальных разговоров на эту тему у нас с ним не было. Только, отдельные речевые эпизоды в несколько фраз, вроде: Помню, как осенью двадцать первого, на матче со «Спартаком» я смог подойти на стадион только к шестидесятой минуте. К этому времени наши уже влетали: «один - три». Но к финальному свистку на табло светились победные: «четыре - три». После матча Руслан, смотря мне в плечо, спросил: - Как ты делаешь это? - Что - это? - Сам знаешь… Что наши победили. - Ничего не делаю… - Ничего? - он недоверчиво посмотрел мне в глаза. - Ничего. Ну, разве что… - я замешкался. - Вроде настройки рабочего инструмента, чтобы команде играть было легче. Пианисту всегда лучше, когда рояль классно настроен… И вот эта абракадабра устроила Руслана. Расспрашивать дальше он не стал. Не был любопытным, а может это природный такт. Раз я не хотел подробно делиться, он и не настаивал. Но уже через неделю предложил мне выбираться с ним на выездные матчи «Ростова». Здесь мне и пришлось в первый раз сказать ему твердое «нет». - Работа, Руслан, у меня работа. - Библиотека?!.. Бросай. Мы будем платить больше… Я даже не стал интересоваться, кто эти «мы». Одна мысль о том, что можно стать такого рода «содержантом» была мне невыносимой. - Нет, Руслан. И он все понял, чтобы никогда больше не возвращаться к этому предложению. Но через полгода, появилось другое, более скромное. Руслан просил меня поехать с ним в Чехию, на быть может, центральный матч сборной в отборочном цикле Евро-20. Как я мог ему отказать? Наши выиграли: два - ноль. Впрочем, удача в том матче с самого начала была на нашей стороне, так что моего участия, по сути, не потребовалось. Но откуда это было знать Руслану? А прецедент уже состоялся. И перед следующим выездным матчем с Финляндией, он сказал: - Я не спрашиваю тебя, что и как ты делаешь. Просто прошу поехать со мной… Пожалуйста. Это пожалуйста всё и решило. С этого времени я стал выбираться на все ответственные матчи сборной в те страны и города, где они проходили. В домашних матчах, как правило, приходилось ехать в Москву, ну а в зарубежных география охватывала всю Европу. И, конечно, непременным стало посещение вместе с Русланом всех чемпионатов мира и Европы. Тем более, что с появлением Васкесов наша сборная присутствовала на них уже в обязательном порядке. Быть может и не без моего участия. Но центральная роль в этом, конечно, принадлежала испанской четверке, без появления которой все мои нехитрые приемчики помогали бы сборной только против соперников уровня Хорватии или Дании. В матчах с мировыми грандами вроде немцев или аргентинцев всего накрученного с моей помощью фарта достало б разве, что на спасительную ничью или поражение с минимальным счетом. Но даже с командами попроще, вроде голландцев или португальцев, о победе, тем более в официальных матчах, пожалуй, можно было только мечтать… Я боялся, что мои отлучки на выездные матчи могут со временем вызвать нарекания со стороны библиотечного руководства. И даже один раз предупредил Руслана, что в таком случае, мне придется реже выбираться на разные выездные матчи. Руслан молча кивнул. А через несколько дней, я впервые за всю свою библиотечную службу был вызван в директорский кабинет, где Елена Михайловна смотря сквозь меня, словно я стал стеклянным, отметила мой безукоризненный десятилетний труд, и сказала, что руководство библиотеки с пониманием относится к существующей у меня необходимости множественных небольших командировок. Именно так витиевато все и было сказано. Вопрос был снят… Как и все другие, кроме, быть может, самых общих. Кто я теперь по жизни? Нормальный бобыль или замаскированный (причем даже от себя самого) гей. А если нет, то почему так привязан к Руслану? И что он думает обо мне? Впрочем, на последний вопрос ответ был ясен. Ничего не думает. На остальные вопросы ответ не был столь очевиден. Появление Руслана не отменило Алену. Встречи с ней продолжались еще года три, оставаясь для меня главным доказательством собственной нормальности. А потом она вышла замуж за сослуживца. Подыскать ей замену у меня не получилось. Впрочем, я этим и не очень-то озаботился. В нечастые моменты надобности мне вполне хватало полудюжины шведских журналов, купленных еще в начале 90-х. И это, кстати, также давало моему самомнению полное алиби относительно собственной ориентации. А Руслан?.. Что Руслан? Для меня он был просто наглядной иллюстрацией пошлой ернической присказки: «красота - страшная сила». Выяснилось, что действительно страшная. Пускай и в переносном смысле. Если совсем по-простому - Руслан был прекрасен. И, кроме того, что он такой вот есть, мне ничего не было нужно. Когда он был рядом, мне становилось как-то легко и радостно. Я и был рядом… Он во многом оставался для меня загадкой, решать которую у меня не было желания. Деньги у него были практически всегда и вдоволь. А между тем он, похоже, нигде нет работал. Точней не ходил на работу. Это, ведь разные вещи. Я никогда не спрашивал его, на что он живет. Но было и так ясно - источники дохода у него самые разные. С родителями он был в затяжной в ссоре, особенно с отцом, хозяином трех ростовских супермаркетов, который едва ли был готов спонсировать блудного, и при этом нераскаявшегося сына. Но это могла в тайне от отца делать мать - моложавая блондинка с бледными, грустными глазами. Я видел ее пару раз. Руслан, мог зарабатывать и сам. Но я плохо представлял суть этих разнообразных приработков. Его занятия совсем не вписывались в мои архаичные представления о том, что именно можно называть работой. На мой взгляд, это были деньги из воздуха, которые так легко умеет добывать часть нынешней ювиниальной генерации. Тот случай, когда твое рабочее место, там где ты есть, а из инструментов - ноутбук, подключенный к сети; и двух-трех часов бодрого перестука клавиш достаточно, чтобы заработать сумму равную моей месячной зарплате или превышающую ее в разы. И таких вот подработок у него было много. Из того, что знаю - торговля акциями, игра с валютой, покупка/продажа каких-то раритетов, спортивные ставки. А еще у него были подруги, в том числе состоятельные. Не думаю, чтобы хоть раз в жизни он опускался до альфонства. Но женщины сами липли к нему. И некоторые исподволь, вполне сознательно покупали его внимание, я видел это. В такой ситуации можно было совсем незаметно для себя подсесть на «спонсорство» одной из фемин. Однако с моей колокольни, казалось, что Руслан счастливо избегает этого соблазна. А, может просто, было кому отвести от него такую напасть… Но ведь разговор вроде о футболе? Посвящая чему-либо много времени, хочешь - не хочешь, становишься профессионалом. Уже к концу семнадцатого года я вполне неплохо разбирался в футбольных делах. А после того, как я подключил несколько спортивных каналов, мои знания об этой игре стали вполне энциклопедическими. В области же моей прямой специализации - футбольной фортуны во всех ее видах, я знал едва ли не всё. Бытуют две основных точки зрения. Согласно одной - удача дело случая. Сегодня есть, завтра - нет. По другой, существуют «фартовые», те кому стабильно везёт. Речь обо всем, а не только о футбольных командах. Это могут быть люди или народы; страны, корабли, машины, организации - что и кто угодно. В сущности, любое явление мира можно разместить на шкале удачливости. На футбольных примерах я убедился - ближе к истине первое убеждение, что, однако, не отменяло множества исключений. Определенно обнаруживались команды-везунчики. Но я заметил также, что удача, как правило, сопутствует таким командам на протяжении одного турнира, будь-то национальное первенство, кубок страны, континента или чемпионат мира/Европы. Если говорить исключительно о сборных, полных везунчиков обнаружить мне не удалось. Но устойчиво удачливые имелись. Из грандов это, к примеру, итальянцы и немцы. А вот бразильцы нет. К средневезучим можно отнести французов, аргентинцев, испанцев. Среди неудачников голландцы и англичане. Впрочем, не устаю повторять - фортуна только один цветок в венке победителя. И потому интересно смотреть на методику работы с удачей разных команд. Определение «методика» - здесь, конечно, чистая условность. Не думаю, чтобы хоть одна сборная в мире сознательно тренировала свою удачливость. И любого футбольного функционера, приди ему идея озвучить подобные мысли, сочли бы полным психом. Но ведь правда и то, что подавляюще большинство матчей начинается с полного равновесия - удачи у команд нет. Она прорастает по ходу встречи. Этот рост может быть случайно-непредсказуемым, но многолетние наблюдения убедили меня в том, что удача любит культивацию, уход и некоторые команды чувствуя это, сознательно или нет, прибегают к определенным техникам, которые могут быть самыми разными и зависят от особенностей национального футбола. Немцы с первых минут каждого матча педантично заполняют поле своей равномерной силой, намазывают ее на газон, словно хлеб на масло (даром, что бутерброд - немецкое слово). А дальше этим же ровным, непрерывным движеньем постепенно разгоняют колесу удачи в свою сторону, так, что к середине первого тайма аура мяча уже вполне отчетливо подкрашена в цвета немецкой сборной. Совсем иначе работают итальянцы, в силовой клейковине которых соперники вязнут как мухи. А между тем, из этой вязкой футбольной смолы время от времени вылетают острые жала форвардов. Говоря иначе, итальянская метода двухсоставная. Надежная нейтрализации усилий соперника по раскрутке колеса удачи сочетается с резкими рывками этого колеса в свою сторону. Но если с первой компонентой итальянцы справлялись почти всегда на отлично, то со второй у них нередко возникают проблемы. Хотя в большинстве случаев фортуна всё равно оказывается на их стороне. Здесь в самый раз напомнить, что удача и победа далеко не синонимы. И фартит далеко не всегда тому, кто ведет в счете. Ничего удивительного. Каждый наблюдал массу встреч, когда одна из команд выигрывает «два…» или даже «три - ноль», а фортуна явно на стороне противника. И не будь ее, счет был бы совсем разгромным. Так что фарт фартом, а играть надо уметь и желательно хорошо или очень хорошо. Тогда и удача будет кстати. А еще меня всегда интересовало, есть ли у других команд подобные мне, скажем так, «настройщики» удачи. Никаких доказательств существования коллег по цеху я до сих пор не обнаружил. Конечно, это ничего не значит, но ведь не исключено и то, что я был единственным в своем роде. Впрочем, это мне совсем не льстило. Моя смычка с футболом всегда была лишь проекцией привязанности к Руслану… После появления Васкесов и всех остальных из нынешнего состава, настраивать удачу нашей сборной стало сложней, но приятней. Если продолжить сравнение с настройщиком роялей, теперь мне приходилось иметь дело с куда более ценным и тонким инструментом, выставленным, скажем, не в одном из районных ДК, а в мировом концертном зале, причем во время проведения престижного исполнительского конкурса. В общем, совсем другая работа. Зато и начиналась она теперь позже. Если на рубеже двадцатых, перетягивать на себя удачу приходилось с первого матча сборной на групповом этапе, то теперь отборочный турнир команда проходила почти исключительно на собственном классе. Я включался только в центральных матчах, и то при необходимости, которая появлялась не всегда. Финальный турнир - другое дело. Его приходилось отрабатывать по полной, с первого матча по последний, который для российской сборной в последние разы приходился на полуфинал или финал турнира. Такая вот приятная констатация для уха любого российского болельщика. …У мондиаля-26 регламент был особым. Размеры групп решено было ужать с четырех команд до трех. Друзья Руслана по этому поводу шутили: «для русских “на троих” - лучший формат…» Потому ли, что столь близкая национальному духу групповая разбивка, не могла не сопутствовать России, или же из-за преимущества в классе, но шведов и египтян, выданных нам в компаньоны, сборная накормила по полной. На этих матчах я был едва ли не простым зрителем. Да и чего было вертеть то, что само ходко крутилось в нужную сторону. В одной шестнадцатой попался Уругвай. Поработать пришлось, но элементы беззаботного школьного субботника в моих действиях всё еще сохранялись. Как и в матче с нигерийцами. А в четвертьфинале нас ждали аргентинцы. Здесь и началась настоящая страда, продолженная в полуфинале, где общими усилиями мы задавили таки итальянцев: «два - ноль». Оставался один матч. Последний. И даже меня, по-прежнему, абсолютно хладнокровного к футболу в эти три дня перед финалом время от времени продирало мгновенной жаркой дрожью. 5. Красный лепесток (Максим Сомов, Чита) Красный - всегда горячий. Разминать его легко. Однако подход к нему нашелся не сразу. Надо было догадаться, что лучше это делать не вдоль лепестка, а поперек, короткими и резкими движениями. Раз-два, раз-два. Как только это я нащупал, дело пошло на лад. В марте семнадцатого это случилось. Запомнил потому, что накануне наши с Кот д’Ивуар играли. Влетели: два - ноль… Грустно. На следующий день я с аленьким лишние полчаса занимался. От усталости, кажется, этот поперечный ход и нашел... Сергей Савельев Фуры задерживались. Можно было перекурить и бригада растеклась по складу. Только подкачанный Дениска, утверждавший, что устроился грузчиком, чтобы не тратиться на фитнесс клуб, остался на ногах. Подхватив за ручки две 19-литровые бутыли для кулеров тянул их груди, а затем разводил руки в стороны. Но хватило его ненадолго и через минуту он подсел к Максиму. - Смотрел? - Что смотрел? - Что, что… Как наши вчера, а? Максим пожал плечами. В последние годы матчи сборной он старался не смотреть. Особенно официальные. Слишком очевидной была немощь команды. Но вчерашняя игра с Кот д’Ивуар была товарищеской, и он рискнул. И теперь жалел об этом. - Козлы, да? - Денис, не доставая из кармана пачку, нашарил сигарету. - Знают же, что вся страна смотрит. Было б кому влетать, но котам дивуарским… Максим промолчал. Пощелкав зажигалкой, Денис радостно затянулся. - Вот не могу понять, почему мы так погано играем, - он прибавил голоса, чтобы слышали и другие. - Или тренера плохие? Так ведь кого уже не ставили. Наших, импортных, снова наших - без толку. Ну не может быть, чтобы все - гавно. - А ты не думал, что это у игроков ноги не оттуда растут? - тяжело, хрипло откликнулся бригадир. - Да, Михалыч, танцоры еще те… - поддержал начальство подобострастный Юркин. - Всё они умеют, не хотят только, - высунул из-за мешков с мукой седой бобрик старожил склада Белов, начинавший в золотые советские годы, когда в месяц платили 350, раза в три превосходившие нынешние пятнадцать тысяч. - Просто им сборная, по хер. Бабла за нее не платят, а напрягаться выше крыши. Вот как в СССР было? Собирают… - Ерунда, - оборвал ветерана бывший геолог Долин. - Бабки не причем. Предложи каждому из них хоть миллион баксов за игру, они все равно не смогут. Только сильней перепугаются. - Говорю же, яйца мешают… - закольцевал дискуссию Михалыч. Слушать это было невыносимо. Максим перебрался к соседнему ряду - белой двухметровой гряде мешков с сахаром. …Как вышло, что из десятка увлечений пятнадцатилетнего Максима Сомова через два года остался только футбол, он сам объяснить бы не смог. Все произошло каким-то естественным образом. Ведь есть на свете явления самособойные, словно встал на ступеньку эскалатора и все вдруг пошло уже без твоих усилий, а может быть и твоего желания. Но где именно случился этот заступ? Эскалаторы судьбы редко возводятся на открытых местах. Но все больше укрыты в глубоких складках повседневности, среди сотен больших и малых ее деталей. Может это случилось, когда семилетнему Максиму был подарен маленький - с детский кулак - но совсем настоящий футбольный мяч, который весь следующий год Максим перед сном прятал под подушку. Или когда в шестом классе на школьной площадке, изрядно раскисшей к концу октября, принимая мяч у чужих ворот, он поскользнулся. И уже падая, все же попытался нанести удар. И у него получилось. Больше того! Вышел не самый уклюжий, но все-таки настоящий удар ножницами. Мяч зигзагом от земли ушел в девятку и замершие на долгое мгновенье пацаны обеих команд встретили гол аплодисментом. Этот гол потом еще несколько лет то и дело всплывал из памяти Максима и даже снился ему, хотя уже в совсем фантастических формах. Но ничего великого на поле ему больше не досталось. И, стало быть, едва ли в этом месте пряталась та первая ступень-западня. Если бы у Максима все же возникло желание докопаться до причины своей страсти к футболу он, наверное, обнаружил бы ее в цветном развороте, вырванном из футбольного журнала и пришпиленным кнопками к шкафу в комнате одноклассника Васи Донцова. На развороте, в окружении трех рослых соперников замер Месси, еще совсем тонкий, длинноволосый тинейджер. - Слушай, - удивился тогда Донцов. - Да вы же с ним как близнецы!.. Это было правдой. Шестнадцатилетний Максим был копией восемнадцатилетнего аргентинца. По крайней мере, на этом фото, в ракурсе, ухваченным камерой. Для проверки этого открытия Максим вытащил из сети все картинки и видеосюжеты с юным Месси, попавшим в детскую футбольную школу «Барселоны» в тринадцать лет. Все подтвердилось. Конечно, полным двойником Лионеля он не был и на близнеца вытягивал не во всех ракурсах. Но родным братом мог быть определенно - то, что бабушка Максима называла «одной породой», присутствовало в обоих. И в куда большей степени, чем у Максима с его младшим братом Сашкой. Каким образом трудилось внутри Максима это сходство с аргентинцем, что меняло, иначило, переставляло оно, едва ли он сам понимал. Впрочем, эскалатор жизни редко движим единственной причиной. А если совсем точно, то в превращении футбола в главную страсть, помимо «брата» Месси, свою роль сыграло всё, чем были наполнены эти последние годы жизни Максима. Переезд после сельской девятилетки в Читу, учеба на каменщика, брошенная в середине второго курса, армия и возвращение в Читу и последовавшие две параллельных цепочки, одна из которых заключала череду съемных коммуналок, вторая - последовательность разнообразных, но как на подбор малоприятных работ Но в какой-то момент обе они замерли, и жизнь разом обрела устойчивость. Он осел у Марии Васильевны, бодрой старушки, сдававшей две комнаты из трех «студентам», которыми числились все молодые люди до тридцати лет. Стало быть, студентом был и Максим, пристроившийся грузчиком на небольшом продовольственном складе. Внезапная устойчивость жизни имела и свою внутреннюю проекцию, в которой футболу принадлежало уже абсолютно центральное место. Именно это и обнаружил друг детства Витя Таран, навестивший Максима. - Охренеть… - только и вымолвил он, оказавшись посередине комнаты, стены которой были покрыты плотной чешуей журнальных постеров, иллюстраций, фотографий игроков и команд, Места не хватало и постеры перебрались на дверки шкафа, занимали стулья и подоконник, слоились на столе. Книжные полки были забиты футбольными справочниками, календарями, буклетами, биографиями футболистов. - У тебя здесь прямо… - Витя замер не находя сравнения, - церковь футбольная что ли. Максим даже вздрогнул. Похожая мысль посещала иногда и его самого. - Я смотрю, - продолжал озираться Витя, - они и тебя и впрямь как в алтаре рядами идут… Ты, что их по футбольным периодам подбирал? - Вроде того, - нехотя подтвердил Максим. Футбольные иллюстрации, опоясывавшие две стены комнаты, он действительно разбил по времени. Черно-белые фото игроков и команд начала ХХ в. и межвоенных десятилетий шли самым нижним рядом. Выше располагались изображения футболистов середины столетия, еще выше - игроков его второй половины. Ну а самые верхние ряды были посвящены тем, чей расцвет пришелся уже на XXI век. - Ну и кто у тебя здесь за главного? - Витя посмотрел в потолок. - У тебя же футбол входит что-то вроде религии. И здесь его храм. А у каждой религии есть… ну сам знаешь кто. Может и не один, а целый, как там… синклит. У тебя с этим делом как? - Никак, - сказал Максим. - Никак? - удивился Витя. - Странно. Все для этого вроде уже есть. Поклоняешься футболу. Вместо святых у тебя - лучшие футболисты мира. Вот он, весь футбольный иконостас. Что там еще остается для отправления культа? Придумай ритуал как его… - Витя пощелкал пальцами. - Ну футболослужения что ли. И все - занятие на всю жизнь. Подъем в пять. Первым делом отбил двести поклонов за Герда Мюллера - у него сегодня 78-й день рождения. Потом помянул Эйсебио - он в этот день 15 лет назад дал дуба. Потом у своего высшего испросил победу для любимого «Спартака» или кто там у тебя любимый… И так сплошная пахота. До самой полночи. А потом на бочок, чтобы завтра спозаранку по новой… Максим уже и забыл, каким языкатым был его школьный товарищ. Витя оглядел комнату последним панорамным взглядом и повернулся к другу. - Макс тебе уже 24. Что ты хренью маешься?.. Мне Маринка через три месяца второго пацана родит, узистка сказала. Кредит с Вовчиком на двоих взяли. Помнишь Вовку Санина? Ну, на год младше нас учился. Под 7% годовых, как в сказке. Землю под теплицу покупаем. Планов немеренно. К тридцати надо быть в долларовых миллионерах. А ты пацанствуешь. Баб, наверное, уже год не трогал… - Трогал, - возразил Максим. И даже не соврал. - Ну так женись! - наконец-таки без иронии улыбнулся Витя. - Становись мужиком… Таран уехал. Советы остепениться поддались за ним следом. А вот идея службы запала Максиму внутрь. Тем более, что он просто постеснялся рассказать другу, что нечто похожее у него даже намечалось. По крайней мере, по внешнему оформлению. В какой-то момент Максиму вдруг захотелось в одном из углов комнаты повесить на тонкой прозрачной леске футбольный мяч. Чтобы казалось, будто он парит в воздухе. Но безошибочно сообразил, что это совсем не понравится Марии Васильевне и без того непрестанно пенявшей на вред наносимый обоям. Хотя Максим не раз демонстрировал ей насколько используемый им способ крепления иллюстраций безвреден для стен. В общем, от идеи парящего мяча пришлось отказаться. После встречи с другом было вновь задумался об этом, но снова не решился. И за три года прошедшие после визита Вити ничего в его жизни не изменилось, если не считать заметно выросшей привязанности к российской сборной. Отчего она пошла в рост он не задумывался. Может из-за бороды Месси, с которой он вдруг совсем перестал быть похожим на Максима. А следом как-то задвинулся в тень для Максима и весь мировой футбол. Ведь ни с одном игроком у него теперь не было сходства, и возникающего на этой основе сродства. А может, сыграла роль политика. К футболу политическое боданье Запада и России отношения как будто не имело. Но обиды, наносимые стране, были обидами и Максим, всегда любивший футбол без границ и национальных перегородок, теперь все больше сосредотачивал свою любовь на сборной, как вершине всей российской футбольной горы. Это чувство было из тех вариаций русской любви, что скорее сродни жалости, бескорыстному сочувствию, предназначенному убогим и каличным. Над тем, в какой степени наглые молодцы из сборной, получавшие в национальном чемпионате миллионы долларов, вписывались в эту группу извечной жалости-любви, Максим не задумывался. Точней, здесь у него сомнений не было - в своем главном деле эти явные баловни судьбы были убогими ничтожествами. Особенно когда дело доходило до гамбургского футбольного счета. Профессиональная нищета их была столь очевидной, а многократные унижения столь велики и неоспоримы, что футболисты безусловно заслуживали живого сочувствия. Тем более, что все зависящее от них на поле они действительно делали. Максим это твердо знал. Как же было не жалеть этих увечных парней, представлявших футбольную Россию, которая в общем-то и была основным объектом его любви? И потому в последние годы ему стали так претить мужские футбольные разговоры, необязательные и легковесно-веселые даже когда речь шла об очередном жестоком провале сборной. Разве над инвалидами смеются? Нынешнее зубоскальство грузчиков после вчерашней нескладной игры и очередного поражения сборной, не ставшей от этого менее родной (это же мы сами такие!), было для Максима особенно мучительным. Переместившись к сахарной стенне, он подыскал место поудобнее. Но покоя не было и здесь. - Что, достало? - свесилась сверху голова в красной бандане. Это был новенький - всего как неделя на складе. Крепкий, белобрысый, с твердыми глазами. - Без разбора полетов у нас никак… Бандана улыбнулся и, кажется, даже подмигнул Максиму. Текучка в бригаде была такой, что он не очень-то запоминал имена новичков, все равно скоро уйдут. Как звали бандану не помнилось тоже. Словно угадав это, свесилась сверху жилистая рука. - Иван… А ты, Максим, вроде бы. - Вроде бы, - Максим пожал руку, и она уползла наверх. - Что, футбол любишь?.. - С чего ты взял? - хмуро спросил Максим. - Заметно как-то. Вот они тоже типа любители, - Иван кивнул на рассыпанную по складу бригаду. - Но больше, со стороны. За пивком посмотреть, потрещать с корешами. А ты мучаешься. - Почему это мучаюсь? - По лицу же видно, - Иван переклонился вниз, снова рассмеялся и в одно мгновенье приземлился рядом с Максимом. - Чего ты шифруешься? За своих болеть не зазорно… Две фуры с продуктами из Улан-Удэ уже полчаса как должны быть на разгрузке, но стояли в пробке на въезде в город. Время шло к обеду, полуденное солнце било в широкие проемы, расходясь пыльными лучами по всему складу. И весь этот сумбурный разговор остался в памяти Максима множеством речевых лоскутов, подсвеченных золотой складской пылью. - С чего ты взял, что я за кого-то болею? -не согласился он с банданой. - Так все просто. Каждый раз как базар за футбол заходит, да еще с разбором наших полетов, так у тебя сразу вид, словно зубы болят… Наверное, футболистом был? - Нет, - Максим покачал головой. - Значит, в детстве много играл. - Не очень. - В секцию ходил? - Какая секция! С пацанами во дворе. Ну и в школе чуток. Хотя в девятом классе хорошо так поиграли... - А с чего тогда ты паришься? - Я же сказал - не парюсь. Просто люблю футбол… А начинаю смотреть сборную и огорчаюсь. Не выходит иначе. - Значит, тренируйся. Только не в сам футбол, а как на него забивать. - Да, классный совет. - А у тебя выбор небольшой. Научись не париться. Если не можешь, значит сделай что-нибудь. - Что сделай? - Да что угодно. Болеешь за наших? Ну, так пожертвуй для них чем-то важным. Самое простое - деньгами. Ну, или временем, усилием каким-то… - Каким усилием?! - Не знаю. Любым. Лишь бы тяжело самому было. Например, тысяча приседаний в день. Или две… Не слабо ради сборной? - На хрена им мои приседания? - Точно. Это первое, что приходит в голову. Твоя присядка им по барабану. Они о тебе ничего не знают и не узнают. И помочь им реально ты не можешь. Ведь так?.. - Иван дождался от Максима хмурого кивка. - Выходит, что ты всё это будешь делать не для них, а для себя. Присядешь две тысячи раз, и тебе полегчает. - Я, наверное, раньше умру. - О чем и речь. Выложись по полной, а лучше сверх того. Здесь все постороннее и забудешь. - Иван убрал лицо в тень от наползающего солнца. - Только это первый план, точней второй. Первый - это взаимовыгода: ты мне, я тебе. У тебя со сборной такой практической смычки нет. Зато может быть второй план, на котором твои действия всего лишь способ унять свою боль. Что уже немало… В один из солнечных проемов с истошным щебетом влетело несколько воробьев, словно пьяных от весеннего солнца. И через миг, сделав по стремительный полукруг, вынеслось через другой проем. - Во дают, - рассмеялся Иван. - Только март, а уже лето чуют… Поудобней пристроился на мешках: - Но есть еще и третий уровень. Тут вообще всё иначе и никакой земной логики. Только надежда: чтобы ты не сделал ради сборной (пусть самое бессмысленное и абсурдное!), может быть пойдет ей на пользу. Только не обязательно сразу. И вообще не поймешь, каким боком. - С чего ты взял, что есть этот третий уровень? - хмуро спросил Максим. - Жизненный опыт… Мы что, много знаем о причинах происходящего? Если нам видны какие-то цепочки причин и следствий это же еще не доказывает, что только они определяют ход событий. - А причем здесь футбол? - Есть же в нем, как и во всем прочем, нечто важное, но скрытое от нас. Максим пожал плечами: - Может да, может, и нет. - Конечно, - легко согласился Иван. - Но я только один случай расскажу. Так, для примера. В феврале четырнадцатого, ну когда в Киеве вся эта хрень пошла… - Ты про Майдан, что ли? - перебил Максим. - Так он вроде еще в тринадцатом начинался, в ноябре. - Он у них много раз начинался, - отмахнулся Иван. - А это в середине февраля было. У нас олимпиада, а у них в Киеве, опять закипать начало. Уже совсем по серьезному. Вот один мой знакомый тогда и сказал, что миллиона не пожалел бы, чтобы Крым стал российским. - Баксов? - Нет, рублей. Да он не из богатеньких. Миллион - это вообще всё, что у него деньгами было. Меня это так вставило, что я попросил деталей. Он и говорит, будь ему какой вещий знак, что отдай этот миллион, то… - Кому отдай? - Насрать кому, важно - за что. Короче будь ему знак, что если отдаст миллион, то Крым перейдет к России - так он это сделает разом. И никому ничего говорить не станет. Но тут всё понятно, кому хочется полным шизом выглядеть. Я его спрашиваю - «да зачем тебе?» Он смеется - «родину люблю…» А дней через десять в Киеве майдан к власти пришел. Ну и в Крыму пошло всё это дело. В тот день, когда в Симферополе около администрации терки с татарами начались - ну помнишь, вся площадь в людях - перемешались, толкаются - звоню ему вечером, спрашиваю: «Ну как, видел?». Он говорит: «Нет. Не могу смотреть, - говорит, - чувствую на тоненького всё, на весах качается. Утром, - говорит, - снял свой миллион. Буду сжигать…» Я ему: «Постой, сжигать то зачем?! Хочешь избавиться от него, так сделай доброе дело - подари детскому онкоцентру или в фонд какой-нибудь передай, ночлежке, наконец. Если нужна безымянность, так не светись…» «Нет, - говорит, - слишком хитрый ход. За одну плату два дела не сделать. Надо что-то одно». «Слушай, - говорю, - но одно дело настоящее, доброе. А другое - чистая шиза. Тебе, что твоя дурка дороже реальных детей?» «Извини, - говорит. - Такое я дерьмо. Ничего не могу поделать…» Иван вновь сместился от узкого луча, только уже в другую сторону, взглянул на часы и забеспокоился: - Слушай, а если фуры совсем запозднятся? - Что значит совсем? - Ну к концу смены приедут? - Значит, будем работать. - Вот это некстати. У меня на вечер совсем другие планы. - Не парься, они вот-вот подкатят. - Откуда ты знаешь? - Жизненный опыт… Ну и что твой друг, сжег свой миллион? - Сжег. Ну, сказал так. Я же проверять не поехал. Просто на другой день созвонились. «Сжег?» - спрашиваю. «Да», - говорит. «Успокоился?..» «Вполне» - отвечает. «А что теперь?» «А теперь, - говорит, - уже не мое дело, чтобы там в Крыму не случилось. Если всё будет как надо, никаких денег не жаль. А если не выйдет - значит буду знать, чего-то еще не хватило. Но я сделал всё, что в моих силах. Иначе всю жизнь мучился бы, что из-за меня Россия Крым назад не получила. В общем, полная шиза. Полней не бывает. Я с этой мыслью с ним тогда разговор и закончил. Но прошел день, потом еще один. И уже меня крыша ехать начала. Появились в Крыму эти вежливые человечки. И всё - покатился он на родину… Помолчали. За воротами склада просигналила, наконец, доехавшая фура. - Интересный случай, - сказал Максим. - И я о том. Можно, конечно, сказать - совпадение. Но никто теперь не сможет моему другу доказать, что это не он вернул Крым России. И не потому, что он невменяемый псих. А потому, что никто на земле полной правды не знает. Помнишь сказку про репку? Когда все тянут-потянут, а чего то не хватает. Может быть, он той мышкой в крымском деле и стал. А может и кем покрупней. Кто его знает?.. Может и не один он такой был, страна большая. Может по России таких с десяток набрался, или сотня. И в разное время жертвовали они вот также на Крым, кто чем мог. А всё это копилось, считалось, взвешивалось… - Кем? - Откуда я знаю? Может, есть кем. А когда достигло нужной массы - хрясь, и отъехал Крым от незалежной. - Иван засмеялся. - Ты ко мне сейчас не слишком прислушивайся, я на ходу плету, что в голову придет. Все равно ведь, никому ни хрена не известно. Ну, а вдруг, чтобы нечто большое случилось, и правда, в народе должны найтись люди, которые вот так по своей воле, без всякого указа… Тяжело, зверино протрубила фура. Обе машины уже были во дворе. И грузчики зашевелились, потянулись к проемам, к которым медленно сдавали задом многометровые пеналы-кузовы. Встали и Максим с Иваном. - Как там у нас в песне - мы за ценой не постоим? - Иван разминал затекшие плечи. - Вот так и поступай. Любишь что-то, хочешь ему помочь? Ну, так сделай что-нибудь. Хоть самое абсурдное, но именно для него. Искренне и по полной. На самом своем пределе и втихую. Так чтобы об этом знали только ты и небо… Ну и может кто еще особо любопытный вроде меня… Иван подмигнул Максиму и затянул потуже широкий пояс. Они уже были около проема, прямо перед товаром. Первыми, в несколько рядов почти до потолка фуры высились закатанные по восемь штук в полиэтилен, двухлитровые бутылки кока-колы. И пальцы уже привычно цепляли плотный край упаковки. Работа пошла, постепенно разгоняясь, входя в свой ритм и только под самый конец разгрузки, Максим неожиданно спросил: - Наверное, гордится собой? - Кто гордится? - Друг твой. - А-а… - Иван, обмахнул локтем мокрый лоб. - Ничем он не гордится. Он же вменяемый. Что никто ничего точно не знает - это его слова. Потом выяснилось, и знака особенного ему тогда в феврале не было. Просто тревога. Ну и приснилось ночью непонятное что-то. А он все равно решил перестраховаться. И не жалеет… Ну, или говорит так. - Иван улыбнулся, подхватывая новый ящик. - Да оно так и есть. Видно же… О футболе они больше не говорили. Ни в тот день, ни после. Впрочем Иван на складе и не задержался. Исчез уже через месяц. Но главное было сказано. И оно было так близко к тому, что чувствовал сам Максим. Просто никогда не мог найти нужных слов, чтобы объяснить все самому себе. И теперь они прозвучали. Осталось их приложить к своей жизни. Да, он любит футбол больше всего на свете. А в средоточии этой любви была российская сборная - смешная, никчемная, но родная, в этой своей безысходной слабости так похожая на него самого - неудачника жизни, снимавшего углы и менявшего работы, без единого шанса на что-либо хорошее. Шансов помочь сборной в этой реальности у него нет. Но не исключена сверхреальность. И все! Точка. Никаких общих бла-бла на эту тему. Ничего, кроме того, что она возможна. А еще возможно действие. Бескорыстное, безымянное и в общем бесполезное. Даже абсурдное, с точки здравого смысла. Поскольку единственное его предназначение - демонстрация самому себе (или той возможной сверхреальности), на что он - Максим готов пойти ради того, что им любимо. Чем было это действие? Жертвой оно не могло быть по самым разным причинам. Прежде всего, потому что не было того, кому она могла быть принесена. В конце концов, Максим не был таким идиотом, чтобы превращать футбол в живое существо, с которым можно вступить в контакт и произвести бартерную сделку, каковой в своей основе являлось любое жертвоприношение. Не нравилось Максиму и само слово «жертва» пышной архаике которого больше соответствовали образы бородатых библейских старцев, надменно-угрюмых, но гордых собой и своими поступками. По этой же причине были отвергнуты «подношение» и «дар». Первое также отдавало величавой древностью, второе было слишком пафосным. Как и определение «подвиг». Хотя совершаемое Максимом, по своей сути, должно было соответствовать именно этому определению (иначе просто не имело смысла), он не раздумывая отказался и от «подвига». Своей бесцветной корректностью больше импонировал «подарок» и Максим некоторое время принюхивался к этому слову, но в конце концов забраковал и его, решив остановиться на технологичной вербальной версии: «Действие-3Б» (имелось в виду бескорыстие, бессмысленность, безымянность) или просто Действие. Итак, у Действия должны были наличествовать все черты подвига, но только абсолютно абсурдного с любой рациональной точки зрения (ноль прагматики и этики, никакой соотнесенности с понятиями добра зла или выгоды ). Совершая его, Максим ни на что не рассчитывал и не надеялся, ни пытался никого задобрить или кому-то помочь. По крайней мере он обязан был стремиться к тому, чтобы Действие, находясь на пределе его физических возможностей, было единым сгустком бесцельности. Теперь оставалось только определиться с конкретикой. Начал Максим с подтягиваний. Тем более, что от предыдущего обитателя его комнаты на косяке над дверью осталась закрепленная на крюках перекладина. Но с первых же опытов выяснилось, что предел возможного для Максима в этом испытании слишком мал. От силы семь-восемь раз. А после второго, тем более третьего подхода наступало полное бессилие. Тело болталось на безвольных руках, беспомощно подталкивая себя вверх. И Максим перешел к отжиманиям. Стало получше. Но и в этом упражнении горизонт физически возможного для него располагался слишком близко, чтобы в полной мере насладиться/помучиться совершамемым. В этом отношении, присоветованные Иваном приседания оказались куда более подходящей формой Действия. Весь отборочный цикл сборной на Евро-20 прошел под знаком этого упражнения. Утром в день матча сборной, он начинал приседать. По двести раз за подход. К вечеру ноги было не разогнуть, а бедра наливались плотным чугуном. И матчи он смотрел, вытянувшись на диване, с повернутой к телевизору головой. Сборная России отобралась на финальный турнир без особых проблем. Нет-нет, Максим и думать не думал, что хоть как то поучаствовал в этом успехе. Не имел права так думать. Сверхреальность в том заключенном с самим собой уговоре определялась как абсолютно непознаваемая и недоступная для внешнего влияния. Но она же была и абсолютно свободной в своем выборе. В действительности, понимал Максим, ее могло и не быть. Но полностью исключать ее существование также было невозможно. Надо ли ее было как-то специально поименовать? Максим не раз задумывался об этом, стоя перед окном на своем последнем девятом этаже, парившим как птица над низкорослым частным сектором. Ответ, в конце концов, пришел сам собой. И самый естественный в его случае. Этой непознаваемой инстанцией было Небо - всеобъемлющее, всегда разное и равное самому себе. Так, не подозревая о том, Максим пришел к старокитайской традиции, уходящей в пучину веков на тысячу лет глубже Конфуция. Сборная стала играть лучше, значит Небо, если оно было, тому по крайней мере не противилось. Если помощь Максима в этом не могла быть доказана, то она и не могла быть полностью исключена. И потому, ни на что не претендуя и ни о чем не задумываясь, Максим был счастлив успехам команды, связавшись с ней своим Действием. Пускай эта связь, даже если б она существовала, оказывалась не прямой, и проходила через Небо, которое могло и не пускать эту ниточку дальше себя. Впрочем, и в этом случае, подсказывал хитрый крестьянский ум, само Небо все равно знало о Максиме и его, что может и было самым важным. Ну а если сверхреальности не существовало, что ж - совершаемое Максимом все равно давало ему чувство живой сопричастности игре сборной. И единственно важным было выложиться до полного своего предела. Итак, к финальному турниру Евро-20 следовало подойти с максимальной ответственностью. Действие должно было совершаться перед каждым матчем сборной. Причем чем ответственней предстояла игра, тем сложней для исполнения должно было быть и Действие, что уже никак не совмещалось с работой. И Максим на весь турнир взял отпуск. Игры группового этапа он оценил в 1500 приседаний, а каждый следующий матч весил на двести приседаний больше - от 1700 в 1/16-й, до 2100 в ¼-й. Полуфинал был оценен в 2500, а финальное Действие в три тысячи приседаний. Группу сборная прошла без проблем - три победы. И Максим держался молодцом. Но от одной восьмой к полуфиналу, в котором Россия встречалась с итальянцами совсем изнемог. И все же перед полуфиналом свою задачу выполнил. Сборная уступила итальянцам по пенальти. Но Максиму упрекнуть себя было не в чем. Несколько дней не выходил из дома - ноги отказывались работать... И после турнира он дополнил уговор еще одним пунктом, согласно которому, форма совершаемого Действия должна была меняться после каждого чемпионата мира или Европы. И могла быть повторена только через четыре года. С приседаниями было покончено. Для мондиаля-22 формой Действия была выбрана ходьба. И весь отборочный цикл прошел у Максима в больших пеших походах. Перед домашними матчами со сборными Румынии и Норвегии он взял зарок проходить по сорок километров, а перед выездными матчами с эти же командами по пятьдесят - чужое поле предполагало больший объем Действия. В матчах с основными соперниками россиян - Голландией и Польшей, он определил себе дистанцию в шестьдесят км, вне зависимости от поля. Походы следовало выполнять без больших привалов. Разрешены были только четыре небольших остановки, каждая не более трех минут. Еще поразмыслив Максим, запретил себе брать в дорогу съестной тормозок из бутербродов, бананов и бутылки с водой. Впрочем, воду он, в конце концов, все же оставил… Такие походы занимали у него порядка 10-14 часов. И поначалу походили на опыты по выживанию. Но молодость и абсолютная самоотдача видимо брали свое и к концу отборочного турнира стало полегче. Сборная заняла в группе первое место. И вдохновленный ее успехами Максим долго обдумывал, какой размер должен быть у Действия на самом чемпионате, с учетом высокой цены каждого матча, но и слишком ограниченного промежутка между играми, не позволявшего задавать себе предельные нагрузки, требовавшие потом на восстановление доброй недели. В конце концов, остановился на дистанции в шестьдесят километров для матчей группового этапа, с последующим наращением этой цифры на десять км - от семидесяти в 1/8-й до ста в финальной игре. Матчи группового турнира отработались бойко. Но во время Действия перед 1/8-й Максим попал под сильный дождь. Точней дождем это природное явление было только первые два часа похода. А следующие три прошли под ливнем, чередуемого с мелким густым градом. Такой погоды, как потом отчитались синоптики, в городе не было последние сто лет. И если в начале похода Максим радовался внезапному дополнительному отягощению, то в середине пути понял, что Действие становится для него непосильным. И все же он выполнил свою задачу, что равнялось полноценному подвигу. Домой он вернулся с температурой под 39. Кое-как подлечившись к четвертьфиналу, с трудом одолел назначенные семьдесят километров. И слег окончательно. Вызванная хозяйкой скорая переправила его в больницу, в которой он провел следующую неделю, в том числе и день четвертьфинала. И, тем не менее, Россия прошла дальше. Но мысль о том, что Он выписался из больницы за день до полуфинала и, не заходя домой, оправился пешком до Новой Куки. Дорога туда и обратно составляла как раз девяносто километров. У ослабевшего после болезни Максима ушли на нее полные сутки. Он вернулся к середине первого тайма и смотрел матч лежа, не в силах сходить на кухню за водой. Россия уступила бразильцам: две - три. Так вот и вышло, что четвертьфинал, обошедшийся без Действия, сборная выиграла, а полуфинал, предваренный подвигом Максима, закончился поражением. Что ж футбольное небо и должно быть непредсказуемым. Главное, что сам Максим сделал для своей любви все от него зависящее. А в этот раз быть может и несколько большее. Но впереди оставался матч за третье место. А значит, предстояли еще девяносто километров (малый финал Максим составляя регламент Действия оценил по уровню полуфинала). Чувствуя невероятную усталость, на всякий случай он вышел из дому почти за двое суток до матча. Однако ноги перед дорогой, казалось готовые отвалится на первом же шаге, через час немного расходились. А через два Максим вообще перестал их чувствовать, как и вообще все измученное суворовскими переходами тело. Он двигался плавно, ровно, напоминая сам себе последнюю японскую разработку в сфере робототехники, хотя встречая в магазинных витринах свое отраженье, обнаруживал, что скорее похож на ускорившегося железного дровосека. Но какое это имело значение? Дистанция, на которую несколько дней назад ушли сутки, в этот раз уложилась в 16 часов. И Максиму казалось, что он может идти еще и еще, наверное, бесконечно. Вернувшись к своему подъезду, он даже не стал вызывать лифт и поднялся на свой девятый этаж по лестнице. Чудо кончилось через полчаса. Сил с трудом достало перекатиться от стола к дивану, с которого Максим не вставал следующие 30 часов, как раз до начала футбольной трансляции. Россия выиграла у французов, впервые в своей истории став медалистом мирового первенства… Для Евро-24 Максим выбрал своим Действием голод. Возможностей собственного организма в этой сфере он не знал, но проведя пару небольших опытов и прочитав несколько книг, определил себе пять дней для каждого домашнего матча сборной в отборочном цикле и по неделе для игр на выезде. Голодовки шли тяжело только два первых раза, а затем организм приспособился и масштаб подвижнических усилий начал казаться Максиму явно недостаточным для полноценного Действия. Но выручило то, что разреженные вначале, к концу отборочного цикла, матчи сборной зачастили, осложнив жизнь Максима в должной степени. Сборная отобралась с первой позиции. Максим долго думал, каким образом можно было бы выстроить Действие на финальный турнир, с учетом его расписания. И решил, что самым верным будет полное совмещение голодовки с турниром. Он должен был начать ее за три дня до первого матча сборной и держать до тех пор, пока россияне остаются в турнирной сетке. Если б они дошли до финала, голодовка заняла бы 37 дней. Причем в последнюю неделю Максим должен был отказаться и воды. В общем, по принятому плану Действие выходило вполне достойным. Таким оно оказалось и на деле. Потому что Россия действительно дошла до финала, уступив в нем сборной Германии 3 : 4. К этому времени Максим из 77 килограмм веса потерял 23 и каждый день продолжал худеть минимум на полкило, хотя в книжках писалось, что по ходу голодовки падение веса должно замедляться. Он сильно ослабел, но выручало то, что на все время турнира у него по обыкновению был взят отпуск. И он бы мог совсем не выходить из дома. Тем более, что в покупке продуктов необходимости у него не было. Проблема выскочила с другой стороны, впрочем, вполне ожидаемо. Мария Васильевна обнаружила растущее телесное истончение постояльца к середине третьей неделе. Как и заметила полное его кулинарное бездействие. Неизвестно чем бы все кончилось, если бы вдруг не выскочила возможность провести две последних недели турнира на пустовавшей даче троюродной тетки… Для мондиаля-26 Максим решил сделать Действием поднятие тяжестей, для чего были куплены с рук две пудовые гири - небольшие черные шары на длинных ручках, достойные образцы советского спортивного промторга. Но поработав с ними для оценки своих возможностей, убедился, что затяжных Действий, к которым привык за последние годы, едва ли добьется. И главное, он неожиданно вспомнил о своем страхе высоты. Было даже странно, как это раньше им упускалась столь прекрасная возможность для Действия. Впрочем, ничего странного, если учесть, размер этого страха. Скорее всего, мозг старательно огибал вниманием подобную возможность, как абсолютно запредельную. Однако, имелась проблема и чисто технического характера. Для совершения Действия требовалось подходящее место. Ведь не использовать же для него окно своей комнаты? Все решилось само собой, когда в комнате Максима на потолке обнаружилось пятно размером с ладонь. За день ладонь выросла втрое, приняв форму бараньей головы. Поскольку этаж был последний, сомнений не было - прохудилась крыша. Что и подтвердили вызванные хозяйкой коммунальщики, предложив Марии Васильевне на выбор два пути решения проблемы. Через официальное письмо в управляющую кампанию - вариант законный, а потому затяжной, полный мытарств и унижений. И путь прямой, быстрый, честный, стоивший, однако, известных денег. Хозяйка выбрала первый, но пара дождей убедила ее в необходимости срочных действий. И ремонт разом завертелся. А пока на крыше кипела работа, завозился нужный стройматериал и лепилась обширная рубероидная латка, ключ от всегда закрытой железной двери на технический этаж, был передан Марии Васильевне, от которой немедленно перекочевал к Максиму, то и дело выходившему к рабочим по разным вопросам. Собственно тогда к нему в голову и пришла идея подобного Действия. К вечеру у Максима была копия ключа, и путь на крышу стал открыт для него в любое время. Впрочем, он сразу же решил никогда не злоупотреблять новой возможностью и соблюдать полную осторожность. То есть, совершать Действие только в вечерние или ночные часы Каждый отборочный матч сборной перед мондиалем-26 он должен был предварять проходом по бордюру, окаймлявшему крышу дома по периметру - прямоугольнику, близкому к квадрату. Метровый по высоте, бордюр при этом был и достаточно широк - в два кирпича. Но распахнутая сбоку бездна превращала эту гладкую залитую серым от времени битумом дорожку, в тонкую ленту, каждый шаг по которой превращался для Максима в самостоятельный подвиг. Особенно во время ветров. По-настоящему опасным ветер становился, когда из ровного гладкого потока превращался в дерганные толчки, прилетавшие с разных сторон. Тогда Максима необоримо влекло на колени, раз уж нельзя было спрыгнуть внутрь периметра с этой безумной каменной филенки. Но максимум, который он сам себе определил для таких случаев - корточки, на которых он и пережидал особенно резкие порывы ветра. Рядовые матчи в группе были оценены им в одну «кругосветку» - обход периметра крыши с выходом в начальную точку. Встречи с лидерами весили два обхода - в одном, а следом, без перерыва, в обратном направлении. На групповом этапе сборная не проиграла ни одного матча. Но в заслугу себе это Максим, конечно, не ставил. Просто делал, что считал нужным, точнее - необходимо-обязательным для себя… Оставалось дождаться самого мондиаля. Времени было еще почти полгода. Срок немалый, но пустой - ничего стоящего в эти месяцы произойти уже не могло, поскольку кроме самого турнира Максим ничего больше в своей жизни не ждал. Зато сама жизнь всегда сохраняла способность найти его и озадачить. В последние несколько лет эта ее способность многократно возрастала весной. В авангарде каждого нежданного проникновения внешней среды во внутреннее пространство Максима оказывались девушки. Не стал исключением и двадцать шестой год. Прямо восьмого марта в комнате Максима появилась Надя. И хотя само появление ее еще ничего не означало, он знал по опыту, что будет дальше. И не ошибся. Надя в комнате осталась, оказавшись, наверное, самым неприхотливым женским экземпляром из всех, когда-либо поселявшихся вместе с ним. Ее хватило на всю весну и, в качестве подруги, она уверенно перетекла в лето, что случалось в жизни Максима впервые. Обычно девушкам хватало месяца, совсем много - двух, чтобы убедиться в том, что Максим им не пара. Надя думала иначе. Она видела где он живет, знала о его ненадежных работах и смешных зарплатах. А стало быть, предложить ей он мог только самого себя, такого, как есть. Судя по всему, этого Наде было вполне достаточно. Удивительно, но против нее не возражала даже Мария Васильевна… Вот это совсем испугало Максима. Потому что Действие и девушки - вещи несовместные. Тезис не требовавший доказательств. И в нем же прятался спасительный выход. В конце июня Максим пошел ва-банк. Просто рассказал Наде о Действии. Всё как есть. Спокойно и обстоятельно, не пропуская ни одной детали. Расчет был верным. Сама обыденность изложения, дотошная подробность в самых абсурдных деталях, свидетельствовали о степени его сумасшествия. - Ты же врешь? - несколько раз с надеждой спрашивала Надя. Но в это вечер он говорил только правду. И, в конце концов, она ему поверила. Так, за месяц до мондиаля Максим вновь остался один. Хотя впервые в его жизни спасенье вышло столь грустным… Размер Действия для мондиаля был продуман давно. Матчи в группе были оценены в два круга, одна шестнадцатая и одна восьмая - в три. В одной четвертой помощь вырастала до четырех кругов, в полуфинале - до пяти. Над возможным Действием в финале Максим размышлял долго, и решил остановиться на шести кругах, два из которых было необходимо пропрыгать по бордюру на одной ноге. Понимая, что при таких дистанциях и заданных отягощениях, вероятность паденья вырастает в разы, Максим договорился считать, что на какой бы стадии падение не случилось, оно должно означать Действие совершенное в полном объеме за весь турнир, включая финал. С кем договорился? С самим собой, конечно. Но не с тем собой, который так панически боялся высоты, и даже не с тем, кто любил сборную едва не больше жизни, и потому мог пересилить Максима-паникера. А с тем, кто также был внутри него, но как бы на правах внешнего наблюдателя. Его истинное место находилось немыслимо далеко от маленького человеческого тела Максима. С этим собой - представителем Неба внутри себя, Максим научился обсуждать все вопросы, приходя к взаимному согласию. …Чемпионат, наконец, начался. И странное дело, в групповых матчах, помощь даже в ее увеличенных дозах, стала даваться ему много легче. Чувство страха не исчезло окончательно, но заметно притупилось, словно вышагивал Максим не на тридцатиметровой высоте, а на уровне второго этажа. Выходило так, что прошлогодние проходы на групповом этапе дали результат. Он действительно наловчился смотреть исключительно на дорожку, проложенную бордюром в сумеречном или уже в совсем ночном небе, забывая о притаившейся рядом смертельной глубине. Не слишком осложнилось Действие для Максима и в следующих двух матчах. Увеличенное до трех кругов в одной шестнадцатой и одной восьмой оно далось чуть сложней, но все равно показалась несколько легковесной для столь зрелой стадии мондиаля. Максим даже раздумывал, не поднять ли объем Действия. Это полностью противоречило внутреннему уставу - форма и масштабы совершаемых усилий определенные до турнира во время его изменению не подлежали. Но если сокращение было бы немыслимым нарушением своего договора с внутренним Небом, то увеличение взятых на себе обязательств, представлялось совсем иным по своей мотивировке и могло бы трактоваться как действие «во благо», допустимое в качестве исключения. Но поколебавшись, Максим не стал ничего менять. И тем, быть может, спасся. Вечер и ночь перед четвертьфиналом выдались в Чите штормовыми. Дождь, накрапывавший весь день, постепенно перешел в ливень. И выйти на маршрут, как планировалось, в одиннадцать вечера, было бы очевидным самоубийством. Оставалось ждать. И Максим ждал. А ливень упорствовал и утих только к трем утрам. Но ветер, казалось, только усилился. Максим вышел на крышу, когда небо на востоке уже начало бледнеть. Трех шагов по бордюру хватило, чтобы понять - идти невозможно. Ноги скользили и разъезжались. Тогда Максим снял кроссовки и носки, заскочил босиком на бордюр и сел на корточки. Развел для равновесия руки, двинулся вперед гусиным шагом. В черной мгле, где-то прямо под ним, шатались невидимые шапки тополей, грохотала на ветру жесть окрестных крыш, хлестали лицо и тело влажные пряди ветра. Дважды он почти сбрасывал Максима с крыши. Но падая грудью на мокрый битум, Максим успевал выбросить руку, цепляясь за внутреннюю сторону бордюра. Четыре круга заняли у него два часа. В самом конце пути на город снова спикировал ливень. И если бы Действие было увеличено, Максим дойти бы верно не смог… Вконец изможденный, он вернулся в квартиру в шестом часу. Хотел принять душ, но сил хватило только обмахнуть себя полотенцем. Добрел до дивана и полетел, полетел, чувствуя каждой клеткой, что в этот раз для победы сделано всё. И если он что недодал в предыдущих матчах, то сейчас отработал долг полностью. Аргентинцы были пройдены. Пусть не в одни ворота, но счет «четыре - два» отражал соотношение команд на поле. Да и полуфинал с итальянцами был таким же. Шансов у «скуадра адзуры» в матче со сборной России не было. Между тем, Действие Максима накануне этого полуфинала было разительно легче предыдущего. В городе было сухо, безветренно и пять кругов бордюра кончились едва ли не за двадцать минут. Полуфинал мондиаля определенно весил больше затраченных усилий. Что заставило Максима поволноваться, но в все обошлось. К тому же впереди был финал, и возможность отработки долга еще оставалась. Даже с избытком - в Читу вернулись дожди. Широкая полоса их двигалась через всю южную Сибирь от Сахалина к Байкалу. Равномерные, они, иногда спохватываясь, переходили в ливни. И половины того, что произошло перед матчем с Аргентиной, хватило бы для превращения Действия в задачу непосильную. Пропрыгать два полных круга на одной ноге по мокрой, скользкой дорожке при боковом ветре едва ли было возможным. Но ведь от Максима ничего не зависело. Он просто ждал, что будет. Иногда ему даже хотелось, чтобы дождь не прекращался, и Действие определенно стало бы последним усилием его жизни. Однако накануне финала дожди ушли на запад. Ночь была тихой и ясной. Небо, вдоль которого неслась черная лента бордюра, сплошь усыпали звезды. Два круга, которые следовало пропрыгать на одной ноге, Максим решил сделать вначале, пока был в полной силе. И выяснилось, что это совсем не сложно, просто надо поджимать ту ногу, что находится ближе к пропасти. А сами прыжки должны быть коротким, частым пунктиром. Ну и, наконец, не допуская большой усталости, надо через каждые десять - пятнадцать метров устраивать кратчайшие привалы: замирать на несколько секунд, прижимая поднятую ступню к голени опорной ноги. С помощью этих нехитрых приемов Максим проскакал крышу туда и обратно едва ли не быстрей, чем проходил ее на двух ногах. А остальные круги обычным шагом дались уже совсем легко. И хотя объем Действия был как никогда велик, хватило на него чуть более получаса. Вернулся домой он со сложным чувством, в котором радость завершенного турнирного марафона и полностью выполненной задачи мешалась с недобравшей своего внутренней истовостью, требовавшей полного изнеможения организма. Но исправлению уже ничто не подлежало. Оставалось ждать следующего дня. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1. 19 июля 2026 года (утро - 19-33) . Сергей Савельев (Челябинск) Перед финалом спалось плохо. Как не волноваться? Конечно, Россия на мондиале смотрелась отменно. Ладный, красивый механизм, в центре которого сновала поршнем золотая четверка - трио Васкесов + Костя Птицын. Пусть ни один из них не мог претендовать на золотой мяч лучшего игрока планеты. Но в первую сотню футболистов мира все они входили определенно. А главное - вручайся приз за лучшую футбольную связку, они стали бы главными претендентами. По сыгранности равных им в современной футбольной элите, пожалуй, нет. Да и в прошлых временах поискать надо. Тот случай, когда целое весит куда больше, чем простая сумма его частей, также очень увесистых. Но ведь не Васкесами одними. А Геворкян с Самойловым? Или Тарасов. А Ухов?! Какой красавец, тьфу-тьфу, у нас на воротах. Такой сборной у нас не было никогда - ни у России, ни в СССР. Под стать сборной был сейчас и мой аленький. Лепестки полны сочным цветом, и сам он, переливаясь всеми красками, казался мне в эти дни радужной каруселью. Но все равно я чувствовал неуверенность. Сердцевина аленького в последних матчах смотрелась лучше, однако оставалась капризной. И если результат сборной зависел от моего цветка, то побеждали мы почти исключительно за счет лепестков. Работай сердцевина на полную силу, счет во всех шести матчах был бы совсем иным. В этом я не сомневался. А еще приходила на ум игра немцев. Не припомню у них такой сильной сборной. Понятно, что в таких думках заснуть не просто. В левой грудине пылало. Но заниматься цветком в эти ночные часы или просто беспокоить его своим назойливым вниманием, было неправильно. Я знал это и потому ограничился персеном. Две таблетки, а когда не помогло - еще две. Да и эта ударная доза осилила тревогу только под утро. Вот и очнулся в полдень. Теперь надо было дотерпеть до вечера. Лучшее, что можно сделать - уйти на несколько часов из дома. Так я и поступил. За десять лет способ утилизации мучительного предматчевого интервала была отработана до мелочей. В запасе имелось с полдюжины маршрутов вполне трудоемких, чтобы крепко уходиться и уже ни о чем не думать… Трансляция начиналась в семь вечера и к пяти я уже был дома. Обычно к работе с аленьким я приступал за час до начала игры. Перед самыми ответственными встречами - за полтора часа. Но со стадии полуфинала, мне казалось, что и этого мало. Чистая психология - даже часа вполне хватало, чтобы промять лепестки до последних уголков, подтянув яркость и глянец к возможному пределу. Но я все равно увеличивал время разминки вдвое… К семи часам лепестки сочились тяжелым цветом. Ожила и сердцевина, хотя изменчивая ее подвижность, все равно не давала чувства полной надежности. Я сделал всё, что было в моих силах и должен теперь был оставить аленький в покое, присоединившись к десяткам миллионов россиян, уже застывших перед экранами от Калининграда до Камчатки. Напоследок коснулся лепестков. Сдвоенная виртуальность цветка и тронувших его пальцев, не помешали мне ощутить горячий, упругий шелк. - Всё получится, - пощекотал я сердцевину. - Ты сможешь… Сел на диван, включил телевизор и стал просто болельщиком, а цветок обратился в мое сердце, словно ремешком, стянутое волнением. Стоило арбитру свистнуть на матч, как этот ремешок сделался стальным обручем. Однако значения это уже не имело. Как и всё, что было в мире за пределами зеленого прямоугольника… Немцы оставались собой - уверенной, ровной силой растеклись по всему полю, заполнили его, повсюду наводя свой порядок. В эти первые минуты они были везде. Хозяйски держали мяч, тасуя его по флангам и запуская в нашу штрафную, примеряясь к ее защитным рубежам. Методично зарабатывали стандарты, подтягивая к российским воротам ударные кулаки. Смотреть на всё это было просто больно. Но стало бы совсем невыносимо, если б в центре поля этот беспощадный механизм доминирования не сталкивался с испанским ромбом России. Здесь раз за разом широкое полотно немецкой силы мгновенно вспарывалось встречными ударами и панически откатывалось к своим воротам, пытаясь сдержать казачьи прорывы Павла, Сергея и Кости. Эти рапирные выпады, занимая минимум времени, уверенно сводили матч к равновесию. По ударом в створ и полуопасным моментам (опасных не было) счет был равный. Вплоть до семнадцатой минуты, когда очередной (третий или четвертый на моей футбольной памяти) Мюллер немецкой сборной, обведя на фланге двоих, сместился к центру, но вместо очевидной передачи Пройссу, залепил мяч нам в девятку. Ухов в длинном прыжке достал это ядро, а Иван Васкес ударом через себя, вынес мяч в центр, прямо на грудь Птицыну. Вместе с Павлом их было двое против троих немцев. Техника у Кости, загляденье. Прошел Риделя, словно того и не было. Полетел к воротам. Когда быстроногий немец снова нагнал его, убрал мяч под себя и тут же переправил его на ход Павлу. На Васкесе висело два защитника. Но там где все остальные форварды мира предпочтут упасть, заработав законный штрафной, Павел будет бежать. Даже когда защитники перейдут на чистое регби. Подкатом сзади или борцовским захватом его не остановить, нужно что-то серьезней, например, пистолет… Так втроем они и вкатились в штрафную. Теперь рубить Павла было поздно. Немцы, висевшие на нем, решили - пусть бьет. Все лучше, чем пенальти. Верный выбор. Только не в этот раз. Если нужна была совершенная девятка, то вот она. Один - ноль. Семнадцатая минута. Смотреть стало полегче. Мощь немецкого наката закономерно пошла вверх. Но и страх перед сновавшим в центре боевым разъездом Павла и Кости заметно вырос. Троих стражей для его перехвата могло не хватить - это немцы усвоили с одного раза. И защита их оставалась теперь сзади в полном составе. А шестерым, отряженным вперед, продавить нашу оборону было совсем не просто. К середине тайма игра совсем выровнялась. Дважды бил Пройсс. Второй раз, так совсем неплохо. И Денис сделал сэйв. Отменный, но из таких, что и должен делать любой классный вратарь. Потом с фланга прорвался Чаглар (техничный хавбек из немецких курдов). Прошел в центр, ударил, но выше ворот. Отменный штрафной исполнил Мюллер. Мяч чиркнул по внешнему краю стойки. Впрочем, огромные перчатки Ухова были уже в нужном месте. Наши ответили парой техничных налетов Васкесов и одной затяжной атакой чуть не всем составом сборной. Главное, всё успокоилось. Игра перешла в то взвешенное состояние, когда команды по очереди проходят до чужих ворот, по пути демонстрируя разные футбольные красоты, но в итоге защита оказывается совершенней нападения. Было б так до конца тайма, а лучше и всей игры… Но мяч круглый. Прорасти голом может любой удар, любое ловкое касанье в штрафной. О’Нгаба - двухметровый немецкий негр сделал такое на 38-й минуте. На седьмом угловом у наших ворот выпрыгнул в небо и оттуда завернул мяч в угол. Шансов у Дениса не было. Один - один. И после этого пошло на встречных. Живое валидольное действо, качели. Болтанка такая - не успеваешь следить. Получит команда по своим воротам и сразу в атаку, подкатится к чужой штрафной, ответит ударом и назад в оборону. Время вратарей. Блистали оба. Но смотреть такую игру с дивана стало совсем невозможно. Конец тайма я провел около балконной двери, боком к телевизору, по голубиному скашивая в него взглядом. Так мне было легче. Хотелось только одного - свистка на перерыв и передышки. И арбитр, наконец, свистнул. В перерыве решил взглянуть на цветок. Занятие бессмысленное, но безопасное. Повредить аленькому своим вниманием я сейчас не мог. Он был такой же, как и перед началом матча. Горячие лепестки переполнены цветом. Середина оставалась непонятной. Как будто пластичная (скажем - четверка с минусом), но без всякой гарантии, что в итоге не выйдет двойка… Начало второго тайма немцы исполнили под копирку - сетка игроков растянутая по всему полю. Летучие фланги, далекие набросы в штрафную, где навстречу мячу разом вырастало несколько немецких макушек. Ухов был загружен по полной, хотя предельных чудес от него пока не требовалось. А минут через пять стали подавливать и наши. Дважды красивым слаломом проходил по краю Геворкян, били в створ Павел и Костя. А потом со штрафного в самый угол вставил Сергей Васкес. И Веберу пришлось выложиться, доставая мяч. Две футбольных машины работали ровно, сильно, как и положено отличным машинам, творившим одну красивую игру. А на 54-й минуте вышло уже сверхкрасиво. Мяч, запущенный беком из центра поля в штрафную, не опускаясь на землю, совершил стремительный зигзаг, от одного форварда к другому, с одной головы на вторую, чтобы затем прошить девятку. Запредельно красиво. И это сделали немцы. Один - два. Уже в тот момент, когда наши разводили с центра, я знал, что мы сейчас помчимся вперед. Но нас скоро опрокинут и прижмут к своим воротам. Очевидное совершенство второго гола поведет за собой немецкую сборную как вскинутый над полем штандарт. Так и случилось. После двух-трех наших наскоков, немцы пошли вперед словно римский легион, в следующие минуты побеждая нас на каждом метре газона, в каждом стыке. Я встал с дивана, и уже было вышел на балкон, но, как и в конце первого тайма, замер у двери, следя за игрой... Вот за что можно любить нынешнюю российскую сборную, так за уменье гнуться до земли, не ломаясь. Мяч, беспрепятственно доставленный к нашей штрафной, не знал, что ему делать дальше. Набравший полную силу немецкий каток, захватив почти все поле, не получил ничего кроме его зеленой травы. А потом наши стали распрямляться. И я вернулся на диван. До самых немецких ворот слетал в одиночку Павел; с угла штрафной ударил Самойлов. Мучили немцев с левого края Геворкян с Птицыным. И вот уже мы сидели на плечах немцев, стянувшихся за исключением Пройсса к своим воротом. Здесь всё и случилось. Перехват, когда длинная нога, севшего на шпагат немецкого хава, оборвала передачу. Мелочь, игровой эпизод. Но отскок-рикошет вышел точно на ход лучшему форварду. Проскользнув мимо Тарасова, Пройсс понесся к воротам. Впереди только газон. Сбоку, метрах в десяти стартовал Иван Васкес, возвращавшийся из затяжного рейда. Шансов догнать немца на усталых ногах у него не было. Как и у отставшего на несколько метров Тарасова. И все же ко штрафной они почти его достали. Чувствуя это, Пройсс не сближаясь с вышедшим Уховым, ударил. Бутса ковырнула траву и вышло коряво. Но корявость эта была из пренеприятных для вратаря - длинными низкими прыжками мяч поскакал в ворота, под рукой Ухова уйдя в сетку. 60-я минута… Я вышел на балкон. У нас оставалось еще тридцать минут времени, а у немцев было два мяча в запасе. Внутри горело, ныло, трепетало. Сердце ли, цветок - разницы не было, только горячая, пульсирующая боль. Дверь оставил открытой, чтобы слышать, что происходит на поле. Достал сигареты и начал курить. На середине третьей голос комментатора ёкнул, ушел разом в плачущий регистр, и я уже был перед телевизором. На повторе, показанном с четырех ракурсов, так и нельзя было разобрать - есть нарушение или нет. Выбор был за судьёй. А он не сомневался - пенальти. То, что наши облепили его, ничего уже изменить не могло. Разве что закончиться еще одной желтой. И Тарасов ее получил. Мюллер, по-хозяйски обхватив мяч, уже протрусил к белой точке. Бережно водрузил сверху, словно торт на праздничный стол. Камера выхватила крупным планом его жилистые, хищные руки. И видя их, я знал - пощады не будет. Выскочил на балкон, закрыл дверь. Но траурный голос диктора сочился, кажется, из всех окон дома. Спасения не было. Но не смотреть же, не слушать, как немцы будут методично добивать наших эти последние двадцать минут?! Ключи, мобильник, наушники - ничего иного в ближайший час мне потребоваться не могло. Щелкнул пультом. Схлопываясь, экран успел показать, Мюллера поправлявшего мяч на точке удара… Первые несколько кварталов я двигался по прямой, на автомате, и только на Пушкинской, подумал, что надо определиться с маршрутом и осмотревшись, двинулся к реке. «А разве, серебро - не награда?! Сказал бы тебе кто десять лет назад, что Россия в финале мира, а ты будешь страдать, что мы только вторые…» Этот довод должны были сегодня привести себе миллионы людей. Но пока они все оставались у экранов и набережная (наверное, все набережные страны) была абсолютно пустой. Только пара детских стаек, крутилось около качелей. Вот и славно. Я смотрел на воду, Джо Дассена в наушниках сменял ранний «Аквариум», за Высоцким сразу текла АВВА; потом пошли песни, под которые я просыпался в свои детские 60-е. Что ж - после европейского серебра, тот же металл на мондиале. Нам есть чем гордиться… Желтый лепесток (Иван Васкес) Я выглянул в окно, к центральному входу как раз, причаливал автобус. Значит пора. Собрались у Паши с Сергеем - им в этот раз достался номер побольше. Встали в круг, руки на плечи, сдвинули головы, чтобы соприкоснулись виски, закрыли глаза… Когда минуту или две стоишь вот так, кажется, прорастаешь друг в друга. И мы уже не четыре разных человека, а единое существо. Потом, когда расцепимся, эта внутренняя связка сохранится. И мне кажется, что это не просто психология. Мы стали так делать еще в Челябинске. А когда попали в Испанию, сделали ее своим обычаем. Ну, это понятно. Четверо пацанов в чужой стране. Зябковато было первые годы. И мы каждое утро начинали с этой «стойки». Первым ее так Павел назвал. Только находили для нее место поукромней. До сих пор ни один человек не знает об этом ритуале. А вот результат всем виден. Может быть он даже шире нашей квадро-связки, как иногда нас называют. Я здесь уже обо всей сборной. Хорошая команда, она ведь, как сеть - потянешь за один узелок, остальные разом задвигаются, потому что они единое целое. Я это с нашей дворовой площадки в Челябинске усвоил. Команд много, все разные. Есть, где один - два солиста. Схватил пацан мяч, потащил к чужим воротам. Остальные просто стоят, смотрят, что дальше будет. И понятно, от самоеда паса все равно не дождешься. А другая команда, вкруговую повязана, каждый с каждым. Такой вот команды-сетки у нашей сборной на моей памяти не было. Мы же футбол смотреть с Евро-2008 начали, когда наши голландцев сделали и бронзу взяли. Так что много составов перевидать успели, прежде чем сами в сборную попали… Теперь вот у нас такая сетка есть. Я не о нас-хороших. Типа Васкесы появились, и вот она крутая сборная. Просто мы вчетвером уже почти двадцать лет так играем. В Челябинске, в Мадриде, без разницы. А четверо - считай полкоманды. Если есть такая сердцевина, все остальные к ней пристроятся. Для любого профессионала, это не вопрос. Дальше десяток другой матчей на обкатку и вот тебе команда-паутина. Где ее ни тронь, она вся в движенье… В коридоре смех, разговоры. Это ребята из других номеров идут на посадку. Мы расцепляемся. - Монета? - Сергей смотрит на Павла. - На месте… Другая наша традиция. Тоже из Челябинска. Появилась, когда Паша нашел на антресолях старый отцовский чемодан. Отец из семьи ушел уже давно, а вещи его все продолжали находиться. Чемодан был забит ношенной обувью. Но в его внутреннем матерчатом кармане лежала испанская монетка. Одна песета 1937-го года. Выходит, выпущена она была прямо во время Гражданской войны. На одной стороне единичка и виноградная гроздь с ажурным листом, на обороте - женский профиль. Потом Сергей узнал у нумизматов, что такие монеты печатали республиканцы. Не помню, кто первый - Паша или Серый, придумал, что это монета удачи. Каждый из них теперь утверждает, что это он. Но какая разница? Главное, с тех пор перед каждым матчем один из нас крепит ее пластырем к голени под гетру. Сегодня была очередь Павла. На мой взгляд, это уже полная условность. Не замечал, чтобы монетка позволяла кому-то из нас показать свою лучшую игру. Но вот Сергей считает иначе. И главное - это традиция. Остался последний наш предматчевый обычай. Расселись. Стулья, кресла, диван - без разницы. Главное всем сесть. Замерли. Сейчас Сергей, как старший, про себя считает до двенадцати, а мы все думаем, кто о чём и ждём его отмашки. - Поехали… - Сергей уже на ногах. Мы тоже. Я вставляю наушники, закидываю рюкзачок, подхватываю сумку. Впереди только музыка. Музыка, перетекающая в футбол. Для меня именно так и есть. Даже когда мы уже идем по подземному коридору на поле, когда оказываемся перед десятками тысяч людей на дне живого кратера, музыка в моей голове продолжается. Как правило, это песня, звучавшая в тот момент, когда я вытаскивал наушники в раздевалке. В этот раз - я вышел на стадион под «Forever and Ever» Демиса Руссоса. Пока судейская бригада и капитаны возились, распределяя между командами мяч и стороны поля, Руссос чуть приглушил свой голос. Окончательно он выключится в голове только когда судья даст свисток на матч. Свистнул… Немцы должны были давить нас по всему полю. Мы просмотрели и разобрали все их матчи на этом мондиале и знали - другого не будет. Они захватят большую часть поляны, повсюду наведут свой порядок. И начнут чередовать фланговые проходы с навесами на сдвоенный центр - Пройсса и Мюллера, двух главных своих голеодоров. Эти двое и были главной целью для нас с Валей Тарасовым. Я должен был нейтрализовать Пройсса, Валёк - Мюллера. Но это в теории, а на практике надо было работать по ситуации. И мы с Тарасовым провели две спецтренировки, отрабатывая работу против будущих подопечных. Классные, они, конечно ребята, но не знаю как Вальку, а мне с немцами почти всегда легче работать. Что не говори, а дриблинг у южных парней будет круче. Чисто остановить аргентинца или итальянца очень сложно, иногда невозможно. С немцами в этом плане полегче. Хотя они возьмут другим. И это мы тоже хорошо знали. Если немцев несколько и они на скорости, дриблинг уже не так важен. Они пройдут сквозь тебя без всякой обводки - два паса и ты сзади. Что они и показывали во всех матчах мондиаля, забивая по три-четыре матча за игру. Поэтому тренерская установка была дана на защиту, игру вторым номером. И хотя на поле мы вышли со своей обычной расстановкой 4 - 2 - 3 - 1 по факту начали играть в 6 - 2 - 1 - 1. Если же учесть, что даже Серегу с Ашотом, тренеры обязали оттягиваться к штрафной, нас в защите оказывалось семь или восемь, а впереди маячили только Павел с Костей. Но это нормально. Главное, было оставить немцев без быстрого гола. На этом мондиале пять из шести побед они оформили в первые двадцать минут. Так что тяжелое начало нам было обеспечено. Но уже минуте к седьмой, я понял - сегодня блицкрига у немцев не выйдет. С наскоку они нас не пробьют. Я ведь прямо перед вратарем - впереди всё поле: игроки, распасовка как на ладони. А в какой-то момент помимо этого начинаешь видеть еще что-то. Команды уже как бы две цветные силы, проникающие друг в друга, создающие по всему полю мгновенные смеси, словно их взбил невидимый миксер. Вот по соотношению красок в этих микстах сразу вычисляется кто на поле главный. В нашем матче хозяина не было, я это видел. Немцы чаще владели мячом, выигрывали эпизоды, но далеко от нашей штрафной. Чем ближе к Ухову, тем сложней им становилось. Да, мы играли от защиты. И часто гасили немцев количеством. Зато если, что закипало в центре поля, им самим приходилось туго. Особенно когда к Паше с Костей, успевал подтянуться Сергей. А если еще и Ашот. В общем, подарили немцам пространство - пользуйтесь. А в остальном, извините… Если видеть команды в форме цветных сил я начинаю почти с первой минуты матча, то вот это чувство появляется позже. Чтобы оно возникло, мне надо слегка подустать. Несколько ходок к чужой штрафной, стыков, беговых спаррингов. И с первым хорошим потом оно появляется. Не знаю, как его назвать. Что-то вроде предвиденья, но на самом-самом коротке - на одну микросекунду вперед. За эту самую микродолю до события, ты уже знаешь, куда пойдет передача, где приземлится верховой. Если это есть у форварда - говорят голевое чутье. Но я защитник. Спрашивал у своих партнеров в «Атлетико», и в сборной у ребят спрашивал - все пожимают плечами. Играют по факту. Я, конечно, тоже. Но с поправкой на это чувство. Скажем, мяч идёт от меня слева, я же на автомате сдвигаюсь не прямо к нему, а на метр вперёд и вправо потому, что именно там мы с ним встретимся через миллисекунду. И встречаемся! Именно так вышло на семнадцатой. Мюллер обманным движеньем убрал Самойлова и Штыренко, сдвинулся в центр, залепил. Все на поле - и наши, и немцы - замерли. А я сам собой оказался у левой стойки, куда после сейва Дениса свалился мяч. Оставалось вынести его через себя. Вышло в полную силу, чуть не до центра поля. А дальше Паша и Костя выгрызли свое. Красавцы оба. Один - ноль. Стало полегче. Для меня наступил тот период, когда растворяешься в игре, становишься ее частью, забывая даже о времени. И все было так до того момента, когда Чаглар с углового закрутил мяч в центр нашей штрафной. Выставив спину Пройссу и придерживая его за локоть, наблюдая за еще далеким мячом, я понял - всё бессмысленно. Он придет в ту точку, куда не дотянется ни один из наших. Даже Денис с его ручищами уже без шансов. В этой точке будет только висок О’Нгабы. А вот как у него получится… У него получилось. Тайм доиграли на эмоциях. И мы, и немцы, но разошлись миром. Перерыв. Что втирают нам в раздевалке тренера я, конечно, слышу. Но как бы через стекло. Для меня главное - одеть сухую майку и посидеть с закрытыми глазами. И в этот раз я сидел и думал, что через несколько минут всё опять повторится. Немцы пойдут вперед, захватят всё поле. Но будут вязнуть у нашей штрафной, а Паша с Костей продолжат караулить свой шанс в центре поля. На всё это уйдет минут пять - десять. И если в это время немцы не забьют, германский поршень начнет сбоить и тогда пойдет игра на равных. А здесь уже кому повезет или у кого больше физики. Но наши шансы не меньше немецких… Всё почти так и было. Немцы давили нас по центру, мяли с флангов. И уже стали слабеть, когда случился этот шедевр. Верховой из глубины, две макушки и девятка. После матча будет разбор полетов. Станут спорить, кто из наших и в каком месте дал маху. Хотя мне кажется, что когда случаются такие голы смешно и бессмысленно искать виноватых... Тяжелей после пропущенного мяча в защите не стало. Делали, все что нужно и стали все чаще отлучаться вперед потому, что главное теперь происходило у ворот Вебера. Надо было забивать. А потом случился перехват. Чтобы прервать пас немец пролетел метра три. Мяч от его бутсы мог отскочить куда угодно, но выбрал Пройсса. И даже не в ноги ему, а сразу на ход. Повторяй хоть сто раз, не выйдет. Удача мастила немцам по полной. Тарасов отстал, у Валька со стартовой вообще проблема. А я двигался назад от чужой штрафной. Сил почти на нуле. Единственное, что сумел, сблизиться с Пройссом до метра. Бразилец, да любой другой латинос, убрал бы мяч под себя и меня унесло бы вперед. Но Пройсс - парень немецкий, простой. Он ударил, просто пырнул мяч. Сорвал удар, почти сорвал. Мяч пошел длинными скачками. Неудобно для вратаря, но все же несильно. Денис уже выкатывался навстречу. Это был его мяч, сейв средней тяжести. Но мяч нырнул под руку… Нокдаун. В футболе он другой, чем в боксе. Общее только то, что спортивное действие продолжается. А также то, что тебе нужно время, чтобы полностью аклиматься от пропущенного удара. Пока оно не прошло, ты немного Буратино, деревянный парень, работающий на автомате. И в этом временном интервале главное, не пропустить еще. Мы устояли. И снова пошли вперед. Шансов отыграться с «один - три» у нас было немного, однако полчаса для футбола, это… В общем надежда оставалась. Зачем Самойлов в самом углу штрафной делал подкат уже почти вылетевшему за поле Риделю, я не знаю. Но когда судья, выкинув вперед руку, помчался к середине штрафной, наверное все смотревшие матч поняли - кончено… Стадион кипел от немецких флагов. Выходя на поле перед матчем, я подумал, что немцев на трибунах больше чем наших раза в три. Сейчас бы сказал - в десять или двадцать. Мюллер уже ставил мяч на отметку. - Es el final (Конец), - сказал Сергей. - Sí, el final (Да, конец), - согласился Павел. Когда на поле совсем тяжело, мы переходим на испанский. На автомате получается. - Vamos a ver...( Посмотрим еще ) - сказал я. Хотя смотреть было нечего. Есть матчи, когда попадаешь под каток. Тебя просто размазывают по полю. А бывает и по-иному. Ты играешь в полную силу и совсем не хуже соперника. Но вдруг начинаешь неудержимо влетать. Просто наступает момент, когда от тебя на поле, кажется, уже ничего не зависит. Ты можешь играть гениально, выигрывать все стыки и верховые. И те, кто рядом тоже будут на высоте. Но мяч все равно прилетит в твою сетку. Команда будет выпрыгивать из кожи. Но в этот раз по любому всё закончится разгромом. Мне всего двадцать два, молодой. Но за спиной уже пять сезонов в испанской «вышке» плюс еврокубки, плюс сборная. Я знаю, о чем говорю. Таких матчей мало. За эти пять лет набралось не больше десятка. Как же обидно, что финал именно из них... Синий лепесток (Антон Лапин) Люблю приходить на матч заранее. Чтобы не толкаться на входе. И было время посидеть на своем месте, наблюдая, как наполняется стадион. А сегодня пришел и совсем рано. Финал. Место досталось - супер. Прямо за воротами. Прямей не бывает. Спасибо хозгруппе. Достать удобные для работы билеты - это их задача. И как понимаю, решать ее бывает совсем нелегко. А между тем, в последние годы от них приходит только лучшее - бей прямой наводкой… Даже не знаю, как им это удается. Впрочем, чего тут знать? Понятно, что дядя Петя. Появился правильный человек, и всё разом стало делаться на пять с плюсом. Гостиницы, авиабилеты, билеты на матчи. Всё как надо, спасибо ему! Еще бы - тридцать лет проректором по хозчасти в крупном московском вузе. А если посчитать, сколько всего в завхозах, так и полвека наберется. Силища. Всё умеет! Вопрос только, как такой человек у нас оказался? Зачем ему всё это надо? Любовь к российскому футболу, другого ответа не найдешь. От нас Петру Семеновичу не нужно ничего. Всё у него есть. Только в другом месте, и не в одном. Если же мне кто говорит, что на дяде Пете печати ставить негде, так ведь тонкой голубой жилки его души это не отменяет. Всё на свете прошел человек, на всех ветрах зачерствел, а в любви к нашему футболу остался вечным подростком. Таких возрастных у нас в СиФПО с десяток, наверное. Большинство, конечно, молодняк. Добровольцы последних лет, когда волна слухов о нас прошла по всем фанатским группам страны. Из тех, кто был на том первом съезде осталось, может, человек пятнадцать-двадцать, не больше. Но состав наш по-прежнему почти мужской, если не считать нескольких сподвижниц. Да и те, кажется, с нами, потому что много парней. И, как правило, неженатых. Женатые у нас вообще плохо держатся. Сколько раз замечал, годами работает человек, а женится и с концами. Я - исключение… Стадион уже набился под завязку, хотя до начала действия еще оставалось полчаса. Через поле от меня за другими воротами сейчас сидели Виктор с Олегом - давила и нянька. Хорошая связка. Уже два года вместе. А до этого в паре с Виктором был Володя Круглов, из Самары. У него была кличка Вокруг, с ударением на первую гласную. Классный нянька, может быть, лучший в СиФПО. Это было после Евро-24. Наши взяли серебро и были в шаге от чемпионства. Отличный результат. И мы были к нему причастны. На праздничном корпоративе все тостующие об этом, так или иначе, говорили. Сказал и Круглов, когда дошла его очередь. - Хорошо, - сказал он, - есть сборные, которые, судя по всему, пользуются этими методами широко. И против них надо применять аналогичное оружие. Но ведь многие другие, а может большинство ничего подобного не делает. Они просто играют в футбол. И выходит, что мы, мешая им, просто негодяи. А игра из-за нашего вмешательства перестает быть игрой, превращаясь в обычное кидалово… Это была бомба. Как мы тогда спорили! Сотрудники ресторана, думаю, не раз порывались вызывать полицию. Несколько десятков молодых мужиков заказавших вечер, посередине банкета вдруг бросают есть и начинают драть горло, так что кажется - дело к большой драке. Конечно, никакой драки не было. Но корпоратив был испорчен. Да и разрешить конфликт не получилось. Он разошелся по всей организации как эпидемия. В конце концов, пришлось собирать внеочередной съезд. И хотя Круглова подержало всего несколько человек, проблему он зацепил точно. В той или иной форме многие из нас думали, насколько наша работа порядочна и вписывается в нормы настоящего честного спорта? Итог спору, как и положено руководителю, подвел на съезде Кирилл. - Все верно, - сказал он. - Сборных, чьи фанаты активно развивают психотронные техники, в мире не так много. Но их становится все больше. И нет сомнений, что среди команд высшего уровня уже все обзавелись или прямо сейчас, в самые последние годы, обзаводятся подобным сопровождением. В этом месте Круглов хотел было возразить, но Кирилл повысив голос, не дал ему это сделать. - Стало быть, наша деятельность - всего лишь один из элементов футбольного соперничества, наряду с фармакологией, спортивными методиками и многим другим, что складываясь воедино, обеспечивает победу футбольной команды. Если какая-то сборная не развивает один из этих компонентов, то это ее проблема, а скорей всего - ее беда. Если мы действительно хотим быть не простыми статистами в этом глобальном действии под названием мировой футбол, то выбора у нас нет. Мы должны, нет - вынуждены развивать свою компоненту, чтобы быть на уровне лучших… Вокруга сказанное не убедило. И он ушел из СиФПО. Что ж, это его выбор. Может быть, Кирилл несколько преувеличивал широту распространения подобных практик, но и это, только на два-три года. Если брать мировых грандов, то организованные группы фанатов, занятые психологическим воздействием, а значит наши полные аналоги, уже определенно есть у немцев и англичан, с большой вероятностью у голландцев и французов. Но появились очевидные признаки того, что взялись за ум и южане от Италии до Чили. Так что остаться белыми и пушистыми ни у кого не выйдет, если конечно не хочешь быть лузером… Огромный человеческий кратер разом задышал, зашевелился. Даже не глядя на поле я знал - появились команды. Осталось перетерпеть торжественно-праздничный ритуал. Скоро начнется работа. Быть может самая главная трудовая смена в моей жизни. Я всегда работаю один, без напарников. Потому что давила и нянька в одном наборе, то и другое разом. Точнее - по очереди. В первом тайме я один, во втором - другой. Но главная сложность не в том, что время предельной нагрузки много дольше. Самое трудное, полностью переключиться на обратный режим в перерыве. Особенно сложно переходить от давления к поддержке. После того, как почти час кошмарил кого-то, ободряющие усилия выходят как-то фальшиво. В последние годы я вроде бы нащупал надежный способ перехода, но всё равно начинать матч с поддержки нашего вратаря мне нравится куда больше. И когда Денис от центра поля потрусил в мою сторону, я вздохнул с облегчением. Приятно, когда с самого начала немного фартит… Ухов вратарь на голову очень прочный. Тридцать пять матчей за сборную. И не припомню ни одного гола из-за нервов. Все что он за это время пропустил - железные банки, когда у вратаря нет шансов, разве что футбольный бог смилостивится и подарит ему возможность сделать чудо. И такие чудеса Денис иногда показывал. Особенно на ленточке. Здесь, на мой взгляд, он сейчас лучший в мире. Да и на выходах совсем неплох. В общем, надежный вратарь. Если честно - дополнительным усилием поддерживать его спокойствие мне иногда кажется излишеством. На самом деле психологическая устойчивость лишней не бывает. Но учитывая общую проблемность нашей защиты, ограничиваться работой с одним вратарем было бы ошибкой. Так что моя задача - поддержка всей задней линии. Если Денис предельно надежен, я переношу внимание на наших беков. Предположим у Ивана Васкеса с уверенностью всё в порядке. Но он такой - один, всем остальным поддержка определенно нужна. Особенно когда противник силен и начинает серьезно поддавливать. Вот тогда, возможны рецидивы наших былых медвежьих недугов. Кое-кто по нервозности вдруг разом теряет способность пасовать вперед, проигрывает подряд полдюжины стыков или почти без всякой нужды сносит чужого форварда у самой штрафной, а то и внутри нее. Это я о наших крайних беках, не в обиду им. Нормальные ребята, но когда чувствуют, что противник сильней, начинают «робеть». Тогда их внутренняя паника видна невооруженным глазом. Они едва не лучатся страхом. Понятно, что в такие моменты я бросаю Дениса и полностью перехожу на работу с защитой. Хотя для этого есть специальные глазуны, размещенные в боковых секторах. Здесь разом всплывает еще одна большая тема - не мешает ли делу подобное наложение усилий. По мнению Мадьяра, интерференция психологических волн в голове игрока, уничтожает весь положительный эффект воздействия от каждой из них в отдельности. Вместе проникающей извне спокойной силы, возникает психологическая болтанка, которая окончательно сбивает футболиста с толку. Однако у нас в СиФПО, с тех пор как во главе профессиональный физик, с такими спорами всё просто. От пустых словопрений сразу к практике. Серия опытов предположения Гены Мадьяра не подтвердила. Впрочем, ощутимого положительного эффекта тоже выявлено не было. Сила психологического воздействия скорее определилась сильнейшим из задействованных глазунов. В общем, я получил право действовать во время матча по своему усмотрению, «сообразуясь с конкретными обстоятельствами», как определил широту моих маневров между игроками сборной Кирилл. Мадьяру, наверное, лучшему из наших нынешних нянек, пришлось с этим смириться. Впрочем, мы с ним уже больше года, как договорились о разделении зоны ответственности. Он брал на себя одного из центральных защитников и одного из крайних, а я, если находил возможным отвлечься от Дениса, концентрировался на другой паре. …Ну, наконец-то игра. А то замучился уже отвлекать себя разными мыслями. Все пошло, как я и ожидал. Немцы давили, но Денис лучился уверенностью. И уже через несколько минут я решился переместить взгляд с его затылка на левый край, где в поте лица трудился Степан Штыренко. А иногда прикладывался к Тарасову в центре и Самойлову, нашему правому беку. С защитниками, да и вообще с полевыми игроками, работать сложней. Вратарь, считай, стоит на месте. Сфокусировался на затылке и работай. А за полевым игроком надо все время бегать. Пускай не ногами, а взглядом, все равно устаешь препорядочно. Ведь не просто смотришь, куда он там побежал, а несешься следом за ним со своим посылом. И чтобы этот мессидж раскрылся, сработал, надо поймать игрока в свой прицел, успеть сконцентрироваться и выложиться по полной. С беками легче работать, когда команда в атаке. Тогда защита выдвигается к центру поля. И хотя игроки теперь от тебя, сидящего за воротами, довольно далеко, зато перешли на шаг или легкую трусцу. Прицелиться и попасть в них свои посылом становится легче. Однако сегодня таких передышек было мало. Первые двадцать минут я неотрывно курсировал взглядом от Дениса к Тарасову и Штыренко с Самойловым, ободряя всех, что называется, на ходу. И потому не увидел, как забивал гол Павел. Пришлось ограничиться повтором на экране развернутом над трибуной. Даже обидно стало. Едешь за тридевять земель, приходишь на матч. На какой матч! А смотреть некогда. Пашешь, как крестьянский конь… После забитого гола уверенности у сборной прибыло. Всё, как и положено. И мне в работе полегчало. Только угловые заставляли волноваться по-настоящему. Особенно, когда подтягивался к штрафной О’Нгаба. Рядом с гигантским негром наши защитники как-то разом проседали. Но главное, кажется, тушевались внутренне. Никого и ничего не боялся только Иван. Но в его задачу входила блокировка Пройсса. О’Нгабой занимался Савельев, у которого было за метр девяносто, но в прыгучести он уступал сопернику заметно. Впрочем, к середине тайма немцы подали уже чуть не десяток угловых. И ничего валидольного. Я даже немного расслабился. Здесь всё и случилось. Что сказать? На той высоте где О’Нгаба пересекся с мячом, наши защитники не летали. И по большому счету ничьей вины в происшедшем не было. Просто, теория вероятностей. Слишком много угловых. Однажды это должно было случиться. Я воспринял этот гол именно так. Что ж «один - один», значит один - один. Едем дальше… Дальше было много чего. Несколько минут немцы валили к нашим воротам отовсюду. Но я уже не убирал взгляда от Штыренко - он был самым слабым звеном в наших защитных редутах. И то, что в конце первого тайма Штырь раз пять чисто разлучил с мячом сновавших по его флангу немцев, надеюсь, была толика и моего усердия… К перерыву я, как всегда, был абсолютно мокрым. И дождавшись свистка арбитра, первым делом достал сухую футболку. Это случилось, когда пронырнув легкий хлопок, моя голова выходила наружу. Что-то резануло по глазам. Я даже зажмурился. Солнечный зайчик, отблеск, фотовспышка? Нет, это было что-то иное, но я не мог сказать, что именно. Сектор, откуда прилетело оно ко мне определить, конечно, успел. Теперь оставалось только осмотреть его, перещупать взглядом, что я и делал, скользя по мельчайшей мозаике бессчетных точек-лиц. Поиск не дал ничего, и я уже хотел бросить это занятие, как всё повторилось. Не знаю с чем сравнить. Словно медленно ведешь пальцами по шершавой мешковине, чувствуя все ее холстинные узелки, а в одном месте тебя вдруг жалит вылетевшее из под ткани шило. Чтобы тут же уйти внутрь. Если очень условно, то именно так. Кажется, я пересекся взглядом с кем-то, сидевшим на той трибуне и вздрогнул от его жесткой силы. Немец, сомнений не было - немецкий глазун! Я думал так и понимал, что правда может быть совсем иной. Что это лишь одно из предположений, доказать которое невозможно. Но если это действительно глазун, то нашим футболистам было не позавидовать. До конца перерыва я успел перешарить весь сектор, откуда сверкнул немец. Но он больше он себя не обнаружил и я стал готовиться ко второму тайму. Теперь на поле передо мной были немцы и главной целью становился их вратарь. По энергозатратам работа давилы не менее утомительна, чем у няньки. Но превращаясь в молоток или дрель, я всегда волновался меньше. Самое тяжелое осталось в первом тайме. Если перехваченный мной взгляд принадлежал немецкому давиле, можно считать, что микропоединок с ним я провел достойно. Гол О’Нгабы был природным катаклизмом, уберечься от которого шансов не было. Так что в прошедшем тайме заставить ошибаться Дениса и защиту немцу не удалось. А теперь, когда давить и сверлить буду я, пускай сам побудет в позе квочки, защищающей своих мальцов от коршуна. Запас психологической прочности у немцев очень порядочный. Опыт работы с ними у меня небольшой (всего два матча), но и его было достаточно, чтобы убедиться в этом. Вратари тоже крепки на голову. Не исключение и Вебер. Но 45 минут - хороший срок. А в том, что ему будет неуютно с моим сверлом в затылке, сомнений нет. Вот и посмотрим, насколько он железный... В первые десять минут второго тайма я выложился по полной. Вебер даже несколько раз машинально проводил рукой по затылку, словно отгонял виртуального овода. Но играл надежно. Впрочем, смешно было надеяться, что он пропустит что-нибудь легкое. Моя задача, снизить его надежность при сложных сейвах. Простые мячи по-любому будут его, средние тоже. А вот когда надо выручать серьезно, мои усилия могут оказаться той незримой банановой шкуркой, на которой Вебер поскользнется, явит хотя бы малую неуклюжесть. Глядишь, ее и хватит для гола. Однако серьезных проблем у немецкого кипера в эти минуты не возникло. Удары Павла и Ашота можно записать в разминку. Разве что Птицын классно приложился из-за штрафной. Мяч по обходящей дуге пошёл в угол. Но высота была удобной для вратаря и Вебер, малость замешкавшись, вытянулся диагональю. А с ростом у него все в порядке - еще тот шлагбаум. Достал. А то, что случилось дальше, мне опять пришлось смотреть на повторе. Как в две передачи немцы через всё поле доставили мяч в нашу штрафную и в две головы заправили его Ухову за спину. Один из самых красивых голов, что я видел за свою жизнь. Можно смотреть без конца. Но как обидно, что он вышел у немцев именно в игре с нами. Теперь нашим надо было идти вперед. И в помощь им я включил всю свою партизанскую силу. Мне казалось, что из дрели я превратился в отбойный молоток самого Стаханова. Если бы сейчас от затылка Вебера повалил дым, я бы не удивился. Он нервничал, это было заметно. Нужен был только приличный момент, а лучше несколько, россыпь, чтобы нарастить возможность вратарской ошибки. И моменты пошли, немецкий железобетон пошел трещинами. Я видел это! Центр поля перешел под наш полный контроль. И… Почему мяч отскочил точно на ход Пройссу? Отскочил так, что у караулившего центр поля Тарасова даже не было шанса зацепиться? Потому что это футбол, какие еще тут объяснения. Перед немцем было одно Дикое поле - полсотни метров пустого газона. Но сбоку летел Иван Васкес. Я знал, он достанет Пройсса или умрет. Иван почти достал немца и тот ударил. Этот косолапый удар, наверное, будет сниться Ухову до конца жизни. Даже не ошибка, скорей полуошибка. Может быть, первая за всю его карьеру в сборной. Но зато в финале мондиаля. На той стороне поля немецкий глазун, если он был, одолевал Антона. И помочь ему я никак не мог. Как не мог справиться с Вебером, которому при счете «три - один» стало куда легче носить в затылке мой отбойник. В какой-то момент я даже позвонил Мадьяру, посоветоваться, не стоит ли мне перецелиться с вратаря на одного из немецких беков. Слабее остальных смотрелся Шлезинг. Может поддавить его сразу с двух сторон? Мадьяр сомневался в пользе такой работы. Заметил, что если и уходить с Вебера, то лучше для помощи нашим - помогать в атаке Павлу и Косте. Тем более, что они теперь выдвинулись вперед и все время крутились перед глазами. Резонное предложение, но следовало уточнить… Здесь наш разговор и прервался. Пропустив Риделя по флангу, Самойлов скосил его в самом углу штрафной. Привет из прошлого - таких косяков наша защита не позволяла себе уже года три. И вот такой рецидив! Немецкие психотронщики, я уже не сомневался, что они были, наращивали свое преимущество. Судья как кузнечик подскочил к отметке. Всё кончилось. Ворота Ухова были от меня в доброй сотне метров. Я ему сейчас не помощник. По тому, как неторопливо трусил к белой точке Мюллер, как по-хозяйски возился с мячом, сомнений не было - ни Олег, ни все наши глазуны, что были на той стороне поля, не заставят его промазать. А при счете «четыре - один» уверенность немцев станет бронебойной. И придется молить футбольных богов, чтобы они скорее закончили этот матч, без новых унижений со стороны разогнавшейся немецкой машины. Для меня оставался открытым только один вопрос. Следовало определиться с собственной ношей на эти последние двадцать минут игры. Продолжать ли сверлить Вебера или начать заряжать энергией Павла? Смысла, кажется, уже не было ни в том, ни в другом. Но это была моя работа. А сейчас она превращалась еще и в спасительную щелочку, позволявшую ускользнуть от бессильного наблюдения за нашим разгромом. Белый лепесток (Александр Глинка) …Не люблю людей. Нет, не так. Не люблю людских скопищ. Будь то залы Эрмитажа или площадь св. Марка в Венеции, стадион «Барселоны» или авиасалон в Жуковском. Без разницы - плотная масса идущих, стоящих или сидящих плечом к плечу тел, угнетает своей слитной физиологией. Даже если никто тебя не касается, исходящие от них телесное давление и жар чувствуешь безошибочно Я неправильный человек? Может быть. Но я о другом. Представьте, как трудно такому как я переносить целые турниры - две, а то и три недели среди непрерывной людской толчеи, чужих городов, гостиничных номеров и сотен, сотен, сотен все время новых лиц… Конечно, за десять лет я как-то приспособился к такой жизни. Но все равно со второй декады каждого турнира настроение мое неизменно портится. Я научился бороться и с этой порчей. Нашлись простые техники отвлечения, позволявшие забыть насколько неуютно мне в этом чужом, сверхплотном мире. Но вот ночь и сны тоже становятся тесные, беспокойные. И с этой же самой толпой, но уже вольной касаться тебя. Даже две-три капсулы дюжего снотворного таким снам не помеха. К тому же после них тебя ждет тусклое, медленное послесонье. Лежишь между сном и явью, на кромке двух по-разному отвратных болот, а время само передвигает тебя из одного в другое. А ты в это время думаешь, думаешь, и мысли твои того же серого кроя или наоборот, раздраженно яркие, острые. Этим утром я был раздражен. Но одно меня точно радовало - сегодня всё закончится. Так или иначе, но конец всему - финал. Завтра домой... И еще мысль - как же странно всё это. Почти месяц миллионы людей со всех уголков планеты, забросив все дела и сняв сбережения, стянулись сюда, чтобы… Чтобы что?... Смотреть на вот это?! Точно. На то, как два десятка ловких, потных парня будут пытаться попасть мячом в белую прямоугольную рамку. Ради этого миллионы людей будут тратиться, жить в чужих гостиницах, питаться фаст фудом, терпеливо переезжать из города в город, будут мучиться и страдать, болея за одну из команд. Все будет происходить ради этого простого зрелища, называемого футбол. Хлеба и зрелища - вроде все понятно. Но ведь люди... Они такие серьезные существа. Разумные, цепкие, циничные. Во всем выцеливающие свою выгоду. И вдруг такое смешное, детское, наивное дело - загнать кожаный пузырь в семиметровую рамку. Ну, загнал. И что дальше? Почему это так интересно или так красиво? Почему так всех волнует? …Может благополучие, все дело в нем? Если ты голоден или раздет, или с неба сыпятся бомбы - тебе не до странной забавы. Конечно так. И все же дело не только в этом. А в чем, в чем еще? Или все-таки в этом? Войн не стало или сделалось много меньше. По крайней мере, у какой-то группы стран. И вся вековая агрессия народов друг против друга постепенно потекла в спорт. Ну а футбол, его передовая. И не нужно больше снаряжать огромных армий, строить великие армады. Достаточно выставить одиннадцать тренированных хлопцев, которые постоят за страну. И теперь на зеленом газоне разворачиваются столетние войны и происходят главные битвы - французы рубятся с немцами, ирландцы бьют англичан. Разве полуфинал мондиаля-86 между Аргентиной и Англией наглядно не доказал, что футбол та же война - одна из мирных форм соперничества народов, позволяющая им повысить свое самоуважение. Не знаю, как англичане, но аргентинцы в том матче явно видели возможность поквитаться за проигранные Фолкленды. Это был реванш за войну. И Марадона забивший два гола, был генералом восстановившим честь и достоинство Аргентины… На стадион с Русланом я приехал с облегчением - наконец можно было закончить этот затянувшийся марафон. Как я уже говорил, подавляющее большинство матчей начинается с «нейтралки». Так я для себя называю отсутствие удачи у одной из команд. Сколько-нибудь различимой она становится минуте к шестой-восьмой. Но этот матч был ближе к исключениям. Уже через три минуты игры аура везучести обозначилась вокруг мяча вполне отчетливо. И она была черно-белой - немецкой, становясь с каждой минутой все плотней. - Ну как? - осторожно спросил Руслан. Даже не зная, в чем именно состоит моя «настройка инструмента», он в последние годы во время матча всегда интересовался, как обстоит дело. - Неважно… Реальность, кажется, была еще хуже, но я не хотел его огорчать сразу. Да и матч только начался, надежда у меня еще оставалась. Несколько минут работы с нефритом позволили замедлить рост немецкого фарта, а потом и совсем остановить его. Но раскрутить удачу в обратном направлении не удалось, как я ни пытался. Судя по всему перекрасить удачу в российские цвета, для этого матча было вообще задачей невыполнимой. Более того, и достигнутое зыбкое равновесие требовало максимальной концентрации. Стоило мне чуть ослабить усилия, как немецкий фарт снова начинал забирать вверх. Чтобы этого не случилось, я работал уже с двумя шарами одновременно. И это максимальное напряжение позволяло держать удачу почти на нуле. Теперь течение игры определялось суммой всех остальных факторов и, прежде всего, мастерством. А его у обеих команд было в достатке. Мастерскими были и оба забитых в первом тайме мяча. Хотя то, что сотворили на двоих Павел Васкес с Птицыным было все же выше по меркам футбольной эстетики и куда сложней по исполнению, нежели превосходный, но мгновенный взлет-удар О’Нгабы. Пройти половину поля, ускользая от немецкой защиты и закончить столь безукоризненным ударом. Случившись, этот гол прямым ходом проследовал в золотой фонд мирового футбола. Странно, да? Так мало ценящий эту игру, рассуждает о ее красотах? Да, очень странно. Раздраженный тем, что столь примитивное занятие, смешное и детское, имеет такую власть и славу во взрослом серьезном мире, не понимая этого феномена, я, тем не менее, все сильней проникаюсь обаянием лучших моментов этой игры. Они и правда кажутся мне прекрасными. Почему? Не знаю. Может оттого, что все выполненное на своем высшем уровне относится к Совершенству, вне зависимости от того в какой сфере реальности оно состоялось? Если смешные, бессмысленные правила футбола принимаешь за некую самозначимую систему координат, то среди всего невероятного по своему объему содержания этой игры обнаруживаются предельно красивые моменты, которые на все сто принадлежат к футбольной гармонии (как одному из сегментов общей Гармонии мира). Не замечать этого, значит быть закрытым для этой сферы прекрасного, способной явить себя в чем угодно… Второй тайм повторил первый. Удача с первых же минут самотеком начала клониться в сторону немцев. Нефритовые луны в моих ладонях были скользкими, словно вспотели от непрерывного вращения. Но стоило мне хоть чуть расслабиться, как колесо немецкой удачи начинало раскручивать свои обороты. Подобного за всю мою прифутбольную жизнь еще не случалось. Всегда знал, что немцы - мастера в добыче фарта. Но что в такой степени. В этой игре я встретил соперника, который был много сильнее меня. Судя по всему и выносливей - мне сейчас не удавалось вернуть удачу даже в нейтральную зону, как это получилось еще в первом тайме. …Забитый немцами второй гол был великолепен. И, безусловно, относился к высшим проявлениям игры и сферы прекрасного в целом. Но в этой красоте определенно была упрятана и толика немецкого фарта, с которым я ничего не мог поделать. Точнее мог, но в ограниченной мере, как помпа тонущего корабля, откачивающая из трюма меньше воды, чем ее прибывает. А потом и столько же, но трюм уже наполовину затоплен… Да, я снимал столько же немецкой удачи, сколько ее посылал мой невидимый оппонент. Но уже аккумулированное везенье становилось самостоятельным фактором игры. Третий гол был тому доказательством. Никаких красот, одна голая удача, причем несколько раз перемноженная на саму себя в пределах одного эпизода. Начиная с отскока от голени Штольца и заканчивая этим жабьим быстрым поскоком мяча на самой неудобной для Ухова высоте. Наши третий раз начали с центра. Впереди было еще тридцать минут. И, наверное, все десятки или сотни миллионов (если считать всю планету) болевших сейчас за Россию, держались за мысль об этом времени - целые полчаса! - как за соломинку. Все еще можно было исправить… Они просто не видели колеса немецкой удачи, на котором я сейчас висел как малыш, тщетно тормозивший тяжеленную дворовую карусель, которая волочит его за собой, хоть и с меньшей скоростью. Всё можно было только усугубить. И когда арбитр, свистнув в нашей штрафной, устремился юрким козликом к одиннадцатиметровой отметке, на миг приоткрылось, что будет дальше. Будет повторение мирового финала-2014, в котором немцы, до предела раскрутив колесо своей удачи, в клочья разнесли хозяев-бразильцев, позволив им лишь на самой финишной кромке матча, размочить голом позорные «ноль - семь». Спасенья не было… Длинный как циркуль, Мюллер подошел к мячу, поправил его, отодвинулся на несколько метров. Я уже знал, что он ударит в левый от Ухова угол, а тот по наитию нырнет вправо. Мяч войдет в угол впритирку со штангой. Мюллер ссутулился, подсеменил на месте, затем в два больших шага оказался у мяча и влепил по нему почти пыром. Красный лепесток (Максим Сомов) Просыпался Максим медленно, переходя от сна к яви, словно по шлюзам, добавлявшим в летучий эфир сновидений все больше плотной земной очевидности. Но через все эти транзитные пространства проследовала за ним смешанное чувство облегчения и беспокойства. Только окончательно проснувшись, он нашел его причину. Вспомнил Действие, выполненное прошлой ночью. Последнее, финальное Действие, которым будет завершен мондиаль. Оно выдалось на редкость легковесным, под стать усилиям, определяемым для товарищеских встреч. Но кто же был виноват в том, что выставленная самому себе предельная планка работы, в этот раз оказалась на поверку не столь предельной? Максим сделал все что должен был сделать, все что сам себе наказал. Теперь его место было у телевизора, среди миллиардов зрителей этого заключительного матча. Оставалось болеть за сборную России. И дождавшись начала трансляции он стал болеть. Болел до 54-й минуты, когда мяч, стремительно прочертив от центра поля гигантскую «Z», запрыгал в российских воротах. Счет стал «один - два». И предутреннее зыбкое двоечувствие вернулось, обрушилось на Максима разом. Минута, другая - и он уже бесповоротно знал, что последнее его Действие было абсолютно недостаточным и недостойным финального матча. Да, формально он выполнил всё предписанное и никаких претензий у Неба к нему быть не могло. Но Действие само по себе было слишком свободным и зыбким делом, чтобы ориентироваться исключительно на самим собой установленный его масштаб, который мог подвести или прямо обмануть. Скорее всего, это и произошло. Не скорее, а точно! Следовало исправить недочёт, оплошность, ошибку - называй происшедшее как угодно. Только как?! И пока он судорожно размышлял об этом, Пройсс сделал свою работу. Коряво, но что с того? «Один - три». Россия стремительно катилась в пропасть. И когда несколько минут спустя, судья, устремившись к центру штрафной, решительно ткнул рукой в белую метку, внутри Максима что-то оборвалось… Он любил эту команду больше всего на свете. Наверное, больше своей жизни. Он готов был любым способом помочь этой десятке родных людей обреченно суетящихся на газоне. Но помощь была невозможной. Любое Действие Максима по определению было бескорыстным и бессмысленным. На то оно и было «3Б» - абсурдность являлось его изначальным качеством. И все же Максим понимал, что даже «3Б» не в силах окончательно извести таившийся по углам мозга практический расчетик - «ты мне, я тебе». Какой бы уровнем абсурдности он не обставлял Действие, этот шкурный расчет был неистребим, оставался частью даже не столько натуры самого Максима, как самой человеческой породы; вида, к которому он принадлежал. А вот теперь, кажется, не осталось и этого расчета. Спасти матч было невозможно. Просить об этом или торговаться было даже не бессмысленно, а просто не с кем. В такие моменты Небо становилось недоступным. А впрочем, никто ведь Максиму и не гарантировал, что данная сверхреальность вообще существовала. Всё что нужно было совершено. Он ничего не должен был делать. Но не действовать в этот момент он не мог. Конечно, в накрывшей его суете при желании все равно можно было бы найти нечто прагматичное - например, попытку дополнительным Действием вымолить смягчение уже вынесенного российской сборной приговора. Но Максиму сейчас было не до ухватистой мелкой саморефлексии. А если бы он все же задумался над этим, то обнаружили в себе только любовь и жалость. Помощь была невозможной, как и всё остальное - назови это жертвой, подношением, даром, обменом… Оставался возможным только бескорыстный жест любви. Только он. И этого Максиму было достаточно. Не дожидаясь удара Мюллера, он выключил телевизор и через миг был уже на лестничной площадке, зная, что ему предстоит. Он должен пройти периметр с закрытыми глазами. Ничего иного для себя он за это время придумать не смог. Что это Действие - верное самоубийство, Максим не думал. Точней это не казалось ему принципиальным. Хотел ли он смерти? Нет. Просто он ее не боялся и вообще не думал о ней. Он любил свою сборную еще в те годы, когда она была одной из бедных падчериц футбола. И радовался за нее, когда она начала превращаться в одну из его королев. Сегодня она дошла до мирового финала, и это достижение было великим. Но сейчас, его команда безнадежно проигрывала. А с ней мучилась и страдала огромная страна, десятки миллионов людей. Все это заставляло его еще сильней любить и жалеть десяток этих родных ему людей, обреченно суетящихся на газоне. Как еще Максим мог выразить свою любовь, если не Действием, ставившим на кон самое дорогое, что у него есть - жизнь?.. Низкий технический этаж, в котором было невозможно разогнуться в полный рост, как всегда был заполнен голубиным народом, встретившим его оглушительной овацией. И пока взлетавшее в клубах сухой, едкой пыли пернатое облако, рвалось через узкие проемы в небо, Максим стоял с закрытыми глазами, чувствуя, как ровно вздрагивает сердце. Потом он выбрался на крышу, вскочил на бордюр - в солнечном свете он был таким серым и скучным. Закрыл глаза и сделал шаг. Замер на чуть-чуть и осторожно пошёл, постепенно прибавляя скорость. И скоро уже двигался в обычном темпе пока не почувствовал - скоро поворот. Замедлился и через несколько осторожных шагов каким-то образом понял, что здесь. Проверил - не открывая глаз, присел на корточки, вытянул руку вперед и вниз. Точно, поворот был прямо перед ним. Повернувшись, нащупал новое направленье, встал и снова двинулся вперед, удивляясь, как легко дается ему это невероятное упражнение. Словно кто-то вел его за собой. И сразу же пришла абсолютная уверенность в том, что… Домыслить он не успел - нога его будто споткнулась о широкий корень. Потеряв устойчивость, раскинув руки и выгнувшись над бездной, Максим сумел замереть, невероятным образом продлевая свое зыбкое равновесие. Можно было открыть глаза, но он не стал этого делать, просто не хотелось. Страха не было. И все длился, длился, длился этот безумный межумочный миг, словно кто-то никак не мог определиться, что делать с этим телом, балансирующим на грани жизни и смерти. Всё решил порыв ветра, своевременность которого не оставляла сомнения в том, что за ним стоит Небо. Миг кончился, тело двинулось вниз, но Максим еще успел инстинктивно оттолкнуться ногой, словно прыгал в речку и хотел войти в воду подальше от берега, на глубину. Сердцевина (солнечный Петя, Кольчугино, Владимирская область) Вот с серединкой я намучился. Если посчитать на круг, наверное, больше времени на нее потратил, чем на все лепестки вместе. Опытов разных и ухищрений не пересчитать, а она по-прежнему себе на уме. Раза три, казалось, совсем уже приручил. И все в порядке. Но пройдет год или два и бац… начинай все по новой, словно ее подменили. Последний раз так прошлым летом случилось - в 25-м. За год подходы к ней, конечно, нащупал, но уверенности никакой. Всё на удачу… Сергей Савельев День был переменчив. Вертикальный солнечный столб, на несколько минут врастал в землю, а следом срезался неровной каймой нового облака. Двор и улица мгновенно уходили в тень, чтобы чуть погодя снова ослепительно вспыхнуть. Но ярче всего горели лёгкие русые кудри четырехлетнего малыша, без передышки сновавшего между калиткой и домом. Кудрявый нимб, летевший над ним, был чисто золотым, а иногда становился огненным, словно малыш был рыжеволос. И сидевшая на скамейке у дома старушка, не удержавшись, повторяла: «Червонный ты наш…» Петя бегал и бегал. Потому что в этом движении была великая радость. Иногда он даже слышал шум в ушах. «Наверное, - думал Петя, - это от ветра, который я поднимаю…» Он бегал и чувствовал, что может вот так без конца целый день, а может все лето, а может всю жизнь, соединять своим движеньем крыльцо дома (три невысоких ступеньки) с ажурной металлической калиткой, завешенной сверху тютинным деревом, с которого уже два месяца ссыпались бессчетные черные ягоды, успевшие надоесть даже его друзьям. И хотя ничего интересней, чем этот бег для него сейчас нет, Петя странным образом понимал, что уже пора присесть и сделать одно дельце. Надо было поиграть в свою любимую игру. Но в последний месяц он уже много раз в нее играл. И теперь ему этого не хотелось. То есть, хотелось, конечно. Но ведь в мире было так много и других радостных занятий. И надо было всё успеть, везде побывать, во всем поучаствовать. Прямо сейчас, ему следовало бы сбегать на соседнюю улицу, посмотреть как старшие мальчишки бросают камни в Бодю, крупного бездомного пса. А после, Петя знал, они будут лазать на огромную жерделу, плодов на которой в отличие от тютины уже почти не осталось. Смотреть, как их спины, руки, головы мелькают среди листвы все выше и выше, тоже было интересно. А еще он собирался найти нужной длины прут и сразиться с соседскими гусями, гоготавшими около длинной-предлинной, никогда не просыхающей лужи, проезжая которую дядя Витя всегда ругается и говорит - «Байкал». Но с гусями надо биться так, чтобы не увидела бабушка. А потом можно оббежав дом, пробраться в сарай, если, конечно, удастся сдвинуть тяжелую дверь, из-за полусорванной верхней петли, ушедшей своим краем в землю. А еще… В общем дел невпроворот. Вот он и оттягивал игру, хотя кто-то внутри него всё тянул и тянул его в дом к литровой банке заполненной почти до краев морскими кристалликами. Чтобы вывернув все ее разноцветное содержимое на ламинат, выложить большой круг - цветное солнце. Петя стал играть в эту игру около года назад, после возвращения из Хосты, за две недели в которой насобирал в прибрежной гальке, наверное, целую тысячу или две тысячи цветных кусочков стекла, обточенных прибоем. Он вспомнил свое последнее солнце, выложенное несколько дней назад. Оно вышло не совсем круглым, зато именно таким как он задумал - радуга, свернутая в клубок, с алой сердцевиной. И эта вспыхнувшая в его памяти красота выключала разом внутренний моторчик, заставлявший Петю сшивать невидимой ниткой бега калитку и дом. И главное, ему вспомнилось солнце, которое он тогда собирался сложить, но отложил на следующий раз. Это время пришло. Он забежал в дом. В прихожей и холле никого не было. Из гостиной летел быстрый речитатив комментатора - взрослые смотрели футбол. Петя прошел мимо застывших перед телевизором папы и дяди Вити, присел около стенки, вытащил из нижней антресоли заполненную тяжелым, цветным сокровищем банку и выбежал с ней на крыльцо. Уже через несколько дней после возвращения с моря криссталики потускнели. «Они скучают по морю» - сказала мама. Чтобы скрасить эту разлуку они стали добавлять в банку соленую воду. И стеклышки вернули свою яркость. Как всегда, перед началом игры, Петя слил из банки воду, вернулся в холл и высыпал влажное сокровище на ламинат. Первым делом нашел красный кристаллик, который положил в центре, чтобы легче было выкладывать внешнюю кайму будущего солнца. Ее он привычно сделал из наиболее простых зеленых и белых стеклышек. Теперь предстояло заполнить криссталиками внутренне пространство. За несколько усидчивых минут, пыхтя и надувая щеки, он заполнил цветной брусчаткой четверть, скорее даже треть круга. И вздрогнул от сдвоенного крика отца и дяди Вити. - Да!.. Да!.. Даааааааа!!.. Бросив игру, он забежал в гостиную. Отец стоял, с победно выкинутой вверх бутылкой пива, отчего напоминал когда-то увиденную Петей картинку белой угрюмой женщины с острыми шипами вокруг головы (наверное привидение). Она тоже вскидывала вверх руку. А дядя Володя сидел на корточках перед телевизором, на зеленом газоне которого кучей-малой кувыркались футболисты в красно-белой форме. - Гол, Петька… - отец подхватил его и, крутанув вокруг себя, вернул на место, не забыв взлохматить кудри. - Наши, наши… - Да-а! - вторил ему комментатор. - Они сделали это!.. Под шумок, Петя стащил из стоявшей на журнальном столике вазы две крупных конфеты и вернулся в холл. Присел на корточки около своего незаконченного солнца и развернул первую из конфет. Вчера мама рассказывал об атомах - мельчайших частицах, из которых состоит всё на свете. И теперь он откусывал по чуть-чуть, по одному атому, чтобы не упустить ни капельки этой шоколадной сладости. Второй рукой он продолжал заполнять круг разноцветным стеклом. И шоколадный вкус подсвечивал его работу коричневым сладким теплом, словно Петя смотрел на свой труд через большую конфетную линзу. Половина солнца уже была готова, когда он услышал во дворе голос Артема и выбежал навстречу другу… С Артемом время исчезало. Это было известно по опыту, но каждый раз продолжало удивлять Петю. Видимо потому, что неотложных дел у них всегда оказывалось невпроворот, а время, пользуясь тем, что на него не смотрят, сразу переходило на бег. Только когда Артема забрали обедать, Петя заметил, что всё вокруг переменилось. Солнце окончательно ушло в облака, а облака успели превратиться в тучи. И какая-то стылая тяжесть висела над поселком, уходила за горизонт. Наверное, таким же неподвижно свинцовым сделался к этой минуте и весь остальной мир, подумалось Пете. Он вернулся в дом, перепрыгнув через незаконченный круг, забежал в гостиную. На поле суетились красно-белые и бело-черные фигурки. Взрослые сидели молча - папа на диване, сцепив руки на затылке; дядя Витя, в стороне - на стуле, уперев локти в колени. В этой их разъединенности, мрачной сосредоточенности на разноцветной беготне, было что-то безнадежно грустное, прямо противоположное быстрому, натужно бодрому речитативу комментатора. Петя сразу почувствовал, что дядя в телевизоре притворяется. И угрюмые взрослые ему совсем не верят. Постояв минуту, он вернулся к солнцу, присел рядом… Поворошив цветную груду, нашел несколько красивых стеклышек. попытался найти для них нужное место. Прошло несколько минут, но похожее пока на широкий серп, солнце почти не изменилось. Если начиналась игра так легко и увлекательно, то сейчас дело совсем не спорилось. Нужные кристаллики прятались от него. Круг заполнялся медленно и получался каким-то скучным. А может просто таким стал сам день. За окном померкло еще больше и уже стало накрапывать. И Петя несколько минут смотрел на улицу, а когда вернулся к игре, увидел, что круг стал совсем некрасивым. Смысла продолжать игру не было. Солнце явно не получалось. Петя раздосадовано смахнул ладонью его край и готов был вторым движеньем смешать остальное, но горький вздох взрослых отвлек его. Подскочив к двери, Петя заглянул в гостиную. На экране в страшно длинной рамке ворот переминалась, раскачивалась, ритмично подпрыгивала фигурка вратаря. «Пенальти, - скорбно и уже без всякого притворства, сказал дядя в телевизоре. - Один - четыре нам не отыграть…» - Вот и всё… - хрипло сказал отец. - Давно уже всё… - отозвался дядя Витя. - Нет… - неожиданно для себя сказал Петя. - Нет!... - крикнул удивленно обернувшимся на него взрослым. О чем они говорили, он не знал. И было непонятно, что такого случилось в телевизоре, что всегда веселый дядя Витя теперь даже не улыбнулся ему, а лицо отца было таким черным? Эта безнадежная тоска, заполнившая всю комнату и тучи обложившие поселок, если не весь мир, были связаны между собой, а может вообще являлись одним и тем же. Вот этой наползавшей со всех сторон, свинцовой тяжести, убегая назад в холл, Петя кричал одно непрерывное - «Нет!..» 2. 19 июля 2026 года (19-33 - 19-48) Белый лепесток (Александр Глинка) Мюллер бил подъемом, но удар вышел почти носком. Сильный, приземистый - с полметра над газоном… «Замри мгновенье» - чудо. Но то, что случилось сейчас, было чудом в квадрате. Или в кубе. В самом начале матча я пару раз прощупал возможность остановить время. Однако редко когда так ясно ощущал полную смехотворность подобных попыток - нечто сравни чувству наглого штангиста-перворазрядника подскочившего на «авось» к чемпионскому весу. Задача была бесконечно выше моих сил. И уже минуты с десятой я ни помышлял прорваться сквозь время. Мюллер ударил, а я одновременно закрыл глаза и… и не услышал рёва трибун, сводившего победный вопль с криком отчаяния. Тишина. Открывая глаза, я не верил, что чудо сейчас возможно - никаких признаков приближения «замри мгновенье» не было. Стадион и футболисты на месте; газон не превратился в зеленый картон, по которому круглая кисть мяча выводит последние линии невидимого иероглифа… Но я стоял на кромке пустого поля. Все игроки, за исключением немецкого кипера, толпились у наших ворот, по обе стороны от Мюллера, застывшего с ногой, поднятой на невероятно широком шаге. Мяч висел, не долетев метров трех до ворот. Далеко в стороне, желтой диагональю замер Ухов, ловивший воздух в противоположном углу. От гола Россию он не спасал. Времени было в обрез, я чувствовал это. Но как же легко было работать с мячом после мучительной возни с его нефритовыми проекциями, которой я занимался прошедшие полтора тайма. Когда, как всегда неожиданно, пронзило чувство накатывающей погони, всё что нужно, уже было сделано. Я бегом вернулся на кромку поля и даже успел взглянуть на небо, утыканное облачками, прежде чем стадион выполнил свою обратную трансформу. Я был на трибуне, когда стотысячное существо тяжко ахнуло и рассыпалось диким разноголосьем. Руслан стиснул меня за плечи: - Штанга, штанга… Ты видел! Может быть, ради таких счастливых моментов и состоялась моя футбольная жизнь. - Видел. Конечно, видел… Счет остался прежним. Если требовалось чудо - так вот оно! Казавшееся абсолютно невозможным полтора тайма, в один миг стало явью. Я смотрел на мяч. Он был как очищенная картофелина - от немецкой фортуны не осталось и следа. А после свечи запущенной Тарасовым, мне даже примерещились красно-белые российские блики. Самообман, но сверхзадача была выполнена - двадцать пять минут на поле команды могли провести соперничая мастерством, а не удачей. Чувство полностью исполненного долга, однако, продержалось всего минут пять. У этого матча была своя, совершенно невероятная мера на чудеса. В этот короткий промежуток я мог воочию наблюдать, как мяч возвращал свою германскую расцветку. Словно картофелина прямо на глазах вновь обросла кожурой. За все десятилетие своей футбольной жизни ничего подобного я не видел. К семидесятой минуте над полем снова летало немецкое изделие. И все усилия России переломить ход игры были тщетными. В эти минуты наши играли предельно точно. И даже сумели вернуть себе инициативу. Но пробить немецкие заслоны не было сил. Идя ва-банк, тренерский штаб выпустил Лобанова и Сенцова, форварда и атакующего хава. В нашей атаке прибыло, но убыло в защите. Оставалось верить, что отсутствие собственных ляпов будет и дальше спасать от пропущенных мячей. Впрочем, было ясно - немецкий фарт найдет способ себя показать и без наших ошибок. Это лишь вопрос времени, причем самого скорого. Так и случилось. Через пару минут, в борьбе за верховой встретились в воздухе Павел и немецкий вратарь. В матчах такого уровня на каждого игрока может приходиться десяток столкновений и более. Получать по ногам и ребрам они привычны. Но сейчас фортуна была немецкой. И шанса подмахнуть своим она не упустила. С газона Павел поднялся сам. С минуту побегал, держась за ребра, сел на корточки. И больше уже не вставал. Выбежал врач, подскочили служители с носилками. Наблюдая за суетой на поле, я понимал, что матч мы будем доигрывать в меньшинстве, потому что замен у нас больше не было. Так и случилось - вдесятером и без ударного центра, забившего на турнире семь из семнадцати её мячей. Оставалось почти двадцать минут игры. Но шансы у нас оставались лишь на то, чтобы избежать разгромного счета. И даже наш фанатский сектор, тянул теперь затяжное «Рос-сси-я» на мотив «Варяга». С таким же безнадежным стоицизмом смотрел на поле и Руслан. Он уже ни о чем не спрашивал. Просто время от времени косился не столько на меня, как на мои усталые, мокрые руки, продолжавшие упорно вертеть две нефритовых луны. А потом снова возвращал взгляд на поле, где обложенная по периметру российская сборная стянулась к своей штрафной, словно по законам исторической инверсии, угодившая в сталинградский котёл. Это надо было досмотреть до конца… Почему я подумал об этом? Потому что больше думать было не о чем. Кроме как гадать - один или два мяча успеют еще нам загнать немцы до финального свистка. Чтобы этого не случилось я все крутил и крутил шары, но голова жила отдельной жизнью. Футбол, игра коллективная. Команда - это организм. Чем больше внутреннее единство, тем успешней он справляется со своей главной целью - достичь победы - «одной на всех». Потому футбольная удача, дело также коллективное. Однако помимо общей цели и командного результата, есть в футболе и начало персональное. А его маршруты и достиженья могут отличаться от командного итога. Команда может проиграть, но ее форвард сделает хек-трик. Как в этом случае оценить его игру? Можно ли ее назвать неудачной? Что можно работать с везеньем не всей команды, а отдельного игрока я, конечно, знал с первых лет своих футбольных штудий. Но только в теории. Потому что, прежде всего, требовался командный результат - будь то «Ростов» или сборная. Результат конкретных футболистов для Руслана (стало быть, и для меня) значения не имел. К тому же метода работы с отдельными игроками имела свою специфику, о которой я имел самое общее представление именно в силу того, что никогда ею серьезно не интересовался. Первым делом требовалось отделить фарт одного футболиста от командной удачи. Что само по себе было весьма сложно, поскольку требовало создания отдельного канала связи между мной и игроком. Но если бы это даже получилось, возникла бы другая, куда более серьезная проблема. Игрок оказывался, условно говоря, выключенным из команды. Он уже не был частью единого организма, представляя самостоятельную монаду, способную действовать в особом алгоритме, решая исключительно собственные задачи. Далеко не всегда они совпадали с целями всей команды. А могли и прямо противоречить им. В таких случаях игрок становился поведением похож… ну, например, на атипическую клетку, способную погубить весь организм. Причем даже не стремясь к тому, просто работая на собственной эгоистической волне. И полбеды -просто перетягивай он игру на себя. Но в этом себялюбии он, как правило, начинал фолить и спорить с судьей. Однако выбора не оставалось. Надо было рискнуть. Как создавать канал связи я знал. За эти годы несколько раз приходилось поболеть за Руслана, игравшего с друзьями на школьной площадке. Тогда вот, пытаясь обеспечить успех даже не его команде, а именно ему самому, я и познакомился с особенностями персонального футбольного фарта. После чего никогда уже не пытался оказать Руслану такой медвежьей услуги. Ну, дело прошлое… Первое условие коммуникации - касание нужного игрока. Наилучший вариант, сделать это непосредственно, но при невозможности прямого касания мог сгодиться и уже заряженный удачей предмет. А дальше можно было работать привычным образом, зная, что твои усилия идут уже не на всю команду, а только на одного игрока. Я сунулся в свою сумку. Ничего кроме двух запасных нефритовых шаров и поллитровой бутылки пепси, уже полупустой, в ней не было. Но не метать же в игрока тяжеленным нефритом?.. Я поудобней перехватил бутылку, раскатывая ее ладонями как брусок теста. Минутку, две - большего не надо. - Возьми, - протянул бутылку Руслану. Не отрывая взгляда от поля, он взял бутылку и стал прятать ее в свой рюкзачок, стоявший у ног. Но я его удержал и, чтобы перекрыть штормящий рокот стадиона, наклонился к самому его лицу: - Она должна быть на поле. Кто-то из наших должен ее коснуться… Из лучших наших... Он посмотрел на меня, хотел что-то спросить, но передумал и вытащил мобильник. Разговор был сложный и, кажется, безрезультатный. Слов я не слышал, но всё было написано на лице Руслана. Он спрятал телефон. За годы, что мы знакомы, я всего несколько раз видел его вышедшим из себя. Сейчас он был очень зол. Кивнул мне, подхватил бутылку, осмотрелся. Дальнейшее было очень быстрым. Движения его приобрели ту же летучую пластичность, что и в первую нашу встречу. В несколько шагов он оказался на лестнице, легко покатился вниз туда, где маячили две грузных полицейских фигуры. Он исчез, совсем немного не докатившись до них. А минуту спустя, кувыркаясь в полете, из нашего сектора вылетела бутылка пепси. Выбор у метателя был минимален - ближе всего к нему располагался Штыренко. Но метились не в него. Бутылка полетела дальше, на самом излете зацепив бедро Ивана Васкеса. Шла 73-я минута, счет был «один - три». Кажется, я сделал, все что в моих силах. Руслан или тот, кто метнул бутылку, тоже… Желтый лепесток (Иван Васкес) Сила ушла. Мгновенно. За игру так случается несколько раз. Кажется, не сделаешь уже и шага. Когда судья ткнул на точку, было именно так. Но Мюллер залепил в штангу. И мне словно вставили новый аккумулятор. Это же был сигнал - «боритесь, ребята, ничего не потеряно…» И мы боролись. Я же говорил, команда у нас сейчас как сетка - единое целое. А нашу квадригу я вообще чувствую почти как себя самого. Через все поле знаю, в каком состоянии Сергей или Костик. Сил еще было достаточно, чтобы приложиться к немцам по полной. Мы могли их серьезно озадачить. Прежде всего, Паша. Он был в том состоянии, которое я называю шаровой молнией. Неприкаянное, взрывное. Где найдется щель, куда он встрянет, как полыхнёт - не предугадаешь. Но это должно было случиться с минуты на минуту. Я это чувствовал. И не только я, немцы тоже. Когда Вебер взлетал за мячом с выставленным вперед коленом, я думаю, он по-животному осязал эту опасность, неотступно кружившую вокруг штрафной и хотел от нее избавиться. Что травма Павла серьезная стало ясно, только он присел на корточки. У него же почти нет болевого порога. Кажется, руку оторвет, а он все будет бегать. А тут не может подняться. Мы собрались около него. Паша кривился. Не часто в жизни я видел, что ему больно. - Это тебе, - он протянул мне монету. И уже всем нам. - Держитесь, пацаны… Постарайтесь больше не пропускать… Всё верно. Монета отдавалась защитнику, а не хаву и форварду. Забить мы уже не могли, а вот пропустить еще пару только так. Я взял монету, сунул в гетру и она сразу провалилась под пятку. Что ж, немцы своего добились. Мы остались вдесятером. Да еще без Павла. Команда без него, как таран без железного навершия - просто гладкое бревно. Тяжесть и сила удара те же, а результат совсем иной. Если раньше разбивали, теперь будем сами плющиться об их защиту. Задача теперь одна - доиграть с честью. Нас меньше и мы устали. Немцы тоже порядком выдохлись, но вели в счете и были на кураже. А еще был стадион, кипевший немецкими флагами, и победный фанатский речитатив в двадцать тысяч глоток, гнавший их вперед. Даже если б они были зомби, он заставил бы их атаковать. И немцы давили. Не пойму, как не забили четвертый. Должны были. Пару раз я каждой клеткой чуствовал - вот он, но проносило… Понемногу стали шкодить фанаты. Уже минут десять, как на газон полетел всякий мусор. Особенно сыпали с правой стороны. Там, судя по расцветке сектора, публика сидела смешанная. Впрочем, был и чисто немецкий кусок. Да и наши торчали небольшими заплатками. Кто бросает, и не поймешь. Эта бутылка пепси залепила мне прямо в бедро. Хорошо, что полупустая… Метнуть мог кто угодно, но почему-то казалось, что кто-то из наших. Хотя зачем? Видят же, как мы упираемся. Впрочем ублюдков всегда хватает. Поднимать шум и привлекать внимание судей смысла не было. Я просто отфутболил бутылку в аут. Но злое чувство не проходило. Засело внутри странной оскоминой. А потом вдруг пошло вширь, с болельщиков распространялось и на команду. Никогда раньше об этом не думал. И вдруг стало обидно - какого хрена приходится все время чистить за Штырем, да и за остальными? Хорошо форварду. Гоняй впереди, лови удачу. Получилось - герой, не вышло - не беда, в следующий раз выйдет. А в защите, как у саперов. Десять раз выручишь, один накосячишь и ты уже гавно. Несправедливо… Я играл, делал свое дело. А внутри своим ходом растекалось это злое, искало чего-то, нащупывало, бормотало о своем. Павел - самоед. Но форварду, на мой взгляд, положено таким быть. Без эгоизма хорошего нападающего не выйдет. Ты должен брать игру на себя, обязан это - взять мяч и забить гол. Как именно - твои проблемы. Но раз впереди, значит забивай. А если, скажем, ты классный распасовщик, значит твое место ближе к центру, откуда удобней играть на раздачу. Конечно, есть исключения - Платини или Зедан, которые и пас отмерят, и сами, если надо, закатят. Но это же уникумы… Да, ладно уникумы. Я что ли не смог бы стать классным хавом? Почему я вообще оказался защите?! Лет с пятнадцати об этом не думал. Впрочем, о чем думать, если причина на поверхности - потому что малой был. Всем же забивать хочется. Вот пацаны и лезут вперед, в бомбардиры. А кому тогда сзади играть? Как самый младший я и был сзади. «Подрастешь, вперед будешь ходить, а пока стой здесь и обороняйся…» Защитник или вратарь, третьего малому не дано. Но меня даже в детстве это почти не доставало. Наверное, я прирожденный защитник. Никогда особо не хотелось обойти полкоманды и положить в угол, чтобы вратарь только глазами проводил. Наоборот, отцепить кого-нибудь от мяча или хотя бы повиснуть на нем как бульдог. Да и это понятно. Когда ты на поле младше всех лет на пять, обвести кого-то почти нереально, а вот помешать ему сыграть - другое дело. Если соберешься, пройти тебя будет непросто даже пацану в полтора раза старше. Это меня и вдохновляло. Встать на дороге у такого переростка, и не прости отбить, а выгрести у него мяч. А когда обиженный, он кинется его отбирать, сделать передачу своим. Так все пятнадцать лет у меня на поле и было. Менялись только соперники - когда-то дворовые пацаны, теперь лучшие немцы и испанцы… Я играл, но что-то внутри меня было не так. Что именно, я понять не мог. Да и некогда было. Но это что-то росло и менялось. Никогда не понимал фразы: «всё было, как во сне». Может это именно то, что происходило сейчас со мной? Когда делаешь свое дело и сам себе удивляешься. Словно раздваиваешься на себя действующего и себя постороннего, который просто наблюдает и оценивает со стороны этого первого тебя. Крышесъездное состоянье. Скажем, освободил Мюллера от мяча. Увидел на другом фланге свободного Ашота. Уже было зарядил ему, но в последний миг нога сама двинула мяч на ход. Рванул по своему краю метров на тридцать. Сделал по пути двух немцев и только тогда катнул Косте. Чистый сон. Делаешь, и сам себе поражаешься. А через минуту все по новой. Только еще круче. Со своей половины я добрался до чужой штрафной, обойдя по очереди трех немцев. Причем в двух стыках совсем уже было пасовал, и немцы покупались на это движенье. Да что немцы! - мой второй, тот который наблюдатель, тоже верил в передачу, потому что играл так все свои пятнадцать футбольных лет. А тот я, что появился впервые и сейчас действовал на поле, зажигал как хотел. Что я/он сделает, не знал никто, включая меня самого. Через пару минут он, в смысле я, снова прошел от центра до немецкой штрафной, дважды на противоходе кинул О’Нгабу, сместился влево и приложился. Перекладина! Ну, а с третьего захода получилось. То самое, о чем мечтают пацаны - пройти половину поля, полкоманды соперника и вставить в угол. Всё так и было, только мяч Веберу я пустил между ног. А через пару минут он/я снес Риделя. В самом центре поля, без всякой нужды, получив на ровном месте горчичник. Зачем?! Не знаю. Просто что-то билось, клокотало внутри меня. Я не чувствовал уже ни своих, ни немцев. Просто было радостно и бесстрашно. А если одним словом - яростно было. Наверное, я стал футбольным берсерком… Что было дальше, запомнилось длинными вспышками. Вот раскосые от страха и удивленья глаза Анатолия Ивановича, всю игру простоявшего на бровке. Я пробегаю мимо. - С тобой все порядке? - спрашивает он. - Всё… Я думал, он сейчас огребет меня по полной: «Ты что творишь?! Иди в защиту!..» Но он промолчал. Только потом, уже в спину крикнул: - Мягче, Иван, мягче. Без фанатизма… Какой там фанатизм? Это совсем другое. Просто свирепая радость. Перехватишь мяч в центре и летишь прямо в немецкую гущу. И видишь, как они пятятся, как трусливо снуют их ноги, которые ничего не в силах - ни достать у тебя мяч, ни подсечь тебя самого. А ты проходишь сквозь эти ноги, не заморачиваясь особой обводкой, почти по прямой, и обнаруживаешь прямо перед собой рамку ворот. Бьешь, не глядя, где там вратарь и есть ли он вообще… И только тут тебя настигает отставшая волна немцев. А навстречу уже несется Костя. Ты видишь его изумленные глаза: - Ванька, красава!!.. - прыгая на грудь, он сбивает тебя с ног… Говорю же, времени не было. Просто одно разлившееся как чернила мгновенье. Оно не было бесконечным, но оказалось невероятно вместительным. Я помню тонкий, словно заячий, крик Тарасова - «Не надо!..» Но сделать со своим первым все равно ничего не мог. Длинная моя нога уже летела вперед, попала в мяч, чуть задев по пути бутсу Пройсса. А немец, только и ждавший этого, схлопнулся в воздухе, как перочинный нож, рухнул на газон, прямо на линию штрафной. Весь его вид говорил - рана смертельна, жить бедняге несколько секунд. «Как, однако, научились фрицы… - мелькнуло в голове. - Пять лет назад так реально умели умирать на поле только южные парни…» И еще мелькнуло: «Пенальти...» Широко, словно прыгун тройным, бежал ко мне Коллинз, на ходу шаря в грудном кармане. Миг, и он же рядом. Медленно-медленно, прямо-таки торжественно, вскинул ладонь с красной меткой. Я шагнул к нему, но сбоку налетел на меня кто-то из наших. И всё кончилось… Синий лепесток (Антон Лапин) Штанга! Да, да, да! И на нашей улице может быть праздник. Этот глухой звук судьбы слышал весь затаившийся стотысячник-стадион. Мы оставались в игре. И надо было в нее включаться. Павел - тот, кто мог нас спасти. Вообще-то в нынешнем составе сборной потенциальных спасителей было чуть не полкоманды. Что и делало ее по-настоящему сильной. Но на этом мондиале бомбардиров было трое - два Васкеса и Птицын. Из семнадцати российских голов они привезли шестнадцать. А семь из них принадлежали Павлу. Работать надо было с ним. Тем более, что в последние десять-пятнадцать минут он уже совсем не оттягивался назад, скользя по незримой линии, протянутой между последними немцами - тонкой филенке офсайда. Я видел его хорошо. И знал, что если сосредоточусь на нем, то начну видеть его еще лучше, словно приблизив к себе линзой. Это я и сделал. Оставалось верить, что моя скромная помощь придаст ему сил и яростной наглости, помогающей прыгнуть выше головы. Хотя я в этом деле без малого десять лет, полная уверенность в реальности усилий бывает у меня редко. Даже когда надежный вратарь, после твоей обработки делает в течение тайма два-три голевых ляпа, у тебя нет абсолютной гарантии, что это дело твоих рук. Тем более, сложно взвесить свой вклад в игру форварда. Потому, что ломать, не строить. Заставить накосячить кипера или защиту, куда легче, чем помочь форварду быть успешным. А если этот успех все же есть, пойди разберись, сколько в нем от твоей работы. Но ведь считать свой труд бессмысленной пустышкой не менее трудно. Мне казалось, что Павел прибавляет. Еще чуть-чуть и он сделает то, о чем мечтает сейчас и молит его вся страна. Он может и он… Не верю, что колено, залетевшее Павлу в грудную клетку, было случайным игровым эпизодом. Но ведь это финал мира. И победителей не судят. Если можешь почти без нарушения правил убрать с поля главного голеодора соперников, как этого не сделать? Сколько раз уже так было и еще будет… До конца игры оставалось минут семнадцать. Для футбола - это время. Но вдесятером, без Павла в атаке и при счете: «один - три» это время работало против нас. Спасти матч ничто не могло. Практически не осталось выбора и у меня. Я просто снова вставил свою виртуальную дрель в затылок Вебера. У нас на поле еще было кому озадачить немецкого кипера. Надо было им помочь. Пускай шансы на это теперь стремились к нулю… То, что случилось в эти последние минуты, наверное, не смог предугадать ни один человек на планете. Таким Ивана я не видел никогда. И думаю, что больше не увижу. Один из самых надежных защитников мира на финишном отрезке превратился в прекрасного монстра и пробыл им минут пятнадцать. Этого хватило, чтобы забить немцам два мяча. Моя и да ничья помощь ему не потребовалась. Такие удары не берутся. Но этих же считанных минут ему хватило, чтобы получить желтую, а потом и удалиться с поля. К 89-й минуте он успел сравнять счёт и оставить команду вдевятером - спасти матч и тут же всё погубить. То, что после просмотра эпизода и совещания с коллегами, арбитр заменил уже было назначенный пенальти на штрафной, только откладывало развязку. В таком меньшинстве, без Ивана и Павла мы были обречены, если не в основное, то в дополнительное время. Сергей Савельев В этом месте набережной река расходилась пошире. Но я любил его не за это. Здесь у реки имелся тайный завиток, один из тех, обнаружить которые можно наблюдая, как плывущий мимо мелкий мусор, вдруг свернув в сторону, начинает бесконечно кружить вокруг невидимого центра. Но и эта бесконечность не совсем дурная. Есть у нее точка, через которую попавший в плен может снова вырваться наружу. С детства я мог сколько угодно смотреть за тайной борьбой какой-нибудь щепки, раз за разом пытавшейся вернуться в большое русло, чтобы плыть дальше к морю. И ведь иногда получалось. После сотого или тысячного оборота вокруг невидимого пальца, вертевшего этот речной локон, случалось то, что не выходило раньше. Удивительно… А еще удивляло неизменное совпадение музыки с этим речным коловращением. Любая песня, которая в это время звучала в наушниках и щепка, разом находили и включались в общий темпоритм А сейчас к этой паре прибился третий участник - мой аленький. Он пылал, переливался внутри. И эта горячая цветомузыка попадала в такт малой сошке, кружившей в реке и мелодии. Точней они, казалось, следовали за аленьким, как за дирижером. Всего несколько раз в жизни я видел цветок таким живым и сильным. Всмотревшись, я понял, в чем причина - сердцевина! Сейчас она была совершенной. Цвет, прозрачность, упругая недристость - всё было в ней и при ней. Лепестки сплетались в ее горячей глубине и были единым целым. На часы я не смотрел. Но если судить по числу прослушанных песен, финал уже должен был кончиться. И прекрасный цветок совершенно не ввязался с футбольной реальностью, от которой пришлось сбежать к реке. Впрочем, окончательный счет мне ведь не был известен... Я достал мобильник, нашел яндекс. Сети не было. Что ее нет, когда она максимально нужна - закономерность. Бессмысленно сетовать и роптать, тем более бороться с этой особенностью реальности. Я вытащил наушники и прислушался. Гул стадиона, с торопливой комментаторской морзянкой летел издалека как эхо огромной ракушки. Я пошел, почти побежал на звук и через минуту был около пустого летнего кафе. Единственная на десяток столиков кампания, парочка официантов, бармен - взгляды всех были устремлены на панель, источавшую густой дух состязания. - Счет? - Ничья, - не оборачиваясь, сказал один из кампании. - Три-три. - Васькин Иван кони кидает... - мельком взглянув на меня, уточнил бармен. - Две банки забил, а теперь удалился. Вдевятером остались. - А время? Играть сколько? - Добавочное идет. Две минуты еще… Сердцевина (солнечный Петя) - Нет!.. - крикнул Петя, падая на коленки возле полуразметанного солнца. - Нет!.. - Стремительно заработал пальцами, восстанавливая разрушенный край. - Нет!.. - Штанга!!.. - тонко крикнул в гостиной комментатор, накрытый сдвоенным радостным воплем папы и дяди Вити. Петя вздрогнул и заработал еще быстрей. И через несколько минут круг уже был готов. Неплохой получился кружок. Петя отодвинулся, чтобы полюбоваться так ловко и быстро сделанной работой. Но радости почему-то не было. Пытаясь сообразить, почему так, Петя даже отошел в угол комнаты, чтобы оттуда взглянуть на свою работу. Снова вернулся и, став на четвереньки, навис прямо над солнцем стараясь понять причину недовольства. Наконец, сообразил - кристаллики лежали свободно, и сквозь них щедро проглядывал желтый ламинат. Ничего удивительного в этом не было. Так случалось нередко. Но почему-то в этот раз ему хотелось, чтобы круг был красивым совсем-совсем. Солнце надо было исправить, уплотнив кристаллики между собой и заполнив пустые места новыми стеклышками. А это оказалось совсем непростой задачей. Возникшие прогалы различались формой и к тому же требовали кристалликов определенного цвета, чтобы не совпадали с теми, что уже лежали рядом. Ведь непонятно зачем, но ему требовалось, чтобы это солнышко было самым красивым из всех когда-либо им выложенных. Из-за этих сложностей работа почти остановилась. Несколько кристалликов он подобрал с трудом. А потом потребовалось найти оранжевый ромбик, и дело замерло окончательно… Когда за окном прорезался голос Артема, это можно было считать законным спасением. Тем более, что Артем примчался не один - с ним была невероятная, таинственная новость: у ручья, того что через три дома от них, обнаружился след медведя. И надо немедленно бежать и смотреть, пока этот след куда-нибудь не исчез. Здесь и произошло самое непонятное. Петя сказал другу, что побежит чуть попозже, когда закончит игру с солнцем. Как удивился Артем, представить было трудно. Но не меньше удивился себе и сам Петя. И продолжал удивляться, когда друг уже убежал к ручью, а он так и остался на коленях перед упрямым кругом, совсем не желавшим превращаться в плотное разноцветное солнце. А потом в комнате появилась кошка Анфиса. Замерла у ножки стола, обвив ее хвостом, и вдруг, заметив под столом спичечный коробок, погнала его по ламинату как шайбу, в одно мгновенье почти влетев с этим коробком в петино солнце. В последнюю секунду он успел выставить ногу и, врезавшись в колено, Анфиса унеслась галопом на улицу, повредив только внешний край работы. Но спустя минуту вернулась из гостей бабушка, тут же вручив Пете переданный для него набор фломастеров. На столе как раз лежала стопка листов чистой бумаги. Садись и рисуй… Кажется, еще никогда соблазны не обступали его так плотно, наперебой предлагая себя. Полчаса назад любого из них было вполне достаточно, чтобы отбросить и забыть этот, ставший вдруг таким назойливо-требовательным, солнечный круг. Но и теперь, когда они, казалось, насели на него всей гурьбой, а игра совсем перестала получаться и вконец надоела, он почему-то не бросал ее, продолжая искать нужные стеклышки. Снова, в непонятном запале пронеслась Анфиса. Петя уже привычно выставил ногу, заставив кошку выписать крюк. В гостиной причитал комментатор. Что именно он говорит, разобрать было нельзя, но было ясно - происходившее на поле его совсем не радовало. Петя вдруг вспомнил про вазу с конфетами. И сам не заметил, как оказался около нее. Он мог бы сейчас взять не одну конфету, а две или три, в голове мелькнуло - всю вазу! - слишком уж озабочены были взрослые. - Да, - говорил, ставший разборчивым, комментатор. - Без Павла забить немцам будет тяжело. - Тяжело?.. - мрачно усомнился дядя Витя. - Есть, есть кому забивать в российской сборной, - возразил комментатор. - Сергей Васкес и Птицын. Не будем исключать и кубанский тандем… - Не будем… - с тяжелой безнадежностью согласился дядя. Но Петя уже был снова в прихожей с конфетой в руках. Он решился взять только одну, но большую, размером в полбатончика. И опять шоколад оказался кстати. Игра как-то разом ускорилось. Пальцы, кажется, сами находили нужное стеклышко. Одно за другим. Он только успевал вставлять их в нужную щелочку, очередной хитрый кривой проёмчик, а следом выскакивал уже новый кристаллик. И чудом попадал цветом и формой в другой прогал. Такую игру Петя любил больше всего. То, что требовало усидчивого часа, заполнялось в минуты. Солнце стремительно росло, плотное, разноцветно-веселое. А в какой-то момент оно вспыхнуло, словно рассмеялось во весь свой цветной голос. И в комнате разом стало светло. Петя поднял глаза и даже зажмурился - таким прямым, сильным светом бил в лицо оконный проем. Эта световая волна, казалось, была еще влажной от недавнего дождя. И тут же внизу, совсем рядом обнаружился другой источник света. Это сверкал, переливался калейдоскопом, его разноцветный солнечный круг. Забыв обо всем, Петя следил за этой огненной дрожью, пока взрыв яростной радости не вернул его в дом. - Второй, второй… - надрывался комментатор. - Дааааа!.. - вторили ему взрослые. Солнце продолжало играть на гранях рукотворного круга. Но уже не так остро. И Петя быстрыми пальцами продолжал подгонять стеклышки друг к другу, придавая фигуре полное совершенство. Это было так легко и приятно, как всегда бывает, когда делаешь что-то правильное и правота обнаруживает себя в легкости происходящего, которое совсем не сопротивляется и не мешает тебе, не ставит подножек, но лишь ускоряет твое движение, как река плывущего по течению. Снова заголосили взрослые. С какой-то свирепой, истовой радостью. Но Петя был занят своим делом. Оставалось совсем немного, но зато может самое сложное. Уплотнив до предела все уже выложенные стеклышки, он получил в середине извилистый многоугольник, место для пяти-шести кристалликов. И пальцы его искали, подбирали, уже находили нужные стеклышки. - Вот, - на пороге стоял Артем. - Вот такие лапы… Ладони его сложили окружность размером с большое яблоко. Он рассказал о целой цепочке следов. Они пересекали ручей несколько раз. Только на самом деле это был не медведь, а Бодя, здоровенный бездомный пёс. Зато у Насти, их общей шестилетней подружки, кошка только-только родила трех котят. И надо прямо сейчас бежать их смотреть. - Почему сейчас? - спросил Петя. Потому что совсем скоро родители Насти вместе с ней и кошкой уедут в город, сказал Артем. Настин папа уже вывел из гаража автомобиль и загружает в него всё, что нужно. - Они слепые и мокрые все… Пойдешь? Слепые котята - это было уже выше петиных сил. Он в последний раз взглянул на почти завершенный круг, понимая, что сегодня времени на него уже не будет, а вот завтра… Но завтра так далеко, - он вдруг засомневался. Кто знает, что будет завтра?.. Зато прямо сейчас он увидит трех новорожденных котят. И он помчался в гостиную, сказать, что сходит с Артемом к соседям. Странный все же это был футбол. Каждый раз он обнаруживал взрослых в новых местах. Сейчас папа, скрестив на груди руки, стоял перед самым телевизором, а дядя Витя, словно большой нахохленный гриф (передачу о них Петя видел два дня назад), сидел на подоконнике. А ведь раньше всё было иначе - они всегда сидели вдвоем на диване перед журнальным столиком, по краю которого военной шеренгой стояли пивные бутылки, убывавшие к концу матча под стол. - Вдевятером… - траурно итожил комментатор. - Три минуты основного плюс то, что добавит судья. А добавит он не меньше четырех, а то и все пять-шесть. Ну, а если устоим, будет еще полчаса дополнительного… - Я к Ленке Кузнецовой пойду, - сказал Петя с порога. Ему никто не ответил, взрослые его вообще не заметили. Петя еще чуть-чуть потоптался в дверном проеме. - Ну, я пошёл… Вернулся в холл. И вовремя. Артем как раз присаживался к его солнцу, по-хозяйски потянувшись сразу к его середине. - Нет… - крикнул Петя. - Не трогай. - Почему? - Потому… - Почему потому? - Потому что. Я доделаю, тогда трогай. - Вот еще… 3. 19-48 19 июля - утро 20 июля 2026 года Сердцевина (солнечный Петя) Странные случаются иногда разговоры. Петя уже несколько раз замечал - говоришь, и вдруг знаешь, что будет дальше. Особенно часто так с ссорами. Еще всё в порядке, а ты уже понимаешь, что поссорился. И точно, через минуту поссорился. Так и в этот раз. Артем сам пошел к Насте. Хотел наказать Петю, но не получилось - Петя, опередив его, сказал, что сам передумал смотреть котят. Это было неправдой - он, конечно, хотел на них взглянуть, а, если можно, и погладить. Но еще больше ему хотелось закончить свое солнце. Во что бы то ни стало. И не просто так, а красиво. Совсем красиво. Зачерпнув рукой горсть кристалликов, он поднес ее к самому кругу, выбирая нужные. Веселой легкости двигавшей пальцами, уже не было. Но возникло что-то иное. Он не знал, что именно, но оно было таким уверенно-надежным, что Петя понял - нужные кристаллики обязательно найдутся. И он их нашёл. Один за другим. В середине солнца оставался совсем маленький свободный треугольник, предполагавший стёклышко красного цвета. Но Петя даже не успел огорчиться предстоящему долгому подбору кандидатов, как в пальцах оказался алый кристаллик нужной формы, словно он изначально готовился к этому единственному случаю. Удивительно - маленький, треугольный и красный разом! Петя вложил его в круг и залюбовался… Дверь из гостиной отлетела так, словно это было в мультике про Тома и Джерри. Но вместо кота и мышонка в холл вынеслись в обнимку папа и дядя Витя, чтобы сделав круг по комнате, умчаться вглубь дома. Петя их видел очень разными, но таких никогда - несущихся через комнаты скособоченной парой, с клокочущим - «Да!.. Да-а!.. Да-а-а-а!..» вслед которому разлетались в сторону их длинные, кривые как у пауков, ноги. А с улицы, навстречу этой безумной паре, накручивавшей круги по дому, росло, раскатывалось: «Рос-си-я… Рроо-ссси-яяя… Ррроооо-сияяяяя…» И на одном из кругов папа с дядей Витей вывались из дома наружу, и растворились в этом грозно-ликующем пульсирующем на весь мир речитативе… Желтый лепесток (Федор Картушев) Видели это?! Конечно. Это вся планета видела. Ну, два миллиарда точно. Двенадцать финалов смотрел, такого не помню. И не потому, что наши играли, не только потому. Чтобы вдесятером забить Германии два мяча и остаться вдевятером. И на девяносто второй дополнительной опять забить. Что это был за угловой?! Как Тарасов сумел сделать в воздухе О’Нгабу и Штольца - на двоих четыре метра?! Да разве только их! Там же были сплошные немцы. Наших только трое. А до этого Ваня Васкес что делал? А Павел? Да все, все… Вот так. Выходит и один в поле воин. Хочешь драться - выходи. Но если вышел - дерись до конца, ставь на кон всё что имеешь. Десять лет назад я и поставил. Семью, бизнес, всю наличку. И был для всех сумасшедшим. Для себя, наверное, тоже. Потому что - теперь можно признаться - с самого начала думал именно об этом. Что мы станем чемпионами мира. Сборная, из седьмого десятка футбольного рейтинга, не способная обыграть в домашнем матче Коста-Рику или Буркина-Фасо. Ну не идиот ли?! И я победил, мы победили. Но главное, я понял, что будет дальше. Васкесы - это, конечно, подарок. У этого чуда впереди в сборной еще пять-семь полноценных лет. Но я же старый болельщик. Если по аналогии со свадьбами - два года как справил золотой юбилей любви к футболу. Сколько за эти полвека прошумело в мире великих команд! Я видел их восхождение и расцвет, когда казалось, что ничего лучшего в футболе уже быть не может; что они короли навеки и нет силы способной их подвинуть. Да, эти игроки постареют, но на смену им подрастут другие. Я даже различал в их молодежках эту подпиравшую королей юную поросль, жадную до побед и готовую сменить своих старших на футбольном троне. Но проходило еще несколько лет и вконец состарившихся королей, если они не успевали уйти, позорно возили по газону новые фавориты. А столь многообещавшая смена так и не вымахала вровень ветеранам. И великая сборная катилась вниз под свист и аплодисменты миллиарда болельщиков. Не хочу, чтобы с Россией было так же. Хотя, кажется, сам только что обосновал неизбежность этого. Все так. За вершиной всегда спуск, а чем выше забрался, тем сильней потом под горку. Но ведь я уже доказал возможность невозможного. Пусть в качестве исключения. В конце концов, бывают и траверсы - альпинисты вам расскажут. После вершины не обязательно падать на уровень моря, можно через небольшой спуск двинуть к новой вершине, а потом еще к одной. Вот такого будущего я хочу для нашей сборной. Что для этого надо, тоже понятно. Помните принцип первого звена - великолепной пятерки? Надеяться, что в одном месте опять найдется такой феноменальный слиток как Васкесы, конечно смешно. Но если усидчиво шарить по всей стране, несколько нужных пацанов подберется, не сомневаюсь. А все остальное, уже известно. И не о будущем здесь речь. Когда маршрут проложен - очень хорошо. А если он уже однажды успешно пройден, то главное теперь не терять времени даром. Я и не терял, превращая счастливый случай в процесс. Десятка два пацанов по Европе уже пристроено. Посмотрим, что выйдет - ждать недолго. Мог бы даже имена назвать, но пусть будут сюрпризом. Да и глазить незачем. Но футбола мне теперь мало. Слышали о ФСЭ? Нет? Скоро услышите. Фонд спортсменов экстракласса. Задача простейшая, искать по всей стране детишек с очевидным спортивным даром. Конечно, нет ничего в мире сложнее простейших задач. Но пробовать надо. Где искать деньги для этого фонда, я знаю. В общем-то, они уже есть. Может небольшие по меркам любой нашей спортивной федерации с ее дармоедским штатом. Но вполне достаточные, чтобы обеспечить всем необходимым сотню или две даровитых юнцов. Понятно, что будет дальше. Пять лет пройдет или семь; восемь, а может десять, но у нас крепко прибавится суперчемпионов, способных брать на олимпиаде по два-три личных золота. Да, отыскать русского Фелпса мне не удастся. Но несколько звездных рыбок я по России найду. Потом лучшие плавательные центры США. А еще чуть позже ученики съедят своих учителей. Или понадкусывают. Мы ведь не жадные - полдюжины олимпийского золота раз в четыре года и по рукам. Но ведь есть не только плавание. Найдутся свои звездочки в гимнастике или в легкой, в стрельбе и гребле. Много еще где найдутся, всё не перечислишь. Почему то, что удалось в футболе, не сработает в масштабах всего российского спорта? Я ведь не заменяю федераций или пирамиду олимпийского резерва. Пусть работают себе на здоровье, разве я против? Просто дополню всю эту махину одной структурой, занятой совсем немногими. И я буду искать этих немногих, ни с кем не соперничая, ничего у нашего госспорта не отбирая. Мне хватит того, что протекает мимо него. А это, быть может, половина всего российского молодняка, наших потенциальных спортивных гениев… Мне всего то и надо - намыть несколько десятков, а лучше сотню-другую маленьких самородков; взять их за руку и повести во взрослый спорт, следя, чтобы не потерялись по дороге. Чтобы кто-то из них, пройдя через ФСЭ, оказался в сборной, а потом на олимпийском пьедестале. Если в нашей командной копилке окажется на пять-семь (а вдруг десять!) золотых больше, задача моя будет выполнена. Этих медалей явно не хватит, чтобы вернуть место спортивной сверхдержавы и соперничать на равных с США, но за второе место серьезно бодаться с Китаем мы сможем точно. …Дорога известна, воли и терпения у меня на троих. Троих?! Да, на всех функционеров оптом… Накатил? Да, накатил и потому смелый. Как за такую победу было не выпить? И еще добавлю. Вот прямо сейчас. Только в моих словах это ничего не меняет. Всё будет, как в песне. Помните? - «мы дадим всем рекордам наши звонкие имена…» Сами увидите. Синий лепесток (Антон Лапин) Всё, что было после удара Тарасова, осталось в памяти одним цветным сгустком. Улицы, площади, бары, снова улицы и площади. На одной из них оказался большой круглый бассейн с мощным фонтаном, бившим из пасти дракона. Не помню как, но все оказались в этом бассейне. Наверное, вслед за Мадьяром, который по ВДВ-шной привычке после крепкой выпивки не пропускает ни одного водоема. Потом появилась полиция. Но мы уже были вне бассейна и куда-то бежали. А пока бежали, высохли. Снова улицы и бары. Потом наступила ночь. И двигалась словно круговая панорама, которую толкнули и она пошла, пошла детской каруселью, время от времени повторяя одни и те же эпизоды: что-то пьем; став в круг скандируем: «Россия…» и пытаемся подбрасывать вверх Кирилла; задираемся с кем-то и убегаем от полиции, снова пьем. Последним перед беспробудным провалом был длинный как туннель, дымный бар. Народу немного. Мы да еще пара кампаний. Одна из них очень дюжая, в майках немецкого триколора. Поначалу было усталое предчувствие драки, потом прошло. А еще потом из массы объемных немецких тел, из какой-то расщелины между их торсами, плечами и бритыми загривками выскочили на меня глаза и ударили током, словно я сунул голый взгляд в розетку. Те самые глаза, что уже били меня сегодня током во время матча. Ошибка исключалась. Просто теперь это голое электричество выскочило в нескольких метрах. Я узнал его, а оно меня. В этом я тоже не сомневался. Времени и воздуха в этой дымной коробке не было. И я не знаю, сколько минут или часов прошло, как от немецкого стана отпочковались в нашу сторону двое - большой и маленький. Понимая, что начинается самое интересное, Мадьяр повел плечами и отодвинул пиво. Но немцы улыбались. Они шли в обнимку, приветственно вытянув перед собой длинные кружки. Встали перед нами и большой вскинул кружку вверх. - Congratulations. Today you are the best (Поздравляю. Сегодня вы лучшие). - О чем это он, - спросил Мадьяр, не отводя глаз от немца. - Поздравляет вроде. - Ну, это ладно… Пока между большим немцем и нашими наладился обмен короткими английскими фразами, мы с маленьким пересеклись взглядом, одновременно моргнув от полученного разряда. И немец отсалютовал кружкой уже мне лично. - Good job. Congratulations... Will meet again…(Хорошая работа. Поздравляю... Еще встретимся… - Встретимся, - кивнул я ему. В этом я совершенно не сомневался. Белый лепесток (Александр Глинка) Я много раз задумывался - почему именно футбол? Что особенного в этой игре, почему она, а не тот же гандбол или регби стали на земле Игрой номер один? Демократизм, простота снаряжения? Мяч и ворота, которые можно заменить двумя кирпичами на любом земляном пятаке или поляне размером с десяток-другой метров? Это правда, футбол неприхотлив. Но ведь не он один. Некоторые другие игры вполне сопоставимы с ним в этом. Пройдись по любому российскому городу - где играют? Больших футбольных полей раз-два и обчелся даже в миллионнике. Большинство школьных стадионов и дворовых спортивных площадок - это на деле аккуратные гандбольные поля, иногда оборудованные и баскетбольными щитами. Так и играйте в гандбол или в баскет, кто мешает! Почему же эти бессчетные группы пацанов, рассыпанные по всей стране - по всему миру! - пинают мяч именно ногами? Ведь руками пасовать легче. Мы всё делаем руками, благодаря им и стали людьми. А ноги только для ходьбы/бега, ну и для игры в футбол. Зрелищность? На мой взгляд американский футбол или регби в этом футболу не уступают, а может, будут и позрелищней. Да и все прочие волей-ганд-баскетболы весьма хороши. Никаких оснований для столь очевидного превосходства над прочими играми, придуманными человечеством за последние сто - сто пятьдесят лет, у футбола нет. Почему именно он стал средоточием любви миллиардов на всех земных континентах - мировая загадка. Впрочем, один резон в объяснении этой всеобщей любви я для себя все же нахожу. Да, все названные и неназванные игры с мячом демократичны и зрелищны. Но отслеживая их естественное движение от начального любительства ко всё большему профессионализму мы неизменно обнаружим физическую эволюцию их игроков, неуклонное нарастание среди них статных великанов. Современный волейбол или баскетбол - уже почти исключительное поприще для двухметровых атлетов. Чуть свободней в этом плане хоккей или гандбол. Но среднему, тем более невысокому человеку и в этих играх почти ничего не светит. Разве что в качестве явного исключения. Между тем, лучшие из лучших футбола - Пеле, Марадона, Месси - люди небольшого или даже маленького роста. Да, пластичные гиганты и здесь в почете. Вратари уже почти сплошь из них. Много их и в защите. Но даже в ней, где значение роста весьма велико, еще совсем недавно среди лучших были Канаваро, Роберто Карлос и Марселло. Да и тот же Иван Васкес - чуть за метр восемьдесят, совсем не великан. А что говорить про хавов и нападение? Любой метр с кепкой, если он юла, и всё остальное при нем, может рассчитывать на место в каждой из первых команд мира, способен бороться за титул лучшего футболиста мира. Так что вся юная человеческая поросль, не вышедшая статью, но с талантливым телом и амбицией, неизбежно окажется на зеленом газоне… Что до меня, то среди моих предпочтений спортивных игр нет вообще. Но между мной и футболом расположился Руслан - волшебная линза, преломляющая бессмысленную потную возню двух десятков мужиков в сильное красивое действие, в большой спектакль с открытым исходом, на который до некоторой степени мог повлиять и я сам. Но будь моя воля в выборе игры для этой фартовой работы, я предпочел бы баскетбол или волейбол, причем из чисто практических соображений. Однажды попав на баскетбольный матч, я был поражен как всё близко и удобно. Как доступен для моих скромных манипуляций большой оранжевый мяч, летающий едва не на уровне глаз. Работать с удачей, облегавшей его полупрозрачной корочкой, было одним удовольствием. Да и сам фарт в баскетбольной игре был куда ощутимей. Весы удачи раскачивались прямо на глазах, позволяя командам попеременно взлетать до небес и так же стремительно уходить на дно. Если бы Руслан любил баскетбол, мне было бы куда интересней, а в чем-то и легче. Хотя, едва ли бы я смог обеспечить победу нашей сборной над американской «дрим тим». Слишком уж велик разрыв в классе. А вот на футбольном мондиале мы победили… Я открыл глаза и обнаружил себя там же где и оставил, уходя в собственные мысли. За столом в квадратной, выложенной голубой плиткой, кухне хостела. Наконец стало тихо. Впервые за много часов. Изнемогли от радости и алкоголя самые стойкие. Большинство наших разбрелось по своим комнатам. Несколько человек спало здесь же, прямо на стульях. Из живых за столом остались только я и Руслан. Он тоже был в своих мыслях, но каждый раз совпадая со мной взглядом, улыбался, а губы его выдыхали автоматическое «спасибо». И в тот же миг он забывал о моем существовании. Я понимал его. Когда сбывается нечто очень большое, к чему стремился долго-долго, о чем мечтал и во что никогда серьезно не верил, и вот оно все же произошло, ты превращаешься в гейзер счастья. Некоторое время этой щедрой радости хватает на целую улицу. А потом наступает пустота и усталость. Отдохнёшь, и радость вёрнется. Родник счастья, пусть уже не так мощно, забьёт снова. Но это будет позже. Осторожно, кончиками пальцев, я коснулся его плеча: - Устал?.. Он посмотрел на меня, нет, скорее - сквозь меня. Улыбнулся: - Новая жизнь. - Да, чемпионы, - сказал я. - Чемпионы, - кивнул он. - Я женюсь, Саша. Мне кажется, я ничем не выдал себя. Просто спросил: - Анна? - Анна. Что ж, я знал эту его подругу. Хорошая девушка. И все же никогда бы не подумал, что такая сможет его дожать… - Я обещал, если станем чемпионами - свадьба. - Он словно оправдывался. - И сразу переезжаем в Словению. У её отца там обувная фабрика. Кое в чем придется ему помочь… Это даже не обещанье было. Клятва, что-то вроде того. - А как же «Ростов»? - Буду болеть дистанционно, - Руслану совсем не было весело. - Но ведь не пропадет команда. Город большой - найдется, кому за своих поболеть … На Европу и мир будем с тобой ездить обязательно. А как всё остальное, посмотрим… - Посмотрим, - кивнул я. Руслан уходил. Я полюбил эту игру его любовью. Без Руслана она вновь превращалась в бессмысленную беготню двух десятков жилистых, взмокших парней в эпицентре коллективного психоза. Переполненный стадион, с его уходящими вверх трибунами, так похожий на застывший, приплюснутый к земле смерч, был всего лишь наглядной иллюстрацией этой добровольной шизы, охватывавшей разом десятки тысяч, а с учетом телезрителей - миллионы людей. Иногда же - вот как на вчерашнем матче - сотни миллионов… Что ж прощай футбол. Я свободен. - Что? - Руслан посмотрел на меня. Кажется, последнюю фразу я сказал вслух. Оставалось улыбнуться: - Есть такая песня. - Да, - кивнул Руслан, - у Кинчева. Я тоже её люблю… Свобода. Я мог идти на все четыре стороны, заниматься чем угодно, вспомнить все свои былые забавы; заброшенные, выкинутые из жизни злым кукушонком-футболом. Что ж, дети мои, добро пожаловать в отчий дом. Я мог теперь всё, но вдруг одним маленьким, самым дальним сусеком мозга, а через миг уже целиком, всем существом уловил, понял - никакого возврата не будет. Потому что полюбил этого беспощадного кукушонка. Нет не футбол, точнее не только его. Я полюбил Игру - само соперничество, скользкий счёт, извилистый ход борьбы двух сил, в которой у меня было свое место, невидимая никому роль. Иногда неощутимо малая, в других случаях она становилась решающей. И тогда скромный «настройщик инструмента» был волен решать судьбу великих сборных, становился серым кардиналом. Я подсел на эту роль, как на рулетку, на поход в казино игрока, у которого вновь появилось немного денег. И что теперь могло бы заставить меня отказаться от этого занятия, если оно было мне по душе? Я не большой патриот России. И если ее футбольной сборной в память о Руслане покровительство будет сохранено навсегда, то во всех других играх мой выбор будет свободным и отдан тому, кто понравится больше. Я мог бы зарабатывать своим скромным искусством, подтягивая матчи до нужного мне счета, достаточно редкого, чтобы ставка на него давала хороший букмекерский барыш. Но вот этого, я знал точно, никогда не будет. Своим делом я буду заниматься только из чистой любви к нему самому. Волейбол или регби, баскетбол или ватерпол. Большой разницы для меня нет. Были бы две команды и снующий между ними мяч. А с выбором всегда можно определиться по ходу матча. Но у такого как я могут быть и свои амбиции. Подхватить на старте крупного турнира (мондиаль или Олимпиада - лучше всего), одного из середнячков или даже аутсайдера, потащить его за шиворот к финалу, наблюдая - докуда достаёт моя сила, хватит ли её на призовое место, а вдруг - на чемпионство?! И думаю, что чемпионы в моем послужном списке появятся. Хоть они никогда об этом не узнают... - Я свободен, словно птица в небесах, - неожиданно запел Руслан и я подхватил со второй строчки: - Я свободен, я забыл, что значит страх… Я пел и видел свою левую руку, по которой от запястья к локтю уже совсем скоро протянется цветное тату из двух переплетенных футболистов, таких длинных и тонких, словно они драконы. Они и будут драконо-люди. И потому им будет нетрудно заплестись разноцветным жгутом. Расплетенными будут только их головы и бутсы. Между последними будет мяч. А сбоку вдоль сдвоенного футбольного тела протянется фиолетовая надпись: Homo Ludens (Человек играющий). Не только как реверанс когда-то любимому Хейзинге, а через него всей мировой культуре. Но как простейшая истина нашей жизни. Поскольку: «что наша жизнь, игра!» - не только строчка из арии, но и банальная константа. Мы всегда играем: взаимодействуем, соперничаем, воюем, любим, творим, интригуем, притворяемся. Я мог бы продолжать бесконечно. Наверное, все наши действия, так или иначе, можно уложить в игровую кальку. Но из всех этих бессчетных человеческих игр мне единственно интересна только Игра в бисер. Потому что всё в мире связано со всем и становится проекцией друг для друга. Но соотносясь между собой, не как курица с яйцом, причина со следствием, а как тысячи расставленных под разным углом зеркал и мириады одновременно образуемых ими отражений. Способный обнаружить внутреннее сродство и смысловые пересечения фуги Баха с храмом в южной Индии, узора на персидском ковре семнадцатого века с танцевальными ритмами нивхов, не просто смешной лузер, обороняющий последний рубеж своей никчемной элитарности, и уже почти сметенный потоком победившего глобального масскульта. Он просто более зоркий, чем окружающее его большинство, человек, способный увидеть действительную взаимосвязь самых разных явлений нашего мира. - Я свободен, с диким ветром наравне… Но связь эта куда шире, чем просто бессчетные ходы культуры внутри себя самой. Музыка и архитектура не менее сцеплены, чем танец с горным или степным ландшафтом, литература с ветром или дождем. Форма облака, пролетевшего в семь утра 12 мая 1927 года над восточной окраиной Лиссабона, есть точная проекция одной из строф Фирдоуси. И настоящий гроссмейстер Игры сумел бы в деталях продемонстрировать это всем желающим. Снимаю перед ним шляпу. Я всего лишь любитель подобного занятия, в лучшем случае его разрядник. Но сейчас, на третьей строчке кинчевского припева, мне мгновенно раскрылась суть этого странного феномена под названием футбол, самой любимой игры человечества и потому ближе всего расположевшейся к Игре, а если высоким слогом - к средоточию земной цивилизации. - Я свободен, наяву, а не во сне… Да, я не мастер Игры. Но несколько почти готовых ее этюдов в голове у меня есть. И я способен обточить их до нужного блеска. Свободен от футбола? Я сказал так?!.. Что ж, конечно, теперь свободен. Но только от трудовой лямки-повинности, столько лет пристегивавшей меня к календарю национального чемпионата. Однако футбол всегда останется со мной, как один из магических кристаллов, вращая который, находишь прихотливый образ-двойник любого события этой вселенной. Завораживающее занятие… Красный лепесток (Максим Сомов) Мертвые камни раздвинулись, и в лицо ударило солнце. Он зажмурился, но свет стал только ярче. А потом, прямо из ослепительной середины, выдвинулся бледный ком. В считанные секунду разросся и слепился в щекастое лицо в марлевой повязке. Оно приблизилось к нему почти вплотную и расплылось в улыбке: - Ну что везунчик… Как это тебя угораздило?.. И тут же рядом с щекастым возникли другие лица, а ослепительный свет совсем померк. - В рубашке родился, - сказал кто-то. - Скорее в шубе, - возразил щекастый. - Для такой высоты шесть сломанных ребер и сотрясение мозга, ничто. Лица перешли на быстрый профессиональный говорок и Максим снова ушел в цветную глубину. А когда открыл глаза, в заоконом небе ровным рядом шли облака, словно большое стадо белых мамонтов. Он вспомнил паденье. Что ж последнее Действие осталось незавершенным. Оно, конечно, было настоящим «3Б» - бескорыстным, бессмысленным, безымянным. И еще оно было выражением его самодостаточной любви, не требующей ничего от внешнего мира. Этим и отличалось от простого самоубийства. Матч был проигран уже до этого Действия. Но даже если бы Максим тончайшим краешком ума все же надеялся бы, что в совершаемом есть (пусть мельчайший!) практический смысл, и если для победы все же нужна жертва - то вот она, то и ее не случилось. Небо не стало принимать жизнь Максима ни как выражение любви, ни как жертву, ни как что-либо еще. Чем бы ни было последнее Действие, оно не случилось, а стало быть, и не засчитывалось… Максим был жив. И это хорошо. А финальный матч проигран и Россия не чемпион. Наверное, никогда чемпионом и не будет. Хотя… - Ну как оно?.. - спросил его грузный голос. Максим повернул голову. На соседней койке лежал крепкий мужик в тельняшке: - Живой? - Вроде. - Из окна выпал? - С крыши. - Врачи говорили, высоко летел. - С девятиэтажки. - Ох, ты… - сосед уважительно потряс головой. - Я с лестницы обвалился. И то, чуть не по частям… Облака в окне чуть поредели и стало видно синее небо. - Так это о тебе в городских новостях было? Что с крыши девятиэтажки упал. А пока летел, с ветки на ветку кидало, и скорость гасилась. Потом под деревом лежал… Максим только улыбнулся. - А что на крышу-то понесло? - сосед подмигнул. - Победу отмечал? - Победу? - Максим попытался развернуться, замер от боли, но тут же забыл о ней. - А мы что… Мы, что - чемпионы?! - А кто еще? - сосед победно заклокотал. - Русские прусских… Страна второй день празднует. - Чемпионы… - Максим откинулся на подушку. Солнце, по театральному ждавшее нужного момента, всунулось между облаков. И палата разом наполнилась золотой невесомой пылью, а один из лучей, срезавшись от стекла открытой рамы, с бильярдной точностью полоснул Максима по глазам. Ослепленный, он смежил веки. Но луч прошел внутрь, ударил и разом высветил сердцевину догадки - ну, конечно! - Действие его принято и учтено. Только речь шла не о глупом рабском подношении человеческого тела, абсолютно не нужного этой слепящей невесомости, а о принятом Небом акте самоотдачи, искреннем самопожертвовании, совсем не предполагающим смерти. «Четыре - три… - шевелился снаружи голос соседа. - А забивали как?! Что наши, что фрицы… А какие кони Ванька Васькин выкидывал! В жизни такого не видел… Чтобы защитник…» Голос шуршал, вился, а Максим думал, что все-все в его жизни было правильным, было правдой. И потому тропа, юркнувшая под ноги столько лет назад, теперь привела к цели. А личная его победа над жадным, узким «я» была засчитана, вошла своей толикой в основание общей футбольной победы. Победы, которая останется с Россией теперь навсегда, чтобы там ни было дальше… И все же Максим как-то чувствовал, что его собственный вклад в эту победу был только авансом. Чудо российского чемпионства требовало куда большой и главное продолжительной благодарной работы. Потому что даже состоявшиеся победы нуждаются в своей защите. Они тоже могут быть отняты или обесценены. В мире всегда может найтись способная на это сила. А значит победе необходим свой сторож-смотритель, служба которого совсем не обязательно должна быть связана с футболом. Скорее наоборот. Лучше, если она будет лежать совсем далеко от спорта. Не важно в какой сфере. Достаточно того, что Небо и Максим будут знать об этой работе, безымянной и бескорыстной. Всё в мире связано со всем и по системе взаимозачетов сделанное им будет зачтено, как охрана российского чемпионства. В это мгновенье Максим уже доподлинно знал, что будет с ним дальше. Его жизнь будет долгой или очень долгой. Он проведет ее, работая медбратом в хосписе. Это мгновенное знание не было пустой формулой. Россыпь образов разом вместило все предстоявшее - десятки лет жизни-работы слоились широкими пластами. Максим успел рассмотреть бледные больничные палаты и высохших людей, больше похожих на тени; острые штыри переносных капельниц и тяжелые, вонючие памперсы; холостяцкие вечера перед ТВ и грустное лицо приехавшей погостить матери, совсем уже старой, какой он будет лет через двадцать. Снова палаты и изможденные лица их насельников. И все же казалось ему, может в этом будущем быть и нечто еще. Только не мог понять что именно. Мурлыкнула смс-ка. Телефон лежал на тумбочке. Максим обнаружил пару пропущенных звонков и несколько сообщений: дешевая Италия (недельный тур), две тысячи премиальных рублей на третью покупку в М.Видео, заманчивый вклад в Альфа-банке. Одна из смс-ок была от Нади: «Поздравляю. Выходит, не зря старался))). Встретимся?..» Рука с мобильником упала на простыню. В голове Максима мгновенно проклюнулось, стремительно пошло вверх и вширь другое будущее. В нем оставались палаты и узкие коридоры хосписа, смертельно больные люди, капельницы и памперсы. Но появилась в нем и линия совсем другой расцветки и формы. Удельный вес ее, в на ходу обраставшем деталями новом варианте будущей жизни, был не очень велик, однако непонятным образом преобладал. И хотелось разобраться, в чем здесь подвох. Но Максим просто улыбнулся и закрыл глаза. Сергей Савельев К пяти утра город, кажется, обессилил. Совсем редко прилетал издалека вконец охрипший голос, пускала победный гудок машина. Я лежал на спине. И чувствовал, как лучится радугой, пульсирует внутри аленький. Сейчас он был совершенным. Наверное, таким я увидел его тогда во сне, июньской ночью шестнадцатого. Прошло десять лет. Заставив его расцвести, я так ничего и не узнал о сути этого цветка. Но в России за эти годы появилась великолепная команда. А вчера мы стали чемпионами мира. Не знаю, имеет ли мой цветок отношение к этому успеху. А если имеет, то в какой степени. На первый взгляд, кажется, в самой значительной. Чем больше внимания я ему уделял, тем лучше играла наша сборная. Но ведь бывают удивительные совпадения. Или взаимосвязь может быть обратной - вдруг то, что я делал с аленьким, было лишь следствием - проекцией, отбрасываемой успехами сборной? Впрочем, все эти мысли не помеха для небольшой мании величия, которая иногда меня накрывала. Я, конечно, контролировал её, но ведь так приятно иногда думать, что именно твои усилия сделали Россию одной из лучших сборных мира. Сейчас для гордости поводов у меня было больше, чем когда-либо. Плюс счастливое чувство, наконец, завершенного маршрута, занявшего столько лет. Этой ночью я мог позволить себе побыть ипостасью футбольной России, считать пылавший внутри цветок реальным двойником нашей сборной - лучшей команды планеты. Я лежал на спине и думал об этом. Рядом посапывала Ольга, семенили часы; взрыкивал, включаясь и выключаясь старый холодильник… Но если все именно так, вдруг подумалось мне, то быть может, живет сейчас человек, внутри которого есть такой же образ, только уже не футбольной сборной, а всей страны, ее виртуальный двойник, работая с котором можно было бы решать главные наши проблемы - улучшать демографию, развивать экономику, поднимать ЖКХ и медицину или выпалывать коррупцию. Может быть, даже правильная работа с этим образом России важней, действий правительства и президента, всей этой гигантской управленческой махины, к которой всегда столько вопросов и нареканий?.. Но этот человек живет, не подозревая, что внутри него есть такая маленькая Россия. И ему необходимо ею заниматься, чтобы связанная с ней незримой пуповиной, менялась Россия большая. А стало быть, этот человек не просто рядовой нолик, безымянный житель огромного целого, раскинутого от Балтики до Тихого, а очень… может быть, самая важная его единичка. Если бы найти этого человека, надоумить его нужным образом… Размышлять об этом было так интересно. И у темы обнаруживались все новые повороты, выскакивали новые детали, пока люстра надо мной не закружилась вокруг своей оси. Я только и успел подумать: «ведь оборвется…» как она действительно сорвалась, но не упала, а выкатилась в окно. Пытаясь вернуть ее на место, я не вставая с кровати, потянулся за ней. Став длинным как лента дыма, оказался снаружи и увидел люстру уже довольно далеко, на другой стороне улице. Вытянувшись еще раз, почти достал ее, но она отодвинулась дальше, а потом юркнула за угол. Я устремился за ней. Мелькнуло несколько разных пространств. И теперь передо мной была серая круглая площадь, обставленная скучными панельными пятиэтажками. Над клумбой в центре площади, на высоком четырехграннике два гранитных мужика, обнявшись за плечи, символизировали то ли нерушимость рабоче-крестьянского братства, то ли вековую дружбу СССР с одной из стран соцлагеря. На скульптурный раритет эпохи развитого социализма выходили окна сразу нескольких забегаловок. В одной из них - домашнем кафе на четыре столика, за большой тарелкой супа сидел крепкий русый человек лет сорока. Командировочный, подумал я. Если работник узнается по аппетиту, профессионалом он был отменным. Суп с клецками таял стремительно. Было понятно - этот крепкий сероглазый человек с твердым простым лицом и плотными плечами носил внутри себя образ-двойник России. Я почти не обрадовался и не удивился этому. Ведь ясно, что на ловца всегда и зверь… другого не бывает. Что ж, мне оставалось рассказать командировочному об одной его особенности. Я подошел к нему, кивнул, но он не обратил на меня внимания. - Свободно? - я указал на стул рядом с ним. Командировочный, не ответив, дохлебал суп, подвинул второе, сразу примеряясь к котлете. Определенно меня для него не существовало. Тогда я протянул руку, но в миг, когда пальцы должны были коснуться его плеча, кафе лопнуло как лампочка, разлетевшись на мириады осколков, окропивших всю Россию, в тот самый миг, ужатую до размера площади. Но прежде чем все вернулось на свои места, в кратчайшую временную дольку, я успел увидеть и даже рассмотреть эту площадь-страну со всеми ее насельниками. Невероятно разную россыпь земель, устремленных разом во все стороны, но все же прочно стянутых изнутри, словно разноцветные камешки регионов, нанизанных на крепкую капроновую нить. Миг спустя страна снова стала бесконечно большой. И не осталось площади, кафе, командировочного. Не было человека, способного все исправить и наладить. И никогда уже не будет, понимал я. Но возникло другое. Каждый из тех, кто жил на этом огромном пространстве, дышал его воздухом, занимался своим делом, имел теперь внутри себя мельчайший, может не больше атома, осколок-образ всей страны. И работая над ним, мог изменять ее в целом. Выходило так, что в меру своих сил это должен был делать каждый. Другого пути у страны не было. «Ну, и слава Богу» - подумал я, уходя коротким черным коридором в другой сон... Ростов-на-Дону "Наша улица” №220 (3) март 2018

kuvaldin-yuriy@mail.ru	Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008 Охраняется законом РФ об авторском праве
адрес в интернете (официальный сайт) http://kuvaldn-nu.narod.ru/