Маргарита Прошина "И ворота на замок"
рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Маргарита Васильевна Прошина родилась 20 ноября 1950 года в Таллине. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Долгое время работала заведующей отделом Государственной научной педагогической библиотеки им. К. Д. Ушинского, затем была заместителем директора библиотеки им. И. А. Бунина. Автор многочисленных поэтических заметок под общим заглавием "Задумчивая грусть", и рассказов. Печаталась в альманахе “Эолова арфа”, в "Независимой газете". Постоянно публикуется в журнале “Наша улица". Автор книг "Задумчивая грусть" (2013), "Мечта" (2013), "Фортунэта" (2015) и "Голубка" (2017), издательство "Книжный сад", Москва. В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

вернуться
на главную
страницу

Маргарита Прошина

И ВОРОТА НА ЗАМОК

рассказ

- Представляете, девчонки, сидим у окошка, а во дворе ни души! Только птички чирикают. За оградой толпы туристов снуют, а мы сидим, смотрим на барельефы доходного дома купца Забалуева, и чай пьём! Книги стоят ровными рядами, а мы с них только пыль смахиваем, да за влажностью и температурой следим! - любила повторять Синичкина в такие моменты
- Рай! - хором подхватывали девчонки.
- Да! И ворота на замок! - добавляла Синичкина.
- Хорошо бы!..
Вспомнив это, Синичкина надела своё многострадальное пальто, которое уже давно заслужило отдых где-нибудь на даче, но поскольку ничего другого у неё не было, пальто старалось её хоть как-то согреть. Зарплата заканчивалась всегда неожиданно быстро, ведь нужно было и в театр сходить и с друзьями пообщаться. Выскочив из метро, она открыла зонтик и понеслась через мост. На улицах из-за проливного дождя было малолюдно, пробегали только одинокие прохожие, прикрываясь газетами или пакетами, да влюблённые под зонтиками, которые не замечали ничего. Миновав один за другим переулки, Синичкина заскочила в гастроном, затем, вдыхая умопомрачительный аромат свежего хлеба и прижимая к груди бутылку вина «Улыбка» и пакетик развесной пастилы, проскочив через проходной двор, остановилась у приоткрытых чугунных ворот.
Контролёров не было.
«Успела», - пронеслось в голове. Сделав глубокий вдох, она вошла в ворота и скрылась в правом флигеле усадьбы.
Чай и кофе пили не менее трёх раз в день. Обед как-то само собой переходил в уютные доверительные посиделки. В подобных случаях отправлялись гонцы за более крепкими напитками, которые, случалось, продолжались после окончания рабочего дня, до тех пор, пока мужья и дети не начинали разыскивать их.
Телефонные звонки врывались в их маленький замкнутый круг и все, торопливо собрав вещи, спешили по домам. Синичкина же, как обычно, собиралась домой не спеша. Она убирала со стола, проверяла выключен ли свет, закрывала двери и шла сдавать ключи.
Она уже собралась уходить, но, услышав хлопок входной двери, остановилась. Через пару минут в полутёмный отдел вбежала заплаканная Нина, которая в этот день отпросилась по личным делам, при этом готовилась так тщательно, как будто собиралась на свидание. Нина выглядела потерянной.
- Что случилось? - спросила Синичкина.
- Ты уже уходишь? - Нина потупила взор.
- Собиралась…
- Можешь остаться?..
- Конечно!
Взглянув на потолок, Синичкина включила свет, разделась, а Нина продолжала стоять.
Минуты недоразумений здесь возникали часто. Стремящаяся всегда быть предупредительной, Синичкина работала в государственной библиотеке. Зарплаты едва хватало на транспорт и квартплату, а на еду просто не оставалось. Но это стоило пережить ради избавления от всевластия КПСС. Поэтому продолжали работать только истинные библиотекари, для которых жизнь без книг была немыслима. Но как же весело и дружно они жили, умудряясь почти каждый день устраивать себе праздник.
- Я сейчас, только воды в чайник налью. Не пугай меня, садись, - сказала Синичкина.
- Да, да… Не могу понять… - пробормотала Нина.
Когда Синичкина вернулась, Нина сидела за столом в центре отдела по-прежнему одетая, а на столе стояла бутылка смирновской водки. Синичкина молча поставила стопки и достала из холодильника всё, что нашла: апельсин, кусочек сыра и половинку бублика, который замёрз в морозильной камере. Нина расстегнула пальто, открыла бутылку и разлила водку.
Облегчение само собой подступило. Синичкина посмотрела в окно. Она любила этот двор. Вообще, надо сказать, ей нравилось узнавать всё новые сохранившиеся в центре старые дворы, где из открытых форточек слышны голоса, двери в подъезды открыты, а ворота вечером запирает дворник, оберегая покой жителей. Такие дома, как корабли, дрейфуют в городском шумном море. Сколько же разнообразных ворот в Москве! Решетки с орнаментом, чугунные, с листьями винограда. Скрипящие калитки. Прежде дворы замыкались и служили своеобразной крепостью для жителей домов, составлявших один общий двор. В послевоенные годы ворота часто только прикрывали, за исключением монолитных, глухих. Калитки же были открыты, заходи, если хочешь.
Нина как-то обречённо вздыхала, прикладывая уголок платочка к ресничкам, чтобы не потекла тушь.
- Давай, за женщин… - сказала она.
- За нас, - поддержала Синичкина.
Выпили.
Библиотека для Синичкиной стала родным домом не сразу.
Первое время она робела, когда к ней обращались на первый взгляд неприступные, элегантные дамы, которые, казалось, не ходили, а бесшумно плавали по коридорам и лестницам старинного особняка, встречая каждого читателя не просто приветливо, а с душевной теплотой, так их добросердечие и уважительное отношения к ней вскоре переросло в восхищение.
Вначале Синичкина старалась быть незаметной, обращалась к окружающим деликатно, вопросы задавала робко, но вскоре осмелела, почувствовала себя уверенно. Никаких пересудов, разговоры только о литературе, выставках, спектаклях, тонкий юмор и самоирония отличали «коренных» сотрудников библиотеки.
Только тут Нина сняла пальто, подошла к зеркалу и ужаснулась.
- Боже!.. Это я так шла… Чёрные потоки из глаз…
- Ой! Ерунда! Никто внимания не обратил… - пропела Синичкина.
Когда Синичкина пришла устраиваться на работу, ей сразу понравилась уютная усадьба главного дома с колонами, расположенная в глубине двора под сенью старых дубов и клёнов с утопающей в цветах клумбой за массивными воротами. Синичкина замерла от восторга. Дом с флигелями, двор выглядели таким уютными, как будто тут всё ещё живёт патриархальная семья девятнадцатого века, погружённая в сон, как в «Спящей красавице», ничего не зная о том, что за оградой происходят перевороты, войны, репрессии.
После небольшой паузы Синичкина спросила:
- И что же?
- Ты не понимаешь… Дело в том, что я перед ними свою слабость показала… Я сейчас, - сказала Нина и выскочила из комнаты.
Впечатлительная Синичкина сразу влюбилась в этот дом с колонами и парадным балконом, двор со старым клёном, дубом и круглой клумбой, утопающей в цветах.
Прежде она входила в библиотеку, как в храм, где живее, настоящее живут те писатели, с которыми она проводила самое лучшее и незабываемое время.
Вернулась Нина умытая и причёсанная.
Со вздохом одобрения Синичкина посмотрела на неё и сказала:
- Совсем другое дело.
- Прости…
- Не нужно извиняться, что я не человек, что ли…
Оказавшись впервые в многоярусном хранилище, Синичкина услышала голос Данте, который поведал ей о чистилище грешных, о кругах ада, предсказав ад советских концлагерей. С трепетом прочитала вполголоса строчки из стихотворения Волошина: «…Но полки книг возносятся стеной. // Тут по ночам беседуют со мной // Историки, поэты, богословы. // И здесь - их голос, // властный, как орган, // Глухую речь и самый тихий шепот // Не заглушит ни зимний ураган, // Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот…».
Между тем, Нина сказала:
- Ты же знаешь, что я не люблю откровенничать, но сегодня мне необходимо выговориться… Только, пожалуйста, никому…
- Обещаю!
- Надеюсь.
Совершенно книжная ситуация, один к одному. Может быть, Синичкина и смотрела на жизнь из книг? Ведь к книгам у Синичкиной с детства отношение было не просто трепетное, открывая новое имя писателя, она влюблялась в него, как в близкого человека, чувствуя с ним даже единую метафизическую плоть. Мысль о том, что в книгах живёт сам Бог, пришла к ней уже в зрелые годы, тогда она не думала об этом, но в том, что великие книги формируют душу прекрасного человека будущего, нисколько не сомневалась.
- Ты никому не скажешь? - почти шёпотом спросила Нина.
Для подтверждения тайны Синичкина сомкнула веки, а затем таким же шёпотом произнесла:
- Нина, ты от меня слышала хоть раз о чужих делах?
- Да, я не сомневаюсь… Просто не привыкла откровенничать… Но сегодня сил нет…
В молодости Синичкиной, как и её подружкам, так хотелось веселья, любви и приключений, что они эти приключения придумывали практически каждый день. Синичкина отличалась от подруг беспечным отношением к деньгам, тратила их с небывалой лёгкостью, поэтому то и дело обращалась к родителям за помощью. Мать качала головой и всё чаще отказывала ей в этом.
- Да, что случилось-то?! - не выдержав затянувшейся загадочности, задала она вопрос.
- Давай ещё выпьем, мне расслабиться нужно, - только и ответила Нина.
- Давай!  За то, чтобы всё, что нас не убивает, делало нас сильней! - сказала Синичкина.
Оптимистичная Синичкина вместе со своими молодыми коллегами не ведала скуки. Они постоянно куда-то спешили, то на выставки, то в кино, то за «горящими» билетами в театр. Досаждали только особенно требовательные читатели, которые были вечно чем-нибудь недовольны, из-за которых то и дело приходилась отвлекаться на то, чтобы найти и выдать не просто книгу, а подобрать по списку неподъёмную пачку литературы. Вставать из-за стола и выходить на кафедру так не хотелось, поэтому любимым днём был санитарный. В этот день, расставив книги, библиотекари накрывали на стол и поднимали бокалы за то, чтобы книги в библиотеке только хранились, стоя ровными рядами на полках, в ворота были закрыты на замок, тогда будет обеспечена сохранность, никто не будет отвлекать их от упоительных разговоров.
Молча смотрела на Синичкину Нина, и так же молча Синичкина смотрела на Нину.
- Меня сегодня предали люди, которым я верила больше чем себе, причём так гадко… Исподтишка, - сказала Нина.
Сочувственно Синичкина вздохнула, едва сдерживая улыбку.
К санитарным дням под руководством Синичкиной готовились каждый раз особенно, например, летом накануне готовили крюшон: срезали у большого арбуза верхушку, удаляли ножом и ложкой мякоть, измельчаем её блендером. Клубнику, персики или киви со сливами нарезали некрупными ломтиками, выкладывали ягоды в арбуз, добавляли сахар и оставляли минут на 20. Затем выливали в арбуз по бутылке сухого шампанского и сухого белого вина, грамм 50 коньяка, добавляли арбузную массу, перемешивали и убирали до следующего дня настаиваться в холодильник. Оставшиеся ягоды клали в морозильную камеру. В санитарный день доставали арбуз с крюшоном и разливали по бокалам, кинув в каждый предварительно по несколько замороженных ягод. В таких случаях на работу приезжали даже те сотрудники, которые были в отпусках.
Сейчас Синичкина понимала отчётливо, что торопить расстроенную Нину не следует. Нужно просто выслушать её. Она почистила апельсин и, разделив его на дольки, молча протянула одну Нине. Та, кивнув в знак благодарности, проглотила его.
В библиотеке среди нескольких десятков женщин были самые невероятные экземпляры и «серые мыши», и неиссякаемые оптимистки, и любительницы страдать по поводу и без него, образцовые матери и жёны, вечные невесты, убеждённые одиночки. Блистательные представительницы старшего поколения, которые знали о жизни до переворота не из газет, а от свидетелей, ушли на пенсию. Но дух того, что жить следует настоящим, а не прошлым и будущим, сохранялся, поэтому работа для них была больше, чем праздник.
Пошмыгав носом, Нина сказала:
- Я ведь уже два года с парнем живу.
- Неужели?
- Да, и его мать - с нами. За всё это время я ей ни одного слова против не сказала. Готовлю, всё по дому делаю, обо всём с ней советуюсь… Противно!.. Понимаешь… в глаза она мне всё только… Ниночка, Ниночка… а я, наивная, верила…
Библиотекари жили здесь, как большая семья, в которой не прекращались бесконечные выяснения отношений, конфликты между поколениями, постоянно кто-то дружил против кого-то. Здесь отмечали поступления в институты и их окончание, влюблялись, отмечали свадьбы и рождение детей, переживали разводы и предательства, поддерживая друг друга.
А Нина говорила с таким трудом, как будто у неё в горле ком застрял. Синичкина, погладила её по руке.
Чего только не происходило в библиотеке - здесь не только мыли голову и красили волосы в маленькой раковине рядом со служебным туалетом, но и стриглись. Косметика в те времена состояла из туши, на которую нужно было плюнуть, прежде чем нанести на ресницы, а помада и пудра и карандаш заменяли всё остальное, но эффект от их использования был потрясающий. Серые мыши превращались в красавиц. Собирая на свидание подруг, укорачивали юбки, собирали одежду, украшения. Подруги были и визажистами, и модельерами, и психологами друг другу. Свадьбы, разводы, рождение детей - всё слышали эти метровые стены, насчитывающие около полусотни лет. В те годы служащих в обязательном порядке постоянно отправляли на овощные базы и на уборку овощей в колхозы. Не миновала чаща сия и библиотеку. На овощные базы, правда, не отправляли, так как библиотека работала с 10.00 часов до 22.00 в будние дни, а в выходные с 10.00 часов до 20.00, но в колхоз на месяц райком обязал отправить трёх человек. Посылать было почти некого, молодые всё были либо беременные, либо находились в отпуске по уходу за детьми, либо брали учебные отпуска, но оставшиеся во главе с Синичкиной нашли выход и поехали. Провожали их со слезами на глазах, но поездка оказалась весьма удачной, поскольку две подруги Синичкиной познакомились там с ребятами с завода «Орджоникидзе». Слёзы сменились восторгом и закончились весёлыми свадьбами. Жизнь шла своим чередом, и Синичкина продолжала жить, порхая, как бабочка в поле, по городу из гостей в гости. В компаниях она была в центре внимания, рассказывая очередную историю, была абсолютно уверена, что друзья, которые слушают её, конечно же, всё поймут правильно, откликнутся на шутку, улыбнутся фантазиям, разделят печаль.
Нина продолжила:
- С Гришей, парнем моим, тоже всё хорошо было… Я же не скрывала от них, что мать моя в Чудиново живёт, что я с подружкой комнату снимаю… Не просилась к ним жить… Это его мать настаивала, чтобы я у них жила, а я, как дура, думала, что нравлюсь ей, что мы с Гришей поженимся. Мы с ним в Чудиново поехали, матери моей он понравился. Она всё меня спрашивала, когда же мы поженимся… А я всё отмахивалась… А тут Гриша решился и мы сегодня в загс договорились пойти, только он меня предупредил, чтобы я его матери раньше времени не говорила ничего. Я отпросилась… Стою у загса, а его нет и нет. Звоню ему на работу, а мне отвечают, что он ушёл по личным делам. Я чуть с ума не сошла, думала с ним случилось что… Через два часа понеслась домой, а он там с матерью своей чай пьёт. Представляешь?..
Нина стала метаться по комнате.
Работа в библиотеке была хороша тем, что позволяла подобную вольность в отличие от более серьёзных учреждений, в которых в случае отсутствия на рабочем месте не то что один день, а и несколько часов необходимо предъявлять справку, больничный или оформлять отпуск за свой счёт. Вообще работа в стране развитого социализма, впрочем, как и сама жизнь, была похожа на некое соревнование человека с государством в том, кто кого переиграет. Зарплаты были символические, дефицит продуктов и промышленных товаров был чудовищный. При этом за дисциплиной следили не только руководители, отделы кадров, но и бесчисленные общественные организации - партийный и народный контроль и особо ответственные добровольцы. Особое внимание уделяли своевременному приходу и уходу с работы. За опоздание на 1-2 минуты карали сокращением премии не только сотрудника, но и всех работников отдела, по этой причине, опаздывающий на несколько минут звонил на работу и предупреждал, что ему необходимо задержаться, например, по семейным обстоятельствам на 2-3 часа, чтобы не подводить ни себя, ни других.
Перестав метаться из угла в угол, Нина резко воскликнула:
- Чай с мамой!
Жизнь в эпоху развитого социализма была настолько фантасмагорична, что возможны были совершенно невероятные события. Руководители рассказывали сказки о том, что они день и ночь думают только о том, как сделать нашу жизнь ещё лучше и краше в то время, когда результат неумолимо приближался к минусу, а население день и ночь пыталось не просто выжить, но при этом ещё и удовольствие получить вопреки неустанной заботе. Они мешали, а люди приспосабливались. Сообщив на работу, что ей необходимо один день отлежаться, чтобы не заболеть, Синичкина стала перечитывать «Записки сумасшедшего» Льва Толстого, написанные, по её мнению, явно в соревновании с Николаем Гоголем. Она открыла очередной том прямо на странице с этой неоконченной повестью. Тема сумасшествия, настолько многолика и неисчерпаема, что описана во многих произведениях классической литературы. Но, Синичкина считала, что Льву Толстому очень далеко до раскрытия этой темы, да и, собственно, до сумасшествия, потому что он слишком правилен в тексте, но абсолютно извращен в жизни. Барин, плодившийся, как крепостной крестьянин, и при этом поучавший всех и вся. Отложив Толстого, она перешла к гению сумасшествия Николаю Гоголя, в «Записках сумасшедшего» которого тонко показано, как герой сходит с ума. Вот Поприщин слышит разговор двух собачонок: "Здравствуй, Меджи!" Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: "Грех тебе, Меджи!" Что за черт! Я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. "Эге! - сказал я сам себе, - да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается". - "Нет, Фидель, ты напрасно думаешь, - я видел сам, что произнесла Меджи, - я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна". Ах ты ж, собачонка!» Синичкина поймала себя на мысли о том, что порой и она, как и герой Гоголя, постепенно утрачивает грань между реальностью и своим миром.
На душе тревожно и странно.
- А что случилось-то? Он объяснил? - заинтригованно спросила Синичкина.
- Объяснил! Ни-че-го! Он маму встретил!.. Они работают вместе! И раскололся, что мы заявление подаём, а она ему сказала, что плохо себя чувствует, и попросила её домой проводить. Сынок проводил, а мама ему объяснила, что он погорячился! И они сели чай пить!
- А к тебе поехать и объяснить это, он не догадался? - возмущённо спросила Синичкина.
- Мама ему сказала, что я никуда не денусь, сама приеду!
- Да-а-а! - только и смогла произнести Синичкина.
- Давай напьёмся, - сказала Нина и налила по полной стопке.
Домой Синичкина добралась чудом.
После посиделок и бесконечных разговоров, Синичкина чувствовала необходимость в тишине и покое. Она, порой, хотела превратиться в маленькую девочку, которая чувствовала себя в безопасности только в своей комнате в сумерках с поэзией и чудесами.
Бледнеет восток. Рассвет уже близок. Туманно. Тихо. Ни шороха, ни звука. По границе сна проходит разделение, раздвоенность, разлад, снижение скоростей, обратное течение, абсурд, движение в неверном направлении. Синичкина ясно понимает, что спешит по неверному решению, душе не дав покоя ни на миг, что напрасно время тратит, и ей не раз еще придется пожалеть об этом. Но исправить уже ничего нельзя… «Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что я делаю! Что мне делать? Я ничего не имею. Голова горит моя, и всё кружится предо мною. Спасите меня!»
Синичкина взглянула на часы, стрелки которых показывали десять. Она вскочила, поспешила в ванную, стала одеваться, но никак не могла попасть в рукав.
Проспала! Случилось необыкновенное?
Голова была чугунная, во рту всё горело. «С чего это я напилась так вчера? – подумала Синичкина. - И как я оказалась дома? Ничего не помню!»
С этими мыслями она встала, пошла на кухню и стала пить прямо из чайника. В голове стало проясняться. Она вспомнила Нину и сочувственно покачала головой.
Проспала!
Нет! Признаться, с ней это случалось нередко, представив какую кислую мину состроит кадровик, который с наслаждением каждое утро в девять часов встречает опаздывающих в воротах их библиотеки с часами и блокнотом в руках, при этом укоризненно покачивая головой, ей захотелось лечь в постель и накрыться одеялом с головой.
Он уже и так ей всё чаще по утрам покачивал при встрече головой, повторяя: «Что это у вас Синичкина в голове всегда такая путаница?»
Она с виноватым видом пожимала плечами, а он настойчиво советовал просто ставить будильник на десять минут раньше и перед зеркалом крутиться меньше. Если бы всё было так просто. Какое зеркало! Не объяснять же ему, что вообще по утрам она не только в зеркало не заглядывает, но даже расчёсывается и застёгивается на ходу.
Собираясь на работу, она то и дело металась как угорелая то в поисках ключей, то необходимой части белья, которая исчезала именно в тот момент, когда она на секунду отвлекалась, собираясь её надеть, то сумки, а то и второй туфель никак найти не могла.
Вся жизнь в безумной спешке проходила. Времени катастрофически не хватало на себя.
- Что я всё несусь куда-то? - воскликнула Синичкина так громко, что сама испугалась своего голоса, замерла на мгновение и уже гораздо спокойнее сказала:
- Вообще на работу не пойду… Сегодня!.. Имею право отдохнуть от наставлений и упрёков кадровика. И так он мне уже во сне покоя не даёт! Прямо наваждение какое-то…
Повеселевшая Синичкина решительно подошла к окну и раздвинула плотные шторы, которые обычно раздвигала только по выходным, потому что уходила рано, а приходила затемно. Этот день был одним из тех, когда рассвет сливается с закатом, и трудно понять, какое время суток на дворе, то ли пять утра, то ли пять вечера. В такие дни глаза закрываются, тело окутывает серое одеяло тоски.
«Никакого уныния! - сказала Синичкина. - Объявляю сегодня праздник! Работа подождёт. Не так уж часто я позволяю себе пропустить один денёк». Она решительно набрала номер телефона и слабым голосом простонала:
- Алло… Нинуль, как ты?..  Нормально?.. Я же говорила, что нужно это дело переспать… А я никак в себя не приду… Представляешь… Скажи, что у меня зуб болит что ли… Передашь?.. Я на связи… Целую вас…
Закончив разговор, она закружилась, послала поцелуй и запела: «У любви, как у пташки, крылья, // Её нельзя никак поймать. // Тщетны были бы все усилья, // Но крыльев ей нам не связать. // Всё напрасно - мольба и слёзы, // И страстный взгляд, и томный вид, // Безответная на угрозы, // Куда ей вздумалось - летит. // Любовь! Любовь! // Любовь! Любовь!»
Развеять вползающую тоску Синичкиной помогала музыка, мягкий свет, чашечка ароматного кофе, в душе сразу наступал рассвет, который длился столько, сколько она желала. Она давно поняла, что погода, настроение, вдохновение - всё внутри человека. В любящем сердце всегда рассвет, а она была влюблена, поэтому унынию в её сердце места не было.
Досчитав про себя до двенадцати, Синичкина вскочила, подошла к зеркалу, внимательно посмотрела на себя и громко сказала своему отражению:
- Всё! С завтрашнего дня прекращаю бесконечный бег из ниоткуда в никуда! Начинаю новую жизнь. Выхожу замуж, становлюсь примерной женой и рожаю детей! А для начала кардинально изменю цвет волос.

"Наша улица” №223 (6) июнь 2018