Виталий Лоринов "Композиторская Юрмала" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Виталий Миронович Лоринов родился 3 марта 1938 года в Днепропетровске. В 1965 году окончил Кишинёвский Институт искусств по классу композиции Гурова Л.С. Продолжил музыкальное образование в Московской консерватории в классе Леденёва Р.С.
Среди сочинений:
Опера "Сцены из жизни провинциального города" (по М.Е. Салтыкову-Щедрину), опера-мистерия "Иов страдающий" (по Ветхому Завету); 5 симфоний, Увертюра и Сюита для оркестра, "Музыка" для струнного оркестра с ударными, Концерт для оркестра. Инструментальные концерты: для скрипки, тубы, виолончели, гобоя и солирующей скрипки; Квинтеты для деревянных и медных духовых, два струнных квартета, камерные ансамбли для различных оркестровых инструментов; инструментальные сонаты; вокальные, хоровые и фортепьянные циклы; хоры, романсы, инструментальные пьесы; музыка для эстрадно-симфонического оркестра, и т. д.
Член Союза композиторов СССР (ныне России) с 1967 года.
Среди литературных произведений:
"Повесть о фронтовом детстве"; 
"Исповедь одного года"; 
"Глазами современника"; 
"Книга о жизни"; 
"Диалоги с самим собой" (размышления композитора).
Рассказы и главы из "Исповеди одного года", а также "Повесть о фронтовом детстве", публиковались в ежемесячном журнале современной русской литературы "Наша улица" (Юрий Кувалдин. Москва).

.

вернуться
на главную страницу

Виталий Лоринов

КОМПОЗИТОРСКАЯ ЮРМАЛА

эссе

Роскошный Дом творчества Союза композиторов СССР, в 200 метрах от залива, в малонаселенном районе Юрмалы, то есть между Пумпури и Вайвари. Строился 25 лет, на деньги советских композиторов. Я приехал туда за год до провозглашения независимости Латвии. Собственно, творческих дач, то есть с роялями и пианино, в Доме творчества было мало. В основном планировался отдых, а потому академические композиторы нечасто ездили сюда. Зато облюбовали это место песенники. И небольшая часть путевок выделялась по договору с Музфондом СССР выделялась Союзу кинематографистов СССР. Питание было изысканным и вкусным. С собой я привез две партитуры. Кароля Шимановского 3-ю симфонию ("Запахи ночи"), и 5-ю Эшпая Андрея Яковлевича, удостоенную Ленинской премии. Смотрел их, изучал, и делал выписки. "Водил я дружбу" с О. Б. Фельцманом и покойным С. К. Аедоницким. Иногда к ним присоединялся В. Рубашевский, автор известной и хорошей песни о Москве "На семи холмах".
Как-то пошли все вместе пешком по побережью в Дзинтари. Но я заметно стал отставать. На море был легкий бриз. И, несмотря на яркий солнечный день, из-за порывистого ветра мне было очень трудно дышать, а, следовательно, и идти. Ведь набирала силу моя и без того уже прогрессирующая стенокардия. Пройдя немного с ними, пришлось вернуться. Аедоницкий и Фельцман хвастали потом вьетнамскими электронными часами, купленными в Дзинтари по дешевке на руках, и предлагали мне обязательно туда сходить.
Но вечерами погода портилась. Море пенилось, набегала барашками волна. И было уже не тепло. Но я не изменял своей привычке. Шел в море окунуться, принимая предварительно таблетку нитроглицерина под язык. Наши ведущие песенники сидели на скамеечке под грибком, одетые в теплое, и наблюдали за мной, иногда бросая реплики, порою ироничные, но чаще одобрительные. Я все же был значительно моложе их.
А центробежные силы в советском обществе тогда стремительно росли. Вовсю действовал в Латвии Народный фронт. Директор Дома творчества, 36-летний латыш Феликс, вел себя по отношению к именитым гостям из Москвы довольно холодно и независимо. По вечерам перед концертным залом (в котором теперь происходят заседания Балтийского совета 3-х прибалтийских государств), обычно собиралась окрестная молодежь, нисколько не скрывавшая своих радикальных взглядов, и весьма решительно высказывавшаяся вслух. Даже был вывешен плакат "Свободу Латвии". А в баре (холле ДТК) надсадно и демонстративно орал телевизор на латышском языке, настроенный естественно, на местный, республиканский канал.
Я много гулял, пляжился, ездил по округе. Преимущественно в одноэтажной жилой Юрмале буквально в каждом дворике был цветник. И цвели розы различных сортов, кругом, повсюду. Это - традиция, и отношение к быту высокое, с точки зрения эстетики и аккуратности. Приезжал из Риги ко мне мой друг, латвийский композитор Эдмунд Голдштейнс (не знаю, жив ли?). Был он родом из портового городка Лиепая, и 1926 года рождения. Отец - литовец, а мать - полька. Учился в оккупированной немцами Риге в консерватории, еще в 1943 году. Довольно-таки беспристрастно оценивал текущие события.
- Какую культуру несут оставшиеся жить в Риге после войны фронтовики? - вопрошал он, указывая мне на пьянство, брань, матерщину, и неуважительное отношение к местным жителям, то есть латышам.
И это было правдой, хотя, быть может, и не совсем полной, если говорить о коренных русских, родившихся и живших в Латвии. Кстати, прибалты пьют не меньше, просто умеют себя держать, и это - незаметно. Я был свидетелем, как у разливного ларька со спиртным, стоял один, не коренной, но по происхождению, как говорят, "от сохи", все время хватавшийся (при этом страшно матерясь) за несуществующую воображаемую кобуру с пистолетом, и угрожающе вопил вокруг:
- Всех расстрелять! Всех расстрелять!
Голдштейнс вообще был очень языкатым, и потому у него вечно были проблемы в связи с недружественным к нему отношением со стороны аппарата латвийского Союза композиторов. Дзидра, его жена, работала в филиале всесоюзной фирмы "Мелодия", и Эдмунду удалось записать на пластинки всю свою оркестровую музыку, в том числе и оперу в концертном исполнении. А это удавалось далеко не всем, а только приближенным к чиновникам из творческого союза, либо членам Правлений.
Я, в свою очередь, и даже очень часто, ощущал, когда приехал в Латвию, не только во взглядах (особенно у молодежи), но и в поступках, недоброжелательное, недружелюбное отношение со стороны коренных жителей. Кассирша на вокзале в Риге сознательно не отвечала на мои вопросы из-за того, что спрашивал ее на русском языке. Конечно, это ограниченность и глупость. В конце концов, я же приезжий, не житель Латвии, если на то пошло. Конечно, нельзя стричь всех под одну гребенку, как с одной, так и с другой стороны. Ведь все зависит от характера конкретного человека, его воспитания и формирования.
На юрмальском побережье, в мою бытность, была большая братская могила воинов, павших за освобождение Риги от немецко-фашистских захватчиков. К слову, в очень небольшом, но чрезвычайно живописном юрмальском парке я видел редкую могилу - памятник латышам, погибшим еще в 1-ю мировую войну. А В Кишиневе, на Армянском кладбище, видел стандартные белые могильные плиты румын, павших в 1914 году. Я вспомнил февраль 1962 года, когда лежал зимой в больнице номер 3 Днепропетровска. И встретил там высокого и худощавого, 80-тилетнего старика, бывшего когда-то солдатом царской армии, и воевавшего в 1-ю мировую на митавском фронте, под Ригой. Он рассказал мне, что когда русские солдаты ночевали в окопах, то он укрылся от холода шинелью с головой. Наутро вся шинель была покрыта желтым цветом. Немцы впервые применили боевые отравляющие химические вещества: иприт, льюизит, дихлорэтан, и другие. Кто из солдат не был укрыт, погибли.
Вообще впервые я побывал на Рижском взморье еще в 1978 году, в санатории "Циня", в Булдури. В служебном домике, где обитал тогда я в 2-местной палате, жила старушка, бывшая сестра-хозяйка этого санатория. Эта местная русская женщина показала мне на три туи в палисаднике, уже давно выросшие. Она их посадила в далеком 1945 году еще в разгар военных действий. На побережье лежали трупы наших солдат. И она стягивала их по ночам, чтобы предать земле. Каждая из туй была естественной отметиной, под которой захоронено по три солдата Красной армии. Ни имен, ни их фамилий, она, естественно, не знала.
И в одночасье Союз композиторов СССР лишился Дома творчества в связи с обретением Латвией независимости. Спустя какое-то время, еще можно было туда поехать, но только за валюту. И стоило это весьма недешево по отношению к советским временам. Теперь уже никто туда не ездит. Да и Дом творчества ли он теперь вообще? Я очень сомневаюсь...

"Наша улица” №240 (11) ноябрь 2019