Татьяна Озерова “«Ню»” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Татьяна Васильевна Озерова родилась 31 декабря 1946 года в Воронеже. С 1965 года проживает во Владимире. Окончила исторический факультет Владимирского государственного педагогического института, кандидат педагогических наук, «Почетный работник высшего профессионального образования Российской федерации». Автор книг: «Рисунки» (2000), «Дорога к дому» (2004), «Одноклассники», «Простые люди», (2016). Публикуется в  литературно-художественных и краеведческих альманах, газетах  Владимира.

вернуться
на главную
страницу

Татьяна Озерова

«НЮ»

рассказ

Жанр «Ню» - обнаженная женская натура»
- один из самых древних в изобразительном искусстве

Для художника женщина, «как натура» интересна в любом возрасте. Он с большим увлечением будет писать гибкую молодую фигурку девчонки, пышные «рубенсовские» тела зрелых женщин в томлении и желании ласки, не побрезгует изображением костлявых старух или пожилых, с обвисшими, тяжелыми формами – везде для него будет яркое проявление матушки-природы, которая не ведает стыда.
Нина, выросшая в среде художников, видевшая эту работу повседневно, с пониманием относилась к этому жанру. Она любила подолгу рассматривать большие альбомы: Тициана, Гойи, Рубенса, Серебряковой,
Мавриной, «читать» живописный почерк и приемы каждого мастера, их неповторимые находки в композиции фигуры, драпировки и пространства.
Девчонка, она была привлекательная, наделенная разными талантами: пела, читала стихи, рисовала, к очередному юбилею Лермонтова вся стена в художественном училище была увешана ее иллюстрациями. Любую работу по дому она делала с душой, легко и умело с песнями и копированием танцевальных движений из каких-нибудь фильмов, изображая то Любовь Орлову, то Людмилу Гурченко. Любила не по календарю затевать генеральную уборку квартиры с мытьем окон, полов, большой стиркой и сменой занавесок, все всегда успевала, энергия молодой жизни так и била из нее фонтаном.
Летом пропадала на озере, прекрасно плавала, играла в волейбол, загорала, так что вечером, переодеваясь в ночную рубашку, следы от лифчика и трусов на ее темно-коричневом теле, можно было принять за белье.
Её учитель по живописи, высланный из Москвы за какие-то дела, был всегда изысканно одет в строгий костюм «тройку». Цветовые оттенки бежево-коричневых тонов его костюма, а также рубашка, галстук, носки и ботинки были безупречно подобраны по колориту, чем он резко выделялся на фоне серых и темных пиджаков других мужчин. Во рту, по моде того времени, и отметке криминального прошлого, у него стильно поблескивала золотая фикса.
Владимир Михайлович постоянно просил Нину попозировать ему, с восторгом рассказывая, как бы он ее написал:
- Ух! - говорил он, хитро улыбаясь, растягивая слова, и покачивая головой с пышной, кудрявой шевелюрой, - Ух, как бы я тебя написал!!! В ответ она только смеялась…
Потом, он менял свой игривый тон, доверительно наклонялся к ней и спрашивал:
- Рубля взаймы нет? Похмелиться страсть, как охота. Рубля не было, и он, извиняясь, отходил.
Сама она в ту пор много рисовала, постоянно делала карандашные наброски с сестры, матери, брата, просила их посидеть за столом в разных позах: с книгой или ложкой, рисовала спящую маму, или, если получала от них отказ, рисовала себя, отраженную в большом, трехстворчатом зеркале.
С натуры или по памяти маленькими акварельными пятнышками она делала наброски с людей на пляже, рисовала спортивные юношеские или мужские фигуры, с пивными животами и блестящей лысиной. Любила писать детишек, копающихся в песке, с яркими надувными спасательными
кругами, любила писать воду, старые густые ивы на берегу, летящие облака и закаты солнца, когда оно на краю горизонта превращалось в сверкающую жемчужину в огромных, голубых створках перламутрового неба и озера.
То незабываемое лето было для всех каким-то особенным, так как впервые у них собралась веселая и дружная компания студентов и выпускников, которые приехали домой на каникулы. Кого только среди них не было: физики, лирики, химики, переводчики, врачи. У каждого был магнитофон с « катушками» потрясающих записей: Владимира Высоцкого, Булата Окуджавы, Новеллы Матвеевой, Юрия Визбора, некоторых из этих бардов они слушали впервые, затаив дыхание, примеряя их поэтические образы на себя. Провинциальные девочки, не избалованные ничьим вниманием, вдруг становились ласковыми лесными солнышками, впервые в жизни во славу их пелись гимны и Ваньки Морозовы, как в сказке, превращались в часовых любви, и каждой из них хотелось, чтобы при виде их, эти мальчики немели и не смогли поднять на них своих восторженных глаз.
У ее парня - Алексея, конечно, были превосходные записи битлов, этой великолепной четверки из Ливерпуля, от которой все тогда сходили с ума. Он и сам мог зажигательно спеть на английском Ob-la-di, ob-la-da, жизнь продолжается… и заводил этой песней всю компанию.
Друзья по вечерам собирались то в одном, то в другом дворе, магнитофон выставлялся на окно, а если позволял удлинитель, то спускался вниз на лавочку. Ребята слушали музыку, пели, танцевали, бегали купаться на озеро, кто- то отрывался от всех и уходил в городской сад на танцплощадку, кто-то оставался во дворе; компания уже разбилась на парочки и каждый по- своему усмотрению проводил время.
Их двор был тих и уютен, мягкая трава-мурава покрывала всю землю, за исключением узкой тропинки, протоптанной к двухэтажному сараю. Около лавочки цвели неприхотливые, ярко-оранжевые лилии, которые в народе назывались царскими кудрями. Аккуратно, разными способами сложенные поленницы дров, украшали его с правой стороны, а умело сделанный плетень из прутьев отделял двор слева от большого огорода. В противоположном углу от дверей дома рос высокий и раскидистый тополь, в тени которого можно было укрыться от солнца.
Днем, она выносила во двор небольшой деревянный стол, садилась на лавку и расписывала в подарок друзьям разделочные доски в городецком стиле, ей нравилась свободная кистевая роспись пышных розанов и купавок,
горластых петухов и барынь с кавалерами, нравилась ажурная белая разделка всей композиции.
- Ну и интересная же ты, девка! – говорил ей сосед Витька, присаживаясь рядом с ней на лавку. Он только что отслужил на северном флоте, вернулся домой и не мог расстаться с морской формой. Мальчишки просили его дать им в ней сфотографироваться на память, и по очереди примеряли бескозырку, тельняшку, бушлат, позируя фотографу с важными лицами, папиросой в руках и выставив вперед ногу в широченных клешах.
- Ну и интересная же ты, девка!- повторял Витька,- не боишься, что я... тебя… когда-нибудь утащу?!
- Не боюсь, у меня хороший защитник есть, а ты сядь-ка подальше, не мешай, видишь, у меня руки заняты, а то схватишь по первое число!
Защитник, который появился у нее этим летом, был красивым и умным парнем. Шутка ли - выпускник иняза, она и не думала, что он обратит на нее внимание. Но так получилось, что однажды сев рядом с Ниной за дружеский стол, расстаться с ней Алексей уже не мог. Удивительно, но они не могли наговориться друг с другом, наглядеться друг на друга, нацеловаться, а могли и просто сидеть в тишине на берегу озера, и расстаться до следующей встречи не было сил.
Нина несколько раз пыталась его рисовать, но Лешка никак не мог неподвижно сидеть перед ней, начинал дурачиться, корчить рожи, убирать от нее краски, отодвигать стакан с водой, а потом оба начинали хохотать, и сеанс рисования с натуры заканчивался опять поцелуями.
Алексей, уже побывавший за границей, поживший в столице, наделенный природным вкусом, умел красиво и модно одеться, был строен, ловок в движениях, аккуратен. Темные, вьющиеся волосы, красивые, выразительные глаза с длинными ресницами, гармоничные черты лица, присущие людям разной национальности: еврейской, грузинской, немецкой, русской, все это позволяло ему везде сходить за своего парня.
В Нининой семье отец вечно пропадал на работе или в командировках, мать держала их с сестрой в строгости, никаких сю-сю, му-су, объятий и поцелуйчиков не полагалось:
- Этого мы не любим, - сурово говорила она.
А Лешка вдруг обрушил на нее сразу столько любви и нежности, внимания и заботы, что она будто растворилась в этом счастье, в этом теплом лете ее первой любви, раскрылась, как цветок, ожидающий солнце. Так, наверное, ее любимая художница - Татьяна Маврина писала свое «ню», писала женские тела, как нежные розово-красные лепестки венчиков тюльпанов с черной глянцевой серединой внутри. Лепестки рук и ног, пышных грудей, мягких линий живота и бедер, словно обрамляли то притягивающее взгляд место, закрытое от глаз тычинками и пестиками, куда стремятся попасть шмели и пчелы.
Где бы они ни были, в шумной компании друзей или наедине друг с другом, его глаза постоянно ожидающе смотрели только на нее. Он был старше Нины почти на 10 лет и обращался с ней, как с маленькой девочкой, которую надо накормить, развеселить и приласкать.
Его забота иногда даже смущала ее. Однажды, ему захотелось, чтобы у нее был новый купальный костюм, он сам выбрал в магазине красивый импортный сатин в яркую полоску и попросил свою маму, прекрасную портниху, сшить ей купальник. Выпроводив Алексея на улицу, Нина и Клавдия Ивановна принялись за дело, сняв мерки и раскроив ткань, они вместе сметали изделия, придумали синюю отделку для халатика по краям выреза на груди и рукавам. На завтра она уже щеголяла на пляже перед своими девчонками в новом наряде, а он, как всегда, любовался и сиял от гордости за нее.
Его матери Нина сразу пришлась по сердцу, она часто приглашала их на вечерний чай, угощала свежей картошкой и огурчиками с огорода, брала ее с собой в лес по ягоды или грибы. Они втроем отправлялись в дальнюю деревню, где жила родня, брали с собой в корзине перекус и гостинцев. Сначала ехали на автобусе, а потом шагали по лесной дороге в знакомые места зарослей малины или больших черничных полян.
Лешка умело собирал ягоды и по очереди подсыпал их то Нине, то матери, стараясь шуткой подбодрить их обоих и устроить соревнование между ними. Нина сразу сдавалась, так как знала, что его мать в сборе ягод будь – земляника или черника была непревзойденной и неутомимой.
Усталые, с полными корзинами ягод, они добирались до деревни, скидывали с себя резиновые сапоги и куртки, и с наслаждением ходили босиком по чистым и прохладным половицам крестьянского дома.
Потом пили чай, обменивались с хозяевами последними событиями жизни, старшие говорили об урожае и погоде, а они убегали купаться на речку, которая протекала рядом с деревней. Берега, заросшие густой травой, были открыты взгляду до горизонта, вода прозрачна и холодна, так как кругом били ключи. Противоположный берег был крут и высок со множеством ласточкиных гнезд, другой, примыкавший к деревне – низкий с широким песчаным пляжем и деревянными мостками, с которых женщины брали воду для огорода и полоскали белье. Они сбегали вниз по тропинке, сбрасывали с себя одежду и, пробежав несколько шагов по мелководью, бросались вплавь. Он подплывал к ней, брал на руки, долго целовал в губы,шею, плечи, как маленькую купал и качал ее на воде, потом отпускал, и они долго плыли рядом по течению, выходили на берег, возвращались за одеждой и быстро бежали вверх по тропинке, чтобы согреться и оказаться в теплой беседке.
Такой природной беседки она еще не видела. Когда-то давно между двумя молодыми березками была поставлена лавочка. Деревья росли, а крепкая доска врастала в их стволы, плакучие ветки низко свисали над ней, образуя крышу. Днем маленькие дети хозяйки играли там, как в сказочном домике, а вечером беседка звала к себе влюбленных, укрывая их от взглядов прохожих. И опять он ласково, как ребенка, целовал ее, не позволяя себе в их отношениях пойти дальше.
С детства душа ее пела, она слету запоминала слова и мелодию песни транслируемую по радио, садилась на широкий подоконник, открывала окно нараспашку и устраивала концерт на весь двор, утопающий в зелени. Иногда, сидящие на лавочках дяди и тети, просили ее, чтобы она спела какую-то популярную для того времени песню, на что она с удовольствием откликалась. Концерты по заявкам были хорошо обставлены живыми декорациями: большим прудом с плавающей в нем желтой тарелкой луны, древними валами, заросшими высокими плакучими березами. Звонкий девичий голос наполнял это живописное пространство и казался естественным звучанием летнего вечера. «На крылечке твоем…» неслось из окна, как из репродуктора.
Зная, как она любит петь, он часто просил ее исполнить ту или иную песню, она откликалась на его просьбу и тихим, задушевным голосом пела: « Как люблю тебя, сама не знаю, Но, боюсь, любовь моя навек. Ты - душа мне самая родная, Самый дорогой мне человек»
Нина в училище постоянно участвовала в смотрах художественной самодеятельности, пела одна, дуэтом и в хоре, знала много народных и эстрадных песен. В тихую ночь с друзьями на лодке посередине озера они пели на несколько голосов «Одинокую рябину», «Белым снегом» и грустные мелодии растекались далеко по воде, поднимались в высь, и где-то, наверное, навсегда записывались в уходящем времени и пространстве.
Иногда по вечерам, захватив с собой гитару, они могли забраться с друзьями на сеновал, сидеть в большом проеме дверей, спустив ноги, тихо петь песни, читать стихи, говорить о жизни или вслух мечтать о будущем.
В тот вечер им так не хотелось расставаться друг с другом, да еще внезапно теплый летний дождь стал спускаться с абсолютно чистого неба без туч, и это было какой-то фантастической картинкой. Они сначала стояли во дворе, подставляя ладони и лицо под невесомые, редкие капли, а потом,
когда он зачастил, забрались под крышу сеновала, оставив дверь открытой нараспашку.
- Ты ведь меня не боишься?- спросил он Нину. В ответ она только улыбалась.
- Тогда снимай платье, а я рубашку – все- таки они немного намокли, развесим и просушим их на веревке. В дальнем углу на сеновале у Алексея была постель - матрац, подушка, одеяло и большая копна душистого свежего сена.   Они лежали рядом, не говоря друг другу ни слова. Огромная луна светила им в открытый проем двери и слышно было, как стучали их сердца. Это была ее ночь, она ничего не знала о взрослой жизни мужчины и женщины, но неудержимая, стихийная сила, будто сама природа, делала все за них, по бесконечному человеческому сценарию любви. Словно главному небесному художнику надо было писать с нее «ню» и она послушно обнажила свое девичье загорелое тело с белыми холмиками грудей и светлой полоской на бедрах. Не было ни страха, ни боли одна только ласка, нежность и невесомость, и только от высочайшего волнения обоим не хватало воздуха…
Потом она напишет: в свою первую ночь я забралась по березовой лестнице в старый сарай, и мне показалось, что лестница эта продолжалась Млечным путем, а в дырявой крыше над нами Луна застряла и в каждой щели звезда сверкала, отражаясь в твоих глазах. Та волшебная ночь смешала запахи звезд и сена, на сухую былинку я звезды низала, осторожно снимая их с неба…
Нина никогда не пожалела, что на свадьбе их любви, не было пышных застолий, пуховых перин и шумных гостей. Фантазерка, она видела старый сарай целой вселенной с мириадами звезд, и пусть под ними всю ночь вздыхали куры, зато утром об их счастливой любви громко, на всю улицу кричал веселый петух.
В августе они расписались и сыграли свадьбу, где было много гостей, родни, друзей - одноклассников, было много музыки, песен, цветов, шуток, а потом они уехали жить в большой город. В нем их молодая любовь, продолжала жить и расцветать, когда человеку дорога каждая минута, каждое прикосновение, каждый взгляд и нежность во всем. Их не пугало отсутствие комфорта, общежитские условия проживания, главное они были вместе, они могли устроить себе праздник в любой вечер. Легкая закуска, бутылочка рябины на коньяке, тихая музыка, струящаяся из «Ригонды»… Даже снег за окном пополам с дождем придавал осеннему вечеру ощущение свежести и чистоты, легкости, дарил им реальное чувство бесконечности жизни.
Только настоящая любовь способна сохранить память о человеке, сохранить память о мельчайших прожитых с ним мгновениях, мелких, незначительных, но дорогих деталях, неувядающих запахах, неиссякаемых желаниях на всю оставшуюся жизнь.

Владимир

"Наша улица” №249 (8) август 2020