Эдуард Клыгуль "Не копай историю рода своего" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Эдуард Викторович Клыгуль родился 16 марта 1937 года в Москве. Окончил Московский авиационный институт. Работал в самых разных сферах. Кандидат технических наук. В 2002 году стал публиковаться в журнале “Наша улица”. По рекомендации писателя Юрия Кувалдина был принят в Союз писателей Москвы. В 2003 году Юрий Кувалдин в своем издательстве “Книжный сад” выпустил книгу прозы Эдуарда Клыгуля “Столичная”.
Умер 4 сентября 2008 года.

вернуться
на главную
страницу

Эдуард Клыгуль

НЕ КОПАЙ ИСТОРИЮ РОДА СВОЕГО

рассказ

Тело Эдуарда Клыгуля прекратило функционировать 4 сентября 2008 года. Почему я говорю «тело»? Да потому, что оно стандартно и изготавливается по одним и тем же лекалам. А человек есть Слово. «Эдуард Клыгуль» - вот что живёт. Он был одним из тех писателей, которые вошли в литературу в позднем возрасте через мою «Нашу улицу». Его стиль, доверительный и лиричный, сразу тронул мою душу. 

Юрий КУВАЛДИН

К Максальскому на офисный компьютер каждый день, кроме электронных служебных посланий, приходят штук пятьдесят рекламных: предлагают самые различные вещи - от полного списка владельцев автомобилей до возможности многократного увеличения размеров женской груди или мужского детородного органа. А вчера его заинтересовало сообщение, где предлагалось исследовать любую родословную с каким угодно количеством колен. Максальский позвонил по указанному телефону: девушка - посредник, почувствовавшая серьезность намерений звонящего, дала другой, основной номер. Там ответил слегка картавый, интеллигентный голос, обстоятельно поведавший о чрезвычайной сложности и длительности архивных поисков, поскольку многие хранилища историй жизни людей еще не компьютеризированы. На вопрос о стоимости исследования последовал разъясняющий ответ: все зависит от того, по обеим ли линиям - мужской и женской - копать, и на какую глубину поколений. Ежели искать по одной ветви на пять поколений, то это будет стоить - шестьдесят долларов в месяц в течение двух лет научных изысканий.
- А если вы ощущаете дворянские корни, то о цене договоримся при личной встрече, бывает, мы обнаруживаем и такое происхождение, - обещающе уточнил кладоискатель потеплевшим голосом.
- Хорошо, я подумаю, - зародил Максальский надежду на заработок исследователю прошлой жизни.
Максальский, окончив "плешку" - московский институт народного хозяйства имени Плеханова - и покрутившись несколько лет в торговле, в начале девяностых легко влился в фирму, собирающую из отдельных, пахнущих полиуретановым лаком плат, дешево покупаемых в Южной Корее, компьютеры и выгодно их продающую для бурно плодящихся офисов. Дожив до сорока лет и проработав двенадцать из них в коммерческих структурах, он понимал: мы живем в такой переходный период от советского социализма к постсоветскому капитализму, когда сила денег значительно опережает значимость законов, а зачастую, деньги и заставляют принимать законы, способствующие получению еще большей финансовой выгоды. У предпринимателей, добившихся разными путями значительного материального состояния, из-за дефицита благородного происхождения стало модным находить свою корневую систему в дворянстве для подтверждения "элитарного" жизненного фундамента. А для обоснования того, что думами и чаяниями они с народом, а не с золотым дьявольским тельцом, - научились креститься, ходить на большие праздники в церковь, стоять с зажженной свечой на службах, при этом не веря ни в бога, ни в черта.
Это новое течение - среди власть и средства имущих - произрастает от партийной номенклатуры, всегда подчеркивающей свою избранность, исключительность и в то же время вечно твердящей: мы с народной массой, мы за исконно русские традиции. Вверх по служебной лестнице после переворота семнадцатого года стали двигаться победившие классы: рабочие и крестьяне, люди, естественно, мало образованные, с бедной, как и они сами, речью, и, заняв руководящие посты, они поднимали на этот уровень и еще выше своих детей - так из поколения в поколение прививалась выдвиженцам уверенность в карьере, бескомплексность. Отсюда и генетические корни новой, как они любят себя называть, "элиты", давшей пищу для разного рода анекдотов. Основной же интеллектуальный потенциал России сажали на пароходы и отправляли навсегда в чужестранье или в огромной ступе ГУЛАГа растирали в гумилевско-мандельштамовскую лагерную пыль.
Да, редко кто в нашей стране имеет информацию о своем роде глубже поколения дедов, а те, кто знал, в прежней стране победившего их социализма, - детям боялись передать: вдруг обнаружится буржуазное или какое-нибудь другое не рабоче-крестьянское происхождение.
Единственное генетическое наследие от предков - считал Максальский - это постоянно мучающая его беспокойная тревожная мужская ревность ко всем своим приятельницам и двум предыдущим женам. Максальский был уверен: если он сошелся с женщиной, а тем более поставил печать в паспорте, то только ему одному принадлежит право обладать ее телом. Понимая, что проконтролировать такую исключительность невозможно, он всегда сомневался в их верности. Это неверие иногда не давало заниматься ничем другим, повергало в сумеречное, даже ночное полузаторможенное состояние, сосредоточенное на одной пронзительной, прожигающей мысли - его обманывают. Если бы он обратился в этот момент к психиатру и рассказал о всех своих гнетущих переживаниях, видениях ярких картин адюльтера, снятых с разных ракурсов, как бы скрытой камерой, его воспаленным обидой за себя мозгом, то с большой вероятностью получил бы диагноз - "бред ревности".
Наивное старомодное требование физической принадлежности только ему - Максальскому - раздражало напарниц, и они его быстро бросали. Всегдашнее, почти экстрасенсорное ощущение их неверности раза два и подтвердилось, когда он неожиданным приходом заставал своих юно-сексуальных подруг в процессе активного постельного общения с другими, по виду нисколько не лучше его партнерами. Один из доставляющих удовольствие, когда вскочил голый и растерянный вместе с раздосадованной неостывшей женщиной около разложенной бежевой софы со скомканной простынею и горячим острым запахом бурного слияния тел, оказался ростом где-то от силы метр сорок пять - метр пятьдесят и с небольшим горбом. Но недаром же есть анекдот, утверждающий: "маленький карлик, но с большим ...". Да, несколько грубо, но, видно, права народная мужская мудрость: "Как ты женщину не трахай - все равно ей нужен хахаль". На отчаянный вопрос Максимова: "Почему?!" - ответ оба раза был одинаков: "Это к нам с тобой не имеет никакого отношения". Этого Максальский стерпеть не мог и, естественно, бил обеих долго по лицам - до криков, до крови. Так он расстался со второй женой. Правда, если быть честным, то и его как-то раз первая жена - природная брюнетка с модной плоской фигурой топ-модели - застукала с грудастой, задастой восемнадцатилетней девицей в момент набирающего звонкую силу крещендо и поцарапала ему длинными острыми крашенными в бордовый цвет ногтями лоб и правую щеку - пришлось купить бюллетень и десять дней не ходить на службу.
Говорят, ревность имеет животное происхождение: вот, например, собаки всегда ревнуют хозяина, если он погладит другую суку у них на глазах, или того хуже - возьмет на руки. У Максальского долго жила рыжая кокер-спаниель, девочка, единственное по настоящему любящее его, преданное и верное ему живое существо, - так она всегда при прогулках на соседнем уютном травянистом сквере своей длинной породистой мордой с замшевым носом отталкивала других собак, если хозяин пытался оказать им знаки внимания. Все-таки откуда у него несовременная эта штуковина - ревность? Может, от деда по отцовской линии - Станислава, наполовину поляка, родившегося в бывших польских, а потом принадлежащих России владениях? А истоки ревности - из польской гордости? Ощущение самозначимости было тоже гипертрофированно у Максальского и мешало ему существовать на том среднем социальном уровне, куда судьба обрекла его - поэтому места работы менял часто: начальникам, как при социализме, так и при новом, c атавизмами советчины капитализме, такие сотрудники, с заносчивостью, совсем необоснованной их статусом, были в тягость.
Иногда в снах ему видится какая-то другая жизнь. Нет, ему не снятся изящные, белые с золотом дворцы, дамы в кринолинах и белых париках, с виду неприступные, изумрудные пахнущие розами лужайки с фигурно подстриженными кустарниками и аллеи, сводчато увитые темно-зеленым плющом.
Последнее время Максальского преследует одно ночное видение: он - отрок лет десяти, их семья живет в степи, покрытой пожухлой травой, в строении из темной кожи и легких бревен, огороженном плетнем из коричневатых извилистых прутьев. Терпко пахнет горькой стройной бледно-зеленой полынью. За оградой - белесая, вытоптанная людьми и животными дорога, уходящая к другим таким же неприхотливым жилищам, разбросанным вокруг нее. Во дворе привязаны два красновато-рыжих с черными блестящими гривами и хвостами коня и светло-каштановая кобыла: для каждого члена семьи - своя лошадь. Рядом тычется в низ крупа родительницы такой же, как и она, каурый жеребенок. Откинув полог, занавешивающий вход в дом, резко появляется сосредоточенный отец, в просторной, прочной накидке, типа современного темного плаща, круглой кожаной шапке, отороченной серебристым мехом, в руке у него длинное копье с острым посверкивающим наконечником; гладит по голове белобрысого сына, затем одной рукой обнимает светловолосую, в синеватом длинном сарафане маму - та плачет; спешно садится на коня: глухо, гулко и далеко отдается в земле стук копыт, над дорогой - невесомый утренний туман с душным привкусом мокрой пыли. Из других дворов выскакивают и пристраиваются к отцу другие всадники - поднявшееся над степью светлое пыльное облако прозрачно занавешивает только что появившееся неяркое солнце и уносящихся за видимый конец дороги мужчин...
Польский костел, бледно-голубой от ясного неба, с высоким, мерцающим темным шпилем, стоящий посредине небольшого городка с низкими, под ярко красными черепичными крышами домами. Внутри - строгие, аскетически-серые стены, темные мраморные колонны, уходящие ввысь, в бесконечное небо. Из украшений - как бы парящая в сине-желтом витраже устремленного вверх готического окна, в коричневато-розоватых с пробелами одеждах божья матерь и умильно прижавшийся к ее щеке младенец. Человек с высоким лбом, ясными выразительными глазами и аккуратными черными, подстриженными равнобедренным треугольником усами громко читает молитву, отдающуюся эхом в пустом зале. Маленький мальчик, в длинной белой рубашке, завороженный, слушает...
Максальский мучительно анализировал: что же такое сны, и как они связаны с жизнью человека, его прошлым, будущим? Наконец, ближе к сорока, он несколько вычурно сформулировал: сны - это аранжированный свободным полетом мысли, отключенной от внешнего мира, виртуальный просмотр прожитой жизни, причем не только своей, но и генетических предков.
Максальский решил все-таки заказать свою родословную. Контора находилась в Большом Знаменском переулке, недалеко от Гоголевского бульвара, на первом этаже плохо выкрашенного темно-желтого, видимо, предназначенного под снос, а потому с низкой арендной платой, сооружения, с неширокими тусклыми окнами. Войдя в небольшую комнату, Максимов сразу почувствовал спертый запах старого, в прошлом жилого, набитого коммунальными жильцами дома, впитавшего тяжелую ауру скученного человеческого общежития. Бойкий, черноволосый с ранней проседью архивокопатель вскочил с радостной улыбкой навстречу посетителю из-за обшарпанного канцелярского стола шестидесятых годов, половину которого занимал современный компьютер с жидкокристаллическим монитором. На голубом фоне экрана очень медленно плыли справа налево яркие разноцветные тропические рыбки.
- Кандидат исторических наук Браверман, - грассируя, как Владимир Ильич, представился он и в доказательство показал дипломы о защите диссертации и окончании историко-архивного института.
Максальский решил заказать генеалогическое исследование по обеим линиям на пять колен. Научный работник нашел в куче бумаг, лежащих в хаотическом беспорядке на столе, черный замусоленный калькулятор "Citizen", достал потертый лист с тарифами, долго тыкал толстыми пальцами с неровно подстриженными ногтями в клавиши. Потом назвал сумму. Максальский уже был готов к этой цифре - в его коммерческой структуре платили не так уж плохо.
Если он окончательно решал что-то сделать, то его всегда охватывало стремление - выполнить это как можно быстрее, иначе это беспокойное сознание незаконченности, какое остается после прерванной посредине мелодии, будет заставлять просыпаться среди ночи и натужно соображать, искать путей для скорейшего завершения задуманного.
- А если исследование закончить не за два года, а за полгода, во что это выльется? - не очень уверенно поинтересовался он.
- Цифра утроится, - заблестели красненькими, почуящими наживу огоньками припухшие глаза историка.
Максальский задумался: любопытство к предкам своим начало перевешивать программу предвкушаемых отпускных удовольствий. У них в семье - поскольку он был женат в третий раз и бездетно - было заведено отдыхать порознь. "Ладно, придется в феврале отказаться от заманчивой поездки в страну вечного лета - Объединенные Арабские Эмираты или, как их называют сами арабы, Имарат аль-Арабия аль-Мутахида); такие там, рассказывают, удивительные экзотические города: Дубай, Шарджа", - несколько огорчившись, принял он решение.
- Давайте сделаем так: сумму увеличим не в три раза, а вдвое, но пятьдесят процентов плачу вперед наличными, - достал из кармана заманчивую стопку свежих зеленых купюр опытный в торговых переговорах Максальский.
Вид живых денег, как всегда, сработал, - и контракт был подписан. Условиями договора предусматривалось информирование заказчика раз в два месяца о результатах исследования.
...А этот сон Максальский любил. Вот, похожий на него мальчик со своей ласковой бабушкой Дашей - гувернанткой детей генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова - играет со своим сверстником в матросском костюмчике в детской комнате с большим, горизонтально-овальным, с резной деревянной рамой зеркалом на стене. Он тащит за лапу огромного темно-коричневого плюшевого мишку с черными блестящими пуговками - глазами и розовым бантом.
...Студенческое время. Послезавтра экзамен - на лекции Максальский не ходил, чужие конспекты достать не смог. Делать что? Не сдашь "Историю КПСС" - не получишь стипендию: она хоть и жалкая, но дает возможность посидеть с симпатичной доброжелательной сокурсницей в кафе, сходить на новый фильм. В предэкзаменационные дни Максальский спит трудно, с ночными кошмарами. Под утро возникает грузный человек, в широкополой бордовой шляпе с мольбертом в одной руке , в другой - конспекты лекций (Харменс ван Рейн Рембрандт? А где же первая жена - Саския ван Эйленбюрх? Уже упорхнула с колен?). Кладет толстую тетрадь в красном коленкоровом переплете на коричнево-клетчатое колко-шерстяное одеяло, медленно поворачивается и плавно исчезает в стене, оклеенной полосатыми бежевыми обоями...
Через два месяца архивник Браверман передал Максальскому справку. В ней говорилось: прадед его по линии матери - Василий, 1869-го года рождения, владел двумя лавками москательных товаров в подмосковных Бронницах, а по линии отца - Вацлав, такого же года рождения, был ксендзом в небольшом городке Друе - это Латгалия, место, где вместе обитали люди многих национальностей: поляки, латыши, литовцы, русские, белорусы. О прабабушках, Марии Ивановне и Дарье Петровне, удалось выяснить то, что они были чуть моложе мужей и родились: одна - под Каширой, а другая - в Смоленске. Прабабушка Даша - к радостному удивлению Максимова - с определенной степенью вероятности, как можно было понять из завещательных документов отца генерала Корнилова - Георгия, была его внебрачной дочерью.
Бывают и неприятные, даже дурно пахнущие сны. Бревенчатые черные двухэтажные дома в Первом Спасском тупике или на Лучевых просеках неподалеку от Сокольнического вала, огромные сосульки замерзших человеческих экскрементов, не долетевших из уборных второго этажа до выгребной ямы; озябшие, голодные, времен войны люди, в вытертых телогрейках цвета хаки, внутри унылого вокзального сортира, на помосте с прорезанными отверстиями, откуда источается зловоние, перемешанное с запахом хлорки, сидящие рядом друг с другом, на корточках, с обреченным, эшафотным взглядом. В древних римских городах, посреди общественных беломраморных отхожих мест громко играли музыканты, здесь же, на вокзале, звучал один оркестр, издававший трубно-натужные звуки изнуренных войной человеческих тел...
Ему (а может, это - его отец?) двенадцать лет, живет в послевоенной Риге. В колодцеобразном сероватом каменном дворе, около своего дома, недалеко от Домского собора, играет со сверстниками в "расшибалку" на деньги и ругается матом. Вдруг неспешно подходит человек, в защитного цвета офицерской форме, оказавшийся в это время не на службе, - окна его квартиры выходят в этот же двор - и отзывает в сторону: "Я слышал, как ты нецензурно выражаешься, отцу я ничего не скажу, но ты это дело бросай, не привыкай, в жизни и так много грязного"...
В офисной деловой суете быстро проскочили еще шестьдесят дней. Максальский терзался от любопытства: что там за это время накопал служитель истории? Строение, где размещалась архивное общество с ограниченной ответственностью, уже готовили к сносу: оно было обнесено красно-белой лентой. Рабочие, напевно говорящие по-украински, деловито, с легким русским матерком, измеряли рулеткой рамы на первом этаже - наверное, готовились их продать какому-нибудь небогатому дачнику. Бравермана пока не выселили. Поздоровавшись с Максальским, он радушно предложил ему сесть на стул, с потертой матерчатой обивкой, и начал быстро копаться в ворохе бумаг. Найдя нужную распечатку, с гордостью програссировал:
- Горяченькая, только что прислали по электронной почте. Прапрадед по матери - староста села Марьино Бронницкого уезда, а с прапрадедом по отцу не очень ясно. Служил в войсках Королевства Польского, а родился в селении на берегу литовского Тракайского озера. Казнен военным судом в 1872 году - за что, неизвестно. Пока больше информации нет. В следующий раз приходите в новый офис: это недалеко отсюда, в Первом Зачатьевском переулке. Запишите адрес и телефон.
Максальский заметил: эмоционально окрашенные события, конечно, причудливо трансформированные, сдвинутые по времени и месту действия, возникают во вроде бы отдыхающем ночном мозгу в течение лет двадцати - потом уходят куда-то в дальние уголки памяти и возвращаются все реже и реже.
Стерто и туманно проступают тревожные военные сновидения. Диктор Юрий Левитан из черно-бумажного круглого настенного репродуктора несколько раз объявляет: "Граждане! Воздушная тревога! Граждане! Воздушная тревога!" Мама осторожно (не испугать!) будит пятилетнего сына, быстро одевает на него серую курточку и вязаную шерстяную шапочку такого же цвета, берет ласково за руку и они взмывают над поблескивающими в свете луны железными крышами домов: синее мамино платье развевается на ветру и закрывает глаза ребенка - летят к Казанскому вокзалу. Под шатровой высокой башней с циферблатом часов со знаками зодиака - вход на станцию метро "Комсомольская", приспособленную под бомбоубежище. Перед высокими дубовыми входными дверьми - сжатые толпой седые и детские головы, двери почему-то уже закрыты, толпа протяжно стонет, а сверху - с воем и свистом мимо них с мамой летят стремительные стальные бомбы с черной свастикой...
Новое офисное помещение искателей родословных блистало белизной стен и стеклопакетов после европейского ремонта. На светлом диване, пахнущем настоящей кожей, ждал приема посетитель в сером английском костюме и бордовом галстуке, завязанном модным большим узлом с двумя складками по бокам. Максальский тоже присел и, немного нервничая, как на приеме у венеролога, стал ждать. Где-то в глубине души он все-таки надеялся на красивое, может, даже и дворянское, происхождение. Он даже начал сокрушаться: зря не заплатил дополнительно за поиски именно таких корней, но ведь хотелось узнать истинное родовое дерево.
Архивариус, приняв от клиента сумму для окончательного расчета по договору и достав из темно-серого шкафа муаровую аккуратную папку с наклейкой на корешке "Максальский", раскрыл ее на последней странице, быстро пробежал глазами напечатанное и сообщил:
- Есть для вас, как говорится, из глубины веков, одна не очень приятная информация: прапрапрадед по материнской линии - Яков Громов, сельский плотник, умер в Сибири на каторге, куда был сослан за убийство двадцатилетней жены по причине неуемной ревности.

"Наша улица” №245 (4) апрель 2020