Сергей Михайлин-Плавский "Музыкальная дверь" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Сергей Иванович Михайлин-Плавский родился 2 октября 1935 года в поселке Крутое Больше-Озерского сельского совета Плавского района Тульской области. Окончил Тульский механический институт. В Москве живет с 1970 года. Печтался в журнале "Сельская молодежь" как поэт. Автор 6 поэтических книг. Прозу начал писать по настоянию Юрия Кувалдина. Постоянный автор журнала "Наша улица". В 2004 году Юрий Кувалдин в своем "Книжном саду" выпустил большую книгу рассказов и повестей Сергея Михайлина-Плавского "Гармошка". Умер 16 августа 2008 года.

Пришел в 2002 году в редакцию "Нашей улицы" никому не известный поэт Сергей Михайлин со стихами. А я стихов не печатаю. Говорю ему - приносите прозу. И он принес. Потом я ему сказал написать про избу. И он написал.
Сергей Михайлин-Плавский создает ряд типов, дающих понимание того, что есть русский характер и та самая "загадочная русская душа". Когда, чем был так сломлен человек, возможно ли его "распрямление" и "выздоровление" в России - над этими вопросами Сергей Михайлин-Плавский думает постоянно: это - широкие картины жизни и быта русской деревни, да и города, написанные живо и увлекательно. Из книги можно узнать, кажется, всё: как рубили избы и как вели засолку огурцов, какие приметы и обычаи сопровождали каждую трудовую стадию, где и когда устраивались деревенские вечеринки и еще многое, многое другое. Казалось бы, произведения Сергея Михайлина-Плавского небогаты внешними событиями, резкими поворотами сюжета, нет в них и занимательной интриги, но они богаты писательским мастерством, добрым сердцем, умением ставить слова в нужные места со смаком, ему присуща богатая русская лексика, дух народного языка и его поэзия.

Юрий КУВАЛДИН

вернуться
на главную страницу

Сергей Михайлин-Плавский

МУЗЫКАЛЬНАЯ ДВЕРЬ

рассказ

Виктор М., московский инженер, 32-летний крепыш и весельчак, приехал на 2-3 дня в город Т. погостить, пообщаться с двоюродным братом Николаем, у которого приближался день рождения. Тогда, во второй половине ХХ века, были еще сильны родственные связи и люди писали родне письма, посылали приветы с подвернувшейся оказией, желали здоровья и успехов в коротких, как суворовские высказывания, телеграммах.
Виктор приехал с утренней электричкой, не спеша покинул перрон, прошелся по вокзалу, охваченный воспоминаниями студенческой юности, когда вот на этих деревянных скамьях-диванах нередко коротал ночи, ожидая утреннего рабочего поезда, чтобы ехать на родину до станции Горбачево.
Оживив в памяти тогдашнюю обстановку залов ожидания, Виктор пришел к выводу, что за время его отсутствия здесь почти ничего не изменилось: также толкались люди в очередях у касс и буфетов, также большими семьями сидели на полу и скамьях крикливые цыгане со своим чумазым и бесчисленным потомством.
Молодая цыганка в неимоверно цветастом и широченном в складках платье наметанным глазом поймала праздношатающегося Виктора и сразу взяла его в оборот:
- Позолоти ручку, ласковый! По тебе сохнет красавица, ты ее скоро встретишь, но счастья с ней у тебя не будет. Уронил ты свое с ней счастье.
Виктор верил и не верил соблазнительной чертовке, но сердце почему-то защемило, ему стало грустно от этого предсказания. Он бросил на коричневую ладошку трехрублевую бумажку и отвернулся от гадалки.
Уже на выходе из вокзала, у самой двери, в уголке возле входа в туалет, он заметил семью беженцев, державшихся особняком, отчужденно и боязливо расположившуюся на свободном диване, который из-за его неудобного местоположения никто не хотел занимать. Приглядевшись, Виктор узнал эту семью, виденную им неделю назад в аэропорту в Ереване (он там был в командировке) и летевшую в Россию от ужасов и разбитого дома в Карабахе.
Время неумолимо приближало грозные события по всему бывшему Союзу: и Сумгаит, и Карабах, и Литву, и Грузию, и Чечню. Скоро беженцы заполонят многие вокзалы и площади городов России в поисках пристанища и справедливости.
И глава семьи, жилистый и тонкий в талии азербайджанец Мирза, и его жена, орловчанка Надежда обрадовались Виктору, как давнему приятелю, внезапно встреченному в незнакомом месте. Надежда рассказала, что едут они теперь до станции Скуратово. Там, в десятке километров, в деревне Леонтьево, в большом кирпичном доме осталась одна мать: брат Тимофей скоропостижно умер от инсульта. Работал объездчиком, так и упал с седла в горячий от солнца овес. И вот теперь они едут жить в этот дом, к матери и бабушке, и через час с небольшим рабочий поезд увезет их в новую жизнь.
Виктор, растроганный трагедией и мытарством семьи, вдруг ощутил родство с этими людьми, ведь его мама детство и юность провела в Леонтьеве, там еще и сейчас оставались троюродные ее племянники. За разговорами подошло время посадки на поезд. Виктор помог погрузить в вагон вещи, сбегал в буфет, купил малышне (двое смуглых мальчишек, одна беленькая девочка) коробку конфет, несколько пачек печенья и пару бутылок лимонада, обнял Мирзу, пожал руку Надежде и пожелал им новой счастливой жизни.
День еще только начинался, но основная масса рабочего люда, заполонившего весь транспорт, уже схлынула, трамваи от вокзальной площади шли в город полупустыми. Спешить было некуда. Николай тоже сейчас, наверно, в своих железнодорожных мастерских встал к паровому молоту, чтобы целый день ковать раскаленные в печи заготовки какой-нибудь шестеренки или другой детали. И Виктор решил поехать в родной институт, расположенный недалеко от Толстовской заставы.
Виктор жадно смотрел через стекло вагона на улицу, на дома и прохожих: город был и тем же и другим. Первое, что бросалось в глаза, на улице стало больше пожилых людей и меньше детских колясок. В его бытность в сквере у кинотеатра "Центральный" в любое время дня на каждой скамейке сидела бабушка с внуком или молодая мама с коляской, в которой пищал младенец, а то и двое...
Институт встретил Виктора сдержанно и даже как-то отчужденно. Ни преподавателей, ни студентов в институте не было,(пора каникул), за исключением нескольких аспирантов, корпевших над диссертациями, грозящими потрясти ученые умы человечества гениальными открытиями. Виктор усмехнулся этой мысли и толкнул дверь в редакцию многотиражки. К его удивлению дверь открылась и он увидел Юру Щелокова, уже в то время известного поэта, который пришел в эту газетку после Виктора, работавшего там с третьего курса литсотрудником на половине ставки, равнявшейся тогда месячной стипендии.
- А я приезжаю сюда поработать. Здесь тихо, никто не мешает. Главный редактор в отпуске, - быстро проговорил Юра с дружеской улыбкой и ничуть не удивляясь появлению Виктора, как будто они только вчера расстались.
Друзья обменялись рукопожатиями , поговорили об общих знакомых, Юра почитал крепкие и толковые стихи из новой книги, которую он собирался издавать в Москве. Но Виктору почему-то вспомнились его ранние наивные строки из стихов о свадьбе: он их читал еще в пору студенческой юности, когда они бегали на литобъединение при газете " Молодой коммунар". Объединением тогда руководил молодой прозаик, а ныне маститый писатель Игорь Александрович Минутко. Вот эти строки:

В бутылку лез какой-то Борька,
Отлично знавший толк в вине.
Все пили, все кричали: "Горько!"
А было горько только мне.

Эти бесхитростные строчки запали тогда в неискушенное сердце Виктора и запомнились на всю жизнь.
Простившись с Юрой, Виктор напоследок поднялся на четвертый этаж, где обычно проходили студенческие вечера танцев, прошел по большим аудиториям, вернулся в фойе и, уже спускаясь по лестнице, вдруг вспомнил Лину - не о ней ли гадала цыганка на вокзале? - длинноногую выпускницу 11-го класса с зелеными глазами и маленькой коричневой родинкой на левой щеке. Они часто бывали на этих вечерах. Лина смотрела на Виктора влюбленными глазами, обвив его шею горячими мягкими руками. Ему казалось, что даже и сейчас он чувствовал тепло ее рук на своих плечах.
Виктор знал от Николая, что после окончания школы она сразу же выскочила замуж за таксиста, а теперь имеет дочку и работает продавщицей в магазине "Овощи-фрукты", что на углу улиц Привокзальной и Коминтерна, и ему так захотелось повидать Лину, что ни о чем другом он уже думать не мог...
Тот же трамвай быстро домчал Виктора до заветного магазина. Виктор бывал здесь однажды, но Лину он в тот раз не застал, она была в отгуле. Не было ее и сегодня. Ее бывшая напарница, веснушчатая хохотушка Люська с лукавыми татарскими глазами, объяснила Виктору, что Лина теперь работает в торге, и она, Люська, может ей позвонить, что тут же и сделала.
- Ой, Линка, Витя приехал! - услышал Виктор голос из подсобки.
- Пройди сюда, Витя, - Люська, откинула крышку прилавка, - Лина сейчас будет.
Не прошло и получаса, как в подсобку шумно ворвалась Лина, бросилась к Виктору на грудь и зарыдала:
- Что же ты со мной сделал? Дочка уже скоро в школу пойдет, а я тебя забыть не могу! Ведь ты же, по сути, меня бросил и украл мое сердце. Я даже дочку считаю твоей, хотя это смешно и глупо.
Виктор целовал лицо и руки Лины, гладил ладонью ее смоляные волосы, чувствовал себя виноватым и в то же время обделенным судьбой. В груди тупо ворочалось сердце, волнами накатывая прежние чувства, которые, оказывается, не умерли, не поглощены временем и вот теперь вспыхнули с еще большей силой.
- Прости меня, Лина! Просто я был в институте, вспомнил наши вечера... Не надо было мне ворошить прошлое.
- Нет, Витя, ты не прав. Я с таким грузом жить больше не могу! В последнее время я все чаще думала о командировке в Москву, чтобы повидать тебя, а ты... Эх!..
Импровизированная встреча уложилась в рамки обеденного перерыва. Бутылку "Столичной", колбасы и батон хлеба Лина привезла с собой. Люська принесла огурцов с помидорами, обед прошел "в теплой и дружественной обстановке" с воспоминаниями и многозначительными взглядами. Когда вышли из магазина, Лина сказала:
- Завтра я буду у матери, в Михалково. Давно к ней собиралась. Она убивается по брату. Помнишь моего брата Валерку? Он сейчас в госпитале, в Самарканде, после ранения в Афгане. Жду тебя вечером, как тогда. Домик мой не забыл еще с крылечком и частоколом перил?
С тем и расстались: Лина поехала на работу, а Виктор в Михалково, к тетке Паше, матери Николая, где они и будут отмечать его день рождения.
Николай, брат двоюродный, родней родного, пришел перед вечером, влетел в избушку, где у маленького оконца сидели Виктор с теткой Пашей и предавались воспоминаниям. Братья крепко обнялись, расцеловались, а тетка Паша быстро усадила их за стол, уставленный "чем Бог послал". Не было здесь особенных разносолов: розоватое сало по деревенской привычке под разварную картошку, толстые кружки вареной колбасы, селедочка, огурчики малосольные, вчера снятые с грядки - вот, пожалуй, и вся закуска на скорую руку. Николай недавно развелся с женой и поэтому холостяковал у матери. Квартиру он купит позже в поселке Мясново, имея уже другую жену, с которой и проживет всю остальную жизнь. Весь вечер и следующий день они вспоминали деревенское детство, смешные и нелепые случаи и обстоятельства. "А помнишь нашего деда Сергея, как мы его чуть не подстрелили из самопалов в артиллерийском окопе сзади наших огородов? - говорил Николай. - А помнишь, как мы втроем не могли вытащить плуг из земли? А помнишь, а помнишь?" Конечно, Виктор помнил. Детская память, словно утренняя заря, высвечивала из темноты прошлого трудные и полуголодные годы, которые пришлись на самое начало их жизни. И все-таки эти годы оставались самыми светлыми.
День рождения начался с воспоминаний, хлопот и приготовлений к застолью. Потом он наполнился тостами с пожеланием здоровья и удачи, как это водится в русских семьях, хмельными разговорами и знаками расположения и взаимной любви между собравшимися родственниками. И весь же этот день Виктор думал о Лине, ждал встречи с ней, даже ловил себя на мысли о том, что и приехал-то он не к Николаю, а к ней, и теперь уже было неважно, что с Линой свело его случайное воспоминание, институтское фойе, место бывших студенческих вечеров, где он через столько лет снова ощутил на своих плечах тепло лининых обволакивающих рук...
Солнце где-то за Прилуками медленно скатилось к горизонту, день на глазах посерел, на пригород надвинулись сумерки и за ними ненадолго накатила непроглядная темнота, пока из-за облака не вышла Принцесса ночи - Луна. "Ночь, луна и она! - усмехнулся Виктор, подходя к дому Лины и поднимаясь на незабытое крылечко.
Еще ничего не случилось в отношениях с Линой, даже не было предчувствия того, что могло бы случиться, но Виктор вдруг на какой-то миг почувствовал себя неловко, вроде бы даже и виновато, словно он воровски крался в чужой дом, когда услышал такой знакомый звук открываемой двери: уй-ее! "Господи! - успел подумать Виктор. - Раньше-то этот звук вызывал улыбку, а теперь то ли досада, то ли преждевременное раскаяние обжигающим лучом полоснула по сердцу".
- Витя, проходи! - встретила его на ступеньках Лина, провела в темные сени, закрыла дверь - уй-ее! - Виктор даже поежился непроизвольно. Пока шли через сени, успели два-три раза поцеловаться жадно, горячо, преступно. Такое преступление понимает разум, но он молчит, когда говорят сердца, губы, руки.
В доме, не включая света, Лина усадила Виктора на стул, шепнула: "Я сейчас!" и скрылась за перегородкой, откуда, немного погодя, послышалась приглушенная перебранка.
- Угомонись, глупая.
- Я уже не школьница, мама!
Спустя минуту-другую Лина потащила Виктора из комнаты на их любимое место, на крылечко. Полная луна сияла, как сваха, стараясь угодить молодым. Виктор сел на лавочку, Лина устроилась у него на коленях, обняла, как и прежде за шею и стала целовать. Потом, немного отдышавшись, она с сожалением и грустью в голосе говорила:
- Что же ты наделал, Виктор? Я не люблю мужа. Он внимательный, нежный, хороший семьянин и, по-моему, даже не догадывается, что я не люблю его. Я и замуж-то выскочила от отчаяния, оттого, что ты ушел навсегда, поцеловал, как обычно на прощанье и ушел в неизвестность, в свою даль, в свою работу, а я думала только о тебе. Мне были безразличны и муж, и семья, и работа: эта надоевшая галдящая очередь в магазине, этот запах гниющей картошки в подсобке, от которого тошнило и хотелось выпить водки. Так оно однажды и случилось: я заявилась домой поздно, разнося по квартире запах алкоголя. Муж всполошился и буквально на следующий день "снял" меня с работы и запер дома. Но я ничего не могла с собой поделать, меня душила тоска, я во всех подробностях вспоминала наши свидания, корила себя за свою сдержанность. Мне казалось, будь я доступней и ты бы меня не бросил, не оставил у разбитого корыта наедине с ненужной мне девственностью.
Витя, Витя! Как мне было тошно! И я нет-нет да и срывалась, а чтобы скрыть от мужа предательский запах, грызла жареные семечки, орех кардамон, но муж догадывался и терпеливо, как несмышленыша, убеждал меня не губить нашего ребенка. К счастью скоро родилась дочка, которая могла быть твоей. Я тогда представила себе, что она плод моей любви к тебе, и считала тебя ее отцом, по-другому я даже и думать не могла. Месяца через полтора я увидела в моей девочке твои черты: серые глаза, русые редкие волосенки, полукруглая, маленькой висюлечкой, мочка уха и поняла (а может убедила себя в этом), что она похожа на тебя. Я сознавала, что это против природы и всяких доводов разума, но с сердцем ничего поделать не могла и до сих пор убеждена, что она твоя дочь.
Лина прервала горькие воспоминания, встала с колен Виктора, притянула его к себе, и они, замерев в объятьях, долго прислушивались к упругим толчкам крови в ушных раковинах.
Потом она продолжила:
- Через год с небольшим дочку забрали мужнины родители, а я вернулась на прежнюю работу. Вскоре меня назначили зав "секцией редьки", как шутили в магазине, а знакомые покупатели прозвали меня " капустной королевой", а еще "принцессой петрушки". Нынче я уже не стою за прилавком, меня взяли в управление торговли, но шутливое прозвище "принцесса петрушки" так за мной и закрепилось.
Милый мой Витя! Я до сих пор люблю тебя! Какая же я была глупая, что боялась тогда сказать об этом!..
Лина снова прильнула к Виктору. Ее полные груди, как две шаровые молнии через платье и его рубашку жгли тело Виктора, он не выдержал, рванул застежки, распял Лину на стене и стал целовать неистово и неукротимо выпрыгнувшие наружу груди. Нижнего белья на ней не было. Откинутая назад голова с закрытыми глазами в такт стонам моталась по красной кирпичной стене. Горячим ртом Лина ловила губы Виктора, а тело выгибалось навстречу его умопомрачительному желанию...
Когда кончилась эта пытка наслаждением, Лина наспех поцеловала Виктора и "на минутку" ускользнула в дом. Виктор привел в порядок свою одежду, закурил и стал ждать Лину, размышляя о том, что когда-то, лет восемь назад, наверно, он поторопился оставить неопытную, только что окончившую школу девчонку, которая превратилась теперь в изящную даму, красавицу по нынешним понятиям - 90 х 60 х 90! - и к тому же не забывшую первую свою любовь. "Какими же дураками бываем мы, мужики, в молодости! - с сожалением думал сейчас Виктор, ожидая Лину. - У нас с женой детей нет, а дочка Лины разве может быть помехой, тем более, что она похожа на меня... Вон куда занесло скорое на принятие решений сердце, дай только ему волю!" - опомнился вдруг Виктор.
Из дома через полуприкрытую дверь слышались отдельные голоса, но слов разобрать было невозможно. Потом удивленно и словно с какой-то болью скрипнула входная дверь - уй-ее! - Виктор даже вздрогнул и перед ним с астматической одышкой и тяжелым шагом появилась мать Лины.
- Здравствуй, Виктор! - сказала она безо всякой дипломатии. - Пожалуйста, не жди больше Лину, не смущай ее жизню. У ней достойный муж, хорошая работа, совместный ребенок, квартира в городе, что еще надо? Одно мешает: она еще не переболела тобой! Но это проходит. Стерпится - слюбится. У вас с нею ничего не вышло, так, видно, угодно Богу. А сейчас ты получил свое и ступай своей дорогой, не ломай жизню моей дочери. Как ни клей разбитую вазу, все равно она цельной уже не станет. Иди, сынок, с Богом! Лине завтра лететь в Самарканд к брату, в госпитале он там после ранения. Я бы сама полетела, но куда уж мне. Иди, Виктор, оставь нас. Бог с тобой! Мы на тебя не в обиде...
И не дожидаясь ответа, Полина Васильевна медленно повернулась, тяжело перешагнула через порог и закрыла за собой дверь, оставив Виктора в одиночестве.
- Уй-ее! - на прощание пропела музыкальная дверь.
- Уй-ее! - горько повторил Виктор, словно перечеркнул всю свою прежнюю жизнь.
На перилах крылечка покачивался от легкого ночного ветерка красный узенький поясок от платья, в спешке забытый Линой.

"Наша улица” №238 (9) сентябрь 2019