Татьяна Озерова “Прорубь” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

ПРОРУБЬ

рассказ

Крутится, крутится белье в современной стиральной машине-автомате, ровно гудит мотор, сливается вода и насухо отжимается выстиранное, но мается и болит мое сердце в печали за руки моей матери с глубокими трещинами у ногтей, с шершавыми ладонями и бугристыми ревматическими косточками от вечной женской работы.
Как-то рассказывала я студентам о старинных предметах для стирки и глажения. Вот катальный рубель - длинная, чуть выгнутая палка, с нарезными поперечными полосами для глажения белья, накрученного на скалку. Этим «утюгом» пользовалась еще моя бабушка. А вот валек - деревянная лопатка с короткой удобной ручкой. Он помогал хорошо прополаскивать белье, им отбивали половики, постельное и нижнее белье, и далеко было слышно, как кто-то стучит, шлепает по мокрому кому настиранного, предупреждает других баб, что место на мостках уже занято. Как говаривали в народе: «Вши воду видели, а валек люди слышали». Прополосканное и отжатое белье складывали в большие так называемые бельевые корзины и несли домой на коромысле. А половики часто просто висели на нем, уравновешенные с двух сторон. Сейчас эти предметы являются музейными экспонатами, иногда современные дети даже воспринимают их как
музыкальные инструменты - шумелки. А наше поколение еще хорошо помнит их в тяжелой женской работе.
Сначала мама или бабушка готовила щелок - настой кипятку на золе. Настоянная вода аккуратно сливалась в корыто или бак, и в ней белье замачивалось. Затем его стирали на доске с хозяйственным мылом, которым натирали особо загрязненные места, и потом белье около часа кипятили в большом баке на плите. Хозяйки палкой погружали вздувающиеся полотняные пузыри, перемешивая нижние и верхние слои. Затем отстирывали второй раз, отжимали и складывали в корзины. Зимой белье на санках везли полоскать к проруби. Мужики прорубали во льду реки, пруда или озера круглое или прямоугольное окно. От полоскания и мороза оно обмораживалось скользкими краями наледи - достать до воды можно было лишь на коленях, подложив под них чего-нибудь из старого, которое потом с большим трудом отдирали ото льда. Всю ночь руки у матери отходили, ныли, и она просто не знала, куда их деть от боли. А ведь так полоскала белье почти вся Россия-матушка, за исключением жителей больших городов.
Полынья по контрасту с белым снегом всегда поблескивала дегтярным, черным цветом, и жутковато было над ней склоняться. Так и казалось от страха, что кто-то, большой и сильный, выскочит из воды и утянет тебя под лед. Иногда и лампочка на столбе не светила, так в темноте и полоскались, отличая лишь белый снег и черную воду.
Мама берегла нас с сестрой от такой работы и все делала сама. Помню только, как мы ее провожали, везли санки, но вся тяжесть труда была на ней.
У многих для этой тяжкой работы были резиновые перчатки с теплыми шерстяными внутри. У мамы их не было, как и у бабушки. Кто-то брал горшок с горящими углями - подержатся за его за теплые глиняные бока, отогреют руки и опять за работу. Замороженным комом везли белье домой, перекладывали в корыто и, когда оно оттаивало, отжимали и вешали, кто на чердаке, кто на улице - вымораживали. Это был действительно тяжелый труд, от которого руки у женщин и девушек долго оставались распухшими и красными.
Помню, как одна моя однокурсница по училищу стеснялась после стирки идти в Дом культуры на танцы. Ее руки долго оставались красными, горели огнем, и ни в какие длинные рукава платья или кофточки их нельзя было спрятать, разве только за спину, но тогда как потанцуешь?
Так же трудно зимой было подойти к колодцу из-за огромной наледи, которая возвышалась горой вокруг. Валенки скользили по льду, и протянутая рука с дужкой ведра никак не могла ее повесить на крючок.
До сих пор белизна и морозный запах маминого белья не сравнятся ни с какой машинной стиркой и рекламируемым порошком. Видно, в этом во всем заключалась мамина особая правда жизни, ее представление о чистоте и красоте.
Не случайно наши матери так радовались удобствам в хрущовских квартирах в 60-е годы: своя ванна - не стоять в длинных очередях в баню, горячая вода - как легко вымыть посуду, своя кухня с газовой плитой - не таскать керосин в тяжелых флягах.
Все детство эти заботы преследовали нас. Весть о том, что привезли керосин, облетала городок, и очередь мгновенно закручивалась вокруг одноэтажного кирпичного здания. С железными бидонами литров на пять мы стояли, сидели на бревнах, болтали друг с другом и незаметно двигались к заветной цели.
Продавец-керосинщик был богатым человеком, так все считали, ведь он имел доходное место - живые деньги. Крупный мужчина, с огромным красным носом, каким-то рыхлым и ноздреватым, как подтаявший снег, энергично наливал нам требуемые литры.
Мы его побаивались, когда он брал в свои большие руки сразу уменьшившиеся в наших глазах бутыли или бидончики и качал из огромной бочки пенившуюся струйку керосина. Но его яркие голубые глаза и веселые шутки, балагурство с мужиками и бабами говорили нам о его добром характере.
Потом по жаре тащишь бидон и стеклянную бутыль в сетке-авоське до дома. Несколько раз остановишься за дорогу, потрешь побелевшие и онемевшие пальцы рук и поползешь дальше, как муравей. Тяжело приходилось, но это были наши обязанности, так как мать и отец работали, и мы понимали: не будет керосина - не будет горячего супа и чая для всей семьи.

Владимир

"Наша улица” №229 (12) дукабрь 2018