Татьяна Озерова “Проклятый дом” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

ПРОКЛЯТЫЙ ДОМ

рассказ

Вымирают не только деревни, вымирают поселки, брошенные «хозяевами» на произвол судьбы с остановившейся фабрикой, которая кормила всю округу. Всех оставшихся без работы не примет ведь матушка Москва или батюшка Питер.
На моих глазах умирал, уходил в мир иной старый двухэтажный деревянный дом, еще до революции принадлежавший купцам. Жильцы его - молодые и старые - уходили, казалось бы, нелепо и случайно, но, приглядевшись к их судьбам, видишь закономерности и смены власти, и хода истории.
В этом доме, где когда-то при царе-горохе проживала одна семья, теперь проживали семь. Даже в маленькие чуланчики и кладовки новая власть поставила круглые печки по углам и поселила людей.
Приезжая летом к родителям по соседству, мы в очередной раз переживали одну трагедию за другой.
Жильцы проклятого дома, мыкаясь без работы или временно устроившись на нее до первой получки, перебивались с хлеба на квас и, не видя никакой перспективы улучшения своей жизни, постепенно опускались и спивались. С детьми этого дома мы когда-то учились в одной школе, а старших встречали с войны наши родители. О каждом из них можно было бы написать роман. Но особенно больно было за дружную, работящую и талантливую семью, с веселой и красивой фамилией Яблоковы.
Николай и Галина, как говорится, были яркими представителями своего поколения, родившегося в 20-е годы прошлого ХХ века. Комсомольцами-добровольцами ушли они на Великую войну, там и встретились, полюбили друг друга. И поскольку молодость всегда остается самым лучшим «временем года», то и войну они вспоминали, как самую дорогую, священную и неповторимую вершину своей обычной провинциальной жизни. Что они видели потом в глубинке России? А тогда… перед ними открыла двери сама Европа.
Галина восторженно рассказывала о Венгрии, Германии, об уютных домиках под красной черепицей, о розах, которые увивали калитки и дома, как на старых открытках или иллюстрациях в сказках. Шелковые трофейные платья и белье, модные шляпки и прически под «фрау».
Но самым любимым воспоминанием были танцы после боя, приезд артистов и художественная самодеятельность их санитарного батальона.
Она наизусть читала нам отрывки из поэмы Маргариты Алигер «Зоя» с таким подъемом и вдохновением, что мы и сами забывали обо всем вокруг и отдавались гипнозу искусства и перевоплощения.
Перед нами выступала уже немолодая женщина, мать троих взрослых детей, но, выпив для куражу рюмочку-другую, она выходила на середину комнаты и начинала…
Слова поэмы были написаны будто об ее жизни, о девчонке, купающей куклу в луже, об этажерке, купленной родителями, чтобы их Галинка постигала науки и читала книжки, о ее душевном порыве защитить свою Родину, бесстрашно отдать, если понадобится, за нее жизнь.

«Тишина, ах, какая стоит тишина!
Даже шорохи ветра нечасты и глухи,
Тихо так, будто в мире осталась одна
Эта девочка в ватных штанах и треухе.
Значит, я ничего не боюсь и смогу
сделать все, что приказано…»

Читая со слезами на глазах эти строки, она вспоминала, как читала эту поэму пред бойцами на фронте, видела себя молодой девчонкой в начищенных до блеска хромовых сапожках, пригнанных по стройной ножке, с чуть-чуть набитым каблучком, чтобы быть повыше ростиком, с белоснежным подворотничком, с блестящими пуговицами на гимнастерке, и гимнастерочка та была туго перехвачена в талии солдатским кожаным ремнем - и все на ней было ладно, красиво и прочно.
А какие чудесные песни пели они в ту пору! Только в суровое время могли они родиться у поэтов и композиторов, только в тяжкие годы людские сердца могли впитать их как собственные произведения жизни.
И звучали на летнем дворе такие любимые для всех «Соловьи», «Синий платочек», «Катюша», «Где же вы, друзья-однополчане?»…
Улетела юность, и жизнь, полная забот, с ежедневной рутиной домашних дел, навалилась и не давала опомниться, и не дождаться было той высоты праздничного салюта общей Победы, которую они когда-то пережили с Николаем.
Он у нее был на все руки мастером-самородком.
Мог и шоферить, быть электриком и слесарем, столяром, делать прекрасные лодки на заказ, знал «на слух» любой мотор, где и что «барахлит», как опытный врач, ставил точный диагноз.
В партию Галина Ивановна вступила на войне и теперь была заведующей детским садом, где был образцовый порядок. Вроде бы все нормально, жить бы да жить… Вот уже старший сын вернулся из армии, отслужил примерно, не подвел родителей-фронтовиков. Женился на красивой девушке, как вдруг первая беда в дом вошла внезапно.
Сел Мишка за руль мотоцикла с коляской, набилось туда аж пять человек! Как полагается на Руси, обмыли покупку друга и поехали вечером за город на новую асфальтовую дорогу - прокатиться с ветерком.
В конце недостроенной трассы лежал поперек дороги бетонный столб и они, столкнувшись на скорости с этой неожиданной преградой, высыпались из мотоцикла, как горох. Жесткий удар о камни кого прикончил сразу, кому поломал спину, кому свернул шею.
Горя на улице в тот день было много - трое мертвых, двое калек на всю оставшуюся жизнь. Жены молодые вдовами стали, матери поседели.
И любовь к рюмке, которая раньше не портила жизнь Галины, стала сильнее, и запои ее теперь горько оплакивались и оправдывались нелепой и ранней смертью сына. Николай, испугавшийся алкоголизма жены, почуяв, что вся ответственность за семью теперь лежит на нем, сам перестал пить. Искал у жены заначки и прятал их до праздника у старушки-соседки. Галина, не найдя спиртного, скандалила, не стесняясь своих младших ребятишек, угрожала мужу, что уйдет из дома. Драки, кровь, слезы, обиды, тяжелое похмелье. За такое поведение она лишилась работы и стала домохозяйкой.
Сначала обиделась на весь мир, потом опомнилась и пошла лечиться. На некоторое время ее дом засиял и засверкал прежней чистотой и порядком, наполнился покоем и тишиной. Накрахмаленные белоснежные скатерти и занавески, прокаленные на солнце трофейные венгерские перины и подушки, блестящий, выкрашенный «в желток» пол, укрытый домоткаными в радужную полоску половичками, ажурные вязаные покрывала и ярко-оранжевый абажур - все говорило о семейном уюте, порядке и красоте.
Отец с младшими сыновьями пропадали на озере и привозили и уток, и щук, и огромных лещей; за дровяным сараем - большой огород, с кустами смородины и клумбой цветов, так что едой они сами себя обеспечивали, да еще и на продажу хватало. Вроде бы жизнь постепенно налаживалась, но … средний сын быстро ушел за старшим.
Осенью должен был Сережка в армию пойти, хотел себе отвальную устроить и ушел за рыбой на моторке в озеро один. Опытный рыбак был, с детства на воде вырос. Да дождик заморосил, погода резко изменилась, стал собираться домой - мотор заглох, «счас, вмиг разберусь, в чем там дело». У отца он всему научился. Стал дергать за шнур, одна, вторая, третья попытка, кто видел, как заводились старые марки моторов, знает, что рыбак стоя склоняется над мотором и, когда тот наконец-то взвывает, лодка резко дергается и высоко задирает нос. От сильного толчка Сережка потерял равновесие и в телогрейке, больших резиновых сапогах упал в холодную октябрьскую воду.
Он сумел опомниться, сумел скинуть с себя набравшие воду сапоги, раскисшую фуфайку, но лодку, кружившую вокруг него, перехватить не мог. Наутро рыбаки случайно натолкнулись на его лодку, мотор которой уже заглох, израсходовав весь бензин - хозяина нигде не было видно. Только спустя несколько суток спасатели нашли его тело.
Новое горе для матери было невыносимее прежнего, она окончательно сломалась и уже не выходила из запоя. Николай резко превратился в старика. Плакал и бил ее, валявшуюся в коридоре, уже неподъемную
для него. Ругался на чем свет стоит и все же укрывал ее чем-то старым из одежды, жалел, что совсем застудится на холодном полу и не встанет. Где она брала водку - уму непостижимо, и, как медведица, заползала в свою берлогу - старый сарай с дровами, закрывалась там, напивалась и пропадала в тяжелом забытьи. Нам на глаза она уже не показывалась, еще стесняясь своего вида: в неряшливой грязной одежде, с растрепанными седыми космами, с синяками и побоями на лице.
Младший сын уехал от домашнего ада, завербовавшись, куда-то на стройки коммунизма и пропал там, не подав о себе ни одной весточки. Так соседи и хоронили сначала мать, а потом отца.
Пропала семья, исчезли когда-то прекрасные и добрые люди, растворилась в общей истории народа, и остался на память от нее горький аромат фамилии - Яблоковы…

Владимир

"Наша улица” №240 (11) ноябрь 2019