Татьяна Озерова “Галчонок” два рассказа
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

ГАЛЧОНОК

два рассказа

ДОРОГА К ДОМУ

Детская душа, мир встречая, всему восторгается. Детство каждого священно. Маленькое дитя никого и ничего не боится, так как нет у него опыта зла. Дитя среди поляны одуванчиков - образ незащищенности и кротости божьей, на которую никто посягнуть не в праве.
И среди восторга познания мира: неба, солнца, звезд, ветра, снега, дождя, деревьев, травы и цветов, речки или озера, запаха и тепла родного дома, где все тайна и завораживающая красота бытия, есть у меня тоже незабываемые страницы.
Варварское отношение к церквям и храмам на фоне общей послевоенной разрухи мало трогало нас в детстве. Их архитектура, когда-то великолепная, была нам неизвестна. Среди старых, обветшалых построек, темных улиц и переулков, обезглавленные храмы, в которых размещались зернохранилища, электростанции, склады и кинотеатры, резко не выделялись.
Основная масса людей в маленьком районном городке жила очень бедно, считая гроши от получки до получки, и, дожив до нее, раздав долги, тут же начинали новый круг одолжений.
Редко, кто имел трофейный немецкий ковер, красивую посуду, новую мебель, яркие тряпки. Все было уравнено. Кто держал корову или поросенка с козой - тот ел посытнее, другие же перебивались, как говорится, с хлеба на квас. Конечно, все мечтали об уюте, ярком абажуре, красивых занавесках и обоях, но все у большинства было рукотворным и неброским. Гармония чистоты и тишины была главной в бедности. Белоснежные, накрахмаленные занавески на окне, повешенные на туго натянутые суровые нитки, короткий верх из простого тюля, а низ из ситца. Вымытый до «куриного желтка» пол, который отскабливался голиком с помощью песка и смывался несколькими водами. Горшки с цветами на окнах или полевые цветы в стеклянной кринке на столе. Аккуратно заправленная кровать с рядом подушек на льняном (голубом или желтом) покрывале, к которой днем не подходи - испортишь всю красоту. Стол, покрытый клеенкой, и несколько стульев ручной крестьянской работы, купленных по случаю на базаре. Над кроватью, вместо ковра, висела большая, склеенная из четырех полос, Политическая карта Советского Союза. Мы с сестрой, лежа в постели, путешествовали по рекам, отгадывали названия городов и областей, озер и морей. На стенах висели репродукции с картин русских пейзажистов: Шишкина, Левитана, Саврасова, иногда какой-нибудь яркий плакат к празднику, отрывной календарь и черная тарелка-радио под вышитой салфеткой.
И вот среди этого обычного домашнего окружения, я попадаю в огромное пространство русского собора - старшие взяли меня с собой в кино. Брат долго одевал меня, натягивал на старые ботинки резиновые боты. Пряжечка на одном ботике никак не застегивалась, и, наконец, оторвалась вовсе. Ему пришлось закреплять её на булавку, протыкая резиновую поверхность. Вместо шапки девочкам одевали тогда, сшитые по краю клетчатые шарфы, заправляя острый верхний уголок на макушке внутрь. Концы шарфа хорошо прикрывали шею, и головной убор был прост и удобен.
Я была счастлива, что иду в центре среди больших детей, брат и его друг держат меня за руки. Я не просто шагаю по лужам, а перелетаю через них, так как они высоко поднимают меня над ними и плавно опускают на сухом месте.
Я еще ничего не ожидаю, кроме фильма, в сердце просто радость, просто восторг от весны, от события, просто оттого, что я в центре, что меня любят, что меня взяли!!! И вот после яркого весеннего солнца, словно зажмурившись, мы попадаем в сумерки церковного придела. Брат покупает билеты, а затем мы переходим в огромный зал, где я забываю обо всем на свете.
Душа моя «поднимается» по синим расписанным сводам к куполу, из которого льется свет. Где нахожусь я, не знаю, о чем эти картины - тоже, помню только, как унес меня высоко-высоко этот ультрамарин, плавность линий и божественность ликов. Я ничего не понимала, только чувствовала до глубины души. Эта была великая энергия настоящего чуда - русского храмового искусства. Душа летела… Я не помню об этом дне  ничего: ни фильма, ни обратной дороги, ни следующего дня…
Как же мы, советские дети, безбожники, отрезанные 1917 годом от огромного пласта русской истории, не зная своих корней (деды и отцы перемолоты в гражданскую и отечественную войны), вопреки всему познавали и впитывали русскую христианскую культуру, откликались на нее генетической памятью?
Мы собирали ее в свое сердце по крупицам: через народные песни старших, песни-притчи, песни-легенды, исполняемые на несколько голосов - узнавали музыкальную культуру; через праздники, традиции семейного уклада, постигали русское хлебосольство и гостеприимство. Мы с трепетом открывали бабушкины сундуки или шкафы, и бережно дотрагивались до чудом сохранившихся сокровищ: черных кружевных платков, которые одевались женщинами только в церковь или траурные дни. Мелькала в руках красивая вышивка гладью больших и нарядных скатертей и дорожек; глаза не могли наглядеться на кружевное узорочье подзоров, покрывал, наволочек; веселили и наполняли радостью лоскутные узоры русских одеял. Но мы еще не знали красоты русского народного костюма, которая была от нас скрыта современной модой и спортивным духом пятилеток. Майка и юбка, майка и трусы - вот наша детская одежда той поры.
И вдруг этот мир, как открытие неизвестной планеты или материка. В пятом или шестом классе учительница литературы Вера Михайловна Груздева привезла нас в Костромской областной краеведческий музей. Мы попали в зал декоративно-прикладного искусства на выставку русского костюма центральных губерний России: Московской, Владимирской, Рязанской, Костромской.
Яркое звучание красок (преобладание красного), бусы, жемчуг, вышитые и тканые узоры, разнообразие кокошников…Как же так, мы ничего не зная, не ведая об этом сказочном царстве, все-таки рисовали русских царевн именно в таком одеянии, с красивыми летящими покрывалами из-под корон, в длинных платьях-сарафанах до пят. Опять русский дух в генах сидел и прорывался в творчестве. Опять восторг неугасимый в душе на всю жизнь!
Сама не ожидая, построила этот рассказ на трех ярких образах: храм, костюм и последнее - русский стол - гостевое застолье.
Богатым и обильным в наши дни детства оно никогда не было. Бабушка прекрасно пекла пироги с любой начинкой, тетушка по-особому варила студень, рубец, делала винегрет, но это все я попробовала уже позже в школьные годы. А тот незабываемый стол в глухой деревне у настоящей русской хозяйки (теперь-то я могу оценить это по-настоящему) - третий восторг детской души.
Что я видела раньше: тарелку супа или каши, нарезанный хлеб, чашку молока, зеленый чайник с плиты и все. А тут….
Мы остановились в той деревне проездом, добираясь до новой работы отца в сельском райкоме партии. Маму тоже ждала новая работа - воспитателя в детском доме. Вспоминаю местную частушку об этой деревне. «Что за Палкино деревня, распилить бы на дрова, а Костарово деревня - точно город Кострома». Ребята, исполнявшие частушку в зависимости от места проживания, меняли строчки: и Костарово пилилось на дрова, а Палкино становилось Костромою.
И вот светлая горница. Огромный, (опять размеры восприятия детства) во всю комнату стол, по его краям - широкие резные лавки. Стол покрыт толстой, домотканой в светлую клетку скатертью с кистями. На подносе, рядом с хозяйкой- большой, блестящий золотом самовар, на нем пузатый чайник с крупными красными цветами на боку. А на столе закусок не сосчитать: квашеная капуста, соленые грибы нескольких сортов, рассыпчатая, исходящая паром картошка, соленые огурцы, студень, домашняя кровяная колбаса, отварная курица. А для нас, маленьких, несколько киселей: овсяный, клюквенный, брусничный. Они были разлиты в красивые глиняные плошки, и были так круты, что их нам нарезали ножом.  Когда хозяйка перекладывала кисель  в наши тарелки, он дрожал.
Хлеб был круглым, домашним, из печки, и таким душистым, что его запахом был заполнен весь дом, и он даже перебивал все другие ароматы богатого застолья.
Еще нам, детям, была поставлена миска с прозрачным янтарным медом, в который можно было макать хлеб и пить чай из блюдца, чтобы не обжечься. Мед был недавно налит из банки, и в нем еще жили маленькие воздушные пузырьки - все было так красиво, что прямо дух захватывало.
Сейчас, когда сама уже многое умею испечь и приготовить, красиво сервировать любое застолье, тот стол у неизвестной хозяйки в Костромской глубинке, всегда для меня является примером русского гостеприимства, незабываемого праздника трудного детства.

ГАЛЧОНОК

Большая пестрая кошка поймала молодого галчонка и сломала ему крыло. Старый профессор отбил у разбойницы птицу, окровавленную, насмерть перепуганную, нес к себе домой.
Его знакомый, коллега по университету, зная, как занят этот человек общественными делами, и как полон его дом  пушистым зверьем, попросил отдать ему галчонка, с обещанием выходить и выпустить его на волю.
Когда городские люди, отвыкшие от природы, глядят на стаи ворон и галок, они и не подозревают, каким умом, памятью, любовью и преданностью обладают эти птицы.
Человека, взявшегося вылечить птицу, уже нет в живых, пусть же этот рассказ будет ему доброй памятью.
На раненое крыло галчонка была наложена шина, его аккуратно перебинтовали и посадили в просторную коробку. Птица постепенно привыкала к людям, начала пить воду, клевать крошки и корм, а затем, окрепнув, обживать все пространство квартиры.
Надо только представить себе, какие неудобства добровольно взвалили на свои плечи хозяева дома, ведь кошку или собаку можно приучить ходить в туалет в определенное место, а птицу, если она не в клетке, нет. Поэтому надо идти на жертвы, понимая, что привычный порядок в доме будет нарушен, что-то будет разбито и поклевано. Птица будет летать по комнате, сидеть на люстре, карнизе занавесок, цепляться за рамки картин и фотографий. В квартире появится характерный запах и соответствующие отметины, и мокрая тряпка теперь не будет выпускаться из рук хозяев.
Но любовь, которую тебе - только тебе - подарит  птица, ни с чем несравнима. Карлуша (так назвали с женой они своего приемыша) без памяти был влюблен в хозяина дома. Он терпеливо ждал его с работы, предчувствуя время его появления, громко кричал, тараторя какие-то слова на своем языке. Не мог дождаться, когда хозяин переоденется в специальную для него рубашку, вымоет руки и, наконец-то усядется в кресло, где они будут общаться каждый в свое удовольствие.
Тут уж начнутся выражения различных знаков внимания и признания в любви. Карлуша усядется на плечо своего хозяина, будет клювом снимать с него очки, заглядывать в глаза и говорить, говорить, говорить что-то без умолку. Они вместе пойдут на кухню попить чистой водички и чего-нибудь поклевать.
Конечно, жена ворчала, что постоянно надо убирать за птицей, что столько хлопот с лечением крыла, но все это было не от сердца. Другие галки, прилетавшие посидеть на перилах балкона, видели за стеклом окна своего сородича и с удивлением косились на него то одним, то другим голубым глазом. Карлуша долго не мог летать, крыло еще не окрепло. Оставлять птицу одну на балконе было опасно из-за соседских кошек, запросто посещавших чужую территорию, и способных повторить нападение.
За зиму галчонок подрос, окреп, похорошел. Любимым местом отдыха и ожидания стал кухонный кран, на котором он подолгу сидел как на ветке дерева.
Он многое узнал из человеческой жизни: различал друзей своего хозяина и доверчиво, по протянутой к нему руке, переходил на их плечи. Или оставался у хозяина, если гость ему чем-то не нравился. Знал по часам, когда его будут кормить, брал кусочки изо рта дяди Миши, веселя гостей, и вообще проделывал много забавных вещей. Когда хозяин устраивал вечер вопросов и ответов и о чем-то спрашивал Карлушу - тот долго и  серьезно отвечал ему на своем языке. Все зрители от мала до велика были в восторге.
Самым тяжелым переживанием для птицы была разлука с хозяином дома, когда тот уезжал в командировки. Галчонок сильно тосковал, плохо ел, перышки тускнели и топорщились в разные стороны. Но уж долгожданной встрече радовались все с такой силой, что нельзя было на это смотреть без слез.
После долгой зимы всегда наступает весна. Как бы ни было грустно расставание с птицей, хозяева стали выпускать ее на балкон. Карлуша сразу привлек к себе внимание живших по соседству галочек. Он несколько раз пытался летать и снова возвращался на родной балкон.
Но наступил день, когда галчонок не вернулся. Наверное, голос природы и продолжение рода все-таки самый сильный.

Владимир

"Наша улица” №245 (4) апрель 2020