Андрей Вячеславович Голота родился 22 апреля 1966 года в городе Крымске, где и живёт сегодня. Первые публикации появляются в районной газете «Призыв» в середине 80-х годов. Продолжая регулярно печататься в некоторых газетах и журналах Кубани, в частности в журнале «Звезда Черноморья», поработал по многим рабочим специальностям, окончив Краснодарский институт культуры, работает руководителем театральной студии в родном городе, затем журналистом местных и краевых газет, научным сотрудником музея. В дальнейшем был главным редактором молодёжной газеты «Крымск», в1995-ом году издаёт свой первый небольшой сборник «Вифлеемская звезда», печатается в коллективном сборнике «Опалённая земля», самиздатом выходят сразу два сборника – «Начало» и «Его мадонна» (2001г.), затем «Голос» (2004г.), «Многоточие» (2005г.), и «Храм души» (2007г.), который стал совместным с дочерью Ниной, и в него вошли стихи и проза с 1986-го по 2007 г., статьи и сценарий «Чистейшей прелести чистейший образец», посвящённый А.С. Пушкину, в 2008 г. издаётся детский сборник стихов и сказок «Папины книжки», и в этом же году Андрей публикуется в краевом альманахе «Патриот», в который вошли стихи авторов Славянского, Крымского и Красноармейского района. В 2009-ом году выходит сборник «Цвета жизни», который составлен из стихов и прозы ранее не опубликованной. Это также ретроспекция с 1986 г. по 2009 г. В нём опубликована историческая повесть «Юность царя», описывающая события в Причерноморье, Крымском районе, в древней Горгиппии две тысячи лет назад. В 2010-ом году издан поэтический сборник «Кружева», где большое место выделено древнеславянским легендам и сказам. В ноябре 2011-го публикация в журнале "ЛЕГЕНС".,"ВЕЛИКАЯ ЭПОХА", "МЕНЕСТРЕЛЬ"В 2014-ОМ,"Иртыш - Омь" в 2015-ом, в журнале "Южная звезда" (Ставрополье)
В 2012 ВЫШЕЛ НОВЫЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ СБОРНИК"ГАРМОНИЯ ХАОСА", В 2014-м вышел поэтический сборник "ЧАСТЬ ВЕЧНОСТИ". В "Нашей улице" публикуется с №199 (6) июнь 2016.
вернуться
на главную страницу |
Андрей Голота
БАЛЕРИНА
рассказ
Старый дом. Наверное, ещё помнящий бурные революционные годы... Таких домов в нашем городке десятки, и все они по сей день разбиты на коммуналки. Кислый запах то ли застарелого борща, то ли самой старости с дверью, выходящей прямо во двор. Дверь, наверное, тоже не менялась со времен провозглашения советской власти, а красить её, как видно, считалось буржуазным предрассудком. Комнатушка, завешанная простынею, и с отсутствующей дверью. В углу кровать со скрипучей сеткой, над ней на стене небольшие книжные полки.
...Перед нами шестнадцатилетняя девочка Тая. Свое имя она произносила так тихо и нежно, словно отпускала с губ хрупкую льдинку, растаявшую под теплым дыханием. Она молилась на Уланову, и сама мечтала о большой сцене в Мариинке или в Большом. Мать ее работала уборщицей в горисполкоме, мужа похоронила, когда Тае было всего четыре года, но отца девочка смутно, но помнила. Кто-то большой и сильный еще долго во снах, поднимая её над головой, подбрасывай со смехом и кружил... Это, наверное, всё... Сильные руки, надежно держащие хрупкое тельце, запомнились навсегда.
В восемь лет мать отдала Таю в балетную студию. Для бюджета это было немного накладно, так как раз в месяц приходилось платить за обучение. Девочку хвалили, да и ей самой очень нравилось заниматься балетом. Легкие воздушные пачки, белоснежные пуанты, на которых она всё легче и увереннее становилась в любых позициях, аплодисменты родителей и гостей на регулярных отчетных концертах, - всё это было прелюдией жизни, которую она видела в журналах и по телевизору.
Шли годы, и вот уже победительница краевых и всероссийских конкурсов. Таисия Незванова в свои шестнадцать лет горит звёздочкой, ей прочат большое будущее, её зачисляют в Вагановское училище, с ней работают лучшие педагоги страны. Постепенно образовывается свой круг общения. Вот только старшая сестра всегда оставалась рядом с ней, в любые времена. Мать умерла два года назад прямо на ступенях горисполкома, и рядом в тот момент никого не было. Сестра Валя работала врачом "скорой помощи", но была на вызове совсем в другом районе города. О случившемся узнала только после приезда, в диспетчерской... Похоронив мать, зажили вдвоём в этой самой коммунальной квартире. Валя продолжала работать, а у Таи были бесконечные выступления и гастроли по всему Союзу. О личной жизни молодые девчонки как-то не думали. Старшая сестра встречалась некоторое время с одним человеком, но не сложилось: он узнал, что они с сестрой сироты и живут в старинной коммуналке. Родители его довольно заметные люди в городе, и он сам заканчивал МГИМО, решил посвятить себя дипломатии. Птица высокого полёта не полетит рядом с грязным "воробышком", как он, кстати, в минуты нежности называл Валентину. У Таи впереди была манящая мечта: ни о замужестве, ни тем более о детях, речи быть не могло, но как всегда "человек полагает, а Бог располагает"...
После спектакля он ждал её за кулисами с огромным, каким-то просто немыслимым букетом цветов. И это в феврале! Стройный, красивый, в костюме "тройке", всё в нём было, кажется, подогнано, дышало уверенностью в себе, естественностью в каждом движении. Оставшись в одиночестве в гримуборной, ловила себя на мысли, что ждёт... Ждёт его появлений, прикосновений.
С сестрой своими чувствами не делилась, во-первых, потому что они теперь виделись реже, а потом... Наверное, все тот же страх за него, страх, что она порвёт какую-то ниточку и разрушит зыбкое счастье. Однажды он прислал ей на гастроли в Новосибирск телеграмму со стихами!
В даль летящий листок
На весеннем ветру;
В отворённый восток
Ты ворвёшься к утру.
Слово "райком партии" было паролем для любой запертой двери... Он появлялся уже, наверное, третий раз за неделю, а между визитами заваливал гримерку цветами. Дальше этих знаков внимания отношения как-то не продвигались. Он был женат и с детьми, а для сохранения репутации решил быть осторожным и снял для встреч квартиру в центре на её имя. Тая долго сопротивлялась, не желая жить вот так, крадучись, и потом она могла скомпрометировать Сергея (назовем его так, если не возражает читатель). Но воля её была буквально взломана под напором его властного характера. Харизма - важная вещь, и эти необъяснимые токи влекли хрупкое восемнадцатилетнее существо неодолимо. Она шла с закрытыми глазами.
Сквозь ночной сизый дым,
За тобой только сны,
Только в небе следы.
Фуэте над землей,
На седых облаках...
Тихо таешь зарёй
В вечных мудрых руках.
Она целовала телеграмму, размывая буквы счастливыми слезами. Она ехала домой в такси из аэропорта... Чей-то "жигулёнок" вздумал поймать момент, и с обочины, развернувшись к встречному потоку, попытался проскочить... Кажется, всё было сразу: визг тормозов, женский крик, хруст, звон разбитого стекла и ...тупой, глухой удар... "Жигулёнка" развернуло на 360 градусов, а искорёженное такси замерло на обочине, оставив за собой на асфальте две черные полосы метров в пятнадцать...
Всё это ей рассказывали потом, когда она увидела над собой белоснежный потолок, и, глянув в бок, - капельницу. Рядом стояла её сестра в белом халате и что-то, кажется, говорила...
- Всё будет хорошо, - тебе сделали операцию...
Временами всё расплывалось, словно в зеркале из комнаты смеха. Но какой уж здесь смех... Не было никаких чувств, только жаркая печь в голове и ноги!.. Почему нет ощущения боли, и ноги не чувствуются?!
- У меня?... - только и смогла она сказать, взглянув на ноги, а потом на сестру. Что это? Слезы у неё на глазах. Неужели ноги?!.. Я не чувствую их.
- Это наркоз. Это скоро пройдет, - услышала Тая голос сестры.
- Что случилось?.. - смогла она выдавить пересохшими губами, которые упорно не слушались её.
- Я... помню... машина...удар....
- Всё будет хорошо, милая, - со слезами на глазах успокаивала сестру Валя, - всё будет хорошо... Тебе нельзя много говорить.
Только через два месяца её выписали. Валентина забрала её домой, снова в коммуналку. Врачи сказали, что она не будет ходить, но говорить об этом Тае сестра долго не решалась...
Очень часто для того, чтобы смириться, не бороться с горем тоже нужны силы, воля, непротивление обстоятельствам. Это парадокс, но именно так, наверное, думала Тая, держа в ладони горсть люминала... Странно, наверное, но она совсем не боялась смерти... С того времени, как она попала в больницу, прошло уже полгода, а от Сергея не было слышно ничего. Может быть, он просто не знает ничего?.. Нет! Этого не могло быть.
Приходили из театра... Теперь уже не заходят...
«Вот сейчас не будет ничего. Одним глотком, потом запить водой... И наступит ощущение легкости и полета, словно на сцене... Вот только зрителей нет...»
Тая очнулась спустя сутки оттого, что кто-то больно хлестал её по лицу, приговаривая:
- Тая, открой глаза! Слышишь? Открой глаза!..
Голос был незнакомым. Она с трудом разлепила веки, тяжелые, словно налитые свинцом. В её комнатке на стуле перед ней сидела женщина в белом халате. Неизвестная гостья задала вопрос:
- Что с тобой случилось?
И тут рыдания сдавили Танино горло:
- Я не хочу жить!
Так было ещё несколько раз: на кресле-каталке, приобретённом сестрой по дешёвке где-то, она пыталась съехать вниз по лестничному пролету, затем вены... но жизнь не отпустила её...
И вот в один из вечеров к дому подъехала машина с красным крестом на боку и Таю, засыпающую и ослабленную, посадили в "скорую помощь", ("скорую сволочь"), как потом она назовет её, и увезли...
Первые несколько суток никто не объяснял ей, куда и зачем она попала. Её поместили в первое отделение психиатрической больницы, как больную, склонную к самоубийству.
В палате с окнами, затянутыми легкой вольерной сеткой, находятся самые тяжелые больные. Как правило, стриженные наголо, (как и она сама), зачастую прикрученные толстыми, сшитыми из вафельных полотенец веревками. Их лечат всеми существующими способами - впрыскивают большие дозы аминазина и прочих сильнодействующих препаратов, завёртывают в мокрые простыни. Санитарки приносят с собой на работу круглые жестяные баночки из-под монпансье, набитые махоркой. За щепотку махры всегда найдутся желающие выдраить полы, сменить белье лежачим больным, убрать столовую и тому подобное. Мало того, за эту привилегию среди больных идёт драка, они таскают друг друга за волосы... Санитарки, потешаясь, благодушно взирают на это.
Таю лечили сульфозином... Этот препарат вводится через день или через два на третий. Назначали, как правило, десять уколов. Месяц от жуткой боли человек не может сесть, постоянная температура от 38 до 40 градусов. Потом электрошоки... Тебя приводят в малюсенький кабинет под названием "процедурка", кладут на кушетку. Ноги сгибают к подбородку, а в рот вталкивают кусок дурно пахнущей резины. Наконец, к вискам подносятся два проводка с оголенными концами, и в мозгу что-то вспыхивает, и ты приходишь в себя уже на кровати в отделении. В голове восхитительная, звенящая пустота. Полная прострация. И только приблизительно недели через три начинают мелькать более или менее осмысленные образы, появляются слова... В этом аду её редко посещала сестра Валя, а впрочем, в этом Тая уже не чувствовала необходимости. Что-то сломалось внутри уже навсегда. Позади была чья-то жизнь, чьи-то двадцать три года... Не было ни злости, ни желания жить и даже умереть.
«Неизвестно самой: хорошо ль?
Людям душу выстлала простыней.
Кто-то выспался и ушел».
Так писала одна "дурдомовская" поэтесса Елена Стефанович. Осталась пропасть без дна, которая поглотила её, и наверх уже не докричаться.
Сестра всегда приходила и уходила молча, оставив что-то из продуктов и повозив по скверику на коляске. Она молчала о многом: о том, как ей пришлось уйти с работы, о том, что её выгнали из комсомола, о том, что она до сих пор, в свои тридцать пять, была одна, но это - она знала, никого не интересует. Жгло болью другое. Через месяц после того, как Тая попала в аварию, Сергей обнаружился, тайно встретившись с Валентиной. Регулярно снабжая её деньгами, чтобы покупать дорогие лекарства и поддерживать быт, он стал хорошим подспорьем в их тяжелой жизни. Потом его "благодетельная рука" простерлась дальше. Это по его "милости" Тая оказалась здесь, и на этом вся филантропия рассыпалась в прах.
Провожая сестру безразличными стеклянными глазами, Тая снова оставалась одна в палате до следующей встречи. Так прошло ещё пять долгих лет, состоящих из дней, которые словно мухи в меду медленно ворочались под закрытой крышкой, но открыть её уже не было сил. Она словно знала, что её спасут, и всё начнётся сначала...
Но, в очередной приезд сестры всё было как-то по-другому; её уже не вывозили на улицу, а вместе с сестрой они отправились к главному врачу. Тот что-то долго писал, разговаривал с ней, но она плохо соображала, после собрали кое-какие вещи и на "скорой" привезли в какую-то квартиру. Что-то было очень знакомо ей в этих стенах, хотя явно их только совсем недавно побелили заново, новая кровать с чистой постелью, пахнущей крахмалом, запах жареной картошки, доносящийся с кухни. Сестра там - поняла Тая и медленно погрузилась в сон. Продолжала лететь снова в бесконечную дыру в полу вместе с кроватью и комнатой... Проснувшись, она обнаружила рядом с собой на табуретке сковородку с дымящейся картошкой и стакан молока.
Напротив, здесь же на кровати, сидела Валентина, глаза у неё были красные и влажные. «Как она постарела за эти годы, - подумала Тая. - А я?.. Увидеть бы себя сейчас в зеркале. Сколько лет я не делала этого?»
Стало так жалко вдруг себя и сестру, какая-то невыносимая безысходность подступила к горлу и вырвалась судорожным дыханием. Они смотрели долго друг на друга, потом Тая протянула ей руку, и встретившиеся ладони сцепились так, что пальцы побелели у обеих. Они молчали теперь. И только лет через шесть Валентина рассказала ей всё про Сергея, про деньги... Но как это было далеко, прощение наступило уже давно...
Таисия Павловна пишет стихи. Эта ниша, этот уголок радости необходим ей сегодня. В коридоре висят старые афиши, среди которых "Фуэтэ Овехуна" (Овечий источник), прекрасный мир, который был в ее жизни, пусть яркой и мгновенной вспышкой, но был!..
“Наша улица” №221 (4) апрель
2018
|
|