Валерий Барановский "Среди слепых и
очень сильно пьющих" отрывок из повести
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Валерий Николаевич Барановский родился 17 декабря 1940 года в Хабаровске. Окончил в 1962 году Одесский гидрометеорологический институт, работал как инженер-гидролог в Киеве, а в 1972 поступил в аспирантуру при секторе кино Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии, защитился в 1976 году там же, получил степень кандидата искусствоведения, член союзов журналистов и кинематографистов Украины. Аавтор трех книг прозы - «Маленькие романы», «Смешная неотвязность жизни», «Куда глаза глядят». В "Нашей улице" публикуется с №165 (8) август 2013.

вернуться
на главную страницу

Валерий Барановский

СРЕДИ СЛЕПЫХ И
ОЧЕНЬ СИЛЬНО ПЬЮЩИХ

отрывок из повести

Это отрывок из повести о молодой женщине, которая по воле случая, еще девочкой почти потеряла зрение в автокатастрофе, что совершенно перекроило ее жизнь, до того несчастья вполне нормальную и, если не счастливую, то, по крайней мере, не лишенную радужных перспектив. Писать это мне, честно говоря, было очень трудно. Слушая Антонину, которая какие-то подробности своего «слепого» житья-бытья вспоминала нехотя, через силу, я не мог взять в толк, как она все это выдержала, не свихнулась, не ожесточилась. Многое я тайком записывал за ней слово в слово, ощущая свое творческое бессилие перед уникальным житейским материалом. Потом, основываясь на этой фактографии, рискнул исследовать, в меру слабых своих сил, психологию моей героини и ее окружения, надеясь на то, что, хотя бы на полшага, сумею приблизиться к истине. Перед вами - самое начало повествования. Тут все без дураков. Действительно было время, когда моя нечаянная героиня зарабатывала в общаге для слепцов уборщицей. А специфика этого приюта требовала от нее особой выдержки и умений. Впрочем, вы увидите это сами. Что же до дальнейшей судьбы Антонины, то она сложилась, в конце концов, вполне терпимо. Ей, потерявшей один глаз по вине рукосуев-докторов, в оставшийся, изболевшийся, еле живой вставили искусственный хрусталик. Затем она, будучи уже матерью двух детишек от разных отцов, получила юридическое образование. Снова вышла замуж. Получила работу на телевидении. И только моя настырность заставила ее вернуться на время в собственное прошлое…

В.Б.

…Каличи ссали с порога. Дальше, от стены до стены мужского сортира, как и повсюду в таких местах, скапливался, судя по звукам и запаху, сплошной слой мочи, ступать в которую без крайней надобности не рекомендовалось. Струи от дверей с громким, уверенным плеском, по крутой дуге низвергались в стоячую лужу, и по ней расходились и гасли у подножия двух унитазов с лопнувшими сидушками романтические круги, как от падения камешков в пруд.
Ангелина наводила тут флотский порядок раз в семидневку, чаще всего по субботам. Выпросив у коменданта пук тряпок для изготовления хорошего, лохматого квача и кусок-другой горчично-желтого стирочного мыла, она настругивала его на крупной терке в черное ведро, затем высыпала курчавую стружку в кастрюлю кипятка, пузырящуюся на кухне, разводила густую болтушку, тоже дурно пахнущую, но в сравнении с дыханием общественного отхожего места казавшуюся духами, выплескивала ее обратно в ведро, доливала водой, окунала туда квач и бралась за дело.
Более эффективного средства для дезинфекции унитазов добыть ей не удавалось. Комендант в ответ на все приставания деликатно напоминал о том, что в психушках и тюрьмах, к примеру, даже цепких мандавошек, не говоря уж о жалких кишечных палочках и прочей микроскопической дребедени, которой никто и в глаза не видывал, выводят  с помощью обыкновенного стирочного мыла, правда, в сочетании с некоторым количеством керосина. Аргумент действовал безотказно, потому что происходило все это в спокойные времена, когда о холере, которая унесла-таки в приморском южном городе, где проживала Ангелина, несколько жизней, здесь давно забыли и всерьез побаивались, сохраняя традицию, одной только Чумки. Так называлась гора, где во время оно зарывали многочисленных жертв чумы. Во избежание страшной опасности подхватить дремлющую в земле заразу копаться в этой братской могиле не рекомендовалось.
Словом, Ангелина бывала вполне счастлива, если удавалось нарыть достаточно мыла. На большее она не рассчитывала. Вдобавок к мылу и квачу на палке, каковой служила ножка от сломанного табурета, в ее распоряжении имелся замечательный кусок резинового шланга - длинный и нужного сечения. Один из его концов был настолько растянут, что без особого труда налезал на водопроводную трубу, торчащую из стены в соседнем, женском туалете. Оставалось закрепить его там мягкой проволокой, а затем дотянуться другим концом этого универсального инструмента гигиены до дверей мужской, извините, сральни…
Очевидно, не требует разъяснений причина, по которой приведение в порядок унитазов становилось реально возможным лишь после того, как с помощью вышеописанного устройства Ангелина разбавляла лужу мочи водицей, а потом смывала всю эту гадость под сильным напором в наполовину забитый слив в центре помещения. На это у нее уходило от двадцати минут до часа. В течение этого времени поссать никто, естественно, не мог. Каличи костерили Ангелину почем зря, но околачивались при этом в некотором от нее отдалении, потому что перспектива получить по зубам перед ними, не способными ввиду физических несовершенств вовремя предусмотреть угрозу и в нужный момент от нее уклониться, маячила  неотступно.
Комната для девочек была, благодаря их анатомии, почище. С этим приходилось считаться даже самым наглым пацанам. К концу недели, когда от генеральной уборки ничего не оставалось и в мужском нужнике опять начинало мерзко хлюпать и пованивать, они, отказываясь рисковать, пробирались на дамскую половину, но единственно по большой нужде. Проделывали это каличи мужского пола сидя, обычное дело, орлом и придерживая то, чем бог наградил, ручонками, то есть соблюдая в рассуждении личной безопасности правила социалистического общежития. А ссали, как заведено, без удержу и опаски исключительно на своей территории. Моча их от немереного количества плохого пива, которое они хлестали сутками напролет, была поразительно едучей Немудрено, что дощатые мостки, уложенные поверх желтого водного зеркала, чтобы перемещаться по укромной комнате без ущерба для ботинок, выдерживали соприкосновение с агрессивной средой не более недели - затем их приходилось перекладывать.
Женщины, конечно, тоже заливали свой туалет. Но, в силу физиологических отличий, только грязной, после стирки, водой. Однажды каличи изготовили для какой-то крутой фирмы тьму-тьмущую разных реле и выключателей, за что заказчик передал им бартером, то бишь в безвозмездное пользование, восемьдесят стиральных агрегатов типа «Малютка». Каждый день кто-нибудь из представителей безглазой, но тем не менее прекрасной части населения общаги с грохотом тащил по коридору свою машинку, устанавливал ее в сортире у стены с раковиной и розеткой, врубал в сеть вилку «Малютки» и начинал постирушку, спуская помои с помощью коротенького рифленого рукава непосредственно на пол. Так как машин было много, а постирушка не прекращалась никогда, здесь тоже стояла лужа, правда, куда менее глубокая и зловонная- по ней можно было спокойно прогуливаться, по крайней мере на каблуках.
Примерно раз в месяц какой-нибудь из унитазов забивался. Чаще всего на женской стороне. Тогда вода пополам с фекалиями растекалась по общему коридору рекой. Даже на первом этаже, где жили зрячие, не имеющие к слепым никакого отношения граждане, произведенное ими дерьмо из-за засорения основного стояка переполняло унитазы, вываливалось наружу и начинало медленно выползать из ванных комнат в зону общего пользования. В таких случаях Ангелина призывала на помощь красавца Валерку Кузьмина, по которому тайно страдали каличи обоего кроя: одни из-за женской чувствительности; другие - потому что здоров был выпить, но никогда не квасил один. Впрочем, в должной мере оценить его стати могли немногие, вроде Ангелины, у которой еще оставалось какое-никакое зрение. Большинство же доверялось шестому чувству, развитому у слепых необыкновенно, отчего они сплошь и рядом воспринимают не столько человека, сколько его энергетическую сущность, и довольно редко ошибаются, квалифицируя невидимого визави по шкале, придуманной одним бескомпромиссным гражданином, как солнечного пацана (или бабу), а если нехорош - как грязное животное.
Валерка, величественный, неприступный и многозначительный, являлся на зов Ангелины немедля. Он шествовал по залитому выше плинтуса коридору запрокинув голову, отрешенно и невесомо, аки посуху, имея в руках толстое кольцо длиннющего сантехнического троса с тяжелой головкой с одной стороны и рукояткой наподобие заводной ручки грузовика, если кто помнит такую древность, с другой. На ногах у Валерки красовались резиновые рыбацкие сапоги. Войдя в сортир, он утрачивал сверхъестественную библейскую плавучесть и опускался подошвами своих водоступов на щербатое дно мелкого водоема. Оценив по сопротивлению покрывающей пол субстанции степень случившейся катастрофы, Валерка запускал жало троса в смердящий зев унитаза. Сопровождающие его дамы, слепо и безразлично глядя кто в потолок, кто в сторону, растягивали колючий трос вдоль коридора и начинали вращать рукоятку, сменяя друг друга и медленно приближаясь к лобному месту. Хитроумное изобретение, позаимствованное в природе у ползучих гадов, ввинчивалось в узкую горловину канализации и, следуя изгибам труб, минуя сложные сочленения, проникало наконец в то потаенное место, где, как оказывалось впоследствии, преграждал путь стокам ну, скажем, комок детских ползунков, перепачканных какашками. Ползунки цеплялись за трос, наматывались на него и стараниями отступающей назад женской команды извлекались на белый свет. Гадость, только что переливавшаяся за пределы унитаза, с утробным звуком проваливалась куда-то вниз. И тут начинался привычный скандал.
Ангелина и товарки шумно выволакивали на белый свет из его покойного гнезда тихого и очень вежливого парня с книгой под мышкой по кличке Аист. Он и ходил враскачку, как аист по пашне в поисках лягушек и червячков; был невероятно высок, худ, черноус, флегматичен и вечно голоден. Но самое главное - у Аиста водилась жена Людка, сракатая и ленивая коротышка, которой смертельно надоели трое ее детлахов, и больше всего тем, что непрерывно под себя гадили. Памперсов тогда еще не знали, да и откуда взялись бы у каличей деньги на эту буржуазную роскошь? Людке было неохота отстирывать ползунки, вот она и запихивала их в унитаз, полагая по глупости, что на сей раз номер пройдет и толстый байковый ком провалится в бездонное чрево городской канализации бесследно. Обнаружив, что выведена на чистую воду, Людка начинала орать благим матом, а возмущенные соседи порывались набить ей морду. Дети визжали и царапались. Аист, принимавший к общему удовлетворению сторону соседей, сочувственно пожимал плечами и возвращался к чтению (а читал он постоянно) со словами: «Странная ты женщина, Люда, ей-богу!»
Почему Аист не разошелся с Людкой еще до рождения детей - загадка. Тем более что мужиком он был, несмотря на внешнюю субтильность, весьма основательным: подолгу размышлял над всякими философскими вопросами и очень жалел, например, что никак не может достать «Майн кампф», дабы наконец разобраться в том, каков был в натуре Адольф Шикльгрубер.  Аиста, очень интересовало, отчего умная немецкая нация повелась на посулы фюрера, чем тот взял ее за живое? Ответа он так и не нашел, потому что в самый разгар своих размышлений, которые всегда достигали пика напряженности во время еды (а ел Аист, как и читал, непрерывно и все подряд), - в ту самую минуту, когда недоумение, помстилось ему, вот-вот должно рассеяться, он проглотил кусок пирожка с мясом за пять копеек штука и тут же ощутил острую боль, точно его саданули ножом под ложечку. Скорая помощь установила прободную язву. Аиста увезли в больницу и прооперировали. Спасли, одним словом, чтобы на следующий год он все равно умер, на сей раз от рака. Ну что тут скажешь! У каличей все шло иначе, чем у нормальных людей. У Антонины, кстати говоря, тоже.

Одесса

"Наша улица” №227 (10) октябрь 2018