Нина Краснова "«Новое небо» Юрия Кувалдина" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Нина Петровна Краснова родилась 15 марта 1950 года в Рязани. Окончила Литературный институт им. М. Горького (семинар Евгения Долматовского). Автор многих поэтических сборников, выходивших в издательствах «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия» и др. Печаталась в журналах «Время и мы», «Москва», «Юность», «Новый мир» и др. В «Нашей улице» публикуется с пилотного № 1-1999. Принцесса поэзии «МК-95». В 2003 году в издательстве «Книжный сад» вышла большая книга стихов и прозы «Цветы запоздалые» под редакцией и с предисловием Юрия Кувалдина. Член Союза писателей СССР с 1982 года. К 60-летию Нины Красновой в 2010 году Юрий Кувалдин издал еще две её книги: "В небесной сфере" и "Имя".

вернуться
на главную страницу

Нина Краснова

«НОВОЕ НЕБО»
ЮРИЯ КУВАЛДИНА

эссе

1. «НОВОЕ НЕБО» В СТЕНАХ ХРУЩЁВКИ
Сижу у себя дома, в Перове, на улице Металлургов, в своей блочной хрущёвке, в своих четырёх стенах, до отказа забитых мировой, русской и зарубежной классикой и текущей литературой, книгами, журналами, газетами, архивами так, что всё это не умещается у меня ни в пяти моих шкафах с антресолями, ни в девяти стеллажах от пола до потолка, ни в тумбочках и картонных коробах, ни в пластмассовых ящиках, которые стоят у меня и в зале, и на кухне, и в коридоре, и в простенках между кухней и коридором, и даже в ванной, и мне у себя в квартире ногу негде поставить, как крестьянину в старом, теперь уже почти старинном учебнике истории СССР, на картинке, где этот крестьянин в лаптях с онучами и с густой чёрной бородой и в полосатых портках стоит, как цапля, на одной ноге на маленьком кусочке земли… а у меня и кусочка своей земли нет, только мои тесные четыре стены, которые находятся на третьем этаже, на высоте 7 (?) метров над уровнем земли, то есть на маленьком кусочке неба, подпираемые двумя нижними этажами, и только этот кусочек неба высотой 3 метра и общей площадью 30 квадратных метров у меня и есть.
И вот сижу я за своим рабочим столом, у окна, на своем кусочке неба, огороженном четырьмя блочными стенами и потолком, и читаю книгу Юрия Кувалдина «Мозг», рассказ «Новое небо»…

2. ВОТ И ВЕСЬ СЮЖЕТ «НОВОГО НЕБА»
Герой «Нового неба», он же и сам автор рассказа, «вышел (1 января) из подъезда» своего дома, взяв с собой бутылку водки, ёлку и гирлянду с лампочками, «закурил, подумал, и пошёл к Москве-реке», которая находится поодаль от дома… и «прилёг (там) на берегу», причём не на траву (какая и где зимой на улице трава?), а «на снег», «и уставился в звёздное небо».
И что дальше? Никакого сюжета в этом рассказе, как почти во всех рассказах Юрия Кувалдина, нет. Рассказ начинается с того, что герой вышел из дома, взяв с собой бутылку водки, ёлку и гирлянду с лампочками. а кончается тем, что он полежал на снегу, выпил бутылку, «насладившись холодной водкой», и «встал, переливаясь лампочками ёлочной гирлянды», и «пошёл не спеша от Москвы-реки к подъезду своего дома». Вот и всё.

3. РЕФРЕНЫ: «СМОТРЮ НА НЕБО И ДУМАЮ…»
Но что делает герой между первой и последней страницами рассказа «Новое небо»? Он смотрит на небо и думает.
И всё то, о чём он думает, всё это и есть содержание рассказа, которое интереснее любого самого интересного и самого закрученного сюжета с завязкой действия, с развитием и кульминацией действия и с развязкой. Потому что всё содержание состоит из очень интересных, глубоких, неординарных и парадоксальных мыслей, которые у этого героя в голове, в мозгу и которые он (то есть автор в лице героя) передаёт на бумаге своим читателям, через буквы, через слова из букв, через текст.
И по всему тексту от одной мысли до другой, от одного абзаца до другого, идут рефрены с вариациями и без вариаций:
«Смотрю на небо и думаю». – «Смотрю на новое (новогоднее) небо… и думаю», «Смотрю на зимнее небо нового поворота (в жизни) и думаю», «Смотрю на старое, как мир, небо и думаю, что оно новое», «Смотрю, не отрывая глаз, на небо вечности и думаю о вечном, бесконечном…», «Смотрю всю жизнь на небо и никак не могу насмотреться, поэтому, как только посмотрю туда, всё время начинаю думать, хотя это и вредно», «Смотрю на небо и… думаю, потому что не могу не думать, голова кипит, как котёл с компотом из сухофруктов, который мы пили в пятидесятые годы», «Смотрю на новое в своей первобытной красе небо и думаю, как жрец фараон Яхве Моисей о своём новом в незыблемости истин небе», «Смотрю на небо и думаю», «Смотрю на небо и выпиваю», «Смотрю на небо и новую (рюмку-стопку) поднимаю», «Смотрю на небо и закуриваю», «Смотрю на небо и добавляю (к одной рюмке с водкой другую)», «Смотрю на небо и без передыху думаю», «Смотрю на небо и думаю, сколько можно думать под открытым небом?!», «Смотрю на новое небо и собираю разрозненные слова в мысли, потому что без слов мыслей не бывает».
Эти рефрены – паузы между частями текста – воспринимаются, как припев песни, то лирический, то философический, то торжественно-возвышенный, то весёлый, с улыбкой, юмором и озорством…

4. СОДЕРЖАНИЕ «НОВОГО НЕБА» - ЭТО МЫСЛИ
Читая рассказ «Новое небо», как и вообще прозу Юрия Кувалдина, следишь не за сюжетом, а за тем, о чём думает герой, за мыслями, размышлениями и рассуждениями, которые присутствуют в его голове, в его мозгу и в тексте и которые вызывают отклик в твоей душе и наводят тебя на свои мысли и размышления…

Например. «Жизнь представляет собой лирическое произведение… жизнь осуществляется только в тексте», «…всё создано из букв», - говорит, то есть пишет Кувалдин.
Непосвящённому человеку эта мысль может показаться странной. Особенно тому, кто книг не читает и спокойно обходится без них и проводит свою жизнь в суете сует, в погоне за материальными ценностями или за физическими развлечениями и удовольствиями и не понимает, что его жизнь уходит и уйдёт и что от неё и от него ничего не останется, как если бы он и не жил на свете, что «всё тленно, и только Слово вечно».   
Сюда же можно добавить и старую мысль, которая гуляет у Кувалдина из книги в книгу: «То, что не было записано, того не существовало» и не существует.

Или, например. «Произведение, читаемое современниками, совсем не то, которое прочтут лет сто спустя». «В старых книгах мы видим намного больше, чем видели в них современники».
Как не согласиться с этим, когда мы читаем старые книги, произведения наших классиков? А когда потомки будут читать книги того же Кувалдина, то будут видеть в них тоже намного больше, чем наши современники. Почему Кувалдин и любит повторять, не без иронии: «меня оценят через 500 лет».  

А вот его мысль - с убийственной иронией - о писателях, которые пишут за деньги, за зарплату и думают, что «если они не будут получать зарплату, то литература погибнет».
Как говорится, смеяться некому. Почему литература погибнет? - Потому что они перестанут писать, если не будут получать за это деньги? Тут сразу напрашивается мысль: а что это за писатели, которые могут писать только за деньги, а без этого и писать не будут? И что это за поэты, которые без гонораров и стихи перестанут сочинять? Никакие они, значит, и не писатели и никакие не поэты, и вообще – не творческие люди. Как и певцы, которые свою задницу с дивана не поднимут и выступать и петь не будут, если им не заплатят за это денег (минимум тысячи две долларов за концерт). Как и художники, которые перестанут рисовать, если им за это платить не будут. Без таких служителей муз настоящая, стОящая литература и настоящее, стОящее искусство точно не погибнет, а погибнет именно с такими. Ибо, как говорит Кувалдин: «Там, где начинаются деньги, там кончается настоящее искусство». Другое дело, если ты работал из любви к своему делу, а не ради денег, а тебе потом за это ещё и заплатили. «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись (или картину) продать», - так говорил Пушкин… И они «оба правы», как сказал бы мой литинститутский учитель Евгений Долматовский: «И Кувалдин прав, и Пушкин прав», каждый по-своему.   

«Ежедневная работа писателя – подыскивать слова», быть «переводчиком устной речи в письменную», потому что «это две независимые языковые культуры», - так говорит Кувалдин.
И всё это так и есть, как он говорит. Когда мне приходилось делать стенограммы устных выступлений писателей или расшифровывать с диктофона свои интервью, свои беседы с кем-то из них, я занималась именно переводом устной речи в письменную и видела, что даже очень хорошая и очень складная и очень связная устная речь (и чья-то, и моя собственная) выглядит на бумаге не лучшим образом и желает быть лучше и нуждается в редактировании, чтобы быть читабельной. Кстати, редактирование устной речи, перевод-переведение её в письменную – это хорошее упражнение для писателя, которое помогает ему учиться совершенствовать свой письменный язык, и является хорошей школой, которую должен пройти каждый писатель.      

 «Без слов мыслей не бывает», - так говорит Кувалдин. Но он же говорит, что и в словах порой не бывает ни мыслей, ни смысла, например, в стихах у иных поэтов, которые рвутся на эстраду к микрофону и читают, да ещё и с отвратительной дикцией, эти свои вирши, да ещё не наизусть, а «с листочков», вытаскивая их «из толстой стопы» и «девальвируя поэзию до нуля». «Хороший поэт, даже если попадает на вечер, читает вслух по памяти только одно своё стихотворение».
Кувалдин прав. - «Что я могу ещё сказать?»  

А что советует Кувалдин «начинающим авторам», «неуверенным в себе» и «сомневающимся в своих способностях»? – «зайти в книжный магазин и просто окинуть взглядом тысячи книг, чтобы отрезветь, и никогда больше не писать. Литература есть дело интеллектуальное, предполагающее наличие философского художественного ума у автора, который стартует только после того, как впитал в себя хотя бы часть вершин мировой классической литературы. Только после этого можно что-то сделать в литературе (где уже всё сделано), продвинуться хотя бы на миллиметр вперёд, сказав своё оригинальное слово».
И опять Кувалдин прав. Если писатель, как чукча в анекдоте, ничего не читает, а только пишет, что хорошего он может написать? «Писатель рождается из читателя», - так говорит не Заратустра, а опять Кувалдин.
Я помню, как на первом курсе Литературного института многие студенты считали себя гениями, а на втором курсе – уже не гениями, а талантами… а к пятому курсу бросали писать - и стихи, кто писал стихи, и прозу, кто писал прозу, и им даже нечем было защищать свой диплом. Потому что их подавила мировая литература, мировая классика, которую они стали читать, чтобы получить филологическое образование, и они поняли, что им нечего делать в литературе после всего, что там уже сделано не ими. И только немногие продолжали и продолжают писать. Получается, что чтение книг в большом количестве и высшее филологическое образование не всем пишущим идёт на пользу для развития их литературного таланта (если он у них есть)? Но Владимир Солоухин, сравнивая образование с дровами, а талант – с костром, говорил (писал в «Камешках на ладони»), что большим количеством дров можно загасить только слабый костёр, то есть только слабый талант, а большой и сильный талант, как большой и сильный костёр, никакими дровами не загасишь, он разгорится ещё ярче.     

5. ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ В «НОВОМ НЕБЕ»
Рассказ Юрия Кувалдина «Новое небо» весь насыщен мыслями автора, но это не философский трактат, а художественное произведение.
Вообще-то художественной литературой у нас считаются произведения с выдуманными героями и выдуманными сюжетами, а литература нон-фикшен, дневниковая, мемуарная, автобиографическая, эссеистическая или родственная этим жанрам считается не художественной, а между тем она может быть намного более художественной, чем та, которая считается и называется таковой, если принадлежит перу мастера и написана великолепным русским и самым что ни на есть художественным языком, то есть красивым, свободным и богатым, насыщенным и мыслями, и художественными образами, и художественными деталями, и метафорами, и сравнениями, и аллитерациями, и реминисценциями, и аллюзиями, и эвфемизмами, и крылатыми выражениями, где все слова гармонично сочетаются между собой и стоят в самом лучшем порядке, и откуда, как из песни, слова не выкинешь… Когда читаешь такие произведения, восхищаешься не только их тематическим, но и лексико-стилистическим содержанием, самим текстом, формой, которая неотделима от содержания, композицией произведения, конструкцией каждой строки, каждой фразы, каждого абзаца, любуешься искусством, с которым всё это сделано… и получаешь эстетическое удовольствие.  
…У Юрия Кувалдина есть и произведения с выдуманными героями, и с невыдуманными. Но все они у него художественные в лучшем смысле этого слова. Как и его рассказ «Новое небо». Достаточно взять для подтверждения этого хотя бы две-три строки оттуда. Например, вот эти, где герой режет ножом лимон и выкладывает его на тарелку:
«Острым лезвием ножа нарезаю тонкие дольки лимона, раскладываю веером по большой плоской тарелке с золотым ободком».  
А вот ещё примеры:
«Человек без полёта в душе» и с полётом в душе.
«Я – Емеля, катающийся на печке…  по принципу двигателя внутреннего сгорания – ДВС».
«Я видел Христа на Москве-реке. Идёт себе босиком по воде и не тонет!»
«О, великий Яхве (имя подлинное закрыто этим эвфемизмом), - я это восклицаю, глядя на колокольню Ивана Великого».

6. МУЗЫКАЛЬНОСТЬ И ПОЭТИЧНОСТЬ «НОВОГО НЕБА»
Проза Юрия Кувалдина очень музыкальна, и не только потому, что там, как, например, в рассказе «Новое небо», цитируются и звучат песни бардов, певцов, и песня в исполнении слепого, который «поёт гекзаметром без запинки: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос…», а потому что у этой прозы есть своя кантилена, свои ритмы…
Она еще и очень поэтична и в ней есть места, в которых она плавно переходит в стихи, записанные прозой и содержащие в себе легкую улыбку автора, который вот и рифмованными ямбами может говорить:
«…люблю я быть самим собой, являясь общею судьбой, я отдан пламенным мечтам – себя я вижу тут и там, поскольку создаю всё сам».
Есть в «Новом небе» и отрывок текста, где стихи переходят в прозу, а проза опять в стихи, и где автор начинает говорить анапестом, строками песни Андрея Вознесенского «Я тебя никогда не забуду», а потом переиначивает всё на свой лад, на разные лады и ломает метрический трёхсложный анапест и заменяет его на фразовик, на дисметрический верлибр, и перемежает анапест с фразовиком и с прозой и делает это виртуозно! И у него получается блестящая стихопроза - пародийного характера, с элементами ёрничества, но при этом очень лиричная и очень трогательная.     
«Я тебя никогда не забуду. Ты меня никогда не забудешь. Ты всё ж меня позабудешь, но я-то не забуду тебя. Ты меня на рассвете забудешь. Забывать необутая будешь. Но уж я-то никогда тебя не забуду…
…Он меня никогда не забудет. Она меня никогда не забудет. Ты меня, я тебя, она меня, он её, они всех, и все их – никогда не забудут.
…встань в угол, потому что ты меня забыла!»

7. ИРОНИЧНОСТЬ С ГРОТЕСКОМ В «НОВОМ НЕБЕ»
У Юрия Кувалдина потрясающее чувство юмора и иронии. И в «Новом небе» оно – как нельзя лучше - проявляется, например, в эпизоде о вечере «стихослагателей» с очень смешными фамилиями, характеризующими каждого из них - Занозин, Стрункин, Кордебалетов, Отважников, Горехлёбова… и Червячков, который дорвался до микрофона и, «завывая и грозя кому-то кулаком, скандировал (целых) полтора часа (!!!) поэму: «Аляска наша»… Затем выступил Мухоморов, который продемонстрировал оригинальную рифму»: не «галка – палка», а «галка – скалка»… Да, это рифма новаторская, не то что «галка – палка» (Н. К.)! «Потом взял слово критик Самобранкин. Он перечислил 248 (!!!) поэтов, которые ему особенно нравятся…»!!! )))
Ни один юморист, ни один иронист и ни один сатирик не смог бы в таком маленьком эпизоде выразить своё критическое – да ещё с гротеском! - отношение к стихослагателям подобного рода, не употребив ни одного критического, ни одного ругательного слова в их адрес, как это сделал Юрий Кувалдин! Вот искусство высшего литературного пилотажа!
А мне в связи с этим вспомнилось, как я однажды сказала Виктору Бокову, желая порадовать его: «Виктор Фёдорович, Вас напечатали в альманахе «День поэзии!». – «Да? И кто там ещё есть кроме меня?» - спросил он. – «Там кроме Вас еще 600 поэтов». – «Ско-о-лько?!! – ужаснулся он и схватился за голову. - Столько поэтов вообще не может быть! Да ещё в одном альманахе!»   

8. РАБОТА С БУКВАМИ И СО СЛОВОМ
Юрий Кувалдин любит рассматривать слова, из которых он создаёт свои произведения, проникать внутрь слов, смотреть, из чего они состоят, искать в них глубинные скрытые значения.
…Например, он рассматривает «архаическое и ласкающее слух слово «клякса» и говорит, что оно – «всего лишь калька с германского слова «klecks» - капля (пятно), но оно заставляет его вспомнить своё детство, когда он писал «чернилами, перьевой ручкой» свои первые сочинения и так спешил «фиксировать свои мысли», что у него «с кончика металлического пера соскакивали кляксы» на бумагу, и такие же «чернильные пятна – кляксы» появлялись и на школьной гимнастёрке и на брюках и уже в ту пору свидетельствовали о его «пристрастии к писательству».
Клякса в рассказе Кувалдина превращается в весёлый художественный символ, в Божью мету, в знак судьбы.
Тут же Кувалдин рисует и школьную форму того времени: «Мальчики носили солдатскую форму, только серого цвета, и фуражки с фибровым козырьком». Очень яркая картинка времени тут получается. Как если бы он рисовал её не словами, а масляными или темперными красками, как художник Александр Трифонов, который, кстати, любит рисовать небо, оно есть и на обложке книги Кувалдина «Мозг», где оно чёрного цвета, как квадрат Малевича.  
…Рассматривает Кувалдин и слово «надежда» и находит там в «конструкции букв» такие слова, как «надо ждать», но не сидеть сложа руки и «надеяться» «на всевозможные жизненные блага», а «деяться», делать «деяния», «дело». «То есть «надежда» содержит в себе и дело, и ожидание его завершения». «В этом прелесть работы с буквами». А без работы с буквами, со словом, с языком и без чувства языка нет писателя.

9. ЮРИИ В ЛИТЕРАТУРЕ
…А сколько же у Кувалдина в его прозе экстраординарных филологических наблюдений и открытий, среди которых и вот такое, которое вызывает удивление и улыбку: я «подумал и понял, что литературу во многом делают Юрии. Вот Юрии навскидку и близкие сердцу моему… измаявшийся Юрий Домбровский… раздвоенный Юрий Нагибин… одинокий Юрий Казаков… энциклопедичный Юрий Тынянов… мужающий Юрий Коваль… неудобный Юрий Милославский… ругающий Юрий Мамлеев… праздничный Юрий Олеша… и сам по себе Юрий Кувалдин…»
Для каждого из Юриев Юрий Кувалдин подобрал свой эпитет.
Но и не только Юрии делают литературу… Каждый человек мог бы назвать писателей и с другими именами.      
Мне, когда я прочитала абзац про Юриев, вспомнилась игра с мячом «Я знаю пять названий…», или «Я знаю пять имён», в которую я играла девочкой с девочками и со своей сестрой Таней в своём старом рязанском дворе на площади Ленина. Например, я говорила: «Я! Знаю! Пять! Названий! Городов (или рек, или стран и т. д.)!» - Или: «Я! Знаю! Пять! Имён! Девочек (или мальчиков, или артистов, или художников, или писателей)!» И подбрасывала мяч вверх и, пока он летел вверх, называла какое-нибудь одно название города, реки или страны и т. д. или какое-нибудь одно имя, и ловила мяч и опять подбрасывала его вверх и опять называла какое-нибудь название или имя.
И вот теперь мне захотелось опять поиграть в эту игру – «Я знаю пять писателей (поэтов) - Евгениев (или Андреев, или Николаев, или Владимиров, или Сергеев, или Викторов и т. д.)!» Или: «Я знаю пять писательниц (поэтесс) Нин (или Татьян, Марин, Анн, Ольг, Наталий, Тамар, Елен и т. д.)!» Среди писателей-писательниц с каким-то из этих имён тоже, наверное, набралось бы немало тёзок… Вот бы попробовать поиграть в эту игру… )))  
Но может быть и такое, что одно имя (в том числе и имя Юрий) стоит и пяти, и десяти, и ста таких же имён.

10. ПРОИЗВОЛЬНЫЙ ПОРЯДОК МЫСЛЕЙ
Мысли человека, когда он думает о чём-то, никогда не имеют хронологического порядка… В голове у человека возникают то одни мысли, то другие, и пересекаются и перекликаются между собой или не пересекаются и не перекликаются, и перескакивают с места на место, уходят то в одну, то в другую сторону, а потом опять пересекаются и перекликаются или нет. И в прозе Юрия Кувалдина и в его рассказе «Новое небо» происходит то же самое. Там нет скучного, монотонного, да ещё и дидактического и нравоучительного изложения мыслей в строгом порядке, причём банальных и неинтересных, от которых читателя может потянуть на зевоту и ему захочется захлопнуть книгу и никогда не возвращаться к ней. У Кувалдина все мысли в голове и в прозе – не банальны, а оригинальны, интересны и порой парадоксальны и имеют свой свободный, стихийный, произвольный порядок и взаимодействуют между собой так, что заставляют крутиться у читателя в голове какие-то винтики и колёсики и рождают у него какие-то свои мысли… и свои комментарии к мыслям автора, с которым читатель вступает во внутренний диалог. (См., например, 4-ю часть моего эссе.)

11. РЕАЛЬНОСТЬ И НЕРЕАЛЬНОСТЬ В «НОВОМ НЕБЕ»
Одна из главных художественных особенностей прозы Юрия Кувалдина и рассказа «Новое небо» - это неразрывная слиянность реальности с нереальностью и присутствие настоящего, прошедшего и будущего времени в одном времени, в настоящем, и присутствие людей разных времён в одном настоящем времени. В том числе и давно умерших, которые для автора такие же живые, как он сам, и он общается с ними в своих мыслях и фантазиях, как с живыми, как в реальности, и считает своими современниками всех классиков литературы разных времён и народов, и Хераскова, и Батюшкова, и Грибоедова, и Гоголя, и Достоевского, и Чехова, и Блока, и Брехта, и Овидия, и Ду Фу, и Вийона, и Вольтера, и Шекспира, и Еврипида, и Данте, и Ромена Роллана, а себя – их современником.
Мандельштам писал: «Нет, никогда ничей я не был современник». А поэт «потерянного поколения» Виктор Коркия писал: «И кто мой современник, я не знаю». Но Мандельштам просто не хотел привязывать себя ни к какому времени, как и Коркия, как не привязывает себя ни к какому времени и Кувалдин. Потому что каждый настоящий писатель, поэт, художник, в какое бы время и в какой бы стране он ни жил, принадлежит всем временам и всем народам.  

…Автор лежит на берегу Москвы-реки и думает… и к нему – в его мыслях и фантазиях - приближается его 70-летний приятель Григорий Блехман, да не один, а с (покойным, но живым) Александром Блоком, и они вместе выпивают «на троих», и Блок своим «глухим замедленным голосом с басовыми интонациями», читает свои стихи:

Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
Донна Анна видит сны…

Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
Сладко ль видеть неземные сны?

А через несколько страниц появляется, тоже в мыслях автора и в его фантазиях, но как в реальности (слава Богу, пока не покойный) бард Александр Городницкий, «в ватнике и валенках», идёт и подходит от моста к автору и предлагает ему спеть песню, и автор «после стопки водки» воодушевляется и поёт вместе с ним песню Городницкого:

Тихо по веткам шуршит снегопад,
Сучья трещат на огне…      

А ещё через несколько страниц автор, который всё ещё лежит на берегу Москвы-руки, на снегу… переносится в мыслях и фантазиях своих на несколько месяцев назад, из зимы в осень, и бродит по Москве, которую никто не знает лучше, чем он, со всеми её переулками и закоулками:
«Один в переулке брожу без тебя. На окнах цветы герани алеют… Голуби качаются на проводах. Одни за одними люди выходят из-под земли (из метро)… На газонах началась вторая жизнь жёлтых одуванчиков. Бабье лето кончилось… Началось лето мужицкое…»
Вот что значит – параллельный литературный мир… Там и зимой, 1 января, в Москве – на газонах растут одуванчики…   

А ещё через несколько страниц к Кувалдину спускается «с заснеженного бугорка» (покойный, но живой) Бачурин «в вязаной шапочке».
«А где Кувалдин?» - спрашивает у него Кувалдин. – «В книге! Кувалдин живёт не в жизни, а в книге…» - «В тексте», - поправляет своего друга Бачурина Кувалдин. – «Тот смеётся, мгновенно опрокидывает (выпивает) рюмку и говорит: «В нотах!» - И поёт:  

Кружится снег, но ещё, наверно, будет весна.
Поезд ушёл, на другой билетов нет…»

Фантазия для Кувалдина – это такая же реальность, как и сама реальность. Нет для него между ними никакого различия, никаких границ. Как между реальностью и творчеством и художественным вымыслом, о котором Пушкин не зря говорил: «Над вымыслом слезами обольюсь».  

«Высшее наслаждение тайной жизни - быть не там, где ты есть, а в параллельном литературном мире», - так говорит Кувалдин.
Да, это высшее наслаждение и для писателя, который пишет книги, и для читателя, который читает их. Особенно если никто не мешает тебе писать и  читать и пребывать в этом «параллельном… мире».       

12. ПОЧЕРК И СТИЛЬ ЮРИЯ КУВАЛДИНА
У Юрия Кувалдина свой стиль и свой почерк, то есть кувалдинский, которого – точно такого – нет ни у кого из писателей и которому невозможно подражать. Его узнаёшь с первой же буквы, как только начинаешь читать Кувалдина, старую или новую его вещь.  

А вот и мысль Кувалдина о почерках. «Почерк есть стиль писателя, и не имеет значения – пером по бумаге он создаётся, как писал Гоголь, стоя за конторкой, или выстукивается на пишущей машинке, как это делал Набоков, ибо пишут не рукой, не машинкой, не, тем более, компьютером, а головой».
Тут невольно вспомнилось мне, как Виктор Астафьев когда-то говорил Кувалдину: «Я пишу по-старинному – рукой…» - А тот сказал ему: «Писатель пишет не рукой, а головой». И ещё – сердцем, это надо добавить. А Боков, поэт со своим творческим почерком и стилем, выросший на русском фольклоре, в том числе и на частушках с их раскрепощённой лексикой, когда-то говорил, что поэт пишет… я даже не могу повторить, чем… а поэтесса пишет… я тоже не могу повторить, чем… (Мужчина – пенисом, а женщина – вульвой, если говорить не простонародным, а медицинским языком.) Потому что, как говорил Фрейд, «творческий процесс – это сублимация полового акта».   

А кроме своего почерка и своего стиля у писателя должна быть своя «тропинка», по которой до тебя никто не ходил и которая «спустя столетия станет многолюдным проспектом почитателей твоего таланта. («Я иду туда, куда никто не знает даже как пройти».) Проложи свою тропинку», - говорит Кувалдин самому себе и каждому, кто идёт по литературной дороге или только собирается вступить на литературный путь. Кстати, каждому, кто вступает на этот путь, было бы полезно почитать Кувалдина. Но чтобы адекватно воспринимать его, надо быть подготовленным к этому, надо хотя бы в общих чертах знать мировую русскую и зарубежную литературу.

13. РЕФРЕНЫ: «СИЖУ У ОКНА И ЧИТАЮ КУВАЛДИНА…»
Сижу я у себя дома, на третьем этаже, на своём огороженном стенами и потолком кусочке неба, у светлого утреннего окна… и читаю Кувалдина, его книгу «Мозг» и рассказ «Новое небо». Читаю и думаю: как же необычно устроен мозг Кувалдина, в котором столько разных мыслей. Сижу у себя дома у солнечного дневного окна и читаю Кувалдина… Сижу у себя дома у вечернего синего окна и читаю Кувалдина… Сижу у себя дома у ночного чёрного - с блёстками звёзд и фонарей – окна и читаю Кувалдина… читаю его мысли, которые он оформил в слова и изложил на бумаге и которые теперь никуда не денутся и не пропадут. Потому что устное слово, а значит и мысль, выраженная в устном слове, это воробей, который улетит, и его не поймаешь, а письменное слово, которое написано пером (или набрано на компьютере, да ещё сохранено на разных носителях, и в бумажной книге, и в электронной книге, и на персональном сайте в интернете, и на сайте «Нашей улицы», и в фейсбуке, и в Живом Журнале, и в гугле), не вырубишь топором.
Не зря говорил Борис Слуцкий: «Не прочитают то, что не напишут»… А то, что напишут –  то прочитают, если не сейчас, то через сто или пятьсот лет, и прочитают так, как надо, дойдут «до самой сути».       

14. ПУШКИН ПРАВ
…Пушкин писал когда-то, что нет ничего интереснее, чем читать великого писателя и следить за его мыслями, за движением и ходом этих мыслей. И это так и есть. И в этом убеждаешься, например, когда читаешь того же Кувалдина. Например, его рассказ «Новое небо», где лирический герой рассказа, он же и сам автор, лежит на берегу Москвы-реки и смотрит на звёздное небо – лежит на берегу Москвы-реки и смотрит на звёздное небо и думает – лежит на берегу Москвы-реки и смотрит на звёздное небо и думает, и витает в облаках и в своих мыслях и в своих новых литературных замыслах, то есть летает в свободном полёте в своём «параллельном литературном мире», в небе своего творчества, каждый день новом, и высоко парит там вместе со своими мыслями, замыслами, фантазиями и со своими персонажами.

20 – 24 октября 2020 г.,
Москва

"Наша улица” №252 (11) нокябрь 2020