Ирина Оснач “Трава тувейка” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Оснач родом с севера Камчатки, где долгая зима, короткое лето, сопки и тундра. Родители Ирины - из поколения советских романтиков, приехавших осваивать Дальний Восток. Ирина Оснач училась на семинаре прозы А. Е. Рекемчука в Литинституте. Потом на перекрестке (остаться в Москве или вернуться на Камчатку) выбрала «вернуться на Камчатку». Работала в областной газете, много писала и была одним из известных журналистов Камчатки. Теперь живет в Подмосковном Красногорске. Автор повестей и рассказов, которые публиковались в альманахе «Камчатка», журналах  «Юность» и «Дальний Восток», антологии камчатской современной литературы «Земля над океаном», альманахе «Пятью пять», журнале «Наша молодёжь», международном литературном альманахе «Особняк», «Независимой газете». Рассказы Ирины переводились на болгарский язык, вошли в лонг-листы международного Волошинского конкурса и литературной премии им. О. Генри «Дары волхвов». В сентябре 2018 года стала дипломантом XVI Международного литературного Волошинского Конкурса.
В "Нашей улице" публикуется с №226 (9) сентябрь 2018.

вернуться
на главную
страницу

Ирина Оснач

ТРАВА ТУВЕЙКА

рассказ

Ирина Оснач. Фото Натальи Тоскиной.

Море, ветер. Берег, прибрежная трава тувейка, что растет у кромки воды. В прилив траву заливает Охотское море, а когда волны отступают, за дело берется ветер, пытаясь выдрать тувейку с корнями. Была бы трава слабее, ее и водой бы вымыло, и морозом выжгло. Но тувейка трава крепкая, длинная, края у нее жесткие, запросто пальцы можно поранить. Из тувейки плетут корзинки, украшения для волос, коврики: серо-голубая трава и, будто ягоды брусники рассыпали, узор в несколько красных полос, окрашенных корой ольхи.

Как жила, так и живет: девочка-травинка, красавица Вига, безногая старуха Виг-айимтыльын.
Почему такое имя - Виг-айимтыльын? Его дал шаман. Откуда взялся шаман? Это было время пятилеток и красных знамен. Время, когда оленеводы брали на себя соцобязательства, за что получали премии и почетные грамоты.
Шаман нашелся в соседнем поселке. Он был ветеринар, лечил оленей, ездовых собак.
Лечил хорошо, но потом заскучал.
А тут в клубе концерт артистов из райцентра, после которого в поселке решили тоже самодеятельность затеять. Взяли и ветеринара - он неплохо танцевал, пробовал и петь, но оказалось, что голос у него какой-то не тот. Потом он понял, что трудно наравне танцевать с молодыми девчонками-мальчишками.
Что придумал ветеринар? Закрыл лицо маской из травы, взял в руки бубен и запел вместе с бубном, как душе было угодно.
Изображал шамана, зрителям нравилось. Однажды поехал к двоюродному брату на свадьбу, попросили выступить вроде как с концертным номером. Станцевал шамана.
А бабка из дальней родни вдруг сказала: были в роду шаманы, да потом всех вывели и, похоже, что дух одного из этих шаманов к нему перешел. Мол, у береговых коряков и охотско-ламутских эвенов есть такое поверье - когда кто-то покидает этот свет, особенно шаман, он может дать частицу своей души родственнику или тому, кто сможет продолжить его жизнь. Ветеринар даже отпуск взял и полетел в областной город, в библиотеку. Там много чего прочитал и узнал, и выступал на сцене уже со знанием дела.
И шаманить стал.
Шаманил, пока его в сельсовет не вызвали: мол, шаманизм - пережиток прошлого. Целую комиссию созвали, был и председатель оленеводческого колхоза.
- Пережиток, - согласился ветеринар. - Это фольклор, вот я его собираю и в клубе показываю, как артист из самодеятельности.
- А в народ чего в маске шаманьей ходишь? - спросила комиссия.
- Ходил в народ, бабушкам показывал, они старые, ноги больные, в клуб не дойдут. Это фольклор, я его как артист из самодеятельности показываю.
- А-а, артист! - обрадовался председатель колхоза, которому совсем не хотелось что-то затевать с ветеринаром, единственным на всю округу.
Еще больше все радовались, когда местный ансамбль даже в Петропавловск-Камчатский позвали, да еще грамоту за выступление вручили.

Именно этот шаман и дал имя Виг-айимтыльын девочке, которая родилась в августе 1955 года у чумработницы Анны и ее мужа оленевода Василия. Лето было жаркое, тучи комаров-оводов, оленей надо было перегонять повыше, на подножие сопки, где ветер. Но жене приспичило рожать, а когда родила, сказала, что хочет обряд провести. Нашла время: лето, олени страдают. По рации из колхоза требуют план повысить, а Василий в ответ: будет план, только ветеринара привезите, оленям нужен.

Обряд назывался - дать имя. Родичи девочки приготовили кушанья, которыми шаман поделился с огнем и затем со всеми тыйныквыт, семейными защитниками: клювом ворона, который означал мудрость, когтем медведя, он означал силу, шкурой песца - хитрость, черепом волка - силу и переход из одного мира в другой. Мудростью, хитростью и силой тыйныквыт защищают жилище и весь от род от злых сил.
Потом шаман помазал жиром нерпы ярангу, нарты, вернулся в жилище и подошел к новорожденной девочке, решая, какое имя ей дать. Наклонился, чтобы посмотреть в лицо, а девочка схватила своей ручкой нить, сплетенную из травы: на лице шамана была травяная личина. Потому и назвали ребенка - Виг-айимтыльын, травинка.
Так и вышло, что травинка: девочка могла целый день ходить по тундре и берегу моря, срезать и сушить тувейку, придумывать узоры, плести из травы корзинки, шкатулки, кукол, циновки и даже занавески.

Когда она подросла, отец умер. Накануне велел жене и дочки вещи собирать, пора перебираться на новое место. Утром взял чаут, длинную веревку с петлей, чтобы поймать и запрячь упряжных оленей, тех, кто привык нарты возить. Сделал загон из нарт, погнал оленей по кругу, чтобы выбрать нужных, замахнулся чаутом. И упал.
Жена тревожиться стала - нет и нет мужа. Вышла из яранги, увидела: стадо оленей, как бешенное, бежит по кругу, вроде как само по себе, никто не гонит, не кричит. Взяла нарты, за ними, как за щитом, пошла в центр оленьего круга. Муж лежал на снегу, с чаутом в руке.

Похоронили отца и переехали в поселок. Мать вышла замуж второй раз, родила братишку. Виг-айимтыльын нужно было помогать матери. И теперь она ходила в тундру и на берег моря не за травой для плетения, а собирала ягоды, шишки, ловила рыбу, стреляла уток, куропаток.
Она мечтала украсить дом, свою комнату, но где ей было найти время? Виг-айимтыльын вставала ранним-ранним утром, когда семья еще спала, доставала тувейку и начинала плести. Трава эта особая: за столько лет, что росла у моря, с корнями пропиталась морской солью, оттого листья ее стали жесткими. Но Виг-айимтыльын знала, как совладать с тувейкой: надо ее срезать, высушить, а перед тем как плести, ненадолго замочить в теплой воде. Тогда трава сохраняет свою прочность, но становится мягкой, послушной.

Ноги у Виг-айимтыльын были сильные, быстрые. Охотилась, рыбачила, по дому успевала, печку утром топила, завтрак готовила, провожала на работу мать и ее мужа.
А сама вспоминала сон: юноша подходит к ней, берет за руку, хочет увести за собой, и она готова идти за ним. Но тут боль в ногах, они не слушаются. Виг-айимтыльын садится на землю и плачет. Юноша уходит, она смотрит ему вслед.
Юноша мерещился повсюду, она ждала его, начала вышивать сапожки-торбаса, представляя, как будет в них танцевать.

Весной побежала к проруби, стала пробивать топориком лед, за ночь затянувший лунку. И вдруг лед на речке треснул, ноги ушли в воду. Она закидывала руки на лед, пытаясь выкарабкаться, но кухлянка намокла и тянула в воду. Тогда она нащупала ногами камни на дне, было не глубоко, встала на носочки, изо всех сил потянулась из проруби, закинула мокрые рукава кухлянки на лед, и закричала. Кричала с паузами, берегла силы. Сначала было холодно, потом все равно, Виг-айимтыльын стало казаться, что у нее есть руки и голова, а тело, что в воде - чужое, она его не чувствовала. Пропал голос. Пошел снег. Стало жарко, потом опять стало все равно.
Ее спасла красная шапка-малахай. Пытаясь не заснуть, она заставляла себя встряхивать головой, и потому на малахае не было снега. Вечером возвращался охотник, заметил красное пятно на льду. Вытащил Улиту из проруби, перекинул через плечо и понес в поселок под перестук кисточек из бисера на малахае.
Охотник был молод и похож на юношу из сна. Он несколько раз приходил домой к Виг-айимтыльын, в который раз повторял ее матери свой рассказ: «Я сначала не заметил ничего на реке, потом смотрю… Я ее тащу из воды, а она молчит, потом понял, что голоса нет… Я сегодня за хариусом ходил, и вам принес, Вига, будешь рыбу?»
Вигой ее называл, говорил, что имя длинное, и не выговоришь. А потом оказалось, что у Виг-айимтыльын отнялись ноги. И охотник этот исчез, уехал из поселка.

Виг-айимтыльын приноровилась ползать по дому, помогая себе руками. Для нее сделали низкую печку, она сама ее топит, готовит. Ребятишки ей траву тувейку нарежут, она ее высушит на полу, и плетет корзинки, шьет маленькие женские сумочки из оленьей шкуры, украшенные бисером, которые хорошо покупают для магазинов сувениров в Петропавловске. Иногда берется и за торбаса. Те сапожки-торбаса, что творит безногая мастерица, известны на всю округу: мягкие, прочные и красивые. Зимние из камусов, шкуры с ног оленей, с коротким и прочным мехом. Летние - из тонкой шкуры, оленьей ровдуги-замши или дымленины, когда шкура долго дымится у очага. Если торбаса для охотника, Виг-айимтыльын подшивает их жестким мехом, который растет возле копыт оленя, такая подошва не скользит. А самые красивые, глаз не отвести, детские, украшенные розетками из цветного бисера, кисточками из меха, подвесками из бусинок.

Как жила, так и живет: старуха Виг-айимтыльын, красавица Вига, девочка-травинка. Серо-голубая тувейка, из которой плетут кошелки, корзинки, циновки и, будто ягоды брусники рассыпали, несколько красных полос, окрашенных корой ольхи. Все волной смыло и еще смоет. Останется море, над морем ветер. Огромные волны прилива. Берег с прибрежной травой, длинной и жесткой, и дальше тундра.

“Наша улица” №243 (2) февраль 2020