Сергей Михайлин-Плавский "Инстинктивные люди" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Сергей Иванович Михайлин-Плавский родился 2 октября 1935 года в поселке Крутое Больше-Озерского сельского совета Плавского района Тульской области. Окончил Тульский механический институт. В Москве живет с 1970 года. Печтался в журнале "Сельская молодежь" как поэт. Автор 6 поэтических книг. Прозу начал писать по настоянию Юрия Кувалдина. Постоянный автор журнала "Наша улица". В 2004 году Юрий Кувалдин в своем "Книжном саду" выпустил большую книгу рассказов и повестей Сергея Михайлина-Плавского "Гармошка". Умер 16 августа 2008 года.

Пришел в 2002 году в редакцию "Нашей улицы" никому не известный поэт Сергей Михайлин со стихами. А я стихов не печатаю. Говорю ему - приносите прозу. И он принес. Потом я ему сказал написать про избу. И он написал.
Сергей Михайлин-Плавский создает ряд типов, дающих понимание того, что есть русский характер и та самая "загадочная русская душа". Когда, чем был так сломлен человек, возможно ли его "распрямление" и "выздоровление" в России - над этими вопросами Сергей Михайлин-Плавский думает постоянно: это - широкие картины жизни и быта русской деревни, да и города, написанные живо и увлекательно. Из книги можно узнать, кажется, всё: как рубили избы и как вели засолку огурцов, какие приметы и обычаи сопровождали каждую трудовую стадию, где и когда устраивались деревенские вечеринки и еще многое, многое другое. Казалось бы, произведения Сергея Михайлина-Плавского небогаты внешними событиями, резкими поворотами сюжета, нет в них и занимательной интриги, но они богаты писательским мастерством, добрым сердцем, умением ставить слова в нужные места со смаком, ему присуща богатая русская лексика, дух народного языка и его поэзия.

Юрий КУВАЛДИН

вернуться
на главную страницу

Сергей Михайлин-Плавский

ИНСТИНКТИВНЫЕ ЛЮДИ

рассказ

Редко теперь наезжаю в деревню: вся моя старшая родня давно переселилась в мир иной: и мама, и отец, и тетя Клава почти со всем своим семейством, кроме моего двоюродного брата Виктора. У него теперь свой выводок на Земле: три дочери и внуков не сразу пересчитаешь, да и живут они в поселке Бородино, что в часе езды от Тулы.
А в нашем селе из бывших знакомцев остался, почитай, только Василий, лохматый, седой, но еще не утерявший блеска в дотошных глазах и интереса к жизни.
- Здорово, сосед, - радостно приветствует он меня, приглашая к себе на ступеньку крылечка, - хотя какой ты нынче сосед? Мы теперь с тобой земляки и только-то. Отдалились друг от друга: ты - в Москве приспособился, а я вон - тут приржавел. Теперь уж никаким керосином не отдерешь эту ржавчину. Отседа и душа-то в небеса полетить. А ты не слыхал, проезд в небеса-то бесплатным останется, ай нет? Может, наши правители и эту льготу у нас отымут? Что там говорят, в Москве-то? Хотя нынче уже неважно, что говорят в Москве: она от нас все отдаляется и отдаляется, все дела перекидывает на местных лигархов, хватов да проходимцев. А они тоже ничего не умеют, да и работать некому, вся молодежь в город подалась давно. А со стариков да старух какой нынче спрос? Они энтих льгот по десять, по двадцать лет не видели, а теперь их "осчастливили": вспомнили, что положены старикам бесплатные лекарства. А кто их выпишет, лекарства-то? Здравпункта в деревне нет, в район ехать не на чем, автобус ходит, как ему вздумается, а то и совсем не пойдеть. Ждешь, ждешь, плюнешь и пошел домой лечиться подручными средствами: от простуды - хватил стакан "свекольной микструры" и пропотел в печке, от живота - принял стопку сахарной "дурочки" с солью, от поноса - две ложки свиного топленого жира, пока он теплый, от запора - клубнички недоспелой поел с сырым молочком...
А нынче не у каждого клубника-то на огороде, да и молока в деревне не сразу найдешь, не то, что раньше, слазил в погреб, достал махотку с желтой пенкой тол-щиной в палец, нацедил кружку и пей в свое удовольствие.
- Ну, а чем народ лечит, например, ишемию? - спрашиваю я Василия, когда он ненадолго замолкает, переживая тихое потрясение от перетряски льготников, которых в России более ста миллионов, как подсчитали дотошные журналисты. Получается интересное открытие: государство идет якобы на дополнительные расходы, заменяя льготы денежными выплатами, а на самом деле сокращает льготы тем, кто имел возможность ими пользоваться в полной мере. Иезуитски просто и изощренно идет очередной обман народа (родного электората!) среди белого дня. Обман этот стыдливо еще в начале очередной президентской выборной кампании был назван "непопулярными мерами", от которых якобы потом народу будет лучше. Светлым будущим народ уже сыт по горло, и у нас оно, что-то уж часто обращаясь в настоящее, горючими слезами обливает обманутые неистребимой надеждой сердца.
Ну дадут старику-колхознику тысченку на лекарство да на транспортные расходы, а чтобы выписать рецепт, надо ехать в район, а туда автобус не ходит: то сломался, то дорогу развезло. Все же остается по-прежнему: на селе ни врачей, ни дорог, ни транспорта...
- Ишемию? - удивляется Василий, - А энто что ишшо за зверь такой?
- Это, когда голова у тебя плывет в сторону, повернул ее налево, и тебя самого туда же потянуло. Как пьяная походка...
- Дак, что же получается? - раздумчиво, как бы самого себя, спрашивает озадаченный Василий. - Получается, что этой самой шемией вся Россия нынче больна и бросает ее из стороны в сторону, как того бедолагу пьяного, хотя у него ни в одном глазе. И тут льготы-то нужны не тока пенсионеру или инвалиду, они нужны, получается, и правителю, и депутату, и любому чиновнику.
- Ну, у чиновника-то всяких льгот тыщ на 250 набегает за месяц нашими рубликами, - говорю я Василию.
- Господи, помоги России одолеть энтот недуг! - Василий сдержанно крестится, немного стесняясь меня, он не то что растерял веру, но за долгие годы привык ее не выказывать на людях, забывших о Боге.
Мы помолчали, думая каждый о своем, потом Василий говорит:
- Бога нынче забыли. Он у многих нынешних хватов для показухи, а в душе-то его нет. Заповеди Божьи вытравили из души: не убий, не укради, не прелюбодействуй. Раньше мужик курицу резал по великой нужде, потом руки тряслись два дня. А нынче убивство возвели в доблесть, почти в геройство. Ночью на двор выйдешь и трясесси: не обидел ли кого днем, огреет поленом по кумполу, околевай потом медленной смертью.
А воровство? Насмотришься по телевизору на всяких бизднесменов и думаешь, если ты ничего ни у кого не украл, значит ты уже и не человек. Руки ночами чешутся, веришь - нет, бояться сам себя стал. Слава Богу, красть у нас нынче нечего, все уже украдено. Льготы, какие положены и те всю жизнь крали. А нынче спохватились, вернуть их захотели, чтобы украсть у народа еще больше.
- Народ ко всему привыкает и молчит, - говорю я нехотя, чтобы подержать разговор, да и собеседник знает это не хуже меня.
- У народа отбили руки и охоту трудиться. Что ни заработал - все отдай! Семьдесят лет строили коммунизм, кричали на весь мир о справедливости, а настоящий коммунизм построили в Швеции для простого народа. Да как построили-то - тихой сапой, без крику на весь мир, без пятилеток и колхозов. Эх, Россия, ты как баба гулящая: и детей жалко и накормить их нечем - все лучшее полюбовникам достается.
Горестно мне, сосед, от энтих мыслей. А ишшо горестней от того, что молодежь видит энту безобразию и привыкает к ней с малолетства: и убивство, и воровство, и разврат - как будто так и надо. Молчит народ. Его довели до ручки, ему бы еще и дернули за энту ручку. Тебя заглотнули и уже жуют, поджелудочным соком уже оплеснули, а ты все надеешься и веришь, что их вырвет...
Люди нынче стали какие-то инстинктивные, вроде как роботы с заранее заданной программой, ндравы у них ближе к животным или зверью: отнял последний кусок у слабого, перегрыз глотку соседу или напарнику, пустил по миру компаньона, в блуд ударился - ни стыда, ни совести. Сами себя сознательно готовим в ад, в кипящую смолу. Я полагаю, праведников-то нынче в раю днем с огнем ищут.
- Ну, что ты, Василий, таких безгрешных, как ты, много еще на Руси: защищал страну, поднимал ее из разрухи, потом кормил всю Россию и даже другим странам перепадало твоего хлебушка. Это разве не зачтется? - успокаиваю я старого приятеля моего отца.
- Зачтется-то зачтется, тока и я не без греха: другой раз и жизню свою проклянешь, и правителей наших, и Богу попеняешь. А исповедоваться даже негде, церковь-то наша почитай лет восемьдесят закрыта. А грех, он кругами вокруг нас ходит...
В Плавске я был намедни, в райсобес ездил. Четыре года стажу мово они там потеряли.
- Где, - говорят, - ты был с 42 по 45 год?
- Как где, на войне, - говорю им.
А у них не значится. "Военкомат, говорю, вон рядом, наведите справки-то!" То ли охамели, то ли обленились нынешние чиновники, не пойму я никак. А по улице идут девицы с голыми пупками на плоских животиках. У другой кольцо ишшо в энтом пупке. Раньше такое кольцо в ноздрях у колхозного бугая болталось, чтобы, значит, при случае его свирепость укрощать. А нынче колечки у молодых девиц то в ноздре, то на ухе, а теперь вот и на пупке голом. Там, небось, уж мухи яички отложили, скоро оттуда белые или желтые личинки посыпятся, а им хоть бы хны. И что за мода такая дурацкая: выставили пупки наружу и мозолят ими глаза занятому человеку. Засмотришься и угодишь под машину. Я за всю жизню у своей старухи голого пупка не видал и ничего, жили и детей работящих выходили...
Василий пошевелился на ступеньке, вытянул вперед левую ногу, достал из брючного кармана пачку сигарет "Прима" и посетовал:
- На готовые перешел. Цигарку свернуть не могу, руки трясутся. Он зажег спичку и в ее огонек сунул конец папиросы, пальцы его мелко подрагивали, вернее, как-то осторожно подергивались с различной амплитудой их колебания. Взгляд его был устремлен вперед - в прошлое, в будущее? - угадать было трудно. А он усмехнулся и осведомился:
- А ты помнишь, сосед, как ты в студентах со своей группой у нас в деревне объявился? На уборку картошки тогда вас привезли. Как первый раз в нашей деревне увидели девок в спортивных брюках? Помнишь, как Матрена Пестерева у правления колхоза всплеснула руками и заголосила на всю деревню:
- Гляньте, гляньте, батюшки, девки в портках! - и понеслась, сломя голову, с этой новостью мимо клуба и сельсовета к магазину, сообщая каждому встречному:
- Девки в портках!
А что бы с ней было, если бы она голые пупки увидела?..
Я хохотал над умозаключениями Василия, а он, нисколько не обижаясь на мое легкомыслие, говорил:
- Вот ты хохочешь, в тебе перевешивает настоящее, а мне не смешно, по прежним понятиям - это грех, соприкасаемый с блудом. Вот и получается, что прошлое меня не отпускает от себя, даже к настоящему мне уже трудно прилепиться. Значит, какую-никакую, а жизню я свою прожил. А теперь вот и до льгот дожил, да они мне уже ни к чему. Мне бы их лет десять назад, када ишшо силенка была, или щас сразу за десять лет получить! А так что ж? Очищают совесть свою наши правители. Чем бы дитя не тешилось...
Он помолчал, потом грустно добавил:
- Глупость-то, она хлеба не просит и всегда у тебя под рукой. А мозги-то на что тебе дадены? Вот и придерживай свою глупость...

"Наша улица” №242 (1) январь 2020