Алексей Некрасов-Вебер
"Последний неандерталец" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Алексей Геннадьевич Некрасов-Вебер родился 9 июля 1959 года в Москве. Окончил Московский горный институт. Инженер-физик. В "Нашей улице" публикуется с № 3-2004, (рассказ "Пощечина"), где опубликованы рассказы "Земное и небесное" (№ 9-2004), "Кипарис во дворе" и "Река детства" (№ 11-2004), "Танцующая девушка в красном платье" (№ 89 (4) апрель 2007) и другие. Автор эссе о художнике Александре Трифонове ""Царь я или не царь?", или размышления у картины" и о писателе Юрии Кувалдине "На изломе тысячелетий" (№ 9-2005).

вернуться
на главную страницу

Алексей Некрасов-Вебер

ПОСЛЕДНИЙ НЕАНДЕРТАЛЕЦ

рассказ

О том, что он остался один, сообщил ветер. Еще миг назад воздух был неподвижен. Сквозь его прозрачную пустоту закатные лучи ласково гладили золотые покровы леса. И вдруг, туча в один миг проглотила солнце, а пустота, обретая упругость, с неожиданной силой ударила в грудь. Сгибая деревья, ветер швырнул в лицо багряную охапку сырых листьев и понесся дальше, завывая так жалобно и протяжно, будто настал последний день мира. И тут, внутри, словно что-то оборвалось. Смертельная тоска сжала сердце, а в надрывных звуках ветра он отчетливо услышал беспощадный приговор одиночества.
Уже много раз осень сменяла лето, с тех пор как Коун покинул землю на границе бескрайней воды. Там, где солнце, уходя за синий горизонт, поливало золотыми лучами желтые зубы скал, в неглубоких пещерах доживали свой век последние представители его племени. Питаясь ракушками и выброшенной на камни рыбой, они влачили жалкое существование. Но по ночам, когда лунные ветры приносили сны из далекого детства, Коун видел залитые солнцем рощи и тучные стада на бескрайних зеленых равнинах. Видел прежнюю жизнь своего народа, когда земля щедро одаривала плодами, а охота была состязанием в ловкости и силе. В честном поединке, забирая жизнь зверя, охотник отправлял его дух в Счастливые поля. Туда же, когда наступал черед, приходил и он сам, чтобы в покаянных слезах обнять тех, кого избавил от уз земного плена. А потом они с жертвой менялись местами, чтобы продолжить игру в следующем круге рождения и смерти. Просыпаясь, Коун еще долго пребывал в плену магии сна, и не хотелось верить, что мир давно стал другим.
Тяжелые времена наступили, когда он еще входил в пору юности. Неизвестные доселе зло вторглось на зеленые равнины, сразу превратив благодатную землю в арену жестокой борьбы. Внешне еху, как ни странно, походили на его соплеменников, хотя относились к существам совершенно иной породы. У них были круглые, похожие на переросшие плоды головы, а пальцы на тонких слабых руках отличались необычайной ловкостью. Но главным отличием была невидимая злая сила, что гнездилось в их душах. Только появившись, пришельцы принялись истреблять вокруг себя все живое. Они добывали гораздо больше дичи, чем нужно для поддержания жизни. После удачных загонных охот, пока объевшиеся до одури еху славили своих духов, в ямах ловушках гнили неразделанные звериные трупы. Непонятная жажда обладать большим, чем тебе необходимо, разрушала гармонию, в которой до их появления пребывал мир. Перед прежними хозяевами зеленых равнин встал выбор: уходить на новые земли, либо вступать в смертельную схватку с пришельцами.
Сначала исход борьбы не вызвал сомнений. Один соплеменник Коуна мог победить пятерых еху. Но это в честной схватке! А для еху ни на охоте, ни на войне не существовало правил. Не обладая большой силой, они необычайно ловко научились использовать все, что попадалось под руку, от камня до заточенного куска дерева. Острия своих орудий смазывали змеиным ядом, и даже маленькая царапина через некоторое время вызывала смерть. Их хищная толпа нападала всегда внезапно: из засады в самом неожиданном месте, во время священных праздников, ночью на спящий лагерь. Но хуже всего было то, что еху быстро сумели внушить миф о своей непобедимости. И это ложная слава лишала противников воли.
Напрасно старейшины молили духов оказать помощь в справедливой борьбе. Мир, который они пытались спасти, оказался бессилен перед жадной энергией пришельцев. Он отступал, сворачивался, как засохшая змеиная кожа, приспосабливался жить при новых хозяевах. И народ Коуна дрогнул. Наступили тяжкие времена исхода. Покинув родные равнины, они пошли на закат солнца, а следом, истребляя вокруг все живое, двигались ненасытные орды еху. И вот наступил день, когда отступать уже было некуда. Бескрайняя вода преградила дорогу. Здесь на узкой прибрежной полосе нашли последний приют остатки некогда великого племени. Зажатая между водой и горами лента земли почти не давала средств для жизни. Однако, острые вершины скал пока еще служили оградой от равнин, где теперь безраздельно царили их враги.
Борьба была проиграна. В унынии доживая свой век, они надеялись лишь на то, что в Счастливых полях, воссоединившись с душами предков, снова станут могучим народом. Однако ночами под шум волн и надрывный свист ветра в мысли ядовитыми змеями заползали сомнения:
"А вдруг все изменилось и там? Уступив врагам земные пространства, они нарушили извечный порядок. И теперь верхние миры тоже сотрясают беды. Не их ли отблески огненными паутинами раскалывают во время бури небо над морем?"
Но, вот за скалами, рассеивая туман, медленно поднималось солнце. И при бледном свете наступающего дня, собирая в расщелинах среди камней нещедрые подачки отлива, они снова мечтали о недоступных земному злу просторах .
Коун, наверное, был единственным, кто надеялся, что-то изменить еще в этой жизни. В его большой косматой головы рождались дерзкие планы:
"Связав стволы упавших деревьев, можно попытаться пересечь Великую воду. Вдруг там, куда уходит на ночлег солнце, лежат благодатные страны, где ветви ломятся от спелых плодов, и тучные стада заполнят долины? А может быть, еще не поздно вернуть свою землю? Использую тактику еху, нападать ночью на их стоянки, научиться владеть их оружием, вести войну без жалости и законов..."
Однако все его призывы, встречали угрюмым молчанием. Жалкая жизнь собирателя ракушек оказалась ловушкой. Попав в нее, постепенно теряешь силы, и даже желание вырваться. Медленное умирание обманывает видимостью подобия жизни. Замерзающему в лютую зимнюю ночь кажется, что, пошевелившись, он теряет остатки тепла, а влачащий жалкое полуголодное существования, смертельно боится лишиться последнего. И тот, кто пытается вывести из этого предательского оцепенения, воспринимается, как враг. Коун чувствовал, как вокруг вырастает стена отчуждения, и понял, что должен уйти.
Однажды ночью он пересек скалы. Рассвет встретил в долине, что веселой зеленой лентой убегала от серых отрогов прибрежных гор. Впервые за много лет он слышал пение птиц вместо шума волн, и видел, как в капельках росы на листьях играют лучи солнца. В душу горячим потоком хлынули воспоминания. В какой-то миг показалось, что он очнулся от тяжелого сна и, преисполненный сил и радости бытия, снова готов шагнуть в счастливый мир своей юности. Но вдруг в птичий хор вторгся инородный звук. Глухие ритмичные удары разносились над лесом, бросая вызов птицам, деревьям, затаившемуся в чаше зверю. Где-то неподалеку располагалось стойбище еху, и шаман под удары ритуального барабана, заклинал духов помочь предстоящей охоте.
Страшный сон продолжался, и от него уже нельзя было спастись пробуждением. Превратившись в собственную тень, Коун бесшумно заскользил по лесу, стремясь как можно быстрее уйти на безопасное расстояние.
Казалось, его путешествие, будет длиться вечно. Дни сменялись ночами. Всходило и заходило солнце. Черная небесная медведица медленно заглатывала, потом изрыгала обратно желтый круг луны. Жару сменяли затяжные дожди. Потом капли небесной воды превращались в холодных белых мух, и, медленно кружась, падали на замершую землю. Когда белый покров становился настолько глубоким, что уже мешал ходьбе, Коун вырывал под корнями упавшего дерева нору, ложился в нее, закидывал вход снегом, и погружал себя в долгий похожий на смерть сон. Просыпаясь с первым весенним теплом, он продолжал свой путь. Утром брал направление прямо на солнце. После полудня старался идти так, чтобы лучи светили в затылок, и тень бежала впереди, указывая дорогу. Когда на пути вставали горы, он огибал их, следуя за полуденной тенью. Если большая вода преграждала дорогу, находил ствол сухого дерева, и, держась за него, отдавался на волю потоку. И рано или поздно вода прибивала к противоположному берегу.
Местность вокруг постепенно меняла свой облик. На горизонте уже не вздымались горные пики. Реки изменили направление. Теперь они несли свои воды навстречу солнцу, словно старались убежать от зимы, которая начиналась здесь гораздо раньше. А вот весна, наоборот, не спешила освободить землю от снежного плена. Но все-таки она приходила, и, покинув свою зимнюю нору, Коун продолжал путь, следую за вечерней тенью и восходящим солнцем. Он не мог точно объяснить такой выбор, казалось, чей-то плохо различимый среди лесного шума голос, подсказывает, как найти страну, где еще не вступала нога еху. Их стоянки действительно стали попадаться намного реже. Случалось, что, пройдя несколько полных лун, он не видел над лесом ни одного дыма. И в душе пробуждалась надежда, что цель его уже близко.
За время пути он привык к одиночеству. Но какая-то невидимая нить продолжала связывать со своим родом. Днем, пока все внимание было занято дорогой, эта связь почти не проявлялась. Но, устраиваясь на ночлег, в шорохах леса он слышал голоса соплеменников. То ворчливые, то грустные они говорили с ним. Жаловались на унылую голодную жизнь собирателей ракушек, с надеждой спрашивали, нашел ли он заветную землю. Иногда лунные ветры доносили печальный мотив песни. Сквозь расстояния он видел, как медленно раскачиваются у погребального костра сгорбленные горем фигуры, и отблески огня высвечивают дорожки слез на косматых лицах. С каждым новым видением круг становился все реже. И вот наступил день, когда связующая нить вдруг провисла. Уже никто не мог натянуть ее там, на другом конце разделившего их пространства...
Когда ветер донес печальную весть, Коун, завыв, как раненный зверь, упал и забился в судорогах. Пальцы выдирали клочья жесткой сухой травы, и кровь с порезанных ладоней падала на вывороченную землю. А где-то в иных пространствах рушились небесные чертоги. Рвалась и рассыпалась в тлен сплетенная из звезд и лунных нитей ткань, что еще недавно укутывала живое тело его народа.
Он пролежал на земле до заката солнца. Потом сознание провалилось черную, похожую на смерть, пустоту. Но утренний холод снова вернул к жизни. Лучи солнца, весело скользили по траве. Они словно заново раскрашивали мир, делая его юным и свежим, как в день творения. И в душе, вопреки всему, снова зародилось желание жить. Прохладный утренний воздух был необычайно прозрачен. В первый раз со стороны солнца он увидел чуть выступающие над горизонтом вершины. И тут же в сознании яркой вспышкой пронеслось:
"Там, за этой горной грядой, лежит страна, которую ты так долго искал!"
 
Уже не в первый раз Коун замечал, что горы умеют обманывать. Кажется, вот они совсем рядом, и к вечеру ты должен быть у их подножья. Но день сменяется ночью, наступает новое утро, а горы так и не стали ближе. Они словно дразнят тебя, растягивая пространство. И надо запастись силами и терпением, чтобы преодолеть их колдовство. Коуну пока с избытком хватало и того и другого. Изо дня в день, огибая болота и завалы из упавших деревьев, он шел в сторону восхода. Горы, нехотя уступая его упорству, все выше поднимались над горизонтом. На пути стали попадаться торчащие из земли скалы. Некоторые походили на головы окаменелых великанов. Угрюмо взирая из-под мохнатых бровей, они словно ждали, пока владыка Небес гор протрубит в свой огромный рог, собирая на последний суд все созданные им твари. Камень наступал, преграждал дорогу, и, все чаще приходилось карабкаться вверх по его жесткой продубленной ветрами коже. И, наконец, настал день, когда каменные громады больше не загораживали горизонт. Забравшись на вершину скалы, Коун увидел убегающие вниз округлые вершины. Издалека они походили на поросшие мхом корни старого дерева. А дальше за ними, там, где руки поземных великанов уже не коробили землю, начиналась бескрайняя зеленая равнина. Утренний воздух снова был чист и прозрачен. Далеко-далеко впереди он мог разглядеть парящие в небе крохотные точки. Это высматривали свою добычу орлы. Но нигде, до самого горизонта, не поднималось ни одного дыма!
Опустившись на поросший седым мхом камень, он запел древнюю песню. В надрывных звуках шум ветра сплетался с плачем волчьей стаи и трубным призывом оленя. Радость от того, что он нашел эту страну мешалось с тоской о тех, кого уже не увидит в этой жизни. Еще не затронутая злом земля лежала у его ног, но уже никогда на этих равнинах не возродится жизнь его народа!
Солнце поднялось над горами и не спеша покатилось в сторону заката. А Коун, забыв о жажде и голоде, продолжал петь. Из транса его вывело мягкое прикосновение чьих-то холодных пальцев. Серая туча закрыла солнце и над скалой медленно кружились белые мушки. В этих землях зима приходила очень рано.
 
 
Пробуждаясь от зимней спячки, Коун почувствовал, что на этот раз пролежал в небытие слишком долго. Тело плохо подчинялось его воле. Перед тем как уснуть, он завалил куском скалы вход в пещеру, а теперь не мог сдвинуть его обратно. Наконец, после нескольких отчаянных попыток он, обдирая кожу, протиснулся в образовавшуюся щель. И сразу же яркий свет ударил в глаза. Прикрывая лицо ладонью, он медленно побрел вниз. Словно мягкая шерсть на боках олененка, склон горы покрыла молодая зеленая травка. Весенний ветер был пропитан влагой и запахами пробуждающегося леса. Легкий чуть заметный пар поднимался от земли, где деловито расхаживали вернувшиеся из дальних стран птицы. Но он сейчас не мог разделить с миром радость пробуждения. Казалось, что к рукам и ногам, какой-то злой дух привязал невидимые камни. А потом тело вдруг властно потребовало пищи, и, закрывая глаза, он увидел перед собой кусок свежего мяса.
Долгая спячка не отучила охотиться. Коун смог незаметно подкрасться к пасущемуся на поляне стаду, однако, решающий бросок не достиг цели. Успев заметить опасность, олени метнулись в сторону леса. Падая на молодую траву, Коун увидел летящую из-под копыт жирную черную грязь и колыхающиеся над серыми спинами ветви рогов. Потом он еще долго лежал, вонзив пальцы в пропитанную влагой весеннюю землю. Над головой, насмешливо кричала птица, а по рукам и лицу бесстрашно ползали пробудившиеся от спячки букашки. На бросок ушли последние силы, и он чувствовал, что и следующая попытка не будет более удачной.
Призрак голодной смерти склонился над ним, и, оскалив гнилые зубы, обдал ледяным дыханием. Не испытывая страха, Коун взглянул в его пустые глазницы.
"Вот пришел и твой черед отправиться в Счастливые поля!"
И вдруг ноздри уловили резкий запах. Повернувшись навстречу ветру, он с шумом втянул в себя воздух. Все вокруг: земля, деревья, вмятины от оленьих копыт, излучали струйки крохотных частиц, и в это сплетение потоков примешивался тонкий инородный ручек. Ветер приносил его со стороны соседней возвышенности. Где-то там, за гребнем скалы, жарилось на углях мясо.
За то время, что он пребывал в спячке, еху успели добраться и до этой земли, но пока их было еще очень мало. Возможно, эту семью изгнали за какую-то провинность, а, может быть, остатки побежденного племени, спасаясь от врагов, забрались так далеко от привычных мест обитания. Судя по всему, еху недавно пересекли горы. Обращая взгляды в сторону восхода солнца, они что-то возбужденно обсуждали. Из своего укрытия Коун хорошо видел, с каким вожделением смотрят они на раскинувшуюся впереди равнину.
"Наверное, мечтают о хорошей охоте! Надеются, что здесь на бескрайних просторах их род размножится и снова обретет силу".
В какой-то миг ему даже стало их жалко.
"Неужели не чувствуют, что смерть уже готова положить конец их планам? Что она здесь рядом на расстоянии одного прыжка!"
В последний момент сидевшая у костра женщина все-таки ощутила опасность. Тревожно озираясь по сторонам, она что-то крикнула мужчинам. Все взгляды обернулись в ее сторону, и в этот момент Коун, бросился на них с яростью голодного медведя.
Новые хозяева земли не обладали ни ловкостью, ни быстротой оленей. Глава рода даже не успел понять, что произошло. Со свернутой набок шеей он первым рухнул на землю. Два его сына, вылупив глаза, словно молодые совята, с ужасом смотрели на возникшее из ниоткуда чудовище. Только женщина попыталась оказать сопротивление. Спасая детей, она выхватила из костра горящую палку и с воплем кинулась на убийцу. Но в следующий миг уже лежала, уткнувшись лицом в пепел костра. Туда же, следом за матерью, отправились и два молодых еху.
Оглядывая место побоища, Коун вдруг ощутил, что не испытывает радости от победы. Если раньше, уничтожая врагов, он расчищал место под солнцем для своего племени, то это убийство теряло какой-либо смысл и оправдание. Но тут взгляд упал на жарившуюся на углях оленью тушу. Налетевший ветер потянул в его сторону дым, пропитанный духом сочной плоти. Рождая голодные миражи, он полз над поляной. Полупрозрачные струи, преломляя свет, искажали реальность, и Коуну казалось, что мертвый олень, вскинув обезглавленную шею, пляшет на углях древний шаманский танец.
Волна звериного голода, поднимаясь из глубины желудка, поглотила его целиком. Впившись зубами в сочное еще не прожарившееся мясо, Коун чувствовал, как по телу, словно весенние соки по веткам, растекаются жизненные силы. Жадно заглатывая куски, он урчал, уподобляясь голодному зверю. В голове, словно щепки в водовороте крутились обрывки мыслей. Одна половина его существа с горечью отмечала, что теперь, обреченный на одиночество, он неизбежно будет превращаться в животное. Другая же, не хотела ничего знать кроме сладкого вкуса оленей крови. Только неожиданный шорох за спиной, заставил воссоединиться обе половинки. Пригнувшись, он резко подался вперед и развернулся. Тело, подобно согнутому стволу молодого дерева, готово было всей упругой силой обрушиться на врага. Но за спиной никого не было. Однако, взгляд успел заметить, как изменил направление дым и над землей дрожит белый бутон еще не распустившегося цветка. В нескольких шагах от костра стояло странное сооружение из шкур и веток. Судя по всему, еху прятались там от дождя и ночного холода. Теперь рукотворное убежище осталось без хозяев, но шкура над входом, выдавая чье-то присутствие, чуть заметно колыхалась. Одним прыжком Коун оказался рядом и отшвырнул полог. Послышался приглушенный крик. Из полутьмы на него глядели полные ужаса глаза молодой самки еху.
Достаточно было одного движения, чтобы оборвать ее жизнь. Но Коун почему-то колебался. Страх и мольба в глазах, странным образом, выделяли это хрупкое существо из привычного образа врага. Он вдруг почувствовал, что невольно ищет сходство этой молодой особи с женщинами его племени. Видимо почувствовав его сомнения, еху подползла на коленях и поцеловала его ноги.
Обнаружив в жилище длинную и узкую полоску из оленей кожи, Коун обмотал один конец вокруг своего живота, к другому попытался привязать руку пленницы. Сначала, у него ничего не получилось. Верткая, словно змея, лента то и дело выскальзывала из рук. И тут вдруг еху сама пришла к нему на помощь. Своими гибкими пальцами он ловко скрутила оленью кожу вокруг запястья и затянула концы зубами. Насторожившись, от такого проявления покорности, Коун прикрикнул на пленницу. Она испуганно вжала голову в плечи. Потом, чуть приподняв глаза, бросила на него изучающий взгляд, словно пыталась проникнуть в мысли спрятанные под плоским лбом косматого чудовища.
А Коун, старясь объяснить свой странный поступок, думал, что сохраняет ей жизнь ненадолго. Оленины должно было хватить на несколько дней. И если опять не повезет в охоте, это существо станет для него запасом живого мяса.
Однако, случилось то, чего он никак не ожидал. Сначала самка еху обрела имя, а потом стала хранительницей очага. Из живого запаса пищи, она превратилось в неотделимую частичку его души и плоти. Однажды ночью Хева сама пришла к нему на лежанку и прижалась к плечу упругой грудью. Радость телесной близости, о которой он позабыл еще с начала своих скитаний, неожиданно вернулась в его жизнь. И эта связь, возникшая вопреки всем законам мироустройства, оказалась куда крепче ремней из оленьей кожи. Когда, возвращаясь с охоты, он видел над деревьями тонкий дымок, сердце начинало радостней биться. А потом, уже отдыхая у костра, с умилением наблюдал, как она хлопочет, ловко разделывая добычу. Многое, из того, что умела Хева, вряд ли могли бы сделать женщины его племени. И это наталкивало порой на странные мысли:
"Может быть, судьба не так уж слепа и бездушна? Долгий путь на восход солнца, безысходная тоска одиночества, были лишь преддверием события, которому суждено изменить мир. И ему уготовано стать не последним из вымирающего племени, а началом нового рода, в котором, словно потоки двух рек, мудрость и сила его предков сольются с ловкостью и изобретательностью их заклятых врагов".
Когда Хева, показывая на свой живот, жестами объяснила, что ждет ребенка, Коун окончательно поверил в такое предназначение судьбы. Жизнь сразу наполнилось смыслом. Теперь, он не просто добывал ей и себе пищу, а прокладывал новый путь, может быть, предначертанный самим владыкой Небес. Но вместе с радостью в душу, словно гремучая змея заползал страх. Слишком хрупко и уязвимо было его счастье! И не только хищников и предстоящей зимы нужно было бояться. Иногда, украдкой наблюдая за Хевой, Коун видел, как менялось ее лицо. Из хранительницы гнезда, заботливой хлопотливой пташки, она вдруг превращалась в хищного горностая. И, казалось, что острые зубы разорвут ему горло как только для этого представиться возможность.
Между тем, белые вестники зимы уже кружились над их костром, и Коун, под руководством своей подруги, начал готовиться к ее приходу. Из стволов молодых деревьев он сделал сооружение, наподобие того что видел на стоянках еху. Каменным скребком сдирал остатки мяса со шкур убитых зверей. Хева кроила и сшивала их оленьими жилами, так, чтобы удобней было покрыть стены нового жилья. И когда снег снова укутал землю, им было где спрятаться от холода. Благодаря Хеве, Коун чувствовал себя уже не частью, а победителем природы. Костер горел теперь прямо посреди рукотворной пещеры. Дым, вырываясь через отверстие вверху, улетал в морозное зимнее небо. Длинными зимними вечерами они, прижавшись друг к другу, лежали под шкурами и смотрели на тлеющие угли. Совсем близко, за меховым пологом, словно волчица завывала вьюга. А в нутрии было тепло и уютно. И положив пальцы на ее живот, Коун чувствовал, как заявляет о себе нарождающаяся новая жизнь.
С приходом холодов тяжелее стало добывать пищу. Хева уже не могла собирать луковицы и коренья. Нагулявшие жир барсуки попрятались в норы. К оленям стало труднее подбираться из-за хрустящего под ногами наста. В тот роковой день, возвращаясь с охоты, Коун нес только крупную птицу, которую посчастливилось взять прямо в снегу на лежке. С самого утра ему почему-то было очень тревожно. По мере приближения, к стоянке он с нарастающим беспокойством смотрел в красное закатное небо, где над снежными пиками елей уже должен был показаться дымок. И вот он, наконец, на своей поляне! Но ее теперь трудно было узнать. Ноги чужаков плотно притоптали снег. С жилища кто-то содрал покровы из шкур, и его голый остов походил теперь на обглоданный скелет огромного быка. Посреди него догорали под пеплом последние угли.
Случилось, то, чего он больше всего боялся! Еще одна группа еху перебралась через горы и наткнулась на их стоянку. Хеву они либо убили, либо увели с собой. О том, что она могла уйти добровольно, Коун почему-то даже не думал. Швырнув на снег уже не нужную теперь добычу, он принялся изучать следы. Чужаков было трое или четверо. Один, наверное, самый старший, прихрамывал на левую ногу. Это должно было облегчить погоню. Но Коун знал, что настигнет их, даже если еху пойдут с быстротой оленьего стада. Выбрав из каркаса разоренного жилища самый острый и крепкий кол, он бросился в погоню. Оставленные чужаками следы хорошо были видны на снегу, и среди них иногда проступал знакомый отпечаток маленькой ноги.
"Хева пока еще жива! Значит, он будет преследовать их, пока не настигнет!"
Коун больше не чувствовал не усталости ни голода. Только иногда на бегу кидал в рот пригоршню снега. Солнце тем временем уже опускалось за горизонт, поперек дороги ложились синие тени, и красные языки заката, словно голодная волчица лизали горные склоны. Но в наступающих сумерках, Коун все-таки сумел увидеть висящую на ветках ленту. Он сразу узнал полоску кожи, которой Хева переплетала волосы. В голове радостным криком пронеслось:
"Она пытается подать мне знак!"
Забыв об осторожности, он потянул за ленту. Она почему-то не подалась, а потом ветка вдруг резко распрямилось и что-то острое впилось в ногу чуть выше колена.
Сработал самострел. Хева, пыталась научить его ставить эти коварные приспособления на оленьих тропах, но Коун счел это нарушением законов честной охоты. А вот теперь сам угодил в западню. Еху опять победили своей хитростью!
Завыв от ярости, Коун выдернул из ноги стрелу, и снова бросился в погоню. Превозмогая боль, сделал несколько шагов. В какой-то момент показалось, что он сможет идти. Но потом, потеряв равновесие, рухнул в снег, а пока поднимался, с беспощадной ясностью, осознал:
"Это Хева придумала, как заманить его в ловушку!"
 
Закрывая вход в пещеру, Коун уже знал, что самому ему не придется больше сдвигать этот камень. Сон, в который он собирался погрузиться, не обещал пробуждения. Как-то старый шаман, рассчитывая сделать Коуна своим приемником, научил его некоторым заклинаниям и обрядам. "Вечный сон" был одним из таких тайных знаний. Погружаясь в него, Коун обрекал себя на долгое блуждание в вечной темноте между двумя мирами. Но эту кромешную мглу прорезал тоненький луч надежды. Даже после бегства Хевы не оборвалась нить, что связала его и еще не родившегося ребенка. Коун верил, что его сын тоже будет чувствовать эту связь. И может быть он или кто-то из следующих поколений его потомков когда-нибудь отодвинет камень и войдет в пещеру. И вот тогда, увидев свое продолжение, умиротворенный дух отойдет в Счастливые поля, рассказать соплеменникам, что их нить еще продолжает вплетаться в живую ткань мира.
 

Девяностые годы двадцатого века

По мере приближения Уральских гор пейзаж за окном поезда постепенно менялся. Почти не тронутое осенью Подмосковье сменили багряно-желтые россыпи заволжских лесов. Здесь наступающая смена сезонов успела изменить облик природы. Полыхающие золотом березы мелкими вкраплениями вторгались в царство вековых елей, уже по-зимнему угрюмых и темных. Поселки попадались все реже и реже. Кичливое коттеджное продолжение столицы, сменила продуваемая всеми ветрами бревенчатая российская глубинка. Покосившие, почерневшие от времени избы, зачарованно смотрели в осеннее небо. Раскисшие от дождей дороги, подобно левитановской "Владимирке", уходили за горизонт, туда, где земля сливалась с небом. И все чаще над поверхностью земли поднимался камень. В морщинистых складках скал, разыгравшее воображение видело лица застывших великанов. С презрительным равнодушием они взирали на окружающий мир и, казалось, ждали своего часа. А поезд увозил все дальше и дальше, туда, где европейская Россия сливается с безграничным азиатским простором.
Прошло уже больше двух часов, как Даниил, расправился с последним, припасенным еще с Москвы бутербродом. Все это время он, не отрываясь, смотрел в окно. Созерцание пейзажей Предуралья навевало легкую философскую грусть, и он уже был рад, что согласился на эту командировку. Хотя, еще вчера, мысль о том, что придется провести несколько ночей вне привычной домашней обстановки, вгоняла в уныние.
Сообщение о находке мумии ни у кого в их научном учреждении не вызвало большого энтузиазма. Все силы и помыслы руководства последние месяцы были направлены на тяжбу с некой могущественной структурой, возжелавшей отнять у института уютный особнячок в центре столицы. А рядовые сотрудники не первый год героически боролись за выживание, и перспективы научных открытий уже мало вдохновляли людей, уставших от бытовых неурядиц и хронического безденежья. И все же было решено командировать сотрудника для проверки поступившей информации. Выбор пал на Даниила. Наверное, потому, что прожив без малого сорок лет, он так и не научился находить уважительные причины для отказа.
Купе плавно покачивалось, и, в так его движению, позвякивал ложкой подстаканник. Форма его осталось в памяти еще с тех лет, кода маленький Данька ездил отдыхать на Юга с бабушкой. И сейчас классический образчик общепитовского дизайна стоял перед ним, как символ незыблемых традиций российской железной дороги. С утра Даниил пил уже вторую чашку чая с лимоном, и думал, что успеет еще осилить и третью. Торопить время совершенно не хотелось. Под стук колес и сладко кислый чай, как-то хорошо думалось и вспоминалось.
"Главное, чтобы попутчик не успел проснуться!"
Вагон был заполнен наполовину, и в купе с самой Москвы ехали вдвоем. Однако и такого соседства Даниилу хватило по горло. Попутчик оказался большим любителем поговорить, а точнее похвастать своими жизненными успехами. Половину вечера пришлось слушать о достоинствах его нового автомобиля, а уже ближе к ночи вникать в подробности евроремонта. Квартиру этот баловень судьбы купил в одном из новых элитных микрорайонов за МКАДом, чем, похоже, очень гордился. Теперь, вылив на соседа весь свой позитив, он мирно спал. А Даниил, слушая исходящий с соседней полки свистящий храп, с неприязнью думал:
"Неужели люди не понимают, что их бахвальство далеко не всем интересно?!"
Тут же он поймал себя на том, что мысленно произнося слово "люди", почему-то выделяет самого себя из этой всемирной общности. И сразу строгий внутренний голос пресек попытку впасть в грех гордыни:
"Да кто ты такой, чтобы осуждать! И о чем с тобой прикажешь беседовать? О керамике позднего неолита?"
Свою несхожесть и обособленность Даниил ощущал давно. С раннего детства прятал ее от окружающих, старался быть, как все, и со всеми. Однако, по-настоящему комфортно чувствовал себя только наедине с природой и с животными. Профессию себе тоже выбрал весьма своеобразную. За что и поплатился. В эпоху перемен знания о культурах каменного века, оказались никому не нужны. Жена поедом ела, понуждая сменить род занятий. Так что возможно эта научная командировка была для него последней. Дальше будут другие поездки с набитыми товаром клетчатыми баулами. Но об этом сейчас не хотелось думать.
Проводник, заглянув в купе, напомнил, что скоро его станция. Накинув на плечо рюкзак, Даниил вышел в коридор. За окном проплывали индустриальные предвестники приближающегося города. После скал и бескрайних лесных просторов бетонные заборы и ангары из металлоконструкций резали глаз, и уже хотелось быстрей покинуть поезд. И вот, наконец, спрыгнув с последней ступеньки, он почувствовал под ногами твердый асфальт. Вздохнув полной грудью свежий прохладный воздух, огляделся по сторонам, прочитал название станции, и в очередной раз попытался его запомнить. Непривычное для европейского уха сочетание букв рождало странные ассоциации. В нем слышался то грохот шаманского бубна, то свист оперенной стрелы и рассекающего воздух татарского ятагана. Сошедших с поезда было куда меньше чем встречающих, однако, своего резидента Данил опознал сразу. Невысокий мужчина в плаще и старомодной кепке быстро шел вдоль перрона в его сторону. Это был плотно скроенный, круглолицый, человек с открытой улыбкой, с первого взгляда располагающий к себе провинциальной простотой и надежностью.
- Здравствуйте! Как доехали? - поинтересовался Марат Ильязович, крепко пожимая руку. - Давно вас ждем. А у пещеры, на всякий случай, охрану выставили.
Пока шли к автомобильной стоянке, Даниил решительно отверг предложение, накормить гостя с дороги, и старенькая "Нива" повезла их прямо к месту находки. Теперь лица каменных великанов стали еще ближе. Выступая из земли, они то и дело нависали над трассой. Немногословный водитель Володя уверенно вел машину по петляющей среди скал дороге, а Марат Ильязович, повернувшись к гостю, рассказывал о местных достопримечательность, краеведческом музее, которым он уже много лет руководил, и об уникальной находке, обнаруженной несколько дней назад туристами из Перми.
Сошедший накануне оползень открыл вход в небольшую пещеру на восточном склоне горы. В поисках дополнительной дозы приключений, молодые люди решили обследовать лаз. Но вместо гнездовий летучих мышей и сталактитов обнаружили хорошо сохранившейся труп, мужчины. Прибывшая милиция установила, что это не жертва криминала, а возможно нечто имеющее отношение к истории, после чего и пригласили директора краеведческого музея. С первого же взгляда на великолепно сохранившееся тело и истлевшие остатки прикрывавшей его шкуры, Марат Ильязович понял, что перед ним мумия. Причем, умерший принадлежал к какой-то совершенно неизвестной ему расе. Находка обещала стать сенсацией, возможно мирового значения!
Чувствуя, как невольно заражается энтузиазмом местного краеведа, Даниил пытался себя одернуть:
"Сколько раз, жизнь подбрасывала тебе пустышки в яркой обертке! Пора бы уже и успокоиться. Но нет! Как старый карась с рваной губой, все равно норовишь проглотить очередную наживку. Да будь это хоть беглый фараон египетский! Не нужна тебе вся эта суета с находкой. Время только потеряешь".
И все же Даниил чувствовал, что с ним происходит нечто странное. Он был в этих краях первый раз, но почему-то, казалось, что узнает местность. Появилось ощущение, будто он из далекого путешествия возвращается к самому себе. К тому Даниилу, что так и не смог реализоваться, бездарно растратив силы в борьбе с жизненными неурядицами.
На место прибыли после двух с лишним часов пути. Машина остановилось там, где дорогу преградил оползень. Дальше пошли пешком вверх по склону. С трудом поспевая за краеведом, Даниил чувствовал, как горлу подкатывается одышка. Наконец, они остановились перед завалом, за которым чернела узкая дыра, похожая на вход в пещеру.
- О Господи, опять нападало! - всплеснул руками Марат Ильязович. Безуспешно попытавшись сдвинуть один из обрушившихся кусков скальной породы, он полез в карман за мобильником. Пока краевед пытался дозвониться до покинувших свой пост охранников, Даниил осмотрел завал. Протиснувшись в щель, уперся спиной в почти отвесный земляной склон и со всей силой надавил на верхний край ближайшего обломка. Камень вздрогнул, подался вперед и, пройдя точку равновесия, перевалился на другой бок.
- Вот это, да! - искренне восхитился краевед. В ответ Данииил пренебрежительно махнул рукой. Богатырская сила, как наследственный капитал, досталась ему от природы, но, кроме первого разряда по штанге, так и не принесла дивидендов.
Через открывшийся проход они протиснулись в пещеру. В нос сразу ударил спертый воздух склепа. А в десятке метров от входа обнаружилось то, ради чего Даниил проделал путь в тысячу с лишним километров. Равнодушно созерцая сводчатый потолок, покойник лежал спиной на большом плоском камне. Усохшее, но совершенно не истлевшее тело даже мало походило на мумию. В голове пронеслась шальная мысль:
"Может, милиция погорячилась, списав находку на историческую?!"
Но тут фонарь выхватил из темноты лицо усопшего. По реконструкциям черепов Даниил хорошо знал эти черты. Перед ним лежал великолепно сохранившийся неандерталец!
Сердце учащенно и гулко забилось. Это действительно была сенсация мирового масштаба. Представитель тупиковой ветви, не выдержавшей конкуренция с предками современного человека, каким-то чудом избежав тления, оказался здесь в Уральских горах! Уникальность находки было трудно переоценить. И он был первым, кому выпало счастье провести ее научное описание. А дальше, кто знает, на какие уходящие в глубину веков тропинки наведет этот таинственный победитель земного тлена!
"А ты челноком в Польшу собрался!"- со стыдом подумал Даниил. А дальше произошло уже совершенно невероятное. Глаза неандертальца вдруг обрели живой блеск, и Даниил готов был поклясться, что уловил в них радость. Но все это длилось лишь несколько мгновений. Зрачки усопшего снова затянула мертвая пелена, а по щекам поползли лиловые пятна.
- Фотографируйте быстрей! Он уходит! - закричал Марат Ильязович, будто речь шла о больном на операционном столе. Даниил стал лихорадочно расстегивать рюкзак. Пальцы его никогда не отличались ловкостью, а сейчас от волнения просто отказывались слушаться. Когда ему удалось, наконец, извлечь аппаратуру на лице и теле неандертальца уже обозначились следы разрушения. Прямо на глазах тление стремительно пожирало находку, а Даниил, в исступлении, щелкая фотокамерой, пытаясь запечатлеть уходящую натуру.

Поздно вечером, добравшись до гостиничного номера, Даниил рухнул в пахнувшую казенным бельем холодную кровать. Сознание сначала провалилось в черную дыру, а потом вынырнуло в какой-то иной красочной реальности. Вокруг раскинулся незнакомый сочно-зеленый мир. Пригибаясь под ветками гигантских папоротников, Даниил шел по тропинке. Иногда мимо, сотрясаю тяжелой поступью землю, проносились диковинные звери. Тени от древесных стволов рисовали бегущие полосы на их панцирях и шкурах. Причудливо изогнутые рога сбивали огромные капли росы с веток. А в нескольких шагах впереди, пружинистой походкой охотника двигался сегодняшний неандерталец. Он то и дело оглядывался и пытался жестами что-то объяснить. Заросшее волосами лицо выражало простодушную радость, словно он встретил дорогого долгожданного гостя. Радость переполняла и самого Даниила. И чувствую, что вот проснется, он отчаянно старался удержать в памяти хотя бы малую частичку этого сна.

“Наша улица” №233 (4) апрель 2019