Юрий Кувалдин "На кончике языка" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

НА КОНЧИКЕ ЯЗЫКА

рассказ

 
Так себе настроение, которое из себя выходит вряд ли когда, а чего выходить, если всё вокруг так себе состояние, не совсем никак, но себе так, как хочешь так и поступай, а можешь и так и эдак, впрочем, всё равно и то и это будет так себе, ни хорошо, ни плохо, ни спокойно, ни весело, а так как сказано, так себе, и вроде бы понимаешь, о чём идёт речь, но не до конца, потому что так можно что-то сделать, ну, в смысле по какому-то примеру исполнить точно так, как просили, или командиру отвечаешь, мол, так точно, но никак иначе, а что же такое так себе, понять невозможно из-за очень сложной конструкции, так и себе, одно можно сказать, язык всегда ведёт куда-то, но всю дорогу приводит к себе, так ведь и должно быть, то есть так себе… etc.
Вся сила языка в не объяснениях, когда отдельно «не» в летящих буквах жизни, из азбуки сложил я несколько томов, когда пятно лучом скользит по побережью, оконный переплёт не узнаёт меня, маня подходит ночь, чтоб сделать утро светлым, ты говорил потом, я понимал тогда.
Если придёт этот человек, то меня не будет, почему, потому что я его не перевариваю, а если та придёт, то другая и не подумает являться, как же собрать всех вместе нужных ему, люди перестали ходить на выставки, в театры, в библиотеки, а собрать их нужно, иначе нас закроют, прекратят финансирование, мало говорите о вашей незаменимости, о том, что без вас культура в стране погибнет, да говорим мы из всех массовых «пустобрехалок», толку ноль, хорошо этому, у него родственников восемнадцать человек, но не надейся, из-за клинической ненависти к тебе он их не даст, тогда зови курсантов суворовского училища.
Искра, видение, сон, смутность, отключаюсь от мира, хотя люди продолжают кружиться вокруг меня, поначалу сильно мешают, даже раздражают, она бежит за ним, а он бежит за ней, а меня уже нет с ними, только с очень доверенным человеком я могу проговаривать смутные проблески замысла, потому что этот замысел начинается, как в Библии, с безвидности, потому что нет ничего, и вот возникает какое-то вращение, смущение, появление и исчезновение, воронка ада, или вершина рая, вот что такое шедевр Александра Трифонова «Свих в ряд». И я, ошалелый, говорю земным людям то, что в этот момент думаю, а они принимают это за чистую монету, стремясь поскорее избавиться от меня, чтобы вернуться в привычное русло обычной жизни, как пенсионеры, на заслуженный отдых, не желают подниматься по винту в небо, или, как поступают после смерти мужа женщины, желающие выполнять только его указания, чтобы никому не подчиняться, и особенно художникам и поэтам… и etc.
Если разметить лист тремя точками, то будет начало, конец и книга. А сам чистый лист, без знаков, то есть без букв, и есть безвидность, такая вся из себя библейская безвидность, и это для того написано, чтобы знали и помнили, что тело человека - животное, а Слово есть человек, и там, именно там пролегла граница между зверем и человеком, когда зверь нанёс на камне первые палочки и спустя время заговорил, ещё точнее будет так: человек есть говорящее животное, и пишущее.
Важных моментов жизни свет отчасти здесь и всегда, не полный, а именно «отчасти», вкус слова «отчасти», не целое, не часть, а от этой части, вот оно произведение, в первый момент ему присущи фрагменты, то есть не целое, в то же время некоторые элементы сами по себе оригинальны и целы, земля цела, солнце цело, система цела, но часть этого в других конгломерациях, которые тоже часть чего-то целого, вот элементы, абсолютно от этого целого отличные новизной, хотя сущности свет свят во мне неотъемлемой частью, отчасти.
День засветился необычайной новизной, неотъемлемой частью которой стал я сам, такой новый, что не узнал себя в зеркале после вчерашнего по случаю Дня писателя, да, надо широко погулять на профессиональный праздник, почувствовать себя столь блистательным, чтобы от совестливости сразу нырнуть с головой под одеяло, такое ласковое, от одного прикосновению к которому теряешь чувство времени и пространства, подобными психозами были отмечены в своё время все отшельники, скрипевшие гусиными перьями, которые превратились в компьютерные клавиши, по котором били копыта вразрядку, влекомые чувствами света, идущего медленным ритмом из недр просвещённого ада, где бродит Вергилий с Кувалдиным в поисках сути бегущего времени, как и велит новизна.
После холодной погоды всегда наступает тёплая, точно так же, как после горячих отношений наступают прохладные, а то и вовсе остывают до неузнаваемости, в смысле не узнавания друг друга на улице при случайной встрече, причём каждый из охладевших резко отворачивает голову, как будто его глаза увидели что-то очень важное, а там на заснеженном карнизе сидит ворона с сушкой в клюве, конечно, этот вид важнее того, с кем были горячие, даже огненные отношения…
Не хочешь новинки, так тебя никто не спрашивает, потому что и без твоего согласия будет тебе новинка, новый день придёт без согласования с тобой, потому что ты устроился в телеге жизни, и она катит тебя туда, куда Макар не гонял телят, но твой взгляд повернут вспять, и ты весь откатившийся, закуклившийся в прошлых днях, в которых ты тоже не ждал новинок, отмахивался от них, потому что был погружён по уши в себя, считая себя оригиналом, последней инстанцией в богочеловечестве, о которой неустанно писал философ Владимир Соловьев, принимая новинку как возможность бисерным почерком ещё исписать страницу: «Если допускать безусловное средоточие, то все точки жизненного круга должны соединяться с ним равными лучами».
Не обращай внимания, мой друг, на то, на это, на прочее другое, но, одну минуточку, как же это не обращать внимания, когда вокруг творится что-то невообразимое, и что же, пусть мир встанет на голову, а вы продолжайте в своём углу писать свои произведения, за вас же их никто не напишет, нет, я так не могу, когда люди гибнут ни за что, а я буду тихо писать, нет, увольте, я должен выходить на митинги с плакатом против, вышел и исчез бесследно с горизонта, в то время как в Большом Сухаревском переулке в комнатке в коммуналке Юрий Домбровский писал «Факультет ненужных вещей»… etc.
Человек избегает сложных не нужных ему в жизни вещей, без которых, как ему кажется, он вполне без всяческих проблем обходится, например, без чтения, говоря о книгах своё сокровенное: «Нам этого не надо!», - потому что он существует в стихии устной речи, к тому же у каждого наиболее продвинутого человека теперь под рукой мобильник, телевизор, компьютер, так что писать ему почти не приходится, разве что набить на клавиатуре эсемэску, адекватную всё той же устной речи.
С говорящей рыбой весело быть птицей, с вывихнутым нимбом чёрного лица, с нервами из стали памяти сума, миф ортогонален гибкости ума, выверты пространства Марка Полякова на рисунках ран сто, грифеля оковы приковали к сетке клетки и меня, я такой же ветхий в купине огня, от штриха немая стонет голова, черных точек стая выклюет слова, с плеч летит, как птица, одуванчик сна, режет вдоль страницы детская десна, азбуку сетчатки вывернутых глаз, языком догадки сдвинет нас, рябью стонет море в парадигме линий, счастье ловим в горе паутины, морщится Нью-Йорком молодой старик, по-московски горький на Голгофе крик, кажутся отныне возгласом больного  в городской пустыне над фасадом кони, пламенная жесть ада рай сего из палаты шесть меч его.
Современный человек разбросан настолько в выборе действий, что хаотично старается сделать и то, и это, и про другое не забыть, и туда сбегать, и сюда, и то ему надо, и это, и перескочить с одного факультета на другой, а там и до аспирантуры подать рукой, в итоге он занят по горло делами и сыт ими так, что не спится ночами, торопится скорее жениться и развестись, чтобы жениться снова, ведь это же жизни основа, уплатить алименты, чтобы нажить другие, и взять кредит на покупку машины, он же не хуже других, с одной работы перебежать на более выгодную другую, с пеной у рта доказывать, что он всегда прав, потому что он человек особенный, не такой как все, взять и резко сменить координаты, чтобы не жить от зарплаты до зарплаты, и чтобы карманы набить до упаду в эмпайр-стейт-билдинге, это ведь надо!
Замедлила, произвела, придав нейтральный вид, он следом же побежал в гардероб, вышел, становился азартнее, чувствовалось, стремится туда, откуда приносят приплод, миновав приличие, так покидают жён, ради новых таких же, полагая сохранить тайну в явном, не дай бог увидят, необходимо скрыть то, от чего рождается новое существо, считают, что не были замечены, чтобы с горяча не врывался тот, которому она даёт много лет, он же вошел в интернет и увидел от них одновременный из одной квартиры с разных устройств лайковый привет, как будто их вместе нет, и каждый встречный-поперечный, появившийся на свет, обижается на интернет, от которого спасения нет, потому что тот норовит открывать каждому их секрет, показывать миру их кордебалет, старается вытащить всё на свет, чтобы думал о них каждый, такой же бумажный, и говорил целый свет, дабы все кому не лень могли смело дополнить любовный сюжет.
Слова постоянно просятся на воздух, ну просто никак не хотят сидеть в тепле под шапкой, хотя на улице не холодно в февральские дни, что и настораживает слова, они не уверены в себе настолько, что как только скатываются на кончик языка, так в испуге опять летят в черепную свою коробку, там им очень уютно, но им очень приятно скатываться на кончик, а потом убираться восвояси, конечно, деткам санки тащить в горку не очень нравится, но они с лёгкостью преодолевают это препятствие, потому что опять предстоит с восторгом лететь на кончик языка, но не срываться в воздух, дабы не нарушать конфиденциальность мысли.
Всё у него будет лучше, потому что появится соответствующее настроение, и он переплюнет всех этих художников (композиторов, поэтов, писателей, режиссёров, актёров…), в нём накапливаются силы, он растёт в своём воображении интенсивно, как подсолнух, дайте только время и вы услышите о нём, да что там «вы», весь мир содрогнётся в экстазе от его талантливых картин (песен, сонетов, рассказов, фильмов, ролей…), поэтому при каждом новом произведении художников (композиторов, поэтов, писателей, режиссёров, актёров…) он восклицает: «Я могу лучше!», - он покажет всём, и мир замирает трепетно, и ожидает до сих пор.
Сменяются времена года, сменяются поколения, сменяются листья на деревьях, но при всём при этом кажется, что ничто не сменяется, идут времена года, идут по Тверской и по Арбату поколения, способные ещё дышать и ходить, на деревьях, как положено сияют свежей зеленью листья, в мыслях стабильность и должная несменяемость, сменяются партнёры, но действия их несменяемы, одно и то же, надёжно, стабильно, стильно, умилительно порой до непонимания смены лиц, похожих одно на другое, как барби, актрис, погода одна и та же из года в год, некоторым кажется, что наступает Новый год, но всё ровно наоборот, это сменяются поколения, не стесняющиеся повторения.
Пребывание в состоянии литературной неосведомленности характерно для подавляющего большинства людей, даже тех из них, которые с завидным постоянством выстаивают службы в храмах, где священники читают книги, которые почти никогда не читали верующие, и этот парадокс меня всегда удивлял, хотя дело обстоит гораздо проще, потому что стихии устной речи не читающим книг людям вполне достаточно, чтобы жить «припеваючи» в количествах, сопоставимых с народонаселением земного шара во все времена, идущие одно после другого, чередующиеся между собой и бесследно исчезающие, кроме книг классиков, которые не просто долговечны, но постоянны, поскольку все достижения мировой цивилизации начались с Библии.
Года смещаются, вращаются и меркнут, и только ты, литература, мне мила, всегда душа не терпит изменений под тяжестью времён, пустое дело подсчитывать убытки пустоты, весы любви и доброты сердечной уравновесят строк моих черёд.
Движение даётся в начале строки, чтобы глагол вдруг не оказался на рифме, потому что я перестал считать стихами те из них, в которых глагол стоит на рифме хоть один раз, в моём сознании произошёл водораздел, классикам глагол на рифме прощаю, современных же рифмоглагольников игнорирую, потому что знаю, что без глагола на рифме очень трудно писать, что в наше время глагол на рифме есть дурновкусие, пошлость, бессилие, услуга распоясавшейся из всех углов попсе, и нет оправдания глаголу на рифме, никни и брось стихоплётствовать, что, скажешь, почти невозможно, но надо потрудиться, дабы посмеялись руки, потому что пишут не рукой, а головой, это она выводит слово за словом в тексте медлительном и незнакомом, сон выводящем на первое место без глагола на рифме, ныне и присно … и т.д. и т.п.
Я напишу, вот в этом и ошибка, никому не говори об этом, сядь и пиши, молча, чтобы никто не узнал, что ты что-то пишешь, а то придут красноармейцы и спросят, ты кто, писатель, вот садись и пиши, устноговорящий человек никогда не поймёт человека письменного, потому что система координат у них совершенно противоположна, устному всегда всё легко, роман, да вот сейчас сяду и напишу, кино, да вам не снилось такого шедевра, который я сниму, устная речь самонадеянна, авантюрна, вульгарна, большую часть жизни идет, как говорил Мандельштам, на языке трамвайных перебранок, умение перекладывать устную речь в письменную прививается с детства, когда из воробьиного чириканья получается песня соловья, к тому же есть фундаментально различие: устная речь смертна, письменная - на скрижалях Моисея, в начале литературы.
Если читать каждого литературного новичка насквозь, то непременно сойдёшь с ума от примитивизма, отсутствия текста, штампов, банальностей и прочего, но именно полного прочтения своего «произведения» требуют они, вы, мол, читайте с начала до конца, там такое, там вся правда без остатка, пытаюсь найти правду, но кроме отсутствия художественной ткани текста ничего не вижу, да это там, на тридцатой странице он его всё же догнал, а зачем он бежал, ну как, тот его достал, а этот терпел, потом этот увёл у него жену, а сын тут же умер, наркоманом оказался, бесполезно хоть как-то возражать, остаётся лишь для примера прочитать вслух из Бунина: «Плоско, четко и мертвенно-бледно зеленела равнина хлебов под ее огромным фоном, ярка и необыкновенно свежа была мелкая мокрая трава на большой дороге», - понятно, говорит начинающий, чего мне Бунин, он же умер, и добавляет - танцы на паркетах, нам этого не надо, у нас правда, потому что он этого гадёныша всё же догнал.
Сами побежали пальцы, думать вредно, ты писатель, так пиши смелее мысли, потому что мысль появится от слова, не бывает бессловесных в мире мыслей, под завязку голова набита текстом, не картинками, в которых кошка видит след собаки, всё бессловесно, всё животно, милый друг, вот и ты опять выставляешь картинки, не зная слов, не умея написать даже фразы, отправляйся к обезьянкам и к жирафам с попугаями, ты сумеешь помычать и помяукать с громким лаем только с ними, постучать по картинкам в их статусах, пока не отсохнут руки, в тексте ж пребывают люди, которые отличаются от животных тем, что умеют читать и писать… и т.д. и т.п.
Укрепляют нас невзгоды, ведь у народа случается оживление от погоды лишь тогда, когда через полгода выглянуло солнце на полчаса, вот это да, неужели подступила к порогу весна, и нет сна, хотя во сне картина слагается встык из несочетаемых вещей, проще простого, и наяву не придумаешь такое, воображение диктует здесь свое положение в пространстве, очень странном по отношению к реальности, и в этом есть некая закономерность преображения настоящего в вымышленное, и трудно понять, почему вымышленное воспринимается острее настоящего, предстоящего нам в следующую ясную весеннюю погоду, которая наступит, как и обычно, через полгода.
Влечёт всё время и туда и сюда, вот прямо хочется лечь и не вставать, но опять влечёт, такой уж я человек увлечённый, так что иногда хочется во что бы то ни стало излечиться от влечения постоянным лечением, сопряженным с хождением из конца в конец по кругу между одной рекой и другой рекой, неизменно влекущих тебя на земной покой, а ты всё летаешь над головой, не над чужой, над своей головой птичкой небесной, поющей, звенящей, чтобы увлечь полетать и других, вывих и свих это в ряд ненормальных вечно живущих в бессмертье влекущих.
Чем больше сопротивляешься, тем меньше удовлетворения в собственной правоте, о которой вдруг с усмешкой думаешь, а кому, кроме тебя, нужна твоя правота, с которой ты сжился, как кислород с водородом, и льёшься водой не известно куда, вот именно, потому что надо помнить мою сентенцию на этот счёт: в споре рождаются враги, - писатель вообще по природе своей существо тихое, домашнее, как кошка, сидит за столом и пишет, он не участник, а свидетель времени, зато после смерти тела книги его помогут людям поумнеть, потому что кроме слова нет учителя вернее и божественнее.
Звучит орган не в храме, на холсте, и ноты те диктует мне художник, отсель и я вкушаю ритмы мёда, поющего с медлительностью жизни, не распознав начала и конца.
Вся жизнь протекает в объятьях природы среди народа, международного свода, то с постоянным серым цветом, света при котором мало, а у других много, потому что человек недотрога, и все крутятся- вертятся в жизненной мути, не находя понимания сути, а дальше вращение в сферах планеты, которая зиждется в атомной плазме, доводящей иных до сплошного маразма, и не надо никакого энтузиазма для каждодневного рассвета, для привета от звёздной ночи, как говорил Мандельштам, чернорабочей, короче, мой друг, покороче, слипаются намертво горькие очи.
Легко, когда печаль ясна, но трудно думать о печали, вначале видится весна, но на поверку на причале стоит дождливая зима, есть основания сполна понять, что жизнь собой сама довольна, как волной волна, так и певец живёт во сне среднеязычного пространства, когда свершается извне
душевное непостоянство, что делать здесь, кого винить, что Чехов весь больной и грустный судьбы вытягивает нить, гуляя с дамой равнодушной, у переезда по весне под стук колёс проходит с некой, свободы ищущей во сне в толпе компьютерного века, пришла в Сокольники весна, как с «Чайкой» Чехов в Камергерский, размыта пьеса, не ясна, не выражает дух имперский, иди, Антон, смирён и тих, к любви, сливающейся в гущу, нет сил проникнуть в облик их, как опротивел смысл насущный, отдай частичку мыслей им, или пейзажам Левитана, он тоже в роще был любим случайной дамой неустанной, тем и хорош весенний день, что греет душу непогодой, ну, продвигайся поскорей своей душою к небосводу, там очень тихо, там легко, там длится жизнь без остановки, туда идти недалеко с Мещанской к роще Маленковской.
Не впадая в противоречие с самим собой, иногда мне по нраву люди с негативным сознанием, я проникаю в их мозг, где сразу вижу отсутствие колёсика наслаждения искусством, его там нет, поэтому долби им ежеминутно о красоте и фантастичности параллельной реальности, они окажутся глухи к твоим восторгам, и это вполне понятно, поскольку без колёсика наслаждения они погрязли в бытовухе, или, как говорил Достоевский, их среда заела, по жизни проходят мрачной походкой без художественного возбуждения, хотя создавали семьи, чтобы произвести детей, которые падали недалеко от яблони, потом разводились, дети безнадзорно превращались в персонажей пьесы «На дне», женщины остервенели, скандалили с продавцами в магазине и ненавидели мужчин, которые элементарно спились и отбыли с сего света, не дожив до сорока, думаю, не стоит продолжать дальше, ибо без искусства жизнь теряет смысл.

"Наша улица” №245 (4) апрель 2020