Леонид Жуховицкий “Очень достойная жизнь"
о Кирилле Ковальджи эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Леонид Жуховицкий родился 5 мая 1932 года в Киеве. Окончил Литературный институт им. М. Горького. Автор многих книг эссеистики и публицистики, прозы.

вернуться
на главную
страницу

Леонид Жуховицкий

ОЧЕНЬ ДОСТОЙНАЯ ЖИЗНЬ

о Кирилле Ковальджи

эссе

Мне редкостно повезло с друзьями - среди них оказалась целая группа великих писателей двадцатого века. При этом никогда не набивался в компанию к знаменитостям, наоборот, обходил их за версту.
Дружить надо только с друзьями!
Но вышло так, что молодые ребята, с которыми накрепко связала бескорыстная юношеская дружба, один за другим становились живыми классиками, а в последние годы, также один за другим - к сожалению, просто классиками. Стукачи и палачи не смогли, а теперь вот время убирает самых честных и глубоких свидетелей страшного двадцатого века. За один только год ушли три моих ближайших друга: Фазиль Искандер, Женя Евтушенко и, в день Жениных похорон, Кирилл Ковальджи...
Вряд ли ошибусь, если скажу, что из блестящего ряда моих литературных братьев именно Кирилл был самым культурным писателем. Не в смысле образованности или этикета (хотя и тут он был джентльменом без укоризны) - в силу чисто профессиональных качеств.
Культура писателя - его точность, язык, проработка деталей, совершенство строки. Кирилл не обладал умением останавливать птицу на лету, но все, что он делал в литературе, было завершено и отточено.
Умный и глубокий поэт, интересный прозаик, прозорливый критик, замечательный педагог. Вряд ли у кого-нибудь из моих ровесников найдется такое количество состоявшихся в литературе учеников – тут Ковальджи бесспорный чемпион.
Мы с Кириллом одновременно поступили в Литературный институт и сразу подружились. Он был старше меня на два года и умнее на две общественных формации: он вырос в буржуазной Румынии, потом пережил советскую оккупацию Бессарабии, потом фашистскую оккупацию, потом освобождение от неё. Ему было, что с чем сравнивать, и проще разобраться в жизни. Правда, своё понимание реальности приходилось прятать глубоко в душе - время было уж очень неласковое к таким, как он.
Одна наша общая приятельница сказала как-то, что принципом жизни Ковальджи было самосохранение. Во многом это справедливо. Некоторые ученики Кирилла обижались, что он крайне редко бросался защищать их от официозной критики - и это правда. Ковальджи не был
бесстрашным полемистом, баррикадным борцом: если он и поднимался на трибуну, то чаще всего, чтобы мягко примирить конфликтующих.
Сегодняшней молодежи трудно понять такую позицию. Но что было делать, если государство слишком внимательно присматривалось к Кириллу Владимировичу Ковальджи. Родился и вырос при капитализме.
В оккупации - был. Да и национальность подозрительно зарубежная - болгарин. Кирилл, брезгливый, как настоящий интеллигент, никогда не клялся в верности начальству. Но и не напрашивался на неприятности, как говорится, не дергал льва за усы, Он всю жизнь служил в разных конторах и ведомствах при Союзе писателей, но не на первых ролях, где требовалась открытая верноподданность. Но во втором или третьем ряду он чувствовал себя вполне комфортно. Уж не помню, кто из классиков сказал, что хорошо прожил тот, кто прожил незаметно. Кирилл прожил не слишком заметную, но хорошую жизнь. И, действительно, сохранил себя для главного дела своей жизни: уже в старости, за восемьдесят, он писал умные и глубокие стихи. Например, такие:

Вот тополь перед домом. Я сказал:
- К чему цветёшь?
Тебя спилить решили!..
Он содрогнулся, понял и увял.
Увидел я пантеру в зоопарке,
она пружинно облетала прутья,
в бессчётный раз искала лаз, который
не мог там быть. Я ей глаза открыл
на истину...
Она слегла и сдохла.
Друзьям, знакомым, встречным-поперечным
стараюсь лишнего не говорить.
(Легко вещать, пока любовь и боль
не дали знать,
какой бывает правда)...

Когда-то от нашего с Кириллом однокурсника, фронтовика Сергея Орлова я услышал такую байку: «До двадцати лет каждый поэт. От двадцати до тридцати лет только поэт - поэт. После тридцати лет только сумасшедший - поэт». Ковальджи никогда не сходил с ума, до последних дней голова была светлая. Но рискну утверждать, что до самого конца он оставался поэтом, мало того, в старости писал лучше, чем в молодости. Жизненное долголетие шло у него об руку с долголетием творческим.
Сам Кирилл без особой грусти констатировал, что на карте русской поэзии никогда не был особенно заметен. С этим можно согласиться.
Но у литераторов разные характеры и разные судьбы. Одни - для стадиона, для площади, для огромного зала. Другие - для неспешного внимательного чтения. Кто лучше? Оба лучше. Широкую популярность писателю дает, как правило, общественный темперамент, участие в политической
борьбе современников. Творчество Ковальджи в политику вписывалось плохо. Зато всеми своими нитями оно вплелось в массив русской культуры. А культура, если и не ярче политики, то уж точно долговечней.
Мой друг Кирилл прожил долгую и очень достойную жизнь. В памяти читателей он останется на многие годы. В памяти друзей и учеников - навсегда.

"Наша улица” №222 (5) май 2018