Виктор Кузнецов-Казанский “Литературные прогулки” эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Писатель Виктор Владимирович Кузнецов-Казанский родился 8 июня 1942 года в селе Газалкент Бостандыкского района Ташкентской области Узбекистана. Окончил геологический факультет Казанского университета. Кандидат геолого-минералогических наук. Член Союза писателей Москвы. Автор ряда книг. Очерки публиковались в журналах "Дружба народов", "Новое время", "Наука и жизнь" и в центральных газетах. Многие произведения опубликованы в ежемесячном литературном журнале "Наша улица», сотрудничество с которым началось в 2000 году.
Умер в 2010 году.

вернуться
на главную страницу

Виктор Кузнецов-Казанский

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОГУЛКИ

эссе

                                                                                                                                                              
"...БОЛЬШОЕ ВИДИТСЯ НА РАССТОЯНЬЕ"

Любовный треугольник, как известно, - самая распространенная основа сюжета романов, пьес, кинофильмов... Но жизнь, увы, преподносит иногда такое, чего не придумает и самый изобретательный драматург.  
...Судьба каждого, кто составлял этот звездный треугольник, оказалась поистине чудовищной. Первым ушел из жизни Сергей Александрович Есенин, которому 3 октября 2005 года исполнилось бы 110 лет. Окровавленный труп поэта с перерезанными венами на руках и петлей из чемоданного ремня на шее был обнаружен в Ленинграде в номере гостиницы "Англетер" 28 декабря 1925 года в 10 часов 30 минут утра.
15 июля 1939 года в своей квартире в "Доме артистов" - в самом центре Москвы, близ Центрального телеграфа - истекала кровью его бывшая жена Зинаида Николаевна Райх. На теле актрисы зияли глубокие ножевые раны. По дороге в больницу женщина скончалась.
За несколько недель до убийства Зинаиды Райх был арестован ее второй муж - великий режиссер-реформатор Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Которого, как "активного троцкиста и агента английской и японской разведок", 2 февраля 1940 года расстреляли в Бутырской тюрьме...  
В начале августа 1917 года, аккурат в дни подготовки к выборам в Учредительное собрание, на Соловецких островах в Кирико-Улитовской церкви обвенчались молодой (через месяц ему исполнится 22 года), но известный уже поэт Сергей Есенин и машинистка редакции левоэсеровской газеты "Голос народа" 23-летняя Зинаида Райх...
Познакомились молодые в Петрограде, в "Обществе распространения эсеровской литературы и газет". Зинаида была членом партии социалистов-революционеров, Сергей - сочувствующим. Ни он, ни она никаких террористических актов, конечно же, не устраивали, а только вели пропагандистскую работу. Вначале Есенин, юноша со светлыми вьющимися, аккуратно расчесанными волосами, ухаживал за другой редакционной машинисткой - Миной Свирской. А Зиночке Райх всяческие знаки внимания оказывал его тогдашний приятель Алексей Ганин...
В поездку на Соловки Есенин и пригласил поначалу Мину Свирскую, но та поехать не смогла: "ремингтон" накрепко привязал ее к редакционному столу. Зинаида же согласилась и даже выложила на поездку все накопленные нелегким трудом деньги. После возвращения она как бы невзначай сообщила подруге, которая еще недавно казалась всем нареченной Есенина: "Знаешь, нас с Сергеем на Соловках попик обвенчал".
И показала официальную бумагу со своей подписью "Райх-Есенина".
...Поэт сделал ей предложение на пароходе. Заявил, что давно любит ее, жить без нее не может. И они должны немедленно обвенчаться.
Через сорок дней после венчания Зинаида Николаевна поместила в "Правде", в то время эсеровской газете, извещение о своем выходе из партии. Революционную и политическую деятельность она оставила навсегда. И принялась вить семейное гнездышко - ей хотелось нормального женского счастья. Счастливая новобрачная сняла и, как могла, обставила квартиру на Литейном проспекте. Бездомному до тех пор Есенину все ее заботы вначале очень нравились. Он то и дело повторял с гордостью: "У меня жена есть!"
В день его рождения Зинаида Николаевна, раздобыв кое-какую закуску и несколько бутылок вина, собрала друзей. За месяц до октябрьского переворота в голодном Петрограде накрытый ею стол выглядел празднично. Есенин был очень оживлен и настоял, чтобы Мина Свирская выпила с ним и Алексеем Ганиным на брудершафт. Потом он отправился провожать бывшую свою пассию и вернулся домой не скоро. Зинаида обиделась. Так возникла первая трещинка в их отношениях, которые совсем скоро оказались полностью разрушенными, хотя в семье появились двое детей: 29 мая 1918 года родилась дочь Татьяна, 3 февраля 1920 года - сын Константин.
Мальчика отец увидит только после развала семьи - на вокзале в Ростове. Возвращаясь со своим закадычным другом Анатолием Мариенгофом из Ташкента, Есенин случайно встретил  бывшую жену на перроне. И она, предложив взглянуть на сына, пригласила поэта в свой вагон.
"Фу!.. Есенины черными не бывают!" - он отшатнулся от ребенка, как от прокаженного. И быстро-быстро вышел...
Зинаиду Райх нередко называют первой женой Сергея Есенина. Это будет правдой, если признавать только браки церковные или скрепленные официальными подписями. Но еще в 1913 году, только-только появившись в Москве, 17-летний выходец из рязанской глубинки сошелся с Анной Изрядновой, работавшей рядом с ним в типографии книгоиздательского товарищества Сытина.
Анна была на четыре года старше Сергея, которому брак с ней - как свидетельствует Мариенгоф - "...с первых дней семейной жизни показался ошибкой". В 1914 году Есенин уехал из Москвы в Ялту, но непрерывно требовал у жены денег. Через полгода он покинул Анну с грудным ребенком на руках, вознамерившись попытать счастья в Петрограде. Перед литературной элитой столицы начинающий поэт предстал в образе простодушного деревенского паренька, но ни наивности, ни простодушия в нем, как утверждает Мариенгоф, не было. Он жаждал литературного успеха и, добывая славу и признание, вел тонкую игру. "Не вредно прикинуться дурачком, - говаривал тогда поэт. - Шибко у нас дурачка любят. Каждому надо доставить удовольствие - пусть считают: это я его в русскую литературу ввел. Им приятно, а мне наплевать..." 
...Анна Романовна Изряднова дожила до 1946 года, а ее и Есенина сын Георгий Сергеевич, родившийся в самом конце 1914-го, трагически погиб в 1938-м. Справедливости ради следует сказать, что отношения с первой семьей Есенин поддерживал до конца своих дней. Зашел попрощаться он и перед последней поездкой в Ленинград: "Смываюсь, уезжаю. Чувствую себя плохо, наверное, умру"...  
Болезненную тягу к спиртному рязанский поэт-самородок унаследовал от предков, во многих поколениях страдавших алкоголизмом. Зинаида Райх, как и следующие есенинские жены Айседора Дункан и Софья Толстая, безуспешно пыталась удержать мужа от загулов, шумных скандалов и дебошей.
Тихая семейная жизнь претила входившему в моду поэту. Во хмелю он "развязывал руки". "...Я сам боюсь, не хочу, - позднее признавался Есенин одной из верных своих поклонниц Галине Бениславской, - но знаю, что буду бить... Я двух женщин бил, Зинаиду и Изадору, и не мог иначе... Для меня любовь - это страшное мучение, это так мучительно. Я тогда ничего не помню..."
Развалу есенинской семьи всячески способствовало и окружение поэта. Друзья поэта (и имажинисты, и т. н. "мужиковствующие") откровенно натравливали его на ненавистную им Зинаиду Райх. Еще больше, чем ее нерусская фамилия (еврейская, как злобно утверждали многие из этих псевдопатриотов - радетелей "русской национальной идеи"), их бесило стремление Зинаиды Николаевны вывести мужа из-под их тлетворного влияния. Если бы она победила в неравной борьбе, то не только сохранила бы семью, но и сберегла бы для русской литературы гениального поэта.
Но Райх потерпела сокрушительное поражение. Ей незадолго до рождения сына пришлось уехать к родителям в Орел, и там состоялся бракоразводный процесс. Потом Зинаида Николаевна, поселившись с малолетними детьми в Москве на Остоженке в доме матери и ребенка, тяжело заболела - вначале брюшным, а затем и сыпным тифом. Выжила она чудом, угодив на некоторое время - из-за отравления тифозными токсинами - в сумасшедший дом...
Утраченный на время рассудок вернулся к ней. А щенячье любопытство и детская смешливость, еще так недавно очаровавшие Есенина, исчезли навсегда. Зинаида превратилась в трезвого, рассудочного человека, прекрасно знающего, что судьба ничего не преподносит даром.
Осенью 1921 года эта красивая женщина, внешне похожая на тогдашнюю кинодиву Веру Холодную, поступила на театральные курсы при Государственных экспериментальных мастерских, которыми руководил сам Всеволод Мейерхольд.
А Сергей Есенин в те дни познакомился и сблизился с американской танцовщицей Айседорой Дункан, приехавшей в Москву по личному приглашению Наркома просвещения Луначарского для организации школы танца... На долю третьей жены поэта унижений и побоев выпало еще больше, чем досталось Зинаиде Райх.
Айседора Дункан, пережив Есенина на два года, погибла в Ницце странной и страшной смертью. Она села в свой гоночный автомобиль и обмотала шею длинным красным шарфом, конец которого отбросила назад. Шарф намотался на ось заднего колеса и на первых же метрах пути переломил танцовщице шейные позвонки. Машина, везя бездыханное тело, рвалась и рвалась вперед...
Накануне первой годовщины со дня смерти Есенина у изголовья его могилы самоотверженная Галина Бениславская выстрелила себе в сердце из пистолета...  
К моменту появления в его жизни Зинаиды Райх Мейерхольд уже расстался со своей первой женой Ольгой Мунт.
"Сколько ни повидал я на своем веку обожаний, - вспоминал потом известный кинодраматург Евгений Габрилович, - но в любви Мейерхольда к Райх было нечто непостижимое. Неистовое. Немыслимое. Беззащитное и гневно-ревнивое... Нечто беспамятное. Любовь, о которой все пишут, но с которой редко столкнешься в жизни".
Всеволод Эмильевич был полностью поглощен своим чувством и совсем не контролировал его. Во время одной из репетиций на сцену с грохотом рухнула чугунная балка, едва не задавившая ведущую актрису театра Марию Бабанову. Актеры и рабочие сцены стояли потрясенные, и тут вошла Райх. Мейерхольд в испуге кинулся к ней: "Зиночка! Какое счастье, что тебя здесь не было". 
В театре главный режиссер, носивший после женитьбы двойную фамилию Мейерхольд-Райх, бывал требователен и даже грозен, никому никогда не уступал бразды правления. В домашней же обстановке полностью царила Зинаида Николаевна, а Всеволод Эмильевич становился беспредельно мягким и уступчивым.
Он не только усыновил детей Есенина, но и искренне привязался к ним. И они во всем доверяли отчиму, который неизменно был доволен, когда к детям со двора приходили сверстники (бывал, например, в его доме и совсем юный Зиновий Гердт).   
Родной отец Тани и Кости, вернувшись в 1923 году в Россию больным и измученным (у него начала развиваться эпилепсия), вдруг воспылал к сыну и дочери отцовскими чувствами; ему уже не казалось, что "Есенины черными не бывают". 
Он ревновал бывшую жену и адресовал ее новому мужу обиженные полуиронические строки:

Пей, закусывать изволь!
Вот перцовка под леща!
Мейерхольд, ах, Мейерхольд,
Выручай товарища!

Многие из знавших наших героев подчеркивают, что Есенин любил Зинаиду до гробовой доски. Не зря же он казнил себя:

Но ты детей по свету растерял,
Свою жену легко отдал другому,
И без семьи, без дружбы, без причал
Ты с головой ушел в кабацкий омут...

И адресовал бывшей жене множество поздних раскаяний:

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял, приблизившись к стене.
Взволнованно ходили вы по комнате,
И что-то резкое в лицо бросали мне...

Хотя поэт теперь редко когда бывал трезв и с каждым днем опускался все ниже, Зинаида Райх начала опять встречаться с ним на квартире своей подруги Зинаиды Гейман. К которой Мейерхольд, узнав об этом, обратился с такими словами: "Мне известно, что вы помогаете Зинаиде встречаться с Есениным. Прошу вас, прекратите это: они снова сойдутся, и она будет несчастна".
...О самоубийстве поэта супруги узнали в тот же день, но поздно вечером. Всеволод Эмильеич до утра оттирал бившуюся в истерике жену мокрыми полотенцами. Сын ее Константин так вспоминал ту ночь: "Мать лежала в спальне, почти утратив способность реального восприятия... Два раза выбегала к нам, порывисто обнимала и говорила, что мы теперь сироты".
Наутро Зинаида Николаевна отправила своей подруге-наперснице Зинаиде Гейман фотографию с автографом: "...Как  воспоминание о самом главном и самом страшном в моей жизни - о Сергее".
"Сказка моя, куда ты уходишь?" - шептала теряющая сознание женщина у гроба, рядом с которым кроме нее стояли и Анна Изряднова, и Галина Бениславская, и последняя жена поэта Софья Толстая...
Мать Есенина швырнула Зинаиде в лицо обидное: "Это ты виновата!"
И та возвела руки к небу: "Сережа, ведь никто ничего не знает!.."
Она призывала покойного в свидетели своей безграничной любви к нему. Но люди недобросовестные, циничные и жестокие толкуют теперь ее слова как доказательство участия Зинаиды Райх в мифическом антирусском заговоре сионистов и масонов...
Берутся они утверждать, что жертвою никогда не существовавшего заговора пал и наш великий поэт, изобразить которого стремятся едва ли не невинным агнцем. Но Есенина невозможно назвать даже просто хорошим человеком. Только вот, "...и мерзок, и подл он совсем не так, как вы - иначе"...
Писатель Илья Эренбург считал Зинаиду Николаевну актрисой редкого дарования. И был не одинок в своей оценке. То же самое, например, утверждал великий актер Михаил Чехов.
Упомянутый уже Анатолий Мариенгоф, надолго переживший и Сергея Есенина, и Зинаиду Райх, наоборот, полностью отрицал у нее наличие каких-либо актерских способностей... То же твердил и известный критик Виктор Шкловский, безуспешно добивавшийся склонности будущей актрисы в период ее жизни на Остоженке.
Сценический дебют Зинаиды Николаевны состоялся 19 января 1924 года в роли Аксюши в спектакле "Лес" по пьесе А. Н. Островского. Партнерами ее оказались прославленные и любимые публикой артисты Эраст Гарин, Игорь Ильинский, Николай Охлопков, Мария Бабанова...
До прихода Зинаиды Райх в театр Мейерхольда Мария Ивановна была тамошней примадонной. Более того, она была тайно влюблена в главного режиссера. Появление счастливой соперницы вынудило Бабанову покинуть труппу - вскоре после упомянутого падения на сцену чугунной балки.
Главные женские роли перешли к Зинаиде Николаевне, что, конечно же, устраивало не всех. Но она никогда не стремилась захватить все и за 13 лет работы в театре сыграла не больше десятка ролей... Московские сплетницы вовсю судачили о ее роскошных туалетах, а на самом деле эта женщина, никогда не прибегавшая к услугам модных портних, просто хорошо знала собственный стиль.
Светлая для Райх и Мейерхольда полоса кончилась во второй половине 1930-х. Театральные новации теперь публично назывались "мейерхольдовщиной". В декабре 1937 года, после премьеры по роману Николая Островского "Как закалялась сталь", "Правда" поместила зубодробительную статью "Чужой театр". Травлю великого режиссера поддержал ... знаменитый в то время летчик Валерий Чкалов. В начале 1938 года Мейерхольд был уволен, а театр, носивший его имя, закрыт.
О вероятности такого поворота дел Всеволода Эмильевича восемь лет назад предупреждал в Берлине Михаил Чехов: "Вам не следует возвращаться в Москву: вас там погубят". Потом Мейерхольду предложили остаться в Праге. Он, бесспорно, видел всю неумолимо надвигающуюся на него дома опасность, но и Европа катилась тогда в коричневую пропасть. Корме того, был накрепко привязан к своей "невыездной" жене,  расстаться с которой не смог бы даже под страхом смерти.     
Зинаида Николаевна отвечала мужу полной взаимностью, но бывала иногда неосторожна и неуклюжа. Она, например, не просто оттолкнула покусившегося на нее "всесоюзного старосту" Калинина, (козлобородый старичок, плотоядно ухмыляясь, заявился к ней в грим-уборную), но и в гневе закричала: "Все знают, какой ты бабник!"... Чуть ли не каждому встречному она сообщала, что ее мужей травят - Есенина довели до петли, теперь до Мейерхольда добрались. И повторяла во всеуслышание: "Сталин не разбирается в искусстве, так пусть обратится к Мейерхольду!".
По ночам с ней случались истерические припадки, и Всеволод Эмильевич привязывал жену к кровати мокрыми полотенцами.
Вскоре за Мейерхольдом пришли. В квартире был произведен обыск, и хозяйка вписала в подсунутый ей протокол жалобу на грубость и хамство чекистов. А вечером отправила гневное письмо Сталину - она не верила, что гонители действуют с санкции вождя.
Убийцам, проникшим в квартиру ночью через балкон, Зинаида Николаевна сопротивлялась отчаянно - она была не по-женски сильна. Домработница Лидия Анисимовна, которую, как вспоминала внучка Мейерхольда от первого брака Мария Валлентей, утром нашли с разбитой головой на полу у входной двери, ничего никому не рассказывала, была через несколько дней арестована, а после освобождения куда-то исчезла...
Соседи слышали крики Зинаиды Николаевны, но придти на помощь побоялись. Почти никого не было и на ее похоронах...   
Татьяну и Константина, детей Зинаиды Райх и Сергея Есенина, выселили из квартиры в 48 часов. Там стали жить личный шофер Берии и молодая сотрудница аппарата НКВД. 

ГОРЬКОЕ СЧАСТЬЕ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА

Лето 1902 года. Молодой смуглолицый человек с аккуратной бородкой и роскошной черной шевелюрой следует на пароходе в Ялту из Севастополя. И замечает, что к нему восхищенно приглядывается одна из прогуливающихся по палубе пассажирок.
- Позвольте представиться, - решилась наконец молодая дама. - Я ваша восторженная поклонница.
Смуглолицый потупился, не скрывая удовольствия. А незнакомка продолжила:
- Вы давно из Новороссийска?
- Из Новороссийска? - переспросил он. - Но я никогда не бывал там. 
- Так вы ... не дирижер цыганского хора?
- Нет. Я писатель. Леонид Андреев.
- Писатель... - протянула дама в лицо восходящему литературному светилу и разочарованно отошла.
...Свою огромную популярность Леонид Николаевич Андреев (1871-1919) приобрел стремительно.
В 90-х годах ХIХ века в Москве на квартире прозаика Николая Дмитриевича Телешова регулярно собирался литературный кружок "Среды", где читались и обсуждались рукописи не опубликованных еще произведений прославленных и начинающих литераторов - И. А. Бунина, А. И. Куприна, В. Г. Короленко, Д. Н. Мамина-Сибиряка, В. В. Вересаева,  А. С. Серафимовича, С. Г. Петрова-Скитальца, П. Д. Боборыкина и других. На одну из "Сред" А. М. Горький привел не известного никому молодого человека. По словам драматурга Татьяны Щепкиной-Куперник, это был "темнокудрый красавец в фантастической поддевке с серебряным поясом и высоких лакированных сапогах".
- Леонид Николаевич Андреев, - представил новичка Алексей Максимович. - Давайте послушаем его. Я вот вчера слушал, и, признаюсь, у меня на глазах были слезы.
Но дебютант, сославшись на болевшее горло, от чтения отказался. И Горький, чуть ли не насильно вырвав у него тоненькую тетрадку, принялся читать сам. Андреев, уставившись в  полутемный угол, сидел рядом. "Он вряд ли чувствовал, как каждая прочитанная страница сближает его с нами", - вспоминают участники той "Среды". Закончив через полчаса чтение, Горький ласково улыбнулся Андрееву и произнес, вытирая платком глаза:
- Черт возьми, опять меня прошибло!
"Прошибло", как вспоминает Н. Д. Телешов, не только Алексея Максимовича. Смахивали слезы многие. А присутствовавший на "Среде" издатель популярного тогда "Журнала для всех" В. С. Миролюбов взял у Горького тетрадку и показал молодому автору поднятый вверх большой палец... 
Рассказ Леонида Андреева появился в очередном номере журнала. На телешовских "Средах" Леонид Николаевич стал своим человеком. Он почти не пропускал собраний, где выступал и усердным чтецом, и внимательным слушателем. Многие его рассказы были там одобрены, но один ("Буяниха") - единодушно отвергнут. Вскоре Телешов попросил этот рассказ для составлявшегося им благотворительного сборника.
- Рассказ я для тебя напишу другой, - ответил Андреев, - клянусь в этом потрохами гуся, который спас Рим... А "Буяниха", которую ты, к сожалению, не забыл, есть позорнейшее явление в литературе, стыд и срам, и поношение человека...
К весне у Андреева набрался уже добрый десяток рассказов, и он вознамерился издать их отдельной книжкой. Крупнейший российский издатель Иван Сытин по рекомендации виднейших московских писателей согласился принять рукопись и выплатил автору авансом пятьсот рублей.
Писателя же начало смущать собственное имя.
- Что такое "Л. Андреев"?.. - говорил он. - Даже запомнить нельзя. Совершенно безлико, ничего не выражает.
Остановившись, наконец, на варианте "Леонид Андреев", писатель прекратил поиски псевдонима и стал нетерпеливо ждать выхода сборника. Но у Сытина возникли какие-то неприятности, и он отложил сдачу в типографию первой книги не известного пока автора. На писательское счастье в Петербурге открылось тогда новое издательство "Знание" во главе с Горьким и Пятницким, которое и затребовало рассказы Леонида Андреева. Таким поворотом остался доволен и И. Д. Сытин, которому писатель был вынужден возвратить 500 рублей.
Не слишком раздасадованный этим Леонид Андреев наслаждался скипидарным запахом  корректурных листов, всюду нося их с собой. И вот 17 сентября 1901 года долгожданные "Рассказы" вышли в свет... Успех был невероятным. Андреев получил теплое письмо от крупнейшего в то время литературного критика Н. К. Михайловского, сразу же опубликовавшего восхищенную рецензию в газете "Русское богатство". Этого оказалось достаточным, чтобы безвестный литератор вдруг проснулся знаменитым Леонидом Андреевым. Им заинтересовались все газеты и журналы. Книга в кратчайший срок была полностью распродана, и автору предложили новый тираж. Пополнив сборник свежими рассказами, писатель сдал рукопись в печать...
Вокруг новых произведений Леонида Андреева всегда поднимался невообразимый шум. Под давлением шовинистической и черносотенной печати пьесы "Жизнь человека" и "Анатэма" "за богохульство" были сняты с репертуара и запрещены к представлениям в России. Ополчилась на автора и Софья Андреевна Толстая, считавшая творчество Леонида Андреева безнравственным: "Он наслаждается низостью явлений порочной человеческой жизни и заражает любовью к пороку неразвитую морально публику и молодежь". В итоге о молодом писателе (кто - с ненавистью, кто - с восхищением) заговорила вся читающая Россия... 
Запомнила страна и сказанные им в те дни слова: "Горька бывает порой, очень горька участь русского писателя. Но великое счастье - им быть!"
...Хозяин московских литературных "Сред" Николай Телешов вскоре получил от Леонида Андреева такую записку: "Милый друг! Через три дня моя свадьба. Я прошу тебя: будь моим посаженным отцом! Но если таковым быть окончательно не можешь, то приезжай в качестве друга. Доставь мне радость, приезжай".
Николай Дмитриевич принял на себя предложенную роль. И вместе с матерью жениха Анастасией Николаевной Андреевой возглавил свадебное застолье...
Женой писателя стала курсистка Александра Велигорская, внучатая племянница украинского кобзаря Тараса Шевченко. Познакомились молодые на даче в подмосковном в те годы Царицыне. "У нее, - свидетельствует Горький, - был тонко развитый слух к музыке слова, к форме речи. Маленькая, гибкая, она была изящна, а иногда как-то забавно, по-детски важна". "Тоненькая, черненькая, - вторит ему Телешов, - она всюду сопровождала Леонида Андреева. Эта была заметная и красивая парочка..."
Леонид Андреев был не менее литературного дара наделен талантом остро чувствовать и крепко любить. В семейной жизни новобрачные были беспредельно счастливы. Их всегда и везде видели вместе. Все близко знавшие чету Андреевых подчеркивают, что Александру Михайловну без всякой натяжки можно назвать добрым гением писателя. Она не только отстранила мужа от всех дрязг и житейских мелочей. Но и, как вспоминает Викентий Вересаев, стала "живым воплощением его художественной совести".
Леонид Андреев и сам со слезами умиления рассказывал о совместной с женой работе над новыми повестями и рассказами... Трудился писатель, как правило, по ночам. Александра Михайловна никогда не ложилась, пока муж не прочтет ей всего написанного за сутки.
- Ленечка! Вот это да! - нередко восхищалась она. Но иногда, несмотря на позднее время, не соглашалась: - А вот это еще не вполне...
Андреев поначалу сердился и принимался доказывать, что жена ничего не понимает. Но потом вновь брался за перо и переписывал тексты до тех пор, пока Александра Михайловна не скажет радостно:
- Вот теперь все как надо!
И это вовсе не означает, что Леонид Андреев подвергался какому-то давлению - с женой он был единым целым. И ее интересовало только одно: все, что делает муж, должно быть совершенным. "Лучшей писательской жены и подруги я не встречал, - утверждает Вересаев. - У нее было огромное интуитивное понимание того, что хочет и может дать ее муж-художник..."
Бытовые споры супруги разрешали совсем другим способом.
- Ну, как тебя еще убеждать? - рассержено спрашивал жену Андреев, видя, что его доводы (самые, казалось бы, неопровержимые) не действуют.
- Поцеловать меня, - жалобно подсказывала Александра Михайловна и уступала даже в тех вещах, где еще только что совсем не находила резона. 
Безоблачное счастье, однако, продолжалось совсем недолго. В 1906 году в Берлине сразу же после рождения второго ребенка Александра Михайловна умерла от сепсиса... На титуле пьесы "Жизнь человека", которую писатель завершил накануне ее кончины, стоит трогательная надпись: "Светлой памяти моего друга, моей жены, посвящаю эту вещь, последнюю, над которой мы работали вместе".
Леонид Андреев винил в смерти любимой жены немецких докторов, и тому, свидетельствует врач-литератор Викентий Вересаев, были немалые основания.
После похорон жены Леонид Андреев с матерью и старшим сыном Вадимом, впоследствии тоже ставшим литератором, поселился на Капри - рядом с Горьким. А новорожденного Даниила (будущего религиозного поэта-духовидца, автора "Розы мира", написанной во Владимирской тюрьме и опубликованной через 30 с лишним лет после его смерти - в 1991 году) забрала в Москву мать Александры Михайловны.
Даниилу Леонидовичу Андрееву, выросшему в патриархальной и религиозной семье тетки, выпала жизнь, до краев полная страданий. В начале 1942 года он был мобилизован и по состоянию здоровья служил рядовым похоронной команды, с которой прошел "ледовой трассой" через Ладогу в осажденный Ленинград. Хороня в братских могилах убитых и умерших от голода, Даниил Андреев читал над ними заупокойные молитвы. В 1947 году он и его жена были арестованы и осуждены на 25 лет. В 1957 году смертельно больного Даниила Андреева выпустили на волю. 30 марта 1959 года его не стало...
...Годы недолгого счастья Леонида и Александры Андреевых совпали с началом травли писателя бульварной прессой. Желтые листки приписывали ему и бытовое пьянство, и недоброжелательность к собратьям по цеху, и склонность к самоубийству... В этой клевете оказалось нечто провидческое -  после смерти жены жизнь Леонида Андреева стала поистине чудовищной.   
При Александре Михайловне Андреев не участвовал ни в каких литераторских склоках и был вполне жизнерадостен. В те годы он (в шутку называя это "холодным пьянством") не пил ничего, кроме нарзана.
Со смертью жены начались запои и скандалы. Вересаев с болью и подробно - словно в истории болезни - описывает пьяные похождения друга. Ночи писатель нередко проводил теперь на вокзалах - в тамошних буфетах до утра подавали вино. И в пьяном виде бывал задирист и несносен. То он, кинувшись обниматься с городовым, вылил водку в дуло его винтовки... То учинил драку на Курском вокзале... То совершенно пьяным явился на чтение своей драмы "Царь-Голод" и заплетающимся языком самодовольно и неразборчиво стал выкрикивать в зал бессвязные сентенции. Потом у него все-таки хватило соображения перепоручить дальнейшее чтение верному своему приятелю Сергею Голоушеву, всегда готовому прийти на помощь...
Сергей Сергеевич Голоушев, московский врач, писавший яркие искусствоведческие статьи под псевдонимом "Сергей Глаголь", был, пожалуй, единственным человеком, с которым у Леонида Андреева до последнего дня сохранились дружеские отношения. А вот о Горьком, Блоке, Телешове, Вересаеве он отзывался теперь очень раздраженно...
Терзало душу Андреева и двойственное отношение к революции. При царе за ним велся негласный полицейский надзор. В феврале 1905 года за предоставление своей квартиры в Среднем Тишинском переулке для нелегального заседания ЦК РСДРП он был арестован и 16 дней провел в Таганской тюрьме, откуда был выпущен под крупный денежный залог. Большевики тоже включили Леонида Андреева в список своих врагов - он не был среди тех, кто восторженно приветствовал октябрьский переворот 1917 года. Писатель вообще был в стороне от революционной деятельности и почти не улавливал разницу между большевиками, меньшевиками и эсерами ... В свое время он просил даже пригласить на одну из "Сред" лектора, способного прояснить различия в партийных программах и намерениях.
Повторная женитьба не смогла уже ничего изменить в судьбе Леонида Андреева, хотя он очень надеялся на то, что все в его душе еще выпрямится. 12 сентября 1919 года в Финляндии, в деревушке Нейвала близ Мустамяки 48-летний Леонид Андреев скончался от сердечного приступа.
Горький, как вспоминает Корней Иванович Чуковский, получив сообщение об этом, резко ссутулился и произнес: "А ведь это, как ни странно, был мой единственный друг". И не смог справиться со слезами...
В 1956 году прах Леонида Андреева был перезахоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде. 

ПРОВИНЦИАЛКИ СЕВЕРНОЙ ПАЛЬМИРЫ

Провинциальные актрисы, покорившие столицу Российской империи в последней четверти ХIX века... Незаурядные королевы сцены Полина Стрепетова и Мария Савина несомненно добились бы шумного успеха и в любом другом городе. Но великими их сделал именно Санкт-Петербург...
Дождливым вечером 4 октября 1850 года парикмахер Нижегородского театра Антип Стрепетов вышел из дома запереть ворота и закрыть ставни. На крыльце - в измороси и тумане - он обнаружил тряпичный сверток, из которого послышался детский писк и выпали два куска колотого сахара. Принеся находку домой, Антип Григорьевич позвал квартального. И, посоветовавшись с женой, отказался сдать новорожденную девочку в полицейский приют. Приведя священника, супруги Антип и Елизавета Стрепетовы окрестили приемную дочь Пелагеей...
Тайна происхождения выдающейся русской актрисы Пелагеи (Полины, как она сама себя называла) Антиповны Стрепетовой никогда не была разгадана. Поговаривали, что ее появление на свет - результат бурного романа водевильной артистки Глазуновой, ушедшей из театра примерно за полгода до рождения девочки, и гвардейского офицера Алексея Балакирева, отца знаменитого композитора и пианиста. Полина Стрепетова, когда ей довелось уже взрослой встретиться с актрисой Глазуновой, была удивлена ее беспричинной враждебностью: "Если эти рассказы не праздная болтовня, невольно покажется странной такая  вражда ко мне человека, не имеющего со мной ничего общего. Если бы мы состояли в одном амплуа, возможно было бы предположить зависть. Но наши амплуа диаметрально противоположны".
Родная мать маленькой Поли - была ли это Глазунова или другая женщина - осознанно выбрала брошенной дочери приемных родителей. В семье Стрепетовых кроме собственных детей уже рос усыновленный мальчик Ваня, найденный двумя годами раньше в темном подвале рядом с умирающей роженицей, обманутой богатым купеческим сынком. Супруги никогда не кичились своей сострадательностью, не трезвонили о ней на каждом углу, а делали то, что подсказывало сердце...
В доме Стрепетовых почти каждый вечер собирались актеры. Но там никогда не велось разговоров о высоком назначении искусства, призвании, долге, служении сцене... И все-таки сердце подрастающей Поли при малейшем упоминании об актерской профессии замирало от счастья. На подмостки она впервые вышла в семилетнем возрасте в роли мальчика в двухактной французской драме "Морской волк". С того незабываемого дня театр стал главным в ее жизни.
Домашние поначалу не поддержали устремлений дочери. Если бы не суровые обстоятельства (Антип Стрепетов страдал запоями, а Елизавету Ивановну брали уже только на вторые роли старух), Полине пришлось бы пробиваться на сцену совершенно самостоятельно. "Она чрезвычайно неуклюжа, неповоротлива и нехороша собой. С ее ли грацией мечтать о сцене? - вслух говорила приемная мать. - Если даже впоследствии и окажется способность, то будет играть комические роли..." Такая оценка встречала понимание окружающих. Черты лица девушки-подростка казались резкими и неправильными, фигура - нескладной: из-под платья выпирали худые ключицы и лопатки... А искривленный болезнью позвоночник производил впечатление горба. "Вам бы стать учительницей или гувернанткой", - советовала преподавательница французского языка в воскресной школе. "Нет-нет, я непременно буду актрисой", - твердо отвечала юная Полина. 
И Елизавета Ивановна, подгоняемая жестокой нуждой, согласилась пойти навстречу желаниям дочери. По договоренности с антрепренером из Рыбинска ("...жалование вы назначите сами, если убедитесь в ее полезности") она захватила дочь с собой. Антрепренер, набиравший актеров не по таланту, а по принципу "числом поболее, ценою подешевле", заставил четырнадцатилетнюю девочку несколько месяцев проработать бесплатно. Поля с упоением исполняла все, что поручат, и к концу сезона он выплатил ей по 18 рублей месячного жалования (актер с амплуа первого любовника зарабатывал у него 30 рублей в месяц).
Основу репертуара в Рыбинском театре составляли водевили и мелодрамы - с пением, танцами и сценами самоубийств. Но карьера Полины началась со спектакля по драме Алексея Писемского "Горькая судьбина", где девушка подменила заболевшую вдруг исполнительницу главной роли. Игра юной актрисы вызвала не только бурю аплодисментов, но и восторженные похвалы газетных рецензентов. Так уже к концу первого в жизни сезона дебютантка завоевала возможность самой выбирать себе роли. И остановилась на пьесе Петра Боборыкина "Ребенок". Благодаря ей спектакль имел невиданный в Рыбинске и Ярославле успех.
Через два года в Симбирске игру Стрепетовой увидел писатель Владимир Соллогуб, рассказавший о ней известному антрепренеру и режиссеру Петру Медведеву: "Вот, батенька, вы всегда разыскиваете молодые таланты: поезжайте-ка в Симбирск, посмотрите актрису Стрепетову. Это такой талантище, что может прогреметь на всю Россию".
Медведев послушался и поехал. Но в дни его пребывания в Симбирске актриса не была занята в спектаклях. Он пошел к ней на квартиру, где застал, по его собственному выражению, "...какую-то нечесаную, неумытую, некрасивую женщину в стоптанных туфлях". Никому не известная актриса ("без внешности и гардероба" к тому же) осмелилась запросить у него 75 рублей в месяц. Возмущенный Медведев тогда хлопнул дверью. Но уже через два года в Казани он чуть ли не на коленях умолял ее согласиться на 75 рублей за каждый спектакль. И эта цифра была вскоре увеличена...
Закончив сезон, Полина в тот год со множеством дорогих подарков помчалась в Нижний, где застала родителей в печальном состоянии. Отец почти не поднимался с постели, но постоянно требовал водки. Мать больше не играла на сцене - сезон в Рыбинске, первый для дочери, в ее жизни оказался последним...  
Девятнадцатилетие свое актриса Стрепетова встретила в самарской труппе, которой руководил воспитанник Малого театра Александр Андреевич Рассказов. Театр Рассказова не шел ни в какое сравнение со всем другими, где Стрепетова играла прежде. Руководитель, сам обладавший выдающимся комедийным талантом, очень серьезно относился к подбору кадров. У него служили молодые актеры с университетским образованием. Это были приобретшие вскоре широчайшую известность Александр Ленский, Модест Писарев, Василий Андреев-Бурлак... Оказавшись в высокоинтеллектуальной среде, Полина Стрепетова принялась восполнять пробелы собственного образования и актерской культуры - изучала литературу, музыку, французский язык...
На сцену она выходила почти ежедневно. Скромная приемная дочь нижегородского театрального парикмахера становилась самой общественно значимой актрисой России. В переполненных до отказа залах она заставляла зрителей думать, сопереживать, содрогаться, плакать. "Если вы еще не видели госпожу Стрепетову, - идите и смотрите. Я  не знаю, бывала ли когда-нибудь наша сцена счастливее, чем стала теперь, с приездом этой в полном смысле артистки-художницы..." - так, объявляя Полину Антиповну одной из лучших актрис эпохи, писала казанская "Камско-Волжская газета".
И. С. Тургенев на ее спектаклях заливался слезами и говорил: "Выучиться так играть нельзя. Так можно только переживать, имея в сердце искру Божию".  Владимир Иванович Немирович-Данченко, отметив, что высот, коих успела достичь Стрепетова, "...не достигали многие столпы российской сцены", называл ее явлением редким, феноменальным. А знаменитый адвокат А. Урусов подчеркивал: "Только в спектакле г-жи Стрепетовой приходится видеть, как восторг, производимый горестными, а не радостными эмоциями, охватывает публику".
На спектакли с участием "звезды" стало трудно попасть. Случались, конечно, и конфузы. Глеб Успенский, например, много слышавший об "этой знаменитой Стрепетовой", был полностью разочарован ее исполнением роли кокетки-обольстительницы в переводной комедии "Кошка и мышка": "Пришел посмотреть выдающийся талант, а увидел неопытную и некрасивую актрису, которая старалась выглядеть светской дамой и у которой это явно не получалось". Писатель прохохотал весь вечер и с тех пор находился в полной уверенности, что над ним кто-то зло пошутил...
Параллельно со сценическими победами к актрисе Стрепетовой приходила и страстная любовь. 
Первым в ее жизнь вошел актер Михаил Третьяков, выходивший на сцену под псевдонимом Стрельский - нагловатый, малоталантливый, но, благодаря бархатному баритону, срывавший аплодисменты в водевилях и опереттах. Полина Антиповна, чтобы не разлучаться с ним, в тот же саратовском театре мадам Сервье пела ненавистные ей куплеты... Стрельский открыто изменял ей, издевался. И она, ожидая уже ребенка, сбежала от него в Казань.
В большом волжском городе Стрепетова опять примкнула к самарской труппе и через некоторое время сблизилась с одним из крупнейших деятелей российского театра Модестом Ивановичем Писаревым, удочерившим ее дочь от Стрельского Марию. Полина Антиповна подарила Писареву сына Виссариона. Но безоблачным счастье было совсем недолго. Большинство свидетелей звездного романа утверждает, что мягкий и спокойный Писарев (его считали самым благовоспитанным человеком среди русских актеров) оказался жертвой крутого и бескомпромиссного нрава своей возлюбленной-максималистки. Для нее если уж любить, то ничего не взвешивая и не рассчитывая. И она требует от избранника такого же горения, такой же экзальтации, такого же полного растворения в ней...    
Писарев, сбежавший было от Стрепетовой и поспешивший сообщить, что в его жизни появилась другая женщина, возвращается с мольбой о прощении... Она прощает мужа на короткое время, венчается с ним в церкви, но в ноябре 1881 года насовсем уходит от него. Друзья Писарева заваливают Полину Антиповну мольбами о прощении, тщетно просят смягчиться и одуматься. Но она непреклонна.
Модест Иванович продолжал по-отцовски заботится об удочеренной им Марии. По своему любивший Полину Стрепетову до гробовой доски, он делал все, чтобы вернуть бывшую жену. Но та согласилась встретиться только накануне его кончины от тяжелой болезни.
Стрепетова уезжает в Петербург, поступает в труппу Александринского театра, знакомится с писателями Тургеневым, Островским, Чеховым, художниками Репиным, Ярошенко. И играет, играет, играет...
В Александринском театре на долгие годы развернулась жестокая борьба за первенство между двумя выдающимися актрисами того времени - Полиной Стрепетовой и Марией Савиной. Стрепетова, по всей видимости, виновата в этом конфликте больше, чем Савина...
Амплуа ведущих актрис Александринки мало соприкасались друг с другом: Стрепетовой больше удавались трагические роли, Савиной - романтические. Главным инструментом почти неподвижной на сцене Полины Стрепетовой был ее завораживающий голос - металлический, с хрипотцой; Мария Савина, наоборот, обладала журавлиной пластикой... Полина Антиповна по своим манерам до конца дней оставалась прямолинейной и неуживчивой простолюдинкой. Мария Гавриловна, выглядевшая светской дамой, превосходно чувствовала себя в аристократических салонах, была остроумна, дипломатична и чутко реагировала на запросы зрителей, на новые литературные веяния. Она любила сцену не меньше, чем Стрепетова. И тоже немало сделала для развития театрального искусства в России. Незаурядным актрисам стать бы подругами и союзницами, а они нередко сходились чуть ли не в рукопашную. Столкновения, как правило, провоцировала Стрепетова...
На очень короткое время актрис сблизило несчастье, охватившее почти всю страну - в 1891 году в Поволжье вспыхнул жестокой голод. И Степетова, которую коллеги не раз обоснованно обвиняли в скаредности, без всякого шума и громогласных заявлений отправила с сыном на Волгу все свои драгоценности - включая врученные когда-то вазы и серебряные венки... В следующем году в Саратове Полина Антиповна встретилась с театральной труппой, оказавшейся в безвыходном положении из-за полного отсутствия сборов. Заранее отказавшись от возвращения долга, она отдала коллегам все бывшие при ней деньги... Савина в те дни была полностью солидарна с соперницей. Несколькими годами позже Мария Гавриловна основала в Санкт-Петербурге Дом ветеранов сцены, доныне носящий ее имя...
В начале 1891 года Полина Стрепетова вновь вышла замуж. Окружающие сочли этот брак мезальянсом. Избраннику актрисы, чиновнику Государственного управления по делам печати Александру Дмитриевичу Погодину, всего 28 лет, а ей - 40. Но новобрачные чувствуют себя счастливыми. Погодин, правда, безумно ревнует жену к прошлому, к увлеченности сценой, ко всему связанному с театром... И, когда его переводят по службе в Москву, решительно требует, чтобы супруга немедленно ехала с ним. Стрепетова отказалась - именно в эти дни в Собрании художников шли ее спектакли. 31 января 1893 года Погодин предупредил жену, что в случае нового отказа покончит с собой. И вечером 1 февраля, когда Полина Антиповна подтвердила свое несогласие, застрелился.
Родные Погодина во всем винили Стрепетову. Она и сама жестоко казнилась: "Я могла, могла удержать его от этого..." И почти целый год не выходила на сцену.
Только в начале новой зимы в Петербурге вновь появились афиши с  именем Полины Стрепетовой... Сезон 1897 года она почти без всякого успеха играла в театре с претенциозным названием "Чикаго". В 1899 году вернулась в Александринку с контрактом "на роли драматических старух" и вновь завораживала публику в "Грозе" и "Без вины виноватых". Но уже в следующем сезоне Санкт-Петербургская контора императорских театров отказала Стрепетовой в продлении ангажемента: "Это не входит в наши предложения, и потому Вы можете считать себя свободной от службы". На прощание актрисе вручили "всемилостивейший подарок - брошь с рубинами, сапфирами, жемчугом и бриллиантами из кабинета его Императорского Величества".
С той осени актриса, на спектакли которой так недавно люди специально приезжали в Санкт-Петербург, выступала только в концертах и на благотворительных вечерах. Она не могла жить без сцены и была рада теперь заменить и капризничающую артистку оперетты, и привередливого "героя-любовника"...   
4 октября 1903 года - аккурат в день своего 53-летия - актриса после двух тяжелых полостных операций умерла от рака в больнице общины сестер милосердия Белого креста. Когда навестившие Стрепетову коллеги сказали в утешение, что она достаточно послужила русскому театру, умирающая открыла глаза и гордо ответила: "Театру Савина служит. Я служила народу".
Преждевременная кончина спасла Пелагею Антиповну от участия в новой трагедии - ее сын Виссарион Писарев, успешно окончивший университет, Высшие дипломатические курсы и работавший в российском посольстве в Турции, покончил жизнь самоубийством. Эгоистическая любовь матери не позволила молодому человеку жениться на полюбившейся ему девушке, и именно это (у избранницы через некоторое время появился другой) привело к катастрофе...
Дочь Стрепетовой Мария Писарева, обладавшая, по свидетельству современников, немалым артистическим дарованием и имевшая шансы на сценический успех, не смогла преодолеть сопротивление матери, утверждавшей, что в театре невозможно честным путем достичь независимости. Мария Модестовна вынуждена была стать учительницей. И до конца дней не чувствовала себя счастливой...
Марии Савиной, пережившей Стрепетову на 12 лет, довелось в свое время посоперничать с совсем другой Полиной - Виардо.
В последние годы своей жизни Савиною страстно увлекся Иван Сергеевич Тургенев. Писателю шел уже 61-й год, актрисе не было и 25-и. Она, вызывая восторг публики, играла Верочку в спектакле "Месяц в деревне". По первоначальному плану режиссера актриса должна была исполнять главную роль. Но она сама выбрала героиню, казавшуюся всем, в том числе и Тургеневу, второстепенной. И смогла сыграть ее так, что на глазах изумленных зрителей юная девушка превращалась в душевно зрелую женщину. Потрясенный автор, примчавшись в ее грим-уборную с огромным букетом роз, воскликнул: "Неужели эту Верочку я написал?!" Савина бросилась Тургеневу на шею и поцеловала в щеку.
Назавтра писатель и актриса на вечере в пользу Литературного фонда читали диалог из его новой комедии "Провинциалка". И хотя подошедший к ней Ф. М. Достоевский ядовито бросил: "У вас каждое слово отточено, как из слоновой кости... А старичок-то пришепетывает", с того дня между Тургеневым и Савиной началась теснейшая дружба. Такая, что Полина Виардо - давняя мучительная страсть Ивана Сергеевича - оказалась практически забытой... Савина, прежде всего, была своя, родная, русская. И в ней было то, чего уже не хватало там - она блистала и очаровывала своей молодостью.
Летом 1881 года актриса гостила в Спасском-Лутовинове. И в день годовщины свадьбы друзей писателя Полонских опять кинулась Тургеневу на шею и поцеловала его... Но уже через несколько недель она из Перми прислала Ивану Сергеевичу письмо, где сообщала о своем предстоящем замужестве...
Скрепя сердце, Тургенев отвечает ей пожеланиями счастья и радости и уверяет в неизменности дружеских чувств. Брак Савиной временно расстраивается, и Тургенев в письмах к ней вновь строит планы совместной поездки в Рим или Венецию. Пишет он часто, как правило - через день. И не скупится на нежные фразы. "Милая Мария Гавриловна, - признается, - я Вас очень люблю - гораздо больше, чем следовало бы, но я в этом не виноват".
За год до собственной смерти уже тяжелобольным Тургенев поедет к знаменитому невропатологу Жану Шарко - хлопотать о приеме прибывшей для лечения в Париж Савиной. Он будет радоваться ее намерению отдохнуть в Италии, примется рекомендовать ей Флоренцию, вспоминая собственное пребывание в пленительном поэтическом городе... Но умрет Иван Сергеевич все-таки в окружении семейства Виардо со словами: "Ближе, ближе ко мне, и пусть я всех вас чувствую около себя... Настала минута прощаться... Простите!.."
В 1908 году - через четверть века после кончины великого писателя - в большом зале Академии Наук была организована Тургеневская выставка, где представлялось все, связанное с его жизнью и творчеством. Перед большим портретом Тургенева каждое утро появлялся огромный букет роскошных пурпурных роз. Привозила свежие цветы и ставила в вазу ведущая актриса Александринского театра Мария Гавриловна Савина... В тургеневской драме "Месяц в деревне" игравшая теперь - по возрасту - уже не Верочку, а Наталью  Петровну. А еще у нее были роли в чеховских "Чайке" и "Иванове", во "Власти тьмы" Льва Толстого, в "Ревизоре" Гоголя...
"У Савиной был далеко не безупречной красоты голос, - подчеркивал один из ведущих в то время театральных критиков. - Лицо Савиной далеко не было лицом красавицы. Но между голосом, между манерой говорить, лицом, жестами была какая-то совсем особая безупречная гармония". Замечательной русской актрисой интересовалось еще множество мужчин - весьма успешных, знаменитых и состоятельных.
Тайную страсть к Марии Савиной испытывал, например, и знаменитый русский юрист Анатолий Федорович Кони. Сохранилась их обширная переписка, где Мария Гавриловна, остро нуждаясь в дружеских советах, делилась своими радостями и горестями. В 1883 году, например, она, расстроенная царившими в Александринке порядками, вознамерилась уйти из театра. И Кони доказал всю пагубность ее опрометчивого решения. "Савина, - писал он ей, - не есть только имя личное; это имя собирательное, представляющее собой соединение лучших традиций, приемов и преданий с талантом и умом. Вы сами по себе школа. И должны как солдат стоять на бреши, пробитой в искусстве нелепыми представителями театральной дирекции".
Мария Гавриловна была на десять лет моложе Анатолия Федоровича. Но умерла на двенадцать лет раньше - в 1915-ом, когда Кони шел уже семьдесят второй год...

"ТА ЗЛАЯ ЖИЗНЬ, С ЕЕ МЯТЕЖНЫМ ЖАРОМ..."

Прославленному русскому поэту, дипломату и патриоту Федору Ивановичу Тютчеву (1803-1873) судьба не раз посылала немалую радость. Но бывала и жестокой к нему, и несправедливой...
На поэтическое творчество Тютчева обратил внимание сам Пушкин. Он нашел в нем "...глубину мыслей, яркость красок, новость и силу языка". И в 1836 году поместил две большие подборки стихотворений поэта-лирика в третьем и четвертом томах своего "Современника". Публикации отобранных Пушкиным стихов продолжались в журнале до 1840 года, но в середине 50-х новый редактор "Современника" Н. А. Некрасов причислил Тютчева к категории поэтов второстепенных. И Федор Иванович был вынужден передавать свои произведения в журналы "Московитянин", "Русская беседа", в альманах "Северная лира"...
Ф. И. Тютчев родился в столбовой дворянской семье среднего достатка. Его родители, Иван Николаевич и Екатерина Львовна, были образцом семейного взаимопонимания и согласия. "Смотря на Тютчевых, - писал в дневнике профессор-историк М. П. Погодин, товарищ Федора Ивановича по университету, - думаю о семейственном счастии. Если бы все жили так просто, как они..."
Начальное образование будущий поэт получил дома. И еще ребенком сдружился с В. А. Жуковским, частенько гостевавшим у его родителей. В 13 лет Тютчев перевел на русский язык стихи Горация; переводы эти появились в печати и имели немалый успех. Глава Общества любителей российской словесности при Московском университете профессор А. Ф. Мерзляков пригласил юного стихотворца в свой литературный кружок. Алексей Федорович, чьи лекции по эстетике, поэтике и риторике надолго оставались в памяти восторженных слушателей, до конца дней своих (он умер в 1830 году) внимательно и одобрительно следил за творчеством Тютчева. Став в 1819 году студентом словесного отделения университета, Тютчев сдружился с упомянутым выше Погодиным, со знаменитыми в будущем литераторами В. Ф. Одоевским и С. П. Шевыревым. Приятели живо интересовались философией, изучали труды Вольтера, Руссо, Паскаля... Уже в те годы Тютчев осмеливался утверждать, что в России одни канцелярии и казармы, и "...все движется около кнута и чина". Он проявил себя убежденным противником аракчеевского режима, крепостного права и сторонником конституционной монархии - представительной и всесословной. И канцлер К. В. Нессельроде рассматривал "слишком пылкие речи" молодого человека как враждебные. 
В этой связи служебные успехи Тютчева оказались минимальными. Весной 1822 года его зачислили в Государственную коллегию иностранных дел сверхштатным чиновником при русской дипломатической миссии в Мюнхене. И только через шесть лет перевели на место второго секретаря, которое Тютчев занимал до 1837 года.
Всего же поэт пробыл за границей более 20 лет. В Германии он близко сдружился с Генрихом Гейне, чьи стихи первым перевел на русский язык. Немецкий поэт, вынужденно выехавший в начале 30-х годов в Париж, называл мюнхенский дом Тютчева "прекрасным оазисом".
Весной 1836 года по совету своего сослуживца по русской миссии князя И. С. Гагарина Тютчев отправил в Петербург стопку своих стихотворений. Через Вяземского и Жуковского они попали к Пушкину, который, как мы уже знаем, встретил их с изумлением и восторгом...
В 1826 году Тютчев женился на бездетной вдове русского дипломата Элеоноре Петерсон. И прожил с ней 12 счастливейших лет...
В начале лета 1838 года Элеонора Тютчева с тремя дочерьми отправилась из Петербурга в Турин на пароходе "Николай I". У берегов Пруссии при подходе к гавани Любека на судне вспыхнул пожар. И. С. Тургенев, тоже находившийся на "Николае I", так описал пережитое: "...Два широких столба дыма пополам с огнем поднимались по обеим сторонам трубы и вдоль мачт; началась ужаснейшая суматоха. Которая уже и не прекращалась...". 
Весь багаж Элеоноры Тютчевой сгорел. Сама же она, оберегая дочерей, проявила редкое самообладание и присутствие духа, но, очутившись на суше, слегла от пережитого потрясения. И больше уже не встала. День кончины жены Тютчев счел самым ужасным в своей жизни. Он долго не мог придти в себя. И написал тогда щемящие строки:

Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...

Но жизнь брала свое. И Тютчев сочетался браком с баронессой Эрнестиной Федоровной Дёрнберг. На венчание он самовольно выехал в Швейцарию, что стоило ему служебной карьеры. Осенью 1839 года Федору Ивановичу пришлось подать в отставку. Новобрачные забрали к себе дочерей Тютчева от первого брака - Анну, Дарью и Екатерину, которые после кончины матери жили у своей тетки баронессы Ганштейн. Семья переселилась в Мюнхен, где вынуждена была жить только на деньги, присылавшиеся из России.
Жизнь на чужбине, не обусловленная служебными обязанностями, тяготила поэта. И в конце 1844 года Тютчевы переехали в Россию, где через полгода Федор Иванович был вновь зачислен в штат Министерства иностранных дел. И летом 1847 года с дипломатическим поручением направлен в Швейцарию и Германию. Там ему удалось повидаться с Жуковским, только что завершившим перевод на русский язык "Одиссеи", и побывать на праздновании 98-летия Гёте. В письме жене из Франкфурта он подробно описывает эти встречи и просит передать полученные от него новости князю Петру Вяземскому.
В начале 50-х годов Тютчев написал одно из самых знаменитых своих стихотворений "Последняя любовь" - о поглотившем его чувстве к Елене Александровне Денисьевой. Знатоки русской поэзии называют "денисьевский цикл" Тютчева высшим, не имеющем себе равных достижением любовной лирики.
Бурный роман Денисьевой и Тютчева начался в конце 1850 года, когда ему было 47 лет, а ей - всего 25. На след тайных свиданий в нанятой поэтом квартирке напал служитель Смольного монастыря. И это напрочь закрыло перед возлюбленной Тютчева дорогу во фрейлины. А тетке, на попечении которой находилось Елена, пришлось оставить инспекторскую работу в Смольном.
Не умея оградить подругу от "суда людского", поэт жестоко страдал и в муках, невольно причиняемых ей, винил только себя - за нерешительность и раздвоенность чувств. "Беззаконная", с точки зрения окружающих, любовь Тютчева и Денисьевой продолжалась 14 лет - до самой ее кончины от туберкулеза в 1864 году.

Есть и в моем страдальческом застое
Часы и дни ужаснее других...
Их тяжкий гнет, их бремя роковое
Не выдержит, не выдержит мой стих.
Любила ты, и так, как ты, любить -
Нет, никому еще не удавалось!
О Господи!.. И это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось.

Плодом тайных амуров стали трое детей - Елена, Федор и Николай. Младший, правда, прожил только один год... Федор после кончины матери жил на попечении Анны Аксаковой - старшей дочери Федора Ивановича. "Не могу сказать, как я тронут", - такими словами поэт благодарил Анну за искреннюю заботу о малолетнем сводном брате, который в 1870 году был определен на воспитание в Катковский лицей цесаревича Николая. Федору Тютчеву-сыну, писателю и журналисту, выпала довольно долгая жизнь: он скончался в 1916 году... Елена же, воспитывавшаяся в пансионе мадам Труба, пользовавшемся личным покровительством членов Императорской фамилии, умерла в 14 лет - через год после кончины матери. 
В том, что Эрнестина Федоровна была осведомлена о связи мужа с Денисьевой, нет никаких сомнений. Тем более что в письме от 6 августа 1851 года она получила от неверного такое признание:

В разлуке есть высокое значенье:
Как ни люби, хоть день один, хоть век,
Любовь есть сон, а сон - одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробужденье,
А должен наконец проснуться человек...

Законная жена не могла не знать и о "незаконных" детях Тютчева. Но в воспоминаниях современников почти нет сведений о ее реакции на мужнину измену. Зато достоверно известны полные достоинства слова, произнесенные в день похорон Е. А. Денисьевой: "Его скорбь, какова бы ни была ее причина, для меня священна".
Проводя большую часть времени в Овстуге, родовой усадьбе Тютчевых на Брянщине, Эрнестина Федоровна продолжала усердно заниматься воспитанием и родных, и приемных детей... И, по всей видимости, ждала, когда же, наконец, супруг "перебесится"...
Письма Тютчева к законной жене, отправленные из Москвы и Петербурга во второй половине 60-х годов, вновь длинны, внимательны и заботливы. Поэт делится с ней радостью неожиданной встречи со Львом Толстым на станции Чернь по пути из Овстуга в Москву в августе 1871 года. А в письмах детям рассказывает, как мать сопровождала их сестру Марию в Липецк на лечение кумысом.
Ф. И. Тютчев скончался на 70-м году жизни в Царском Селе. Эрнестина Федоровна пережила его на 21 год и умерла в 1894 году.
Среди детей знаменитого русского поэта только Иван и Анна могут быть названы счастливыми людьми...
Анна, старшая дочь Тютчева от первого брака, окончив Королевский институт в Мюнхене, состояла вначале фрейлиной цесаревны Марии Александровны, затем - наставницей ее дочери, великой княжны Марии Александровны. Службу Анна Федоровна оставила в 1866 году, когда вышла замуж за Ивана Сергеевича Аксакова, одного из главных идеологов славянофильства.
Иван же в 1869 году обвенчался с дочерью литератора Н. В. Путяты - старинного друга отца.
Сестры Дарья и Екатерина Тютчевы воспитывались в Смольном институте. Дарья Федоровна в 1858 году стала фрейлиной императрицы. Своей семьи у нее, как и Екатерины Федоровны,  постоянно жившей у тетки, никогда не было.
Мария, младшая из дочерей Тютчева, вышла замуж за флигель-адьютанта Николая Бирилева, а тот неожиданно заболел эпилепсией. Припадки "падучей болезни" повторялись каждые два часа, и родные готовились к скорой кончине несчастного. Но больной пережил жену на целых 10 лет. А Мария Федоровна скончалась годом раньше своего отца - когда ей не было и 32 лет. 

"СРЕДЬ ШУМНОГО БАЛА..."

Граф Алексей Константинович Толстой (1817-1875) - красивый, остроумный, приветливый, наделенный великолепной памятью и огромной физической силой (руками завязывал в узел кочергу) - был желанным посетителем литературных салонов, аристократических и театральных гостиных.
Мать знаменитого поэта и драматурга, Анна Алексеевна Перовская, побочная дочь графа Алексея Кирилловича Разумовского - сенатора при Екатерине II и министра народного просвещения при Александре I - доводилась внучкой последнему украинскому гетману Кириллу Разумовскому (Екатерина II упразднила гетманство, узнав, что Кирилл Григорьевич намеревается сделать свою власть на Украине наследственной).
В начале XIX века граф Разумовский изобрел для "воспитанников" (так он называл своих незаконных детей, матерью которых была мещанка Мария Соболевская) фиктивного отца - польского воеводу Алексея Перовского. И добился для них дворянства.
В 17 лет Анна Перовская вышла замуж за графа Константина Петровича Толстого, родного брата знаменитого скульптора, рисовальщика и гравера Федора Толстого. Двоюродным братом новобрачного был известный дуэлянт, бретер, воздухоплаватель и путешественник Федор Иванович Толстой-Американец... Вообще же графский род ведут корень от литовца Индроса, служившего при дворе Ивана III и получившего прозвище Толстой за тучную комплекцию. Графское достоинство вместе с орденом Андрея Первозванного и чином действительного тайного советника своему сподвижнику Петру Андреевичу Толстому даровал Петр I. После кончины Императора Толстой способствовал восшествию на престол его вдовы Екатерины I и потому оказался врагом Меншикова, который упек разжалованного графа в Соловецкий монастырь, где тот и скончался в возрасте 84 лет. Графский титул его внукам (один из которых оказался общим прадедом и Алексея Константиновича, и Льва Николаевича Толстых) вернули только через 35 лет. А вот большая часть имущества богатого предка безвозвратно уплыла в чужие руки, и Толстые вынуждены были жить в основном тем, что давала служба...
Почти тотчас же после рождения Алексея родители разошлись, Константин Петрович больше не играл никакой роли в жизни мальчика. Мать увезла малыша в Черниговскую губернию, где среди буйной украинской природы в имении ее брата Алексея Перовского, известного в литературе под псевдонимом Антоний Погорельский, и прошло детство знаменитого в будущем поэта и драматурга. Дядя юного графа был одним из образованнейших людей своего времени. Он основал Общество любителей российской словесности и известен как автор романтических повестей и романов. Сказкой Антония Погорельского "Черная курица, или Подземные жители" дети зачитываются и сегодня. Немудрено, что уже с шести лет Алексей Толстой почувствовал, по собственному выражению, тягу "...марать бумагу и писать стихи - настолько поразили детское воображение произведения наших лучших поэтов".
В восьмилетнем возрасте будущий поэт оказался товарищем детских игр наследника российского трона Александра II. И в 1855 году, едва вступив на престол, Император пожелал, чтобы друг детства постоянно состоял при его особе: он произвел Толстого в подполковники и назначил своим флигель-адьютантом.
Алексей Константинович исправно служил Государю, но близость ко двору использовал и для того, чтобы помогать попавшим в беду литераторам.
В 1858 году он сумел вернуть в Петербург Тараса Шевченко, томившегося в рядовых отдельного Оренбургского корпуса... Потом вступился за Ивана Аксакова, которому запретили редактировать и издавать славянофильскую газету "День". А еще раньше вызволил из-под суда И. С. Тургенева, обвиненного в сношениях с "лондонскими пропагандистами" Герценом и Огаревым...   
Тургенев был арестован в Калуге, в доме известной красавицы-меценатки Александры Осиповны Смирновой-Россет, и выслан на Орловщину в свое имение Спасское-Лутовиново. И А. К. Толстой пошел на крайне рискованный шаг - обратился к шефу жандармов от имени наследника престола. Граф Орлов сделал доклад Николаю I, который дал согласие на освобождение писателя. Довольный успехом, Орлов поручил генералу Дубельту доложить цесаревичу, что Высочайшая просьба исполнена... Толстой, почувствовав себя на краю пропасти, поехал к Дубельту. Он знал патологическую разговорчивость жандармского генерала и рассчитывал на его любовь к философствованию... С подчеркнутым вниманием выслушав долгие разглагольствования о благодетельности существующих в России порядков, граф как бы между прочим ввернул, что наследник престола может неправильно понять их благодарность за решение Государя о Тургеневе. Дубельт тут же обратился к Орлову и получил разрешение не посылать бумагу цесаревичу. Прочувствовав себя спасенным, Толстой отправил Тургеневу письмо, где возносил хвалу наследнику, "...много содействовавшему помилованию". Писатели вскоре встретились в Петербурге - в редакции "Современника". И крепко пожали друг другу руки...
А вот попыткой заступиться за Н. Г. Чернышевского Толстой навлек на себя монаршую немилость. На вопрос Александра II, что делается в русской литературе, граф ответил: "Вся она надела траур по Чернышевскому". Государь не позволил даже договорить: "Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском". И Алексей Константинович вынужден был подать прошение об отставке, которая была тут же принята...
Появившееся теперь свободное время Толстой использовал для литературного творчества. Он завершил знаменитую историческую трилогию "Смерть Иоанна Грозного", "Царь Федор Иоаннович" и "Царь Борис", снабдив каждую из пьес детальной трактовкой сценических образов и декораций.
...К середине 1830-х годов относится юношеская увлеченность Толстого своей двоюродной племянницей княжной Еленой Мещерской. Он мечтал жениться на ней, но этому, сочтя родство недопустимо близким, воспротивилась мать.
В 1850 году, участвуя в комиссии сенатора Давыдова, занятой ревизией центральных российских губерний, молодой граф несколько месяцев прожил в Калуге, часто навещая жену тамошнего губернатора А. О. Смирнову-Россет. Он был потрясен красотой и обаянием хозяйки дома, где познакомился и близко сошелся с Гоголем, читавшим тамошним чадам и домочадцам второй том "Мертвых душ" (позже сожженный в припадке исступления).
Следующей зимой на бале-маскараде Алексей Толстой обратил внимание на незнакомку с пышными волосами, прекрасной фигурой, сочным контральто и интригующей манерой разговора. Дама отказалась снять маску, но взяла его визитную карточку, пообещав дать знать о себе...
Дома взволнованный А. К. Толстой написал одно из самых знаменитых своих стихотворений "Средь шумного бала...". С того момента вся его любовная лирика посвящена только Софье Андреевне Миллер (урожденной Бахметевой). Он страстно влюбился в эту образованную и незаурядную женщину. И любовь оказалась ответной...
Мать Толстого недоброжелательно отнеслась к увлечению сына. И передала ему услышанную где-то грязную сплетню. А тот по пути в Оренбург к дяде Василию Андреевичу Перовскому заехал в Пензенскую губернию - в имение Бахметевых в селе Смальково. Софья Андреевна поведала Алексею Константиновичу всю свою жизнь. Замуж за ротмистра-конногвардейца Льва Миллера она пошла потому, что жизнь в родном доме стала для нее невыносимой. Домочадцы считали Софью виновницей гибели брата, офицера Преображенского полка, который вступился за сестру и был убит на дуэли князем Вяземским: тот обещал жениться на ней, но не женился...
Ротмистр Миллер несколько лет не соглашался дать бывшей жене развод. Алексей Константинович и Софья Андреевна жили невенчанными. Оформленный наконец-то брак оказался беспредельно счастливым. Толстой никогда не ревновал жену к прошлому, а только беспредельно жалел ее. И всегда скучал без Софьи Андреевны - даже в коротких разлуках. "Бедное дитя, - писал он ей, - с тех пор, как ты брошена в жизнь, ты знала только бури и грозы... Мне тяжело даже слушать музыку без тебя. Я будто через нее сближаюсь с тобой!" Он молился за жену и благодарил судьбу за дарованное счастье: "Если бы у меня был Бог знает какой успех литературный, если бы мне где-нибудь на площади поставили статую, все это не стоило бы четверти часа - быть с тобой, и держать твою руку, и видеть твое милое, доброе лицо!"
Толстой был привязан к жене еще и потому, что она, обладая незаурядным эстетическим вкусом и обширными знаниями, оказалась лучшим и строгим критиком его литературных произведений...
На вторую половину 1850-х и последующие годы пришелся период наибольшей поэтической продуктивности А. К. Толстого. "Ты не представляешь, - говорил он жене, - какой гром рифм грохочет во мне, какие волны поэзии бушуют во мне и просятся на волю". В эти годы родилось большинство его лирических стихотворений, которые нарасхват печатались практически во всех тогдашних российских журналах.
В 1857 году началось охлаждение между Толстым и редакцией "Современника". "...Признаюсь, что не буду доволен, если ты познакомишься с Некрасовым. Наши пути разные", - писал он тогда жене. Разногласия с демократами и либералами способствовали сближению со славянофилами - радетелями российской старины и самобытности. Алексей Константинович сдружился с И. С. Аксаковым и стал постоянным автором "Русской беседы". Но уже через несколько лет и здесь обнаружились существенные расхождения. Толстой не раз высмеивал претензии славянофилов на монопольное представительство подлинных интересов русского народа. С начала 1860-х он подчеркнуто держался в стороне от политической жизни и - несмотря на их враждебное отношение друг к другу - печатался и в "Русском вестнике" М. Н. Каткова, и в "Вестнике Европы" М. М. Стасюлевича.
К революционерам и социалистам А. К. Толстой относился отрицательно, но с революционной мыслью боролся отнюдь не с официозных монархических позиций. Он всячески высмеивал бюрократию, консерваторов, негодовал на деятельность III (жандармского) Отделения и цензурный произвол, во время польского восстания вел борьбу с влиянием Муравьева Вешателя, решительно возражал против зоологического национализма и русификаторской политики самодержавия.
Еще в начале 1850-х годов Алексей Толстой и его двоюродные братья Алексей и Владимир Жемчужниковы создали литературный образ Козьмы Пруткова. От имени тупого и самовлюбленного бюрократа они в стихах, баснях, эпиграммах, драматических миниатюрах высмеивали самые неприглядные явления русской жизни своего времени. О проделках Толстого и Жемчужниковых весело говорил весь петербургский и московский свет. Николай I был ими крайне недоволен. Александр II тоже очень быстро выказал братьям-писателям свое негативное отношение.
В те же годы завязалась дружеская переписка Алексея Константиновича с русской поэтессой Каролиной Павловой, жившей в Германии и взявшейся переводить его произведения на немецкий язык. С особым жаром трудилась она над драматическими произведениями Толстого, принятыми Веймарским театром к постановке. Переписка с Каролиной Карловной занимает немалое место в эпистолярном наследии поэта и драматурга. Толстой, сам свободно владевший немецким, был доволен работой Павловой, хвалил ее, делился творческими планами. Она тоже была благодарна Алексею Константиновичу - "за вдохновенья благодать, за прежние святые слезы, за трепет дум, за жажду дела".

АПОЛЛОН РОССИЙСКИЙ

За гробом скончавшегося в 1842 году в Париже писателя Стендаля скорбно шагал один-единственный человек - Оноре де Бальзак... Тело умершего 22 года спустя русского литератора Аполлона Григорьева сопровождала в Петербурге на кладбище крохотная горстка людей. Но в ней с непокрытой головой шел Федор Михайлович Достоевский...
"Безмерно одаренный, с широким охватистым умом, врожденной склонностью к культуре, страстной любовью ко всем искусствам, исполненный высоких нравственных требований к себе и к миру, обезоруживающе добрый, - так в наши уже дни говорил знаменитый писатель Юрий Нагибин, - Аполлон Григорьев был чрезмерен во всем: в любви, в дружбе, в поклонении красоте, в отвращении к низости, в отстаивании своей веры, в увлечении надрывной цыганской песнью".
Самое знаменитое произведение замечательного русского поэта, мыслителя, литературного и театрального критика Аполлона Григорьева - "Цыганская венгерка":

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли...
С детства памятный напев,
Старый друг мой - ты ли?

Родился Аполлон Александрович в 1822 году в Москве - на Малой Полянке возле Спаса в Наливках, в тишайшем в то время Замоскворечье - в почтенной зажиточной семье. Отец будущего поэта был дворянином, секретарем городского магистрата, мать - дочерью крепостного кучера. Ханжескими требованиями твердого исполнения старых домостроевских правил эта женщина навязала семье постоянный болезненный гнет. И Полосенька, с юных лет, борясь за независимость, пристрастился к спиртному. Ища утешения в вине, он уже в подростковом возрасте строго следил за тем, чтобы не дыхнуть перегаром на окружающих...
"Русская литература богата яркими личностями, но не было в ней, - продолжает Нагибин, - столь дисгармоничной фигуры. Было немало алкоголиков, пытавшихся сохранить лицо, как Левитов, и опустившихся на самое дно, как Николай Успенский; были опасноватые выпивохи вроде Писемского, унылые весельчаки пошиба Дружинина, люди, лишенные инстинкта самосохранения, как Лермонтов, были фигуры необузданные, неуправляемые, гибельные, но им всем далеко до Аполлона Григорьева"...
Большой русский поэт, нареченный при рождении именем древнегреческого бога любви - красавца и покровителя искусств, - был в сердечных делах крайне неудачлив. Ни одна из обожаемых им женщин не откликнулась на его призыв, не ответила ему взаимностью.
В 1843 году Аполлон Григорьев окончил юридический факультет Московского университета и получил место секретаря университетского самоуправления. Но совсем скоро переехал в Петербург, где в "Отечественных записках" было напечатано его первое стихотворение.
Бежал Аполлон не только от гнета родителей. Восторженного и меланхолического поэта выгнала из Москвы любовная катастрофа. Его первое пылкое и страстное чувство оказалось не просто безответным; оно было растоптано.
...О выдающихся способностях студента Григорьева в университете ходили легенды. И декан юридического факультета Никита Иванович Крылов в одно из воскресений пригласил Аполлона к себе на чашку чая. Как вспоминает поэт Афанасий Фет, квартировавший в то время у Григорьевых, "...Аполлон вернулся обвороженный любезностью хозяйки и ее матери, приезжавшей на вечер с двумя дочерьми".
Своячениц декана звали Антониной и Лидией. Их отец Федор Адамович Корш, известный московский врач, скончался несколько лет назад. Вдова доктора Софья Григорьевна была дамой начитанной,  поэзию знала и любила. Она откровенно изумилась, узнав, что гость ее зятя не просто знаком с Афанасием Фетом, но и живет с ним вместе. И тут же пригласила обоих друзей к себе.
Фет принял приглашение семейства Корш охотно, Григорьев же просто находился на вершине счастья - он вновь увидит сразившую его сердце красавицу Антонину. "Разговор наш был незначителен, - вспоминал потом Аполлон вечер у своего декана, - но я рад был, что мог хоть что-нибудь говорить: близость этой девушки веяла на меня благоуханием, - мне было сладко тонуть в ее детски ясных голубых глазах".
Поэтическое творчество Аполлона Григорьева тех лет пропитано огромной любовью к Антонине Корш. Он частенько спрашивал себя: догадывается ли Антонина о его любви? И отвечал: "Догадывается"... Ему даже казалось, что если он и не пользуется пока взаимностью, то может рассчитывать на нее в будущем.
По свидетельству своего университетского товарища Якова Полонского, тоже оставившего след в русской поэзии, Аполлон Григорьев был "...весьма благообразным юношей с профилем, напоминающим профиль Шиллера, с голубыми глазами и какою-то тонко разлитой по всему лицу его восторженностью или меланхолией".
Но красивая внешность ничего не значила для безжалостной гордячки! В год окончания Григорьевым университета Антонина обвенчалась с Константином Дмитриевичем Кавелиным, известным уже в то время историком и общественным деятелем, который в 1844 году защитил магистерскую диссертацию о судопроизводстве в России, затем стал профессором и участвовал в подготовке крестьянской реформы 1861 года...
Спасаться от душевной драмы Аполлон уехал в Петербург тайно, попрощавшись только с Фетом, который усадил друга в междугородный дилижанс...
Сотрудничая в северной столице со многими журналами, Григорьев метался между политическими лагерями: становился то западником, то - славянофилом... Озлобленным "почвенником" и фанатичным радетелем отечественной самобытности он, однако, никогда не был. 
В середине 1847 года Аполлон Григорьев вернулся в Москву, заявился к вдове Корш и попросил руки ее младшей дочери Лидии. Которую не один уже раз прочили Сергею Михайловичу Соловьеву, в будущем знаменитому академику-историку. (В своих "Записках" С. М. Соловьев отзывается о Лидии Корш крайне нелестно: "Хуже всех сестер, глупа, с претензиями и заика, - очаровать, следовательно, меня было нечем"). 
Аполлон, бесспорно, тоже не был влюблен в сестру все еще обожаемой им Антонины. И женился ради возможности видеться с любимой женщиной хотя бы в качестве родственника... Такой брак, естественно, был обречен на полную неудачу.  
В семье Григорьевых тем временем родились трое детей. Аполлон Александрович преподавал законоведение в престижной московской гимназии и успешно сотрудничал в "Московском городском листке" и славянофильском журнале "Москвитянин". Но размолвки с женой становились все более частыми, он надолго "уходил в загулы", пугая окружающих "безудержем". Лидию Федоровну обстоятельства тоже сделали "непутевой" - она начала изменять мужу. Семья, так и не сложившись, рассыпалась...
Даже цыганка Стеша, на какое-то время отогревшая Аполлона Григорьева, равнодушно отвернулась от него. И поэту стало казаться, что жизнь полностью кончилась, и впереди абсолютно ничего нет... От самоубийства спасали только вино и гитара...
"...Без возврата, без возврата"
В начале 1850-х годов Аполлон Александрович попал в хлебосольный московский дом, где собиралось студенчество, неравнодушное к судьбам страны и мира. Бывал там, например, знаменитый в будущем физиолог Иван Михайлович Сеченов. 
Голубоглазая и черноволосая красавица Леонида Визард, дочь гостеприимных хозяев - выходцев из французской Швейцарии, обратила на себя внимание поэта. С ее же стороны не было и намека на взаимность: Аполлон Григорьев был болезненно неуравновешен, порывист, горяч; и имел троих детей!.. Растопить осторожное и сдержанное сердце хрупкой девушки ему не удалось... В измученной душе поэта одна несчастная любовь сменилась другой.
После экзаменов на звание учительницы Леониде предстояло стать гувернанткой и ехать в Казань. Спасти от назначения красавицу могло только замужество, и Сеченов представил ее своему другу Михаилу Владыкину, инженеру-поручику, помещику и небесталанному драматургу. И тот, замирая от счастья, тут же предложил красавице руку и сердце. Справлять медовый месяц молодожены отправились в Пензенскую губернию. 
Надежды, шесть лет лелеемые Аполлоном Григорьевым,  рухнули; свет для него померк. Всю свою боль излил он тогда в знаменитой "Цыганской венгерке":

Басан, басан, басана,
Басаната, басаната,
Ты другому отдана,
Без возврата, без возврата!..

Аполлон Александрович опять бежал из Москвы, на этот раз - в Италию: ему предстояло стать домашним учителем в семье князей Трубецких. Но воспитателя из него не получилось. Уже через год поэт вернулся в Россию...
Леонида Яковлевна Визард-Владыкина пережила воспевшего ее Аполлона Григорьева на тридцать лет. Знаменита она и тем, что  университет Стокгольма присвоил ей - одной из первых среди российских женщин - ученое звание доктора медицинских наук...
Через несколько лет гражданской женой Аполлона Григорьева стала мещанка Мария Дубровская, которую он вытащил из злачного притона. Бывшую гетеру можно, пожалуй, назвать единственной в жизни поэта женщиной, любившей его. Григорьев пытался обучать Марию иностранным языкам, музыке, пению... Однажды даже, в первый и последний раз использовав свои театральные связи, вытащил на сцену - все было напрасно. Тогда он уехал с ней в Оренбург. Но и в далеком степном городке их семейная жизнь не сложилась. Марии не удалось полностью отмежеваться от прошлого, и ее жизнь с Аполлоном Александровичем изобиловала ссорами, разрывами, скандалами... Тем более что он был беден и на жизнь зарабатывал нелегким учительским трудом.
Вернувшийся в Петербург Аполлон Григорьев послужил Достоевскому прототипом Мити Карамазова, Льву Толстому - Федора Протасова в "Живом трупе", Тургеневу - Лаврецкого в "Дворянском гнезде".
"...Этот неряха и пьяница, безобразник и гитарист, - писал через полвека Александр Блок, - никогда, собственно, и не хотел быть светлой личностью, не хотел казаться беленьким и паинькой. Он не ставил себе идеалов, к которым полагается стремиться". 
В сентябре 1864 года Аполлона Александровича выкупила из каталажки (куда он попал не впервой) Анна Ивановна Бибикова, генеральша, шокировавшая тогдашнее общество ничуть не меньше, чем сам поэт. Она, например, с четырьмя детьми удрала от богатого и обеспеченного мужа и принялась сочинять повести, рассказы и пьесы... Григорьев интересовал ее вовсе не как мужчина, а как литературный советчик и наставник.
Поэт шумно отпраздновал с друзьями неожиданное освобождение. А через три дня скончался от апоплексического удара. Было ему всего 42 года.
...С 1998 года в России ежегодно присуждается литературная премия имени Аполлона Григорьева - за наиболее яркие беллетристические произведения. В денежном отношении премия эта весьма внушительна: первая составляет 25 тысяч долларов США, две вторые премии - "рабочее место писателя" (компьютер и другая оргтехника) по 5 тысяч долларов каждая. Но с 2004 года деньги, как будто бы, уже не выплачиваются.

"...РОЖДЕН ДЛЯ СЧАСТЬЯ, ДЛЯ НАДЕЖД"

В 20-х годах ХVII века на службу русскому царю Михаилу Федоровичу Романову из Литвы перешел дворянин Юрий Лермонт. После крещения из кальвинистской веры в православную ротмистр Юрий Андреевич Лермонтов принялся обучать рейтарскому (род тяжелой кавалерии) строю новокрещенных инородцев - мордву, чувашей, татар... Государь щедро одарил бравого офицера за верную службу. При первых царях из дома Романовых дети и внуки бывшего иностранца занимали высокие посты, а вот правнуки обеднели, род оскудел...
Гениальный русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841) приходится офицеру-кавалеристу прямым потомком в седьмом поколении. Известный философ Владимир Соловьев был уверен, что в русском поэте воплотился дух его еще более далекого предка, каковым считался средневековый шотландский рыцарь, менестрель и чудотворец Томас Лермонт, служивший в пограничном замке Эрсильдон и воспетый в начале ХIХ века Вальтером Скоттом. Во время охоты короля Альфреда III он таинственно исчез, погнавшись за двумя белыми оленями... Михаил Лермонтов, по мнению В. Соловьева, был, как и Томас Лермонт, демонической личностью, рыцарем и вещим поэтом "...с мрачными предсказаниями, загадочным двойственным существованием и роковым концом"...
Отец поэта Юрий Петрович Лермонтов, получивший воспитание в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, в 1811 году вышел в отставку в невысоком армейском чине капитана. Вместе с пятью сестрами он жил в своем имении Кропотовка Ефремовского уезда Тульской губернии. И вскоре женился на дочери соседей Марии Михайловне Арсеньевой. Родня невесты, богатая и претенциозная, неблагосклонно смотрела на этот брак, казавшийся всем неравным, и отказывалась дать благословение, но Мария - хрупкая и нервная - проявила такую настойчивость, что ее именитые родичи Арсеньевы и Столыпины отступили... В качестве приданного Юрий Петрович получил в Пензенской губернии в управление село Тарханы и деревню Михайловское.
Будущий поэт рано остался без родителей. Мать умерла в свои 22 года, когда Михаилу не было и трех лет. Отец, и прежде не ладивший с тещей Елизаветой Алексеевной, на десятый день после кончины жены уехал к себе в Кропотовку, оставив сына до его 16-летия на попечении бабушки.
Юрий Петрович первое время изредка наведывался в Тарханы, но потом, не желая ссорить сына с богатой бабкой, смирился с его фактической потерей и практически безвыездно обретался в своей Кропотовке, где в 44 года скончался от туберкулеза. Отпрыск же искренне сочувствовал отцу и вскоре после последнего свидания с ним так выразил свои чувства:

Я сын страданья. Мой отец
Не знал покоя по конец.
В слезах угасла мать моя.
От них остался только я,
Ненужный член в пиру людском,
Младая ветвь на пне сухом.

К бабушке, которая - когда Мишель выходил из дома - крестила его и, как бы тот ни торопился, читала над ним молитву, Лермонтов всегда сохранял искреннее уважение. На данное внуком слово Елизавета Алексеевна могла положиться в любом, даже самом абсурдном случае. Известно, например, что едва открылась первая в России железная дорога между Петербургом и Царским Селом, она вырвала у Мишеля (в то время уже гусарского офицера) слово никогда не пользоваться этим новшеством. И тот, свято храня обещание, каждый раз ездил в Царское Село, где стоял его полк, на тройках.
И все-таки у Лермонтова, как бы ни почитал он свою бабушку, нет ни одной посвященной ей поэтической строчки... 
Друзья, родственники и сослуживцы Михаила Юрьевича в оценке его характера, поступков и внешности расходятся. Немало тех, кто в один голос отмечал у поэта множество непривлекательных черт. "Роста он был небольшого, сложен некрасиво, лицом смугл, - говорил о Лермонтове его товарищ по Московскому университету П. Ф. Вистенгоф. - Вся фигура этого студента, внушала какое-то безотчетное к себе нерасположение".
Сардоническая улыбка, задумчивая презрительность, сумрачность - вот с чем поэт относился к окружающим. Как пишет его приятель и дальний родственник И. А. Арсеньев, "...Лермонтов любил проявлять свои ум и находчивость в насмешках над окружающею его средою и колкими, часто очень меткими остротами оскорблял людей, достойных полного внимания и уважения. С таким характером, с такой разнузданностью он вступил в жизнь и, понятно, тотчас же нашел себе множество врагов".
Другой современник поэта М. Е. Меликов, стремясь быть объективным, подчеркивал: "Приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом, он обладал глазами, сила обаяния которых до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти, умные, с черными ресницами, делавшими их еще глубже, производили чарующее впечатление на того, кто бывал симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева они бывали ужасны".
Графиня Евдокия Растопчина, поэтесса и поклонница творчества Лермонтова, так охарактеризовала внешность поэта в письме к Александру Дюма-отцу: "...Некрасивость уступила силе выражения и почти исчезла, когда гениальность преобразила простые черты его лица".      
В следующем письме к знаменитому романисту графиня описала один из "донжуанских" поступков Лермонтова: "...Однажды вздумалось ему отбить одного богатого жениха, и когда, по отъезде последнего, стали думать, что Лермонтов готов заступить на его место, родственники невесты вдруг получили анонимное письмо, которое заклинало их пускать в будущем к себе Лермонтова в дом и рассказывало о нем тысячи мерзостей".
Если бы история со сбежавшим женихом и таинственным письмом попала к автору "Трех мушкетеров" десятком лет раньше, Дюма создал бы еще один увлекательный роман. Но в дни переписки с Растопчиной он был уже очень стар и романов больше не писал... А вот лермонтовское стихотворение "Утес" (про тучку, переночевавшую на груди утеса-великана) тут же перевел на французский и опубликовал в модном парижском журнале... 
На сюжет, посланный графиней Растопчиной Александру Дюма, Лермонтов сам начал писать повесть "Графиня Лиговская", которая, оставшись незавершенной, увидела свет лишь в 1882 году - через 40 лет после гибели поэта.
История эта такова. В свои 15 лет Мишель, живя в подмосковном имении своей двоюродной сестры Александры Верещагиной (лучшего и неизменного друга всей его жизни), воспылал любовью к ее подруге, соседской девочке Кате Сушковой, обладательнице огромных миндалевидных глаз. Екатерина была на два года старше Мишеля и через много-много лет в своих воспоминаниях описала давние события как встречу с неуклюжим, косолапым мальчиком, не блиставшим не только внешностью, но и хорошими манерами. Ее раздражали его злой ум и резкий язык, но стихотворные экспромты нравились - она запомнила их на всю жизнь.
"...Я, - вспоминала Екатерина Александровна в конце своей жизни, - прозвала его своим чиновником по особым поручениям и отдавала ему на сбережение мою шляпу, мой зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал, и я грозила отрешить его от вверенной ему должности". В записях Лермонтова сохранились признания в маленьких кражах "...у девушки, которой было уже 17 лет, и потому безнадежно  любимой".
Через четыре года, став уже гусарским корнетом, Лермонтов предпринял попытку отомстить Екатерине Сушковой за тогдашнюю насмешливость и кокетство, за пролитые им юношеские слезы. Встретив девушку в Петербурге, он, неоднозначно дал ей понять, что по-прежнему влюблен. Лермонтов, как и его герой Григорий Печорин, не действовал прямо, а использовал намеки и недомолвки. Он тут же начал усиленно ухаживать за Екатериной, и она решительно отказала давно добивавшемуся ее руки богатому и перспективному жениху князю Алексею Лопухину... Но, узнав, что соперник получил у Сушковой отставку, поэт сделался вдруг дерзким, насмешливым и холодным, а потом публично покинул ее...
Екатерина Александровна всю жизнь хранила воспоминания о давно минувших и трагических для нее днях. Лопухин, как она признавалась уже в старости, хотя и проявлял иногда признаки ревности, трогал ее сердце своими преданностью, покорностью, смирением. Лермонтов же был взыскателен, капризен и не молил, а требовал любви. "Он был так нежен, - читаем в ее опубликованных под конец жизни записках, - так откровенен, рассказывал мне о своем детстве, о бабушке, о Чембарской деревне, такими радужными красками описывал будущее житие наше в деревне, за границей, всегда вдвоем, всегда любящими и бесконечно счастливыми, молил и решения его участи". И оказался победителем: сватовство князя Лопухина было отвергнуто. Екатерина Сушкова в те дни призналась Лермонтову, что любит его больше жизни, больше, чем любила мать свою, "...и поклялась ему в неизменной верности".
Победитель тут же настрочил и отправил Екатерине и ее родным анонимку, почти полностью включенную потом в повесть "Княгиня Лиговская": "...Любовь ваша к нему (известная всему Петербургу, кроме родных ваших) погубит вас. ...Поверьте, он недостоин вас. Его господствующая страсть: господствовать над всеми и не щадить никого для удовлетворения своего самолюбия".
Сушкова в момент получения письма, подписанного "Ваш неизвестный, но преданный друг", сразу же догадалась, кто его автор. Но не только не смогла отвернуться при встрече с Лермонтовым на балу, но и танцевала с ним мазурку и даже попыталась объясниться, все еще надеясь, что наваждение рассеется. А он - совсем как Печорин в "Герое нашего времени" - отрезал: "Я вас больше не люблю, да, кажется, и никогда не любил".
"В 1830 году, -  констатировал Ираклий Андроников, исследователь жизни и творчества Лермонтова, - Сушкова отвергла любовь подростка и посмеялась над нею. Теперь они поменялись ролями". Сам поэт в письме А. Верещагиной высказался еще категоричнее: "Она заставила страдать сердце ребенка, а я только мучаю самолюбие старой кокетки". 
В течение нескольких месяцев Екатерина выходила из дома только в церковь, находившуюся напротив. Там она не могла унять слезы, и священник несколько раз подходил к ней с вопросом: "Что случилось?"
Через два с половиной года 22-летняя Екатерина Сушкова вышла замуж за дипломата Хвостова... Лермонтов попытался напроситься на роль шафера на их свадьбе. И, что вполне естественно, получил отказ. Но на венчании присутствовал. И даже, как свидетельствуют очевидцы, украдкой ронял там слезы...

Без вас хочу сказать вам много,
При вас я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И в с смущении молчу.
Что ж делать?.. Речью неискусной
Занять ваш ум мне не дано...
Все это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно...

Это стихотворение в 1840 году М. Ю. Лермонтов вписал в альбом знаменитой придворной дамы Александры Смирновой-Россет, с которой не раз виделся то в ее гостеприимном доме, то у Карамзиных, Одоевских или у Жуковского. Не вызывает сомнения, что первая красавица того времени, которая в свое время не оставила равнодушными ни Пушкина, ни Жуковского, ни даже вовсе не замеченного ни в каких любовных историях Гоголя, глубоко задела сердце гениального поэта...
В ее дневнике (который был опубликован после кончины фрейлины ее дочерью Ольгой Николаевной) есть упоминание об ответном чувстве к Лермонтову... Но этому противоречит приведенное выше стихотворение, особенно - его первая в сохранившейся рукописи (альбом Александры Осиповны хранится в Институте русской литературы) щемящая строфа, которая не была включена ни в одну из публикаций стихотворения:

В простосердечии невежды
Короче знать вас я желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.

Дневник А. О. Смирновой-Россет, опубликованный ее дочерью, специалисты считают подделкой. А вот в подлинности записи в ее альбоме, сделанной рукой Лермонтова, сомневаться не приходится. Запись эта говорит, что поэта в его отношениях со знаменитой красавицей и меценаткой скорее всего постигла та же неудача, какую он сам семью годами ранее собственноручно устроил Екатерине Сушковой...
В 1840 году госпожа Хвостова вместе с мужем, директором дипломатической канцелярии при российском главнокомандующем на Кавказе, прибыла в Тифлис. И поручик Тенгинского полка Лермонтов прислал ей из Пятигорска свой написанный маслом портрет. Екатерина Александровна отправила его обратно. Раздосадованный поэт, не вскрывая, исполосовал возвращенный пакет кинжалом и бросил в печку.
15 июля 1941 года у подножья горы Машук Лермонтов был убит на дуэли.
"Если бы я могла предчувствовать его трагическую, столь преждевременную кончину, - повторяла потом Екатерина Александровна, - то уж, разумеется, и в мыслях своих не смогла бы сделать такую глупость, как сделала с его портретом". 

ПОЧЕМУ НЕ В МОСКВЕ?

"Литературный европеец" - это журнал Союза русских писателей в Германии. Девятый год ежемесячно издается он во Франкфурте-на-Майне. В свет вышли уже 96 номеров...
В 2004 году главный редактор "Литературного европейца" известный писатель-эмигрант Владимир Батшев взвалил на свои плечи еще и издание "толстого" ежеквартального литературного журнала "Мосты". Появление у русской диаспоры нового печатного органа не прошло незамеченным. Свои рецензии на первые номера "Мостов" опубликовали нью-йоркский "Новый Журнал", парижская "Русская мысль", берлинская "Еврейская газета", московские "НГ-Ex Libris", "Новое время", "Новое литературное обозрение", "Литературная Россия", "Литературные вести"...
В свет вышел уже № 9 (2006 г.), который, как и все предыдущие, не оставляет читателя равнодушным. Опубликованные в "Мостах" (как и в "Литературном европейце") поэтические, прозаические и публицистические произведения несут немалую пищу уму и сердцу.
Из поэтических материалов, наряду со стихами самого Владимира Батшева о диссидентском и лагерном прошлом, хочется отметить обширные подборки Вадима Ковды, Евгения Данилова, Светланы Кабановой, Бориса Кушнера... Запомнятся читателям и повесть Давида Шраер-Петрова  "Искупление Юдина", описывающая древнюю Галилею и затрагивающая самые сокровенные проблемы человеческого бытия, и рассказы Эдуарда Бернгарда, Юрия Солнцева, Николая Бокова...
В разделе "Время и мы" ученые-обществоведы, словно бы дискутируя друг с другом, анализируют современную российскую действительность.
Профессор Владислав Помогаев (Тамбовский университет), отнюдь не ностальгируя по советскому прошлому и не потрафляя нынешним российским властям, пытается понять, почему наша страна вступила в ХХI век с 14 миллионами обитателей "социального дна", 4 миллионами бомжей, 5 миллионами нищих, 4 миллионами беспризорных, 3 миллионами уличных и привокзальных проституток... Число одних лишь учтенных наркоманов, алкоголиков, больных СПИДом превысило 6 миллионов человек; причем две трети этой армии составляют люди младше 30 лет!
Доктор исторических наук Галина Иванова (Институт истории РАН), базируясь на социологических опросах, приходит к выводу, что 72% россиян хотят знать историческую правду (даже самую тяжелую!), чтобы не повторять ошибок и неудач истекшего времени. Поэтому у объективных исследователей нашего не столь еще отдаленного прошлого, считает она, есть основание надеяться, что их работы все-таки будут востребованы. 
Сегодня, когда власти всех уровней стремятся "подогнать" историю последних десятилетий под собственные концепции, особую ценность представляют неприкрашенные мемуары участников событий - такие, как опубликованные в "Мостах" воспоминания Владимира Порудоминского (№ 5) и Василия Бетаки (№№ 4-8) о малоизвестных сторонах литературной жизни СССР в последние и предпоследние годы его существования. Булат Окуджава, Александр Галич, Евгений Евтушенко, Анатолий Приставкин, Геннадий Айги, Тамара Жирмунская, Владимир Максимов - вот далеко не полный список интересных всем людей, которые предстают перед читателем.
Литературоведческое эссе профессора русской литературы Таллиннского педагогического университета Ирины Белобровцевой "Море в поэзии Давида Самойлова" занимает в № 8 "Мостов" не так уж много места. Но читательское внимание это деликатное проникновение в творческую лабораторию одного из интереснейших русских поэтов ХХ века приковывает к себе надолго. Море не относится к сквозным мотивам творчества Давида Самойлова, и любовь поэта к неоглядному водному пространству не является единственной причиной его добровольного изгнанничества в Пярну во второй половине 1970-х...   
"Мосты" и "Литературный европеец" заинтересовано анализируют книги, выходящие в России, в бывших советских республиках и в странах рассеяния. Немало страниц в последних номерах отдано, например, детальному разбору книг Елены Скульской "Ева на шесте" ("Antek", Tallinn, 2005), Виталия Попова "Апельсин" (ЭПИцентр, Интеграл-Информ, М., 2003), Валентина Оскоцкого "Спор на ребеже веков" ("Пик", М., 2005)... 
Опубликованный предварительно в "Литературном европейце" (№ 81) роман Владимира Батшева "Потомок Вирсавии" в 2006 году в издательстве "Мосты" вышел в свет отдельной книгой. Этот сложный роман, стилистически и композиционно сопрягающийся с опытами Андрея Белого, до краев наполнен горькими раздумьями о судьбах России и россиян. Среди его действующих лиц не только персонажи вымышленные или заимствованные из Ветхого Завета, но и многие современные российские литераторы.
Есть в романе В. Батшева и совершенно однозначное объяснение, почему он и многие другие русские писатели живут не на своей родине, а в тех же Германии, США или Израиле...
"Фашизм давно победил в России!" - говорит один герой романа другому
"Как так?" - вопрошает тот, и слышит в ответ исчерпывающее:
"Ну, а почему ты здесь, а?"

"РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ" НА ТАГАНКЕ

Судьбой многих русских интеллигентов в XX веке стал исход из родной страны. Изгоняли мысль. Хотя, понятно, никому на свете это еще никогда не удавалось... 
Музеи и архивы русской эмиграции в 1920-е годы один за другим возникали в Праге, Париже, Белграде, Варне, Харбине, Порт-Артуре... Поступавшие на хранение документы нередко сопровождались завещаниями: "Передать в Россию после свержения большевизма".
Значительная часть материалов уже возвращена на Родину. Неоценимый вклад в это дело внес Александр Исаевич Солженицын, в 1974 году высланный из СССР. Созданный им тогда же Общественный Фонд не просто взялся за собирание воспоминаний соотечественников. А принял на себя обязательства "...надежного хранения, постепенной перепечатки и каталогизации их, а как только наступит благоприятное для того время - перевозки их всех в один из городов Центральной России, где они будут соединены с подобными же воспоминаниями людей, проживших всю жизнь в СССР, и составят вместе с ними Всероссийскую Мемуарную Библиотеку, сгусток народной памяти и опыта".
Свой вклад в возвращение и сохранение нашего интеллектуального богатства, не по своей воле лишенного родины, решила внести и московская мэрия. В 1995 году районная библиотека, находившаяся почти напротив знаменитого любимовского театра на Таганке, служившего оплотом бесстрашного свободомыслия, была преобразована в фонд "Русское зарубежье". Его учредителями стали издательство "YMCA-Press", Русский Общественный Фонд Александра Солженицына и Правительство Москвы.
Реконструкция старинного здания на Нижней Радищевской улице завершилась - теперь в нем разместилась Библиотека-фонд "Русское зарубежье". Ее главная задача - централизованно собирать, накапливать, сберегать литературное и историческое наследие российских изгнанников и недобровольных эмигрантов.
"Содействуя этому возвращению, мы начинаем пока еще скромное, но - по мысли и перспективе - знаменательное дело. Впервые потомки русских эмигрантов ... ощущают, что в сердце России открывается дом для них заветный, родной, свой, посвященный делу их отцов и дедов", - сказал  Никита Алексеевич Струве, профессор славистики Сорбонны и директор издательства "YMCA-Press".
В сентябре 2005 года Библиотека-фонд торжественно распахнула свои двери. В Москву на ее открытие съехались виднейшие деятели русского зарубежья... Из Великобритании прибыли известный искусствовед и коллекционер князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, историк Николай Дмитриевич Толстой-Милославский... Из Франции - кроме Н. А. Струве - профессор-историк Олег Олегович Казачевский, председатель Кадетского объединения Андрей Дмитриевич Шмеман, руководитель РСХД Кирилл Андреевич Соллогуб, публицист и переводчик Никита Игоревич Кривошеин, староста русского кладбища Сен-Женевьев-де-Буа Мария Лифарь... Из США - председатель Комитета "Книги для России" Людмила Сергеевна Флам-Оболенская, дипломат и деятель этого комитета Никита Валерьянович Моравский, профессора славистики университета Беркли (Калифорния) Роберт Хьюз и Ольга Петровна Хьюз-Раевская... Цюрихский университет (Швейцария) представляла профессор славистики Мария Александровна Банкул, Союза дворян Бельгии - Сергей Викторович Спечинский...
Серьезные жизненные испытания выпали в свое время на долю каждого из этих людей...
Никита Моравский, долгие годы работавший в Вашингтоне на радиостанции "Голос Америки", например, до 1949 года жил в Шанхае. Из охваченного гражданской войной Китая юношу эвакуировали на Тубабао - в лагерь перемещенных лиц, откуда он в конце концов попал в Америку...
Людмила Оболенская-Флам, тоже многолетний сотрудник "Голоса Америки", родилась в "буржуазной" Риге...  
Гостей Библиотеки-фонда сердечно принимали ее директор Виктор Александрович Москвин и сотрудники отделов и секторов.
Среди хранящихся в "Русском зарубежье" материалов - возвращенные на Родину мемуары, записки и письма выдающихся людей России, документы и деловые бумаги монархических, воинских и эмигрантских союзов и организаций, личные архивы писателей, художников, журналистов... Регулярно поступают в библиотеку практически все выходящие за рубежом русские эмигрантские издания: журналы "Мосты", "Литературный европеец" из Германии, "Новый Журнал" из США и другие...
Хранится там и четырехтомный "Власов" - исследование запретных еще недавно и потому малоизвестных страниц Второй мировой войны, предпринятое писателем Владимиром Батшевым, в прошлом политзэком и учредителем СМОГа, не первый уже год живущим вдали от родной земли.
Чувства присутствовавших на открытии невозможно выразить лучше, чем словами, когда-то сказанными Александром Исаевичем Солженицыным: "Мы обещали, что берем на себя вечное хранение этих материалов - я или мои потомки - и что потом все это будет базироваться в России. Но вот нам с женой довелось еще при жизни сделать это".
Не так давно при стечении почитателей его таланта в Библиотеке-фонде прошла презентация книги Юрия Кувалдина "Родина"...

"...ИЗ РУССКИХ РУССКИЙ"

Фамилия "Фонвизин", бесспорно, нерусская. Вовсе не обязательно быть языковедом, чтобы понять ее происхождение от немецкой фамилии Визен - с дворянским предлогом "фон", означающим "из". И свидетельствующим, что предки русского писателя-классика Дениса Фонвизина, будучи столбовыми дворянами и в Фатерлянде, владели там каким-то Визеном... Но когда радетели отечественной самобытности (они спекулировали мнимой чистотой крови и в прошлые эпохи) вознамерились отказать автору "Бригадира" и "Недоросля" в праве считаться русским драматургом, А. С. Пушкин гневно оборвал их: "Оставьте, господа!.. Фонвизин из русских русский!"
Денис Иванович Фонвизин (1745, а, может быть, 1744? - 1792) родился в Москве в семье майора драгунского "шквадрона" и девятилетним мальчиком был записан солдатом в Семеновский полк, где числился "недорослем", отпущенным со службы для прохождения "указных наук". В гимназические годы (учился будущий драматург в открывшейся в 1755 году дворянской университетской гимназии) его имя постоянно фигурировало в списках отличников, публиковавшихся в газете "Московские ведомости". 
Литературным творчеством Фонвизин занялся в студенчестве, учась на философском факультете Московского университета: выполненные им переводы трагедии Вольтера "Альзира" и басен датского просветителя Людвига Хольберга печатались в журналах и альманахах, издатель которых выплачивал авторам гонорар книгами. Денис Иванович в своей автобиографии "Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях" рассказывает, что получил тогда "...целое собрание книг соблазнительных, украшенных скверными эстампами, кои развращали воображение и возмущали душу".          
Успехи Фонвизина в немецком и французском языках были настолько впечатляющими, что в 1762 году - вскоре после вступления Екатерины II на престол - его назначили на должность переводчика Коллегии иностранных дел. В Санкт-Петербурге начинающий писатель был прикомандирован к кабинет-майору И. П. Елагину, который поручил молодому человеку прием "челобитен" - жалоб, подаваемых на Высочайшее имя.
Служба позволила Фонвизину близко познакомиться со светскими традициями и принесла материал для комедии "Бригадир", о которой знаменитый реформатор того времени Николай Иванович Новиков сразу же отозвался так: "Сочинена она точно в наших нравах". "Я, - неоднократно подчеркивал Денис Иванович, - обличал порок и невежество". Его "Бригадир" - это жестокая сатира на взяточничество, самодурство, распространенное в России раболепие перед всем иностранным.
В 1769 году Фонвизина пригласили в Петергоф - читать свое произведение лично императрице. И Екатерина, несмотря на острую сатирическую направленность комедии, разрешила "Бригадира" к постановке. Премьера состоялась уже в следующем, 1770 году. Но опубликовать комедию Денису Ивановичу удалось только в год своей кончины - чиновники были сильнее самой императрицы.
Подготовленное Фонвизиным пятитомное собрание сочинений при жизни автора в свет так и не вышло... 
На чтении "Бригадира" в Петергофе присутствовал один из самых образованных людей того времени - граф Никита Иванович Панин, руководитель Коллегии иностранных дел и, одновременно, воспитатель сына Екатерины II Павла, наследника престола. Панин тут же предложил Фонвизину стать его личным секретарем. 
Будущий император и его наставник питали друг к другу искреннюю привязанность. Они и не подозревали, что - по иронии судьбы - другой Никита Панин, единственный племянник графа, названный так в честь просвещенного дяди, в 1801 году окажется главным виновником гибели Павла I.
Когда Павел Петрович достиг совершеннолетия и сочетался браком с дармштадтской принцессой Вильгельминой-Луизой, названной в России Натальей Алексеевной, среди вельмож и высших офицеров возник заговор. Никита Иванович, его брат фельдмаршал Петр Панин, княгиня Екатерина Романовна Дашкова, князь Н. В. Репнин, митрополит Гавриил и ряд видных гвардейцев вознамерились свергнуть Екатерину и посадить на престол ее сына, который пообещал принять разработанную Н. И. Паниным и Д. И. Фонвизиным конституцию.
Этот конституционный проект ограничивал самодержавие и предусматривал передачу законодательной власти Верховному Сенату, который наполовину состоял бы из несменяемых сенаторов, назначаемых императором, а наполовину - из выборных представителей дворянства. Сенату должны были подчиняться губернские и уездные дворянские собрания. Которым вменялась в обязанность подготовка новых российских законов и поэтапное освобождение крестьян.
О дворянском заговоре против Екатерины II нам известно из значительно более поздних воспоминаний декабриста Михаила Александровича Фонвизина, родного племянника писателя, генерала и героя Отечественной войны 1812 года. Михаил Фонвизин писал мемуары в ссылке - в Ялуторовске. Добившись в 1855 году разрешения вернуться в Москву, он припрятал несколько копий, а первый экземпляр вручил остающемуся в северном городке Ивану Ивановичу Пущину. 
Заговорщиков - согласно М. А. Фонвизину - выдал второй секретарь Никиты Панина Петр Васильевич Бакунин; он заявился к фавориту императрицы Григорию Орлову и назвал имена всех участников. Екатерина, узнав о заговоре, в котором участвовал ее сын, позвала Павла к себе и осыпала упреками. Тот повинился и принес матери список заговорщиков. Екатерина швырнула бумагу в камин со словами: "Не хочу знать, кто эти несчастные". Единственной ее жертвой оказалась сноха - Великая княгиня Наталья Алексеевна вскоре умерла. Ее, по сей видимости, отравили по тайному высочайшему приказу. Других участников заговора Екатерина не преследовала. Граф Панин был вежливо удален от дел, за воспитание цесаревича ему пожаловали пять тысяч душ крепостных и крупную сумму денег... Над прочими заговорщиками был учрежден тайный надзор. Императрица, познакомившись с проектом конституции, пошутила в кругу своих приближенных: "Худо мне жить приходится. Уже и господин Фонвизин учит меня царствовать..."
Фонвизин, тем не менее, в том же 1773 году тоже сделался богатым  помещиком, владельцем тысячи крестьян: Никита Иванович щедро поделился царским подарком со своим секретарем. Владение человеческими душами не смущало великого сатирика, тем более что ему очень требовались деньги на поездку с женой в Европу на лечение.
Проект Конституции, подготовленный Паниным и Фонвизиным, до наших дней не дошел. Его не удалось обнаружить ни в одном из архивов царской семьи, ни среди бумаг братьев Паниных или Новикова, арестованного в 1792 году. Но косвенные доказательства его существования имеются - о них уже в наши дни подробно рассказывал известный писатель-историк Натан Эйдельман. Можно считать установленным, например, что проект Панина-Фонвизина держал перед собой декабрист Никита Михайлович Муравьев, работая в 1824 и 1825 годах над собственным проектом российской Конституции...
Из писем Дениса Ивановича к сестре Феодосии Ивановне, тоже занимавшейся литературными переводами и писавшей стихи, известно, что жизнь его не ограничивалась одной лишь беллетристикой. Фонвизин не раз увлекался женщинами, и увлечения эти бывали как чувственными (когда, выражаясь его собственными словами, преобладала "... разность полов, ибо в другое влюбиться было не во что"), так и чисто платоническими.
Например, в декабре 1765 года Денис Иванович познакомился в Москве с полковником, чья жена жестоко страдала от легкомыслия супруга. Проникшись состраданием, писатель стал навещать полковницу и этим обратил на себя внимание света, истолковавшего частые визиты писателя по-своему. Фонвизин же клялся "...честью и совестью, что кроме нелицемерного дружества не питали они других чувств друг к другу". Интерес романтического свойства возбудила в нем, наоборот, сестра жены полковника, хотя Денис Иванович почему-то и в этом случае упрямо подчеркивал, что влечение его опять "основано на почтении, а не на разности полов".
"Клянусь вам, - писал он этой московской даме из Петербурга, - что ничего здесь не может меня утешить в нашей разлуке. Любите меня всегда. Это единственное, о чем я вас прошу".
В 1769 году Фонвизин перевел на русский язык английскую сентиментально-нравоучительную повесть "Сидней и Силли, или Благодеяние и благодарность". И, адресуясь к этой женщине, написал такое посвящение: "...Тебе приношу перевод мой. Что мне нужды, будут ли хвалить его другие! Лишь бы он понравился тебе! Ты одна всю Вселенную для меня составляешь".
Москвичка откликнулась на чувства писателя и призналась ему в вечной любви. Но в 1774 году Денис Иванович совершенно неожиданно для всех женился на совсем другой женщине. Что толкнуло его на это, неизвестно...
Женитьбой своей Фонвизин поверг родных в полное недоумение - она выглядела мезальянсом. Избранницей его стала вдовая купчиха Екатерина Ивановна Хлопова (урожденная Роговикова). Она оказалась верным другом своего талантливого мужа-писателя и всячески заботилась о нем. Но совсем скоро тяжело заболела, и Денис Иванович был вынужден регулярно возить жену на лечение во Францию, Германию, Италию...
Во время одной из таких поездок Фонвизин на французском языке анонимно опубликовал свои воспоминания о Никите Ивановиче Панине, где нарисовал идеальный образ просвещенного вельможи. В обстановке реакции, наступившей после подавления Пугачевского бунта, это послужило поводом для запрета публикации сатирических произведений Дениса Фонвизина "Опыт российского сословника", "Челобитная российской Минерве от российских писателей", "Повествование мнимого глухого и немого"... 
Весной 1782 года Фонвизин написал самую знаменитую свою комедию "Недоросль". Премьера, хотя публикация новой комедии была сразу же запрещена, состоялась 24 сентября в Петербурге. Отыскав Фонвизина после спектакля, восхищенный Григорий Потемкин произнес фразу, ставшую крылатой: "Умри, Денис! Или больше не пиши: имя твое бессмертно будет по одной этой пьесе". Потом "Недоросль" с фурором прошел по всем крупным городам. И продолжает с неизменным успехом идти на российской сцене и сегодня...
Пушкин, называвший Фонвизина "сатиры смелым властелином" и "другом свободы", считал комедию "Недоросль" "народной" - она не столько смешила, сколько заставляла задуматься над важнейшими общественными вопросами... "Это Русь в самом страшном и худшем - в своем невежестве и самодовольстве", - говорил о комедии Фонвизина Н. В. Гоголь. 
В любительской постановке своей комедии в Москве в доме Апраксиных в 1884 году Фонвизин сыграл Скотинина... Через год сорокалетнего драматурга разбил паралич; он прожил еще восемь мучительных лет и скончался первого декабря 1792 года, не дотянув четыре года до воцарения Павла I.
На могиле великого русского драматурга в Александро-Невской лавре начертано: "Фонвизин Денис Иванович, статский советник, родился 3 апреля 1745, умер 1 декабря 1792. Жил 48 лет, семь месяцев, 28 дней".
Именно этот просчет до сих пор рождает споры о годе рождения писателя: 1745 или 1744?

«Наша улица», №238 (9) сентябрь 2019