Ирина Александровна Гурская родилась в Минске. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького, Институт Европейских культур (РГГУ). Литератор, поэт, переводчик. Автор статей по творчеству Б. Поплавского, вошедших в «Энциклопедию литературных героев» (М.: Олимп; АСТ, 1997). Автор книги стихов «Город-верлибр» (Эра, 2015). Стихи публиковались в журнале "Грани" (178, 1995), в сборнике «Дар света невечернего», Христианский Восток, Москва, (2004 г), в сборнике «Крымские страницы русской поэзии» (Алетейя, 2015), проза в журнале «Неман» (1, 2011), сборнике «Путешествие в память» (М.: Книговек, 2014). Стихи, рассказы и статьи выходили в журналах «Знамя», «Фома», интернет-изданиях: Зарубежные задворки, Русская жизнь, Перемены, Топос, Частный корреспондент, Московский книжный журнал.
вернуться
на главную
страницу |
Ирина Гурская
«ЧУТКИЙ ПАРУС» СЛУХА
(о творчестве Маргариты Прошиной)
эссе
Полноводная река, золотящаяся на рассветном солнце, наливающаяся свинцовым холодом под осенними ветрами, играющая с брызгами дождя, замирающая под нависшим туманом, внимательно обходящая свои берега, то задорная, ироничная, радостная, то задумчивая, отстраненная и светло-печальная - все это можно сказать о том образе прозы, который создается после прочтения текстов Маргариты Прошиной.
Маргарита Прошина - автор рассказов и пьесы, эссе и заметок, сборников «Фортунэта» (2015), «Голубка» (2017), «Явление Афродиты» (2019). Ее заметки «Задумчивая грусть» выходили в сетевом издании «Наша улица» и в «Независимой газете». И если рассказы сразу погружают в мир непредсказуемой взаимосвязи характеров и жизненных ситуаций, то заметки очаровывают неспешным, углубленным рассмотрением самого ближайшего окружающего пространства, связанного с авторским «я» цепочками аллюзий и ассоциаций, умением услышать мир во всем его стереофоническом звучании. «Задумчивая грусть» не всегда печальна, она и солнечна, и дерзновенна в своих небольших главках-этюдах, но в ней есть некая постоянно звучащая струна отрешенности, «грусть, уже сосредоточенная в буквах алфавита» (Дж. Эшбери), как возможность возвращения к себе, своим внутренним истокам.
Есть в «Задумчивой грусти» переклички с Гиляровским, Пришвиным, - в фиксации штрихов времени, нравов, во всматривании и любовании Москвой, в анализе своих душевных движений и создании целой галереи, эпизодов, картин из истории культуры. Часто героями Маргариты Прошиной становятся «литературные москвичи», любимые писатели - Достоевский, Толстой, Лесков, Майков, Тургенев: «Много адресов сменил он (Тургенев). Но его «Первая любовь» произвела на меня впечатление столь сильное, что я поспешила в Нескучный сад с книгой, чтобы там, на скамейке, еще раз перечитать эту щемящую повесть. Дачу против Нескучного я, конечно, не увидела, но на берегу Москвы-реки пережила первую любовь писателя так остро, что не сдержала слез. Мне было в ту пору 15».
К ощущению внутреннего сродства, дружеского присутствия, возможности диалога, беседы с писателями, чьи произведения не просто прочитаны, но пережиты со всей полнотой, Маргарита Прошина обращается часто. Это неудивительно, поскольку детская любовь к книге приобрела дополнительные значения, расширилась и превратилась в профессию. Писатель-сотрудник библиотеки - своя, особенная оптика хранения и передачи вербального знания, - оказалась близка и важна для Маргариты Прошиной. Писатель-библиотекарь - всегда духовная интрига и легенда, причастность к особенному «тайному обществу» - вспомним Гете, Борхеса, Крылова , Чуковского, Пришвина.
«Библиотечные» рассказы Маргариты Прошиной полны сюжетных неожиданных переплетений, книги, художественные произведения предстают как уникальные дары, стеллажи - как пространство открытий, где буква превращается в вечность, в которой живет и творит современный автор, дружески общающийся с другими авторами из разных веков. В рассказе «Сигнализация»⃰, почти детективном, автор встречается с Достоевским, беседует с ним, прогуливается по Божедомке, обсуждает любимые книги, и все это можно было бы назвать вымыслом, если бы это не было правдой. Тонкий слух писателя позволяет вслушаться и вжиться в движения чужой души, по-настоящему принять мудрую и дружескую поддержку, постигнуть не только разумом, но и сердцем творчество великого предшественника и вести с ним диалог: «Я погружаюсь в текст и живу внутри, писатели для меня самые дорогие, мудрые друзья! Вы открыли мне, что любовь спасает человечество на протяжении всей истории его существования» - «Мне ничего не надо было придумывать. Наблюдения за пациентами больницы, разговоры с ними способствовали моим философским размышлениям, столь сильно жизнь этих людей с детства запала в мою душу, что желание подсознательного проникновение в тайники человеческой души стало смыслом жизни». Словно в нужный момент включается в душе сигнализация: успеть передать миру ту любовь, на которую способен, успеть услышать тех, кто дорог.
Еще один рассказ, навеянный автору годами работы в библиотеке, завораживающий «Библиотечный дождь». В нем соединяется удовольствие от перечитывания любимых писателей, которым делится автор, со всматриванием в сменяющиеся исторические картины, подчеркнутые стилистическими особенностями текстов упоминаемых писателей. Метафора дождя окутывает текучесть жизни, дождь превращается в ритм, настроение, краски и звуки становятся характеристикой психологического настроя и выражением иррациональности времени. Картины дождя от Данте до Михайлина-Плавского возникают перед нами, мы выглядываем в них, как в окно: «И начинал сыпать дождь, сначала осторожно, потом все шире и шире…» (И. Бунин) или «ударяя о стекла слезами и ветром; и дождливые слезы на стеклах догоняли друг друга, чтобы виться в ручьи и чертить крючковатые знаки слов» (А. Белый) - и с увлечением следим за интерпретацией Маргариты Прошиной: «Дождь у Белого такой же смутьян, как и события, происходящие в романе «Петербург». Или о Зощенко: «Крупные капли дождя падают на голову, они пугают силой своей неприветливой, оглушают громкими ударами. Я пытаюсь прикрыть голову руками. Струйки воды текут за воротник. Вода мутная какая-то. Я ускоряю бег. Гром гремит. Молнии сверкают. Такой шквал советского ливня обрушился на голову Зощенко в 1946 году, пытаясь смыть не только лично его, но и его произведения». Параллельно картины дождя и их интерпретации создают образ библиотекаря Фокиной, проработавшей всю жизнь в библиотеке, впитавшей свою эпоху, как дождевую влагу.
Вовлеченность в литературу, ощущение всей мировой культуры как не просто важной, но насущной составляющей буквально каждого дня, простой повседневности, философское отношение к миру делают прозу Маргариты Прошиной совершенно особенной. Возникает ощущение причастности ее творчества к той самой «единой кровеносной системе культуры», которую С. Бочаров определяет как ту, «какая через десятилетия, а то и века по своим невидимым нашему исследовательскому глазу капиллярам переносит некие «логосы» и «гештальты» от одного творческого сознания к другому». В рассказах Маргариты Прошиной можно угадать и рентгеновский бунинский психологизм, и его же страстную детальную фиксацию непрерывно наблюдаемой реальности, и шмелевские интонации, и чеховский взгляд в открытую бездну. Все это автор «помнит» и «слышит», и по-своему откликается в собственных произведениях.
Порой любуешься живительной красотой описаний или уместно возникшими деталями: «Выглянуло солнце, сверкнув золотым куполом кладбищенского собора, но тут же набежали тучи цвета сирени, и день опять стал по-московски сереньким» («Жажда счастья»), «Она и напоминала зяблика, только не с клювиком, а с этими неимоверными губами, как будто зяблик нес красный болгарский перец». Или такой фрагмент: «И если бы чей-то зоркий глаз отыскал в комнате бабушки одну-единственную соринку, то и эта соринка оказалась бы невинной, ровненькой и чистой.
Родное и скучно-привычное, грустное и светлое сплеталось здесь с незнакомым и волшебным, изумительно праздничным, радующим глаз, непривычно манящим и недосягаемым. На стенах поблескивали старые фотографии в рамках, из которых выползали, как облака, бороды стариков, круглые лица старух, а из угла, выше, сиял одинокий лик, грустный и радостный одновременно, как далекий, где-то на другом берегу реки жизни, костёр, от которого всё вокруг просветлялось» («Клятва»), - в котором и деталь, и характер, и творческая мудрость.
Героини рассказов Маргариты Прошиной - женщины. Мужские образы появляются словно бы немного на заднем плане, они «не несут ответственность» за развитие рассказа, но героини выписаны филигранно и показаны во всем своем многообразии. И в этом заключена удивительная психологическая достоверность, интуитивно угаданная верная авторская практика. Читателю не придется мучительно сомневаться «а действительно ли именно это подумал тот господин в данной ситуации», поскольку очевидно, что женские образы Маргариты Прошиной, - возникли они из настроения, всплеска эмоций, ситуативного общения или еще каким-то образом, - выверены опытом и знанием женской природы.
В каждом рассказе женский образ - и разгадка и загадка, в том, что видится как «обычная жизнь», высвечиваются особенности характера и сплетения душевных движений, которые обычный глаз не замечает, а писательское внутреннее зрение и слух продлевают их, превращая в тропинки, ведущие к более серьезным смыслам и обобщениям. Так, в рассказе «Голубка» светлая, собирающая вокруг себя сослуживцев и знакомых благодаря своей простоте, открытости и какой-то парадоксальной мудрости, героиня оказывается забыта некоторыми из них почти сразу после смерти, а в других душах ее облик продолжает жить. И здесь становится удивительно зрим тот самый разлом, непроходимая пропасть отчуждения между людьми и, как следствие, забвение, и можно ощутить перекличку с чеховской «Княгиней», практически рассказом-приемом, выражающим подобную невозможность быть понятым в принципе.
Маргарита Прошина очень тонко работает с деталью, можно отметить множество находок, но как-то особенно потрясают «ключевые» детали, которые часто встречаются в самом начале ее рассказов. Например, в рассказе «Фортунэта» главная героиня «вбегает без стука в кабинет с рыжим котенком», и почему-то сразу понимаешь, что придется пережить вместе с героиней множество поворотов судьбы, и каждый из них будет казаться решающим. Или в начале рассказа «Самостоятельные губы»: «Апельсины с гудением бильярдных шаров покатились по прихожей», - и все, это гудение преследует, перерастает в тревожное состояние, и ты понимаешь, что в конце рассказ созреет какой-то неожиданной развязкой.
Впрочем, почти все финалы рассказов Маргариты Прошиной неожиданны. Сначала текст словно выводит на широкую дорогу более-менее привычных ощущений, но постепенно начинаются метаморфозы эмоций и состояний, структурирующие авторский замысел, захватывающие долей иррациональности, текст уводит в глубины авторской субъективности, а в конце необыкновенно ловко возвращает в реальность. Только реальность эта предстает совсем не такой, какой казалась прежде, где можно от чего-то спрятаться, что-то приукрасить, чего-то избежать - автор не дает такой возможности, и вспоминаются строки Эмилии Чегринцевой: «А ночь, как нищая гадалка, судьбы не может обмануть». Спрятаться в ночь и неразборчивость почерка жизни у читателя не получится, потому что автор рассказов в равной степени владеет и формульной жесткостью простых событий, и способностью к передаче неизмеряемой пучины чувств. Но, несомненно, получится встретиться с давно забытыми ощущениями из собственной жизни, вернуться в ее самые потаенные уголки, узнать себя в других, услышать множество обращенных будто к тебе сокровенных дум и откликнуться на них.
Вальсирующая неизбежность судьбы, течения времени, физических законов преображается внутренним зрением писателя, порой она трансформируется в уютные кухонные посиделки или принимает вид отлаженной повседневности с атрибутами блестящей жизни, а иногда прорывается иррациональным движением, обусловленным мощным поэтическим восприятием жизни. «Бездонное небо и бескрайняя земля. Это только то, что есть у человека», - прочитываем в рассказе «Огни Москвы». Но это же почти Китс: «Beauty is truth, truth beauty, - that is all ye know on earth, and all ye need to know», тоже, кстати, один из любимых поэтов Маргариты Прошиной. Тяга к бескрайнему и безграничному погружают героиню в реальность грез и фантазий, словно в сон, заставляют переминаться в неопределенности, «перетекать» из одного состояния в другое, и мы оставляем открытым для себя конец этого рассказа - трагическая развязка или неопределенность, следование героини за иной, существовавшей ранее героиней другого писателя, тайная связь между душами и состоянием страны, лирическое осмысление времени, мучительный поиск выхода, слепое, ощупью - определение границ явлений и состояний. Проза Маргариты Прошиной, словно поэтический медиум между нашим временем и прошедшими, точнее, конечно, не прошедшими, но просто ставшими менее явными временами, и хочется вспомнить, найти соответствие в созданном ранее, в мыслях проносятся слова Н. Карамзина: «Взор наш в созерцании великого пространства, не стремится ли обыкновенно - мимо всего близкого, ясного - к концу горизонта, где густеют, меркнут тени и начинается непроницаемость».
Творчество Маргариты Прошиной - мудрая, многогранная, внимательная проза, посвящающая в тонкости авторского взгляда на мир и удивительным образом способная оказывать поддержку читателю. Произведения Маргариты Прошиной органично оказываются в русле «естественного движения литературы» (М. Хлебников), сохраняя свою уникальность и оригинальность. Рассказы Маргариты Прошиной интересно работают с восприятием: они словно позволяют внутренне обогащаться, пополнять запасы жизненной и творческой энергии, или, попросту, черпать вдохновение - из забытых, словно отодвинутых в дальние углы, чувств и воспоминаний, как будто бы простых событий и ситуаций, которые преобразует авторская воля и глубокое, нетривиальное видение писателя.
_________
⃰ Цитаты из произведений Маргариты Прошиной приведены по публикациям в журнале «Наша улица».
«Топос» литературно-философский журнал, (18/11/2019)
"Наша улица” №241 (12) декабрь
2019
|
|