Ирина Оснач “Почему я люблю лошадей” отрывок из повести "Летуны"
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Оснач родом с севера Камчатки, где долгая зима, короткое лето, сопки и тундра. Родители Ирины - из поколения советских романтиков, приехавших осваивать Дальний Восток. Ирина Оснач училась на семинаре прозы А. Е. Рекемчука в Литинституте. Потом на перекрестке (остаться в Москве или вернуться на Камчатку) выбрала «вернуться на Камчатку». Работала в областной газете, много писала и была одним из известных журналистов Камчатки. Теперь живет в Подмосковном Красногорске. Автор повестей и рассказов, которые публиковались в альманахе «Камчатка», журналах  «Юность» и «Дальний Восток», антологии камчатской современной литературы «Земля над океаном», альманахе «Пятью пять», журнале «Наша молодёжь», международном литературном альманахе «Особняк», «Независимой газете». Рассказы Ирины переводились на болгарский язык, вошли в лонг-листы международного Волошинского конкурса и литературной премии им. О. Генри «Дары волхвов». В сентябре 2018 года стала дипломантом XVI Международного литературного Волошинского Конкурса.
В "Нашей улице" публикуется с №226 (9) сентябрь 2018.

вернуться
на главную
страницу

Ирина Оснач

ПОЧЕМУ Я ЛЮБЛЮ ЛОШАДЕЙ

отрывок из повести "Летуны"

- Прохор, ты ничего об отце-матери не рассказываешь!
- Рассказывать нечего. Я тогда маленьким был. И ничего не помнил, ни-че-го! Будто их и не было вовсе, а бабушка-огородница меня в капусте нашла, так бабуля шутила.

- Подожди-подожди, как это - будто и не было вовсе? - после знакомства с Летуном я готова поверить во что угодно, но тут уж Прохор Летун побасенки рассказывает.

- Интересная штука: ни отца, ни маму не помнил, а как бабушка меня в капусте находит - будто сам видел.
Хмурое летнее утро, дождь моросит, а бабушке приспичило приготовить к обеду капустняк из молодой капусты.
Деда в огород сходить не допросишься, он книгу читает, а книг этих у него на полках, если всё читать, так хозяйство вокруг бурьяном зарастёт и паукам-тенётникам раздолье будет…
И бабуля ноги в сапоги резиновые и за капустой: по скользкой земле, мимо лука, а тот выбросил стрелки и зацвёл, и бабушка под дождём обрывает одну стрелку, другую, а луковые цветы красивые, и она, махнув рукой, идет к капусте.
Капуста огромная, зелёные листья во все стороны торчат. И на мокрой земле, возле капустных листьев - младенец.
И бабуля несёт этого младенца-меня в дом, и кричит деду:
- Полотенца давай, и платок мой шерстяной!
А у деда от удивления очки с кончика носа падают на стол.

Дед говорил, что родители на Севере, на заработки уехали. Я всё ждал, что они вот-вот приедут. И даже придумал себе, как они приезжают.
Ночь, стучат в дверь, бабушка будит деда, дед встаёт, в дверь всё стучат и стучат, разговор в сенях, и вдруг ахи-охи и занавеска в мою комнату отдёргивается, над моей кроватью склоняется мужское лицо с бородой, борода ледяная…

Дед мне две открытки показывал: льдины, белые медведи.
И к моей картинке добавился медвежонок - над моей кроватью склоняется мужчина с бородой, берёт меня на руки, несёт в комнату, а там на бабулиных цветных вязаных ковриках - белый медвежонок.

Отец и мать уехали и не вернулись.
Я старше стал и дед рассказал, что родители погибли: в лавину попали, или в пургу. Ему прислали извещение о смерти.
Дед потом ездил на этот самый Север узнавать. Он мало о поездке рассказывал. Говорил только, что ходил, расспрашивал, а ему показали на гору, всю в снегу. Снежная верхушка горы даже летом не тает. Лавины с этой горы зимой одна за другой сходят.

- Как же они погибли, если родители твои Летунами были? Взяли бы и взлетели, от снега подальше?
- Мама моя, как и бабушка, огородно-садовой была - она и на Севере в оранжерее работала: сугробы, морозы, а за стёклами оранжереи цветы огромные, бабочки летают…
А отец был горожанином, никаких чудес, всё нормально.

Мне однажды сон приснился: мама под снегом цветы выращивает. Рассказал о нём бабушке, она заплакала.

Я ждал их, ждал… а когда почувствовал, что я Дорожный, искал их, сначала на ближних дорогах, потом всё дальше…
Но это было потом, а сначала я заблудился. Полетел, устал, сел: поляна, лес. Была бы дорога, я бы понял, где моя деревня. Я не боялся ни ночи, ни лесных, ни полевых обитателей, но без дороги мне было плохо.

Клочок луговой травы на поляне, вокруг чаща. И куда идти? Хоть на все четыре стороны. А подняться не могу, силы нет. И тут, уже к вечеру, темнеет, темнеет, лес давно уже чёрный, только колоски у травы на поляне ещё светлые, из травы конь выходит, ко мне морду опускает и фыркает, мол, чего ты?
Мы с ним переночевали на поляне.
Потом утро, день, а я так никуда не пошёл - не знал, куда. И уже ближе к вечеру услышал, как кричит-зовёт в небе канюк-мышелов, всё ближе и ближе и уже над поляной нашей кружит. Это был мой дед Архип, он нашёл меня.

Теперь я знал, где дорога. Мы с конём пошли к ней, дошли до нашей деревни.
Бабушка коню этому чуть ли не кланялась. А он пробыл у нас пару дней, и ушёл восвояси. У нашей лошади жеребёнок потом родился, похожий на того коня. Я с жеребёнком этим в конюшне спал, сколько бабушка меня ни ругала. Жеребёнок вырос… и ушёл. Я по всей округе его искал. Не нашёл.

А потом и я ушёл. Уехал в город. В комнату в коммуналке на Таганке - там жили мои родители вместе с матерью моего отца, туда принесли меня из роддома. Бабушка городская умерла, комнату мне оставила.

Я приехал, открыл дверь, зашёл. Комната меня ждала. Она совсем захирела в одиночестве и мне была рада. Все вещи наперебой галдели, вспоминали.
- Я тебя малявкой помню! Чтобы до меня дотянуться, тебе табуреточку ставили! - это умывальник.
- Помнишь, как ты коленку о мою ножку ушиб? - это стол с гнутыми ножками.
- А на мне прыгал, а хозяйка ругалась! - это кровать с панцирной сеткой.

Только я ничего не помнил из той жизни.
Я сорвал бумажные полоски на окне - рыжие, выгоревшие, газетные, будто гипс старый сломал, раскрыл оконные створки, впустил морозный воздух, и мы с комнатой обрадовались этому воздуху, всё зашевелилось: занавески, скатерть, даже хрусталь в горке с посудой зазвенел одобрительно.

Я выглянул в окно - а там пацаны на спортплощадке играют в хоккей. И тут я, наконец, вспомнил: лет пять мне, весь в снегу, бегу по лестнице домой, дверь открывает мама. Я думаю, что она будет говорить, сколько можно в хоккей играть, а она весёлая:
- Мы к деду поедем, сынок! А потом мы, сынок, на Север поедем! А ты у деда будешь!
Весёлая-весёлая, но заплакала.

И ещё вспомнил. Я часто летал во сне маленьким - быстро-быстро бежал, а потом меня подхватывал ветер. Когда рассказывал родителям о полётах, отец молчал, и было непонятно, слышал он меня или нет. А мама улыбалась, расспрашивала:
- Высоко поднялся? И куда ты полетел? А что видел?
Отец молчал-молчал, а потом сердито хлопнул ладонью по столу:
- Не морочь ему голову!
И сморщил лицо в недовольной гримасе - наверное, ударил руку о стол.

В комнате вдоль стен стояли большие глиняные горшки с сухой, пепельной землей. Городская бабушка болела, и ей было не до растений, которые когда-то выращивала в этих горшках её невестка.
Я полил землю в горшках. Ничего. Потом наткнулся на газетный пакетик с семенами. Насыпал их в горшки, полил. И забыл. А спустя неделю проснулся от скрипа - это по стенам поднимались лианы и лопались бутоны с цветами.
Они росли и росли, я уже думал, что они в коридор и в окна полезут. Но однажды они завяли. Наверное, им нужно было ещё что-то кроме воды, которой я их поливал.
А семена у меня остались, давай, я тебе их отдам?

Не забыл, отдал. В конце апреля я посадила семена возле дачной беседки: черные, плоские, блестящие, похожие на арбузные.
На майские праздники в том месте, куда я ткнула семена, я увидела маленькие, но уже вполне самостоятельные побеги с тоненькими усиками, которые искали, за что бы им уцепиться.
Побеги росли стремительно, пока я ходила за ветками и прикидывала, какие могут стать хорошей опорой для побегов, усики уже дотянулись до травинок, которые я поленилась выполоть возле лунок, а потом прицепились к стенкам беседки.
Они оплели всю беседку, и зацвели огромными белыми, красными, бордовыми, фиолетовыми, синими колокольчиками.
А плоды были похожи на крохотные арбузики, такие же зелёные и твердокорые.
Отважилась попробовать - и не арбузы вовсе, а маленькие ананасы, привет мне из оранжерей барыни Ананасьихи.
«Посеян ананас, родилася морковь».
Александр Петрович Сумароков, «Кривой толк», 1759 г.

"Наша улица” №234 (5) май 2019