Татьяна Озерова “Родительская суббота” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

РОДИТЕЛЬСКАЯ СУББОТА

рассказ

МАМА

РОДИНОЧУВСТВИЕ

Шел теплый летний дождь, и мы с соседкой Шурочкой, чтобы немного поговорить, задержались под козырьком крыльца. Сильные капли дождя прибивали головки золотых шаров, разросшихся под окном дома. Август месяц проявлялся уже во всем и в нашем настроении тоже.
- Как я любила свою маму, как я до сих пор тоскую о ней! - вдруг произнесла Шура. И это неожиданное
признание уже пожившей на свете женщины пронзило мое сердце. Почему я никому не сказала этих слов так откровенно, с неизжитой болью и ранящей грустью? Они задели меня так сильно, потому что тоже жили в моем сердце и были моими родными мыслями и думами, только не произнесенными вслух.
Мы с ней давно уже проводили в последний путь своих матерей. И казалось, что сердце заполнено до краешков другой любовью - к мужу и детям, а мать вспоминается временами, когда какая-то беда постучится или неожиданная радость придет в дом - тут и мама окажется рядом…
В детстве же мама заполняла все пространство вокруг нас - везде ее голос, ее руки, ее тепло и забота.
Но главное (и это понимаешь позднее) мать на всю жизнь заложила в нас те жизненные ориентиры, те моральные ценности, с которыми не расстаться ни при каких условиях и ситуациях. И первое из них - это была любовь к Родине.
Она так любила природу, свой родной город, свою родню, которой безмерно гордилась (а ведь все они были люди простые). Любила стихи и заучивала их вместе с нами наизусть.
Как-то в начальной школе нам велели самим найти и выучить стихотворение о Родине. Мама нашла мне такое стихотворение в отрывном календаре, но я, к сожалению, уже не помню его целиком и до сих пор не знаю его автора. С большим чувством и выражением она читала его мне несколько раз так, что до сих пор я слышу ее голос и все ее неповторимые интонации.
- Мама, я не буду так читать стихотворение в классе, - сопротивлялась я, - надо мной все ребята будут смеяться! Но сейчас-то с годами я его повторяю именно с ее интонацией, с особенной убежденностью пожившего на чужбине и много повидавшего человека:

Если походишь, побродишь по свету,
Скажешь от полного сердца всего:
Лучше тебя, моя Родина, нету,
Краше тебя не встречал ничего.
Может быть, где-то и небо синее,
И у причала прозрачней волна,
Но без тебя я прожить не сумею,
Ты у меня безраздельно одна!
Как же глубоко была права в этом моя мама!

ДЕЖУРСТВО

В пору нашего послевоенного детства летнее время всегда проходило в пионерских лагерях. Многие издеваются теперь над этим словом, называя всю нашу страну того периода лагерем.
Но яркие пионерские костры и песни, чудесная, почти первобытная природа леса и озера, дальние походы по рекам, ночевки в палатках, взросление, преодоление себя… Какое тепличное времяпрепровождение у моря может заменить наш образ жизни в лагере?
По воскресеньям к нам приезжали родители с гостинцами, свежим бельем, а то и новыми сандалиями, так как обувь «горела» на нас. И уже никогда в жизни больше не стирались так наши подошвы до дыр, как это было в детстве. Ведь в лагере были особенные развлечения, например, «Гигантские шаги». На высоком, вкопанном в землю столбе, вверху, на металлическом диске крепились канатные веревки, которые внизу завершались крепкой петлей для сиденья. Мы влезали в нее, садились, двумя руками крепко держались за канат, и на «раз, два» четверо участников разбегались по кругу. Центробежная сила крутила нас, как на карусели, без всяких электрических механизмов, а подошвы сандалий, действительно, «горели» и стирались.
Но как нам было весело, сколько криков, восклицаний «кто выше!», сколько сноровки и силы надо было проявить в подвижной игре. У меня это здорово получалось, как и в игре «Пионербол», когда надо было закручивать мяч на веревке вокруг столба. Подпрыгнешь, когда мяч пролетает над тобой, и сильным ударом пустишь его в сторону твоих противников, он высоко закрутится, уже никем недосягаемый, и тогда - победа!
Недели в лагере пролетали весело: с приездом кино (как хорошо, что наше время в ту пору не съедал телевизор), ожиданием танцев под баян, выступлениями в художественной самодеятельности… Но воскресенья ждали все! И если по каким-либо причинам родители не могли навестить нас, то передачи посылались через родителей наших товарищей. Однажды мама сообщила, что приехать в следующее воскресенье не сможет и чтобы я ее не ждала.
- Хорошо, - равнодушно решила я, буду в этот день дежурить по столовой, займу свое время трудным делом, тогда оно пройдет быстро и незаметно. Дежурными всегда были пионеры старшего отряда. Они мыли посуду в больших цинковых тазах с горчичным порошком; как официанты, расставляли тарелки с едой на длинных столах под открытым небом, если было жарко, или в помещении, если шел дождь. Зато от поваров в награду нам перепадали сладкие пирожки или блинчики. Такое дежурство выпадало один-два раза за смену - все с этим справлялись и не отлынивали от работы.
Мне казалось, что это воскресенье пройдет для меня спокойно, будет обычным днем, ведь я уже большая. Но, как только после завтрака приехал первый катер с родителями, и друзья разбрелись с ними по всей территории лагеря, примеряя обновки, жуя что-то вкусненькое и сладкое, мое настроение упало, мне с каждой минутой становилось все грустнее и грустнее.
После обеда в таз, где я мыла тарелки, почему-то вдруг закапали неожиданные слезы, которые я никому не хотела показывать, и все ниже голова наклонялась над ним. Я приказывала себе не ныть, но одиночество, которое начало обступать меня, усилилось тревогой и отчаянием: мама почему-то не приехала!
Что с ней? Как я сегодня засну? И вдруг, когда я уже заканчивала уборку, кто-то из взрослых наклонился надо мной и сказал: «Твоя мама едет следующим катером, просила тебе передать, чтобы ты не грустила и ждала ее».
Я радостно выпрямилась, слезы мгновенно высохли. Быстро сняв фартук и предупредив воспитателя, я рванулась на пристань - встречать свою маму.
Расписание катера, тянущего паром, было выучено нами наизусть. Ноги сами летели по тропинке с крутого берега через сосновый бор и плоскую долину разнотравья, растянувшуюся по краю озера.
С каким нетерпением я всматривалась в толпу на палубе, искала глазами мамину фигурку в пестром платье, нервно кусала губы, вытягивала шею и переступала с ноги на ногу, тянулась вверх, вставая на носочки и держась за деревянные ограждения причала.
Время ожидания тянулось бесконечно, и расстояние между паромом и берегом, казалось, не сокращалось…
Мама, ступившая на трап, не ждала от меня такой бурной и жаркой встречи.

ГОЛУБАЯ МАЙКА

Моя мама в молодости была спортсменкой, альпинисткой, участвовала в физкультурных праздниках, где особенно любимым упражнением было выстраивать пирамиды. Она забиралась на самый верх и махала оттуда красными флажками. Все это позднее мы рассматривали на старых черно-белых предвоенных фотографиях, где все они были юными, красивыми, веселыми, не ожидавшими, какие беды, страдания и лишения скоро свалятся на их головы. Все выстояв и преодолев в годы войны, мама в мирное время никак не могла справиться с нищетой. Имея на руках троих детей, она не могла растянуть на месяц зарплату воспитателя детского сада: не хватало даже на еду, не говоря уже об одежде и обуви для нас.
Сейчас, когда девушки и женщины, выходя на улицу, надевают короткие маечки на бретельках и прохожих не удивишь голым животом и прочими прелестями, нам не понять, что переживала моя мама, когда однажды летом, в жару, она вышла в город в голубой майке, заправленной под штапельную в горошек юбку.
Ни блузки, ни кофточки попросту не было, и мама решила вспомнить молодость (фигура позволяла это сделать) и одеться по-спортивному, так она себя успокаивала.
Но мораль провинциального города 50-х годов этого не поощряла. Начались пересуды, сплетни, дошедшие до ушей ее младшей сестры, которая в срочном порядке отдала ей свою простенькую розовую блузку, лишь бы сестра не позорилась, как считали окружающие люди.
Как нам было жалко нашу маму! Мы мечтали поскорее вырасти, пойти работать и на первую получку купить ей самое нарядное шелковое платье и туфли на самых высоких каблуках!

КАРМАН

Война помешала маме закончить Ленинградский педагогический институт имени А.И. Герцена. И отец иногда иронически подтрунивал над ней:
- Ну, как же, ведь у тебя незаконченное высшее образование!
Они считали себя интеллигентными людьми, разбирающимися в литературе, поэзии, живописи, музыке - и это действительно было так. Нищенские зарплаты унижали их человеческое достоинство, поэтому становится понятным, что после войны отец начал пить.
- Вырастешь - все поймешь, - утешал он меня. И вот выросла, поняла и простила его за все. Но тогда было много боли, обиды и стыда за него.
Работая в детском саду, мама должна была иметь хотя бы какое-нибудь приличное платье. Как она наскребла небольшие деньги на скромный костюм, нам было неведомо. Но вот наша мама нарядная стоит перед нами: темно-синий жакет и прямая юбка до колен. Костюм только что принесен из ателье, и она еще раз рассматривает себя в зеркале. Мы виснем на ней. Маме надо показать свою обновку сестре, которая столько раз ее выручала и деньгами, и продуктами, и житейскими советами. Мы быстро собираемся и идем с ней к бабушкиному дому. Надо пройти несколько небольших улочек и переулков, все они без асфальтовых мостовых, лишь по бокам некоторых тянутся канавки для стока дождевой воды. Мама забегает в магазин купить молока и хлеба, поэтому ее руки теперь заняты бидоном и сеткой-авоськой.
Мне же, шестилетней девчонке, ничего более не остается, как схватиться за ее накладной карман на новом пиджаке. Кто же из нас предполагал, что на скользком глинистом склоне канавки ноги утянут меня вниз и я скачусь туда не только с громким криком, но и с маминым карманом в руке!
У тетушки, вместо показа костюма, сначала меня отмывали, а потом пришивали модный карман на место.
Теперь же это событие - только смешное воспоминание из детства.

«ОПЯТЬ ДВОЙКА»

В школе я любила литературу и историю, перечитала множество книг, а вот с математикой были нелады. Да еще учительница была не столько строга, сколько авторитарна и груба, постоянно унижала нас и могла устроить крутую разборку кому-нибудь из нас на целый урок, не считаясь со временем.
Постоянными объектами ее пристального внимания были то моя подстриженная челка (не положено), то «взрослые» чулки на мне (не положено), то долгое катание с мальчиками на катке (каток был напротив ее дома, и она всегда была в курсе) - опять не положено! Двойки преследовали меня: исправлю по алгебре, получу по геометрии, исправлю по геометрии, снова получу по алгебре. Страдала я ужасно. Бегала к сильным ученикам, решала задачи, зубрила теоремы, но не дано мне было освоить эту науку.
Особенно жаль было маму. На родительских собраниях ей из-за меня приходилось выслушивать много нелестных слов о моем прилежании и поведении.
Однажды ее даже вызвали в школу: у меня намечалась двойка за четверть по алгебре. Декабрьским морозным вечером, когда над головой ярко светили звезды, а на улице теплым оранжевым светом горели окна деревянных домов, мы шли с мамой навстречу друг другу.
Она возвращалась из школы, а я с ведрами и коромыслом направлялась к колодцу за водой. Ведра мои были еще пусты, но на душе была такая тяжесть! Вот сейчас на меня выплеснется столько упреков за мое поведение, за мои двойки!
Наверное, по моей походке мама уже поняла, как мне плохо. Она ничего не сказала мне, просто прижала мою голову к своей груди, и так мы постояли какое-то мгновение. От ее прикосновения и молчаливого прощения необыкновенная легкость разлилась по всему моему телу - наверное, так снимается Богом тяжкий грех с чьей-то заблудшей души.
- Мам, я все исправлю, я постараюсь! - тихо прошептала я ей.
- Я верю тебе, - спокойно ответила мама.

ЖАЛЕЮ ТЕБЯ

Время летит быстро, и вот я уже замужем.
Жили мы в небольшой комнатке в общежитии педагогического института с годовалой дочкой Наташей.
На кухню и в туалет бегать приходилось по длинному коридору с вереницей дверей по обеим сторонам.
На двух этажах здания проживали преподаватели разных факультетов. Все мы были молоды, ожидали квартир и улучшения своих жилищных условий.
Маме, несмотря на все наши неудобства и тесноту, очень хотелось у нас побывать и поглядеть на внучку. На первомайские праздники она решила заехать к нам по пути из Ленинграда. Поезд прибывал во Владимир ранним утром. Телеграммы она не посылала, и мы спокойно спали в этот праздничный день, не ожидая гостей.
Подойдя к нашей комнате за номером 25 и не услышав никаких звуков утреннего пробуждения, она оставила свой чемоданчик у дверей и пошла гулять.
Как она говорила, подышать свежим воздухом после душного вагона.
В восемь утра мы поднялись, открыли дверь и увидели знакомый мамин чемодан. Нашей нежданной радости не было конца! А навстречу нам по коридору с красными тюльпанами в руке шла мама! Объятья, поцелуи, приветствия…
- Мама, да где ты была? Почему же без телеграммы? Мы бы тебя обязательно встретили! Ты, наверное, устала! Спала ли ты в дороге?
Тысячи вопросов обрушила я на нее. Она только улыбалась в ответ, а потом сказала:
- Да я пожалела вас так рано будить. Знаю по себе, как хочется молодым поспать, когда у них маленький ребенок и столько бессонных ночей.
У русских матерей всегда так: вместо слова «люблю», обязательно скажут «жалею тебя»…

ТЕЛЕГРАММА

Послевоенное поколение детей очень рано навсегда расставалось со своими родителями. Здоровья тогда ни у кого не было: мать надрывалась в тылу, а отец, израненный на фронтах, тоже долго не мог тянуть эту тяжелую лямку жизни.  
Когда я сейчас смотрю на пятидесятилетних мужчин, которые образуют новые семьи с молодыми женами и ждут ребенка - ровесника своему внуку или внучке, мне трудно представить на их месте своего отца. Он ушел в иной мир, когда ему было немного за пятьдесят, но для нас он был таким усталым, старым и изможденным войной, что его уход не воспринимался нами ранней утратой. Мама пережила его на десять лет. И за эти годы после смерти отца мы, казалось, позабыли эту страшную боль потери дорогого человека.
Жизнь продолжалась, кончились шестидесятые, начались семидесятые, люди получали квартиры,  обставляли их новой мебелью, книжными полками, часто из открытых окон звучали разучиваемые детьми гаммы на пианино, баяне или скрипке - красивая жизнь наступала повсюду, и радужным и прекрасным виделось будущее.
Телеграмма из города детства пришла внезапно: мама умерла, выезжай, похороны такого-то числа…
В моей фамилии на бланке была опечатка в первой букве. Всю дорогу я молчала и ощущала себя в каком-то пустом, нереальном, почти фантастическом пространстве. Ехать пришлось сначала на автобусе, потом на поезде, везде меня окружали люди, пытавшиеся заговорить со мной, что-то спросить, но разжать сомкнутые губы было невмочь, какой-то нервный спазм сковал меня: ни выпить глотка воды, ни проглотить крошки хлеба почти за 12 часов пути. В голове всю дорогу горела яркой лампочкой мысль-надежда, что это просто чья-то случайная ошибка, опечатка. Телеграмма, конечно, предназначена не мне, и, когда я приеду, меня на платформе вокзала встретит мама.
Когда поздним зимним вечером я вышла из вагона и увидела идущих мне навстречу брата и тетушку в черном платке, то никакой уже надежды в моем сердце не осталось.
И тогда я громко на весь вокзал пронзительно закричала от сжигающей меня боли.
- Тише, тише, Танюшка, - упрашивал меня брат. А тетушка, младшая мамина сестра, обнимая и поглаживая меня по плечам, говорила: «Пусть, пусть покричит, так ей, может, полегчает…»

ОТЕЦ

СЛОВО - СЕРЕБРО,
А МОЛЧАНЬЕ - ЗОЛОТО

В нашем роду, как говаривала моя тетушка, было несколько молчунов и среди них - мой отец.
Развязать язык ему помогали несколько граммов спиртного. Тогда он преображался, становился интересным рассказчиком, собеседником, читал наизусть стихи, пел оперные арии, и все окружающие его люди были от него в полном восторге.
В обычное время слов от него дождаться было нельзя. Даже в решающие моменты жизни, когда кто-то из нас заканчивал учебу и планировал свое будущее, он был немногословен.
- Ну, что решила, куда будешь поступать после восьмилетки? - спросил он у меня.
- В педагогическое училище на начальные классы, - ответила я.
- Ну и хорошо,- глубоко вздохнув, сказал отец.
Рассматривая его фотографии 30-ых годов, где он был в числе лучших комсомольцев на каких-то конференциях, съездах или среди своих военных товарищей, я видела красивого умного человека. Но ведь фотографии тоже «молчали». А каким он был в своей юности? Веселым, озорным, любящим шутку, смех, музыку? Когда судьба сломила его и «запечатала» его рот молчанием? Так и осталось это нам всем неведомым.
Хотя сейчас, много лет спустя, мы понимаем, что пережило его поколение и почему они были так немногословны.

ПЕТУХИ

У каждого человека когда-нибудь да была встреча со своим петухом, добрым или злым. Мать же всегда со смехом рассказывала нам историю, происшедшую с нашим отцом, которую она наблюдала на запруде у реки, где полоскала белье.
Берега у той маленькой, мелкой речки были высокие и крутые. Соединялись они хлипким мостком, ежегодно смываемым половодьем. Каждую весну или дождливую осень речка широко разливалась и была бурлива и непокорна, а летом почти пересыхала и тонкой прозрачной пленкой текла по камушкам.
Мостик, перекинутый местными жителями, из нескольких жердей, с шатающимися с одной стороны перильцами, делал переход через нее всегда опасным как для взрослого человека, так и для ребенка. А уж о бабах, всегда нагруженных корзинами белья или ведрами с молоком, и говорить не приходится.
И вот надо же было моему отцу встретиться на этом шатком мостике с задиристым и клевачим петухом. Они сошлись ровно посередине мостка, и ни один из них не хотел уступать дорогу другому.
Высокий мужчина, в военной форме, начищенных сапогах, и красивый, пестрый, злой петух. Отец, как всегда в задумчивости, вступил на мостки и только на середине вдруг уткнулся в непреодолимое препятствие, которому поначалу он не придал никакого значения. Обойти друг друга они никак не могли, поэтому каждый старался потеснить противника и продвинуться хоть на несколько шагов вперед к противоположному берегу.
Мать наблюдала за ними снизу сначала молча, с любопытством, кто же окажется победителем в этой схватке, а потом уже, когда этот поединок страстей и характеров начал развиваться со стремительной силой, не могла удержаться от смеха.
Петух гордо выпячивал грудь, пушил хвост, косил глазом, тряс бородкой и наступал. Отец, держась одной рукой за перила, чтобы не потерять равновесие на шатком мостке, с руганью пинал ногой бравого вояку, но тот, как футбольный мячик, подпрыгивал, взлетал и снова наступал.
Поединок затягивался. Неужели отец отступит, да еще на глазах у смеющейся жены? В конце концов, петух с громким победным криком просто перелетел через голову пригнувшегося от неожиданности отца и как ни в чем не бывало продолжил свой путь.
- Ничья! - закричала мама.

МАТРЕШКА

Отец был добрым. В получку он накупал нам разных сладостей, баранок, булок, колбасы, а осенью
- привозных яблок, слив или приносил в дом огромный арбуз.
Мы с радостью встречали этот домашний праздник, а он смотрел на нас и предупреждал: «Матери
оставьте!» Говорилось это нам только для порядка, маму мы никогда не забывали.
Каких-либо специальных подарков ко дню рождения он никогда не делал, но, бывало, приносил какую-нибудь интересную книжку и требовал, чтобы мы ее обязательно прочитали. А однажды (поэтому так хорошо и помнится) принес с базара веселую матрешку. Как она была мне по душе!
Как пахла деревом, лаком и краской! Разбиралась на несколько кукол и собиралась в одну большую. Для маленькой девочки это волшебство казалось бесконечным счастьем.
У мамы, педагога своего времени, были тогда другие установки: Есенин - запрещенный поэт, а матрешка - базарная игрушка. Все это дурной вкус, не способствующий эстетическому развитию ребенка.
Как хорошо, что впоследствии она все это пересмотрела, ведь ее русская душа всегда отзывалась на настоящую красоту, а не на указания «наркомпроса».

МАТЕМАТИКА

По редким рассказам отца мы знали, что он был в классе лучшим математиком и прекрасно играл в шахматы. Некоторые мальчишки дожидались его на пороге школы и просили тетрадку с решенной задачей, чтобы быстрее списать и не получить двойку за домашнее задание. Математические способности достались сестренке, мне по наследству передалась его любовь к литературе и истории.
Хороши были семейные вечера, когда он вел сражения за шахматной доской со старшим сыном Леонидом. Мы окружали их и не дыша наблюдали за длительными поединками, за ходом мыслей, за стратегией и тактикой сложной взрослой игры. А когда она заканчивалась и еще долго шло обсуждение ее ходов и поворотов, мы с сестрой играли в свои шахматы-куклы. И у нас были свои сказочные королевы, солдаты и офицеры.
Нам всегда была интересна жизнь наших родителей. Ведь они родились еще при царе! До революции!
Нам казалось, что это была какая-то другая, необыкновенная жизнь.
- Расскажи, - всегда просили мы отца.
И он начинал…
- Однажды мой отец привез с ярмарки настенные часы с боем. Мне ужасно хотелось посмотреть, как они устроены внутри, откуда такой звон, обо что ударяются молоточки, отбивающие четверть часа, полчаса и час. И вот, когда в доме никого не было, я снял часы со стены, разложил их на большом столе и разобрал, а собрать, конечно, не смог. Я многое узнал и понял, но соединить все колесики и винтики в единый живой механизм мне было просто не под силу.
Первый раз я тогда отведал большого ремня.
- Больно было? Ты плакал? - сочувствовали мы ему. Но он только улыбался.
- Не завидуйте никому и никогда, - говорил он нам. - Я приносил из дома в класс черный хлеб, чтобы съесть его на переменке, а мой сосед по парте ел белые пироги с капустой или даже с мясом. И поверьте мне, он просил поменяться со мной кусками, так хотелось ему отведать моего самого вкусного черного хлеба!
А когда мы рассказывали дома о чьем-то «богатстве» - новом пальто у одноклассницы или новой модной мебели - он глубокомысленно замечал: «Счастье не в этом!» И читал нам наизусть «Школьника» Николая Некрасова, словно пророча нам, своим детям и внукам, ведущие московские и европейские университеты и просветительское поприще.

ЗАПИСКА

Все люди жаждут любви и внимания в любом возрасте, от младенчества до старости. И он всегда ждал от нас любви и ценил ее даже в самом маленьком и незначительном проявлении. Поглажена ли ему рубашка, положено ли ему свежее полотенце, приглашают ли его к столу обедать - все батьке было в радость, и его лицо расцветало какой-то смущенной улыбкой или виноватой усмешкой!
Жили мы тогда на втором этаже в деревянном доме без удобств, пилили и кололи дрова, топили печку, ходили за водой.
По субботам все отправлялись в городскую баню с березовым веником и обыкновенным хозяйственным мылом, не зная никаких шампуней и бальзамов.
Но как пахли наши рубашки и фланелевые платьица, выполосканные в озерной воде и высушенные на свежем морозном воздухе! Куда там современным химическим средствам!
Мы гладили белье угольным утюгом или тяжелым литым чугунным, но все это было нам не в тягость, а привычно и буднично.
Раскладывая по ящикам комода наглаженные стопки белья, я отложила отцу его вещи, а сверху положила маленькую записочку: «Папа, сходи в баню!»
Я и не думала, что эту записочку он долго будет хранить в какой-то своей книжке, и она выпадет из нее ко мне случайно через много-много лет, когда его уже не будет на этом свете.

ПОСЛЕДНЯЯ КНИЖКА

Никакого денежного наследства мы от своих родителей не получили. Другое было время - комсомольцы-добровольцы все отдавали стране. Единственной роскошью или островом сокровищ была для отца его черная резная этажерка, набитая до упора книгами и журналами. Она так запала мне в душу с самого детства, что я до сих пор разыскиваю ее по антикварным магазинам, пытаясь снова вернуть себе кусочек навсегда ушедшего времени.
Читал наш отец запоем. Ни одной свободной минуты у него не проходило без чтения. Русскую и европейскую классику он знал наизусть. Иногда на верхней полке этажерки ставилась какая-то редкая, в тисненой картонной рамочке фотографическая открытка с портретом А. Чехова, Л. Толстого, М. Горького, С. Есенина.
Вся наша семья постоянно пользовалась городской библиотекой, но как только у кого-нибудь из нас появлялась лишняя копейка, то сразу же приобретались любимые книжки. Поэтому дома без книг я до сих пор не представляю. Не тех, которые стоят украшением, а рабочих книг, с пометками и закладками, с любимыми страницами, которые перечитываешь несколько раз в течение своей жизни и каждый раз в знакомых строчках видишь новые образы и открываешь новые бездны мысли.
В минуты хорошего настроения, когда потрескивали поленья в печке, а за окном гудели зимние ветры, отец читал вслух свои любимые стихи или рассказы, тем самым навсегда прививая нам свой вкус к настоящей литературе.
Кому-то запомнится его отец по посаженному саду, построенному дому, любимому делу… Нам же - по недочитанной книге.

Тонкий лист недочитанной книги
В середине романа загнуть,
Виноватой улыбкой несмелой
Горьких мыслей остатки спугнуть
И устало красивой рукою
Прядку темную скинуть со лба,
И, почувствовав что-то спиною,
Тихо так про себя прошептать:
- Не успею, должно быть, не скрою,
В этой жизни ее дочитать.
Тот роман до заветной страницы
Я листаю опять и опять,
Но другие событья и лица
Заслоняют слова-вереницы
И опять не дают дочитать…

БЫЛ И У ТЕБЯ БАТЬКА!

В тот субботний вечер октября отец словно предчувствовал, что с ним случится на следующее утро в воскресенье. Он был страстный любитель-рыболов. Удочки, крючки и снасти были всегда в полном порядке.
Природа, тишина, уединение давали возможность подумать и поразмышлять над своей непростой судьбой и жизнью своих детей.
Он, как обычно, расположился на берегу речки, закинул удочки и стал ждать поклевки. И в этой тишине и умиротворенности его измученное тяжелым временем и войной сердце остановилось.
Все понимаешь слишком поздно… Господи! Почему люди не следуют твоим заповедям?
Сейчас, когда в мирное время детские дома переполнены сиротами и большинство из них никогда не узнает ни родителей, ни своих родственников (какие же плоды они принесут, не зная своих корней?!), вспоминаешь слова отца, который, сознавая все свои недостатки и просчеты, всегда с надеждой на понимание говорил:
- Вырастешь - вспомнишь: был и у тебя батька!

***
Я по русскому обычаю
Помянуть тебя приду.
На могиле траву выполю,
Хлебных крошек покрошу,
Фотографию поглажу,
Молча тихо посижу.
Все о новом, все о старом
В мыслях я перескажу.

Владимир

"Наша улица” №244 (3) март 2020