Нина Краснова "Мой эпистолярный жанр" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Нина Петровна Краснова родилась 15 марта 1950 года в Рязани. Окончила Литературный институт им. М. Горького (семинар Евгения Долматовского). Автор многих поэтических сборников, выходивших в издательствах «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия» и др. Печаталась в журналах «Время и мы», «Москва», «Юность», «Новый мир» и др. В «Нашей улице» публикуется с пилотного № 1-1999. Принцесса поэзии «МК-95». В 2003 году в издательстве «Книжный сад» вышла большая книга стихов и прозы «Цветы запоздалые» под редакцией и с предисловием Юрия Кувалдина. Член Союза писателей СССР с 1982 года. К 60-летию Нины Красновой в 2010 году Юрий Кувалдин издал еще две её книги: "В небесной сфере" и "Имя".

вернуться
на главную страницу

Нина Краснова

МОЙ ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЖАНР

эссе

Мой талант и мой душевный жар
Весь ушёл в эпистолярный жанр -
В письма адресатам самым разным,
В дело, называемое праздным…

Нина Краснова

1. О моей переписке со школьниками из Европы.
В детстве, когда я училась в Рязанской восьмилетней школе-интернате, я - по линии клуба Дружбы народов - переписывалась с ребятами из шести социалистических стран Европы. С Георгием Стефановым Георгиевым - из Болгарии, из Софии; с Райнхардом Телцеровым - из Германии, из Бад Зюльце (под Ростоком); с Марианом Чемезом - из Чехословакии, из Праги; с Бенедеком Ласло - из Румынии, из Бухареста; с Мариэллой Керезовой - из Венгрии, из Будапешта; и с тремя девочками Хеленой, Басей и Яниной - из Польши, из Липно и Быдгоща. Причём они писали мне письма не только на русском языке, который изучали в школе и поэтому знали, но и на своих языках, и я понимала все эти языки, а если какие-то слова не понимала, то читала их со словарём, и понимала со словарём. Хотя из иностранных языков учила в школе (как потом и в Литературном институте) французский. Письма от моих зарубежных друзей приходили ко мне домой, в мой рязанский подвал на углу улиц Революции и Кольцова (Соборной и Горшечного ряда), там я и получала их, с яркими нерусскими марками на конвертах. И каждое письмо, к которому, как правило, прилагались открытки с видами тех стран и городов, в которых жили мои зарубежные друзья, доставляло мне несказанную радость! И я с такой же радостью садилась в своём подвале за дубовый, накрытый клеёнкой стол у квадратного окна и отвечала на эти письма. И оставляла себе черновики или копии всех своих писем, чтобы не забыть, кому что я писала, и чтобы в следующий раз писать каждому своему адресату что-то такое новое, не повторяться. И думала, что, может быть, когда-нибудь, я встречусь с кем-то из моих далёких друзей, хотя это было маловероятно, потому что все страны, где они жили, были для меня такими же недосягаемыми мирами, как космос, Венера или Марс. И никогда и ни с кем я ни тогда, ни потом так и не встретилась в жизни, кроме как в своём воображении. Даже когда открылся «железный занавес» и мне удалось побывать за границей, в Европе, правда, только в Польше и Германии. А письма и открытки от моих зарубежных мальчиков и девочек у меня все целы, я всё это сохранила и держу в специальной картонной коробке, в антресоли одного из своих книжных шкафов, как память о своём детстве и о своих далёких друзьях детства, которые теперь уже, наверное, стали бабушками и дедушками. И я иногда думаю: а кто-нибудь из них иногда думает обо мне или нет? А может быть, кто-то даже хранит мои письма и открытки и фотокарточки и показывает их своим детям и внукам, хотя это маловероятно.  

2. О моей переписке с Зинаидой Александровой и Иваном Молчановым.
В 18 лет я стала переписываться с «детской» поэтессой Зинаидой Николаевной Александровой, автором песенки «Маленькой ёлочке холодно зимой» и автором стихов, которые мы с моей старшей сестрой Таней читали ещё в детстве, они печатались в книгах и даже в букваре: «Вот какой у нас арбуз - // Замечательный на вкус», «Сшили Тане сарафанчик - // Нет такого у подруг: // Ярко-жёлтый одуванчик, // Колокольчики вокруг». С Зинаидой Александровой я виделась в Москве, бывала у неё в гостях. Она жила на Аэропорте, на улице Красноармейской, в доме писателей, в большой, которая казалась мне шикарной, квартире. Я дружила и переписывалась с Зинаидой Александровой до самой её смерти, и когда жила в Рязани, и когда потом жила в Москве и училась в Литературном институте, и потом, когда отучилась в институте и опять жила в Рязани.
А ещё мы с сестрой Таней переписывались и дружили, тоже до самой его смерти, с поэтом, который однажды зимой приезжал в Рязань и с которым мы, две молодые поэтессы, начинающие, но уже известные и популярные в рязанских литературных кругах, выступали - от клуба книголюбов - на заводе «САМ», с Иваном Никаноровичем Молчановым, автором песни «Прокати нас, Петруша, на тракторе», я писала ему в Москву письма от нас с сестрой, от обеих. Он посвящал нам свои стихи:

НИНЕ И ТАНЕ КРАСНОВЫМ
в память о встрече в Рязани

И милая свежесть рязанского леса,
Озёра Мещёры и алость зари.
И Таня, и Нина - две поэтессы.
Сестрёнки, - ведь здорово, чёрт побери!

Ну как тут суровому сердцу не биться,
Коль в сердце вместилась рязанская Русь?
И Нина… и Таня… В кого мне влюбиться?
А ну тебя, сердце! В обеих влюблюсь!

Нам с Таней, когда мы познакомились с ним, было на двоих 42 года (мне 19, а ей 23), а ему 66, и он казался нам древним дедом. Но был очень забавный, такой невысокий коренастый лесовичок с пышной седой бородой. Мы бывали у него в гостях на улице Студенческой. Он жил в коммуналке, в маленькой, тесной комнатушке по уплотнению, где негде было повернуться и развернуться. Над столом у него висела оптимистическая вывеска: «Слово партии окрыляет!». И он рассказывал нам литературные истории начала XX века. И кормил нас чахохбилями и купатами, которые сам и варил в алюминиевой кастрюльке.   
Он прославился не только своей песней про Петрушу на тракторе, но и стихами Владимира Маяковского «Размышления о Молчанове Иване и о поэзии», в которых Маяковский критикует героя своих стихов за то, что тот пишет «неказистые» стихи о любви к какой-то «бабе» и не «возвеличивает» революцию и не «взвивает» над собой «красное знамя» и не шагает под этим знаменем и не «орёт: «Вперёд!». Максим Горький заступился за молодого тогда лирического архангельского поэта. А сейчас стихи Маяковского о Молчанове, тоже не больно-то «казистые», и даже ещё менее «казистые» оттого, что они ещё и пафосные, рупорные, трибунные, не лучше, чем «агитки Бедного Демьяна», нельзя воспринимать без иронии по отношению не к Молчанову, а к Маяковскому.
Александрова родилась в 1907 году, а умерла в 1983-м.
Молчанов родился в 1903 году, а умер в 1984-м.
Все письма от Александровой и Молчанова я храню у себя в архиве. И копии моих писем к ним обоим тоже.
Сохранять копии своих писем к кому бы то ни было у меня вошло в привычку с детства, с тех пор, когда я переписывалась с мальчиками и девочками из шести европейских социалистических стран. Потому что для меня всегда были важны не только чьи-то письма ко мне, но и мои письма к кому-то, как образцы моего эпистолярного жанра и как страницы моих отношений с адресатами моих писем, из которых складывалась история моей и нашей жизни, запечатлённая в письменной форме, на бумаге.    

3. О моей переписке с моими литературными учителями, наставниками, покровителями, друзьями.
Я всегда считала, что моя устная речь - намного хуже письменной и что в письменной форме я выражаю себя и всё, что хочу сказать, намного складнее и лучше, чем в устной. Поэтому я очень любила писать письма - всем, кто любил получать их от меня… И когда я окончила в Москве Литературный институт и вернулась к себе в Рязань, где я была оторвана от Москвы и от большой столичной литературной среды, я переписывалась со всеми своими литературными учителями, наставниками, покровителями, сотрудниками издательств и редакций, редакторами моих книг, с известными маститыми поэтами и прозаиками, с моими старшими товарищами по перу и с моими товарищами по нашему «потерянному» поколению семи-восьмидесятников, которые жили в Москве, а кто-то жил и не в Москве, а, например, в Сибири. Я отвечала им на их письма и книги, которые они присылали мне, посылала им свои стихи, в том числе и те, которые посвящала кому-то из них. Каждый год я писала от руки, шариковой ручкой, или перепечатывала на машинке (а компьютеров тогда не было) по целому тому писем всем своим адресатам и с каждым из них вела свою эпистолярную линию, выстраивала свои эпистолярные - творческие - отношения и сюжеты отношений, которые с кем-то превращалась у меня в большой эпистолярный роман, где главной героиней была я, а главным героем был мой адресат. Я рассказывала ему о своей жизни, а он мне о своей… Я ждала его писем, а он моих. В результате чего у меня рождались, например, такие стихи:  

***
Я письмо читаю Ваше,
Так и так листы верчу,
Я письмо читаю Ваше,
Наизусть его учу,

Разбираю закорючки,
Смысл ищу особый там.
Прикасались Ваши ручки
К этим самым вот листам.

Я письмо читаю Ваше,
Занимаюсь им одним.
Я письмо целую Ваше
И Ваше имечко под ним.

1985 г.,
Рязань

Ничто так не развивает чувства, в том числе и чувства любви, как делает это регулярная двухсторонняя - да ещё литературная! - переписка, в которой участвуют два творческих человека с богатой творческой фантазией и восприимчивой натурой и ты находишься на одной волне со своим адресатом и открываешь его для себя по его письмам к тебе и по его книгам, а он открывает тебя по твоим письмам и по твоим книгам и ты стараешься как можно больше хвалить его, а он старается как можно больше хвалить тебя, и вы оба стараетесь перехвалить один другого, найти для этого самые красивые и самые проникновенные слова, состязаясь в искусстве Слова, и входите в роль, как артисты в спектаклях или в кино, и стараетесь с каждым новым письмом двигать сюжет вашего эпистолярного романа дальше, чтобы он был интересен обоим, и зажигать друг друга своими чувствами всё сильнее, воздействовать друг на друга через Слово, даже впадая в крайность и не боясь этого, как, например, я в этих своих стихах, посвящённых моему лирическому герою:

***
Нет на мне дорогого наряда,
И на мне аскетизма печать.
В жизни вся у меня отрада -
Ваши письма читать, получать

И беседовать мысленно с Вами
И с мечтою о Вас засыпать,
И красивыми очень словами,
Как ромашками, Вас осыпать.

Бьют за мною поклонники пятки,
Под балконом поют, как чижи.
Я играю со всеми в прятки,
Мне не дороги все и чужи.

Мне не видеть бы «ихние» рожи.
Мне глядеть-то на них каково?
Нет ни ближе Вас, ни дороже
На земле у меня никого.

1986 г.,
Рязань

И не только мои адресаты вдохновляли меня на творчество своими письмами, но и я вдохновляла их своими. В том числе и на стихи, посвящаемые мне, которых хватило бы на толстую книгу… И всё это тоже становилось темой моих стихов:

***
Друг с коричневыми очами,
Милый сердцу и в доску свой,
Что Вы делаете ночами,
Вы, родившиеся совой?

Вы работаете - не спите,
Углублённы в себя и тихи,
Авторучкой, пером скрипите,
Сочиняете мне стихи,

А ещё, подбодрённы чаями,
Углублённы в себя и тихи,
Вы мне пишете письма ночами,
Как лирические стихи.

1990 г.,
Рязань

Разумеется, мы перекидывались и шутками, без которых не может быть серьёзных и радостных отношений. И подтверждением этого служат, например, вот такие мои частушки*:

ПИШЕТ ПИСЬМА МНЕ ЗАЛЁТКА

Пишет письма мне залётка,
Не скажу - которушка.
У него без выходных
Работает конторушка.

Пишет письма мне залётка,
Пишет их, старается,
Пастой - не карандашом,
Карандаш стирается.

Пишет письма мне залётка,
Лучше всех которушка.
У него без выходных
Работает конторушка.

Пишет письма мне залётка -
Значит, любит Ниночку.
Многих девок он любил,
А я ему - в новиночку*.

1988 г.,
Рязань

Переписка с моими адресатами заменяла мне реальное общение с ними со всеми, которого я была лишена, сидя в Рязани, «на удалёнке» от всех, она стимулировала мой творческий процесс и моё творчество, вдохновляла меня на стихи и в какой-то степени заменяла мне и дневник, с той разницей, что у моих дневников не было читателей, кроме меня, я никому не давала читать их, а у каждого моего письма был по крайней мере один читатель, он же и мой горячий почитатель, адресат этого письма.    
Я беседовала в своих письмах с каждым из них, как никогда не беседовала в жизни. Потому что в жизни мне приходилось общаться с ними всегда мало и коротко… Если я, например, приезжала в Москву выступать на каком-то литературном вечере, по приглашению организатора и главного участника, то ведь на таких вечерах никогда не поговоришь с человеком путём. Даже и на банкетах и на фуршетах, в светском кругу, где неудобно занимать собой кого-то, допустим, тридцать минут или час… это считается моветоном... И в редакциях, по которым я бегала в Москве галопом по европам, тоже ни с кем, да ещё на людях, не набеседуешься и не наобщаешься так много и так душевно, как в письмах.
______
*  Певец и композитор Анатолий Шамардин сочинил на эти мои частушки песню, которую пел в своих концертах и по радио, и сделал студийную запись этой песни и включил её в свой музыкальный альбом «Сон под пятницу». - Н. К.  

4. О «Будденброках» и художественной литературе.
На пятом курсе Литературного института я несколько дней готовилась к экзамену по зарубежной литературе. А в программе экзамена стояло очень много художественных произведений, и я с утра до ночи читала и читала зарубежную классику разных писателей. И уже почти всё прочитала и просмотрела и уложила в своей голове. Оставался только роман Томаса Манна «Будденброки» - об истории одного семейства, страниц 900. Я стала читать его и запуталась в биографиях разных героев и персонажей романа, в их именах и фамилиях, в их родственных связях и ветвях родословного древа… И тогда впервые в жизни подумала: «А зачем я должна запоминать всё это, кто кому кем там доводится и кого как зовут… загружать всем этим свою голову? Всеми этими придуманными героями и персонажами?..» И со мной случилось вот что: я навсегда разлюбила читать художественную литературу, то есть придуманную, с придуманными героями. И если когда-то мечтала написать какой-то художественный роман в прозе, то теперь навсегда расхотела делать это. И с тех больше всего люблю читать не художественную литературу (за некоторыми исключениями), а нон-фикшен, дневники, эссе, автобиографическую и лирическую прозу, то есть всё непридуманное… в том числе и письма… Чехова, Тургенева, Есенина, Блока, Фрейда… и так далее. Я и раньше любила всё это и даже вела дневники с 11 лет, как подспорье для своей будущей художественной прозы, - кстати сказать, и для книги о своей семье, и всё думала, под какими именами у меня там будут значиться мои родные - моя матушка, моя сестра Таня, мои братья Владимир и Вячеслав и я сама… А после «Буддендроков» я сказала себе: нет! никогда я не буду писать никакую художественную прозу, даже если бы мне платили за это большие гонорары, мне неинтересно сочинять всё это, как и читать «Будденброков».
И вот почему, после окончания Литературного института, я, сидя в Рязани в полной «изоляции» от большого литературного мира, писала не повести и романы и не рассказы, а письма своим адресатам. И в связи с этим написала вот и такие стихи, которые Юрий Кувалдин напечатал в моей книге «Цветы запоздалые» (М., «Книжный сад», 2003):

ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ЖАНР

Мой талант и мой душевный жар
Весь ушёл в эпистолярный жанр -
В письма адресатам самым разным,
В дело, называемое праздным,

Не в рассказы, повести, романы…
Потому пусты мои карманы.
Я бедней, наверно, чем Гаврош,
Не найти в моём кармане грош.

Может, я набила бы карманы,
Если бы писала я романы?
Только кто бы стал печатать их?
Ты попробуй напечатай стих.

Написала писем, честно слово,
Я, наверно, больше Льва Толстого,
Несмотря на то, что я - не граф
И жила, во графа не играв.

Писем у меня - томов на сто.
Я кормилась - знает Бог, на что.
Мне за них (а я и не просила)
Гонораров почта не носила.

Письма - это от унынья средство.
Письма - вот моё литературное наследство.

1991 г.,
Рязань

Р. S.
Я не знаю, сохранились ли хотя бы у кого-то мои письма, которые я писала когда-то кому-то, кто с нетерпением ждал их от меня и даже обижался на меня, если я по какой-то причине переставала писать…
Кстати, почти все мои адресаты, мои учителя, наставники, покровители, старшие собратья и сосёстры по перу, и даже и некоторые мои однопоколенцы, уже поумирали. И если они и хранили мои письма при своей жизни, как что-то очень дорогое и важное, а я точно знаю, что многие хранили, то потом кто-то из родственников каждого из них всё это повыбрасывал на помойку, как бумажный хлам. И если бы я не оставляла себе черновики и копии своих писем и не сохранила их, то и вся моя жизнь (то есть большая часть моей жизни и моего творчества, зафиксированная в письмах) ушла бы на помойку. И тогда было бы непонятно, чем я занималась всю жизнь, кроме того, что писала стихи, и тогда я сравнялась бы с теми своими коллегами, которые не тратили себя, свои силы, своё время и в конечном счёте свою жизнь на какие-то литературные переписки с кем-то, не утруждали себя всем этим.    
Хорошо, что я сохранила в своих архивах своё эпистолярное творчество. Как и письма ко мне всех моих корреспондентов. Дай Бог, чтобы это не пропало, когда меня не будет, и чтобы кто-то не выбросил всё это на помойку, а «произвёл бы в дело», если говорить словами моей матушки, то есть опубликовал бы (хотя бы отрывки).
…Кстати сказать, Виктор Астафьев в 1991 году использовал одно моё письмо в своей статье о жизни писателей 90-х годов, о том, как оголодавшие рязанские члены Союза писателей по распоряжению рязанских властей получили в виде пайка мясо, говядину, часть туши с костями, и как сам глава Союза Анатолий Овчинников рубил это мясо топором прямо в кабинете нашей организации, на полу, застеленному упаковочной бумагой, и раздавал коллегам - каждому свой кусок.   
…А Андрей Дементьев использовал в своем томе автобиографической прозы «Ни о чём не жалейте вдогонку» (М., «Эксмо», 2009, стр. 355 - 356) моё письмо 1993 года о том, что я не представляю себе журнал «Юность» без Андрея Дементьева, «который всегда поддерживал меня с моих самых первых шагов в литературе».

Р. Р. S.
В 2002 и 2003 году Юрий Кувалдин опубликовал в своём журнале «Наша улица», в семи номерах, довольно большую часть «Писем ко мне» - от Евгения Долматовского, Владимира Солоухина, Николая Старшинова, Юлии Друниной, от Сергея Поликарпова, Владимира Семакина, Александра Иванова, Михаила Рощина, Григория Горина, и от Владимира Милькова (г. Чехов Московской области), и от Бориса Симонова (г. Вязники Владимирской области), и от Виктора Астафьева (г. Красноярск, с. Овсянка), и от Зинаиды Александровой, и от Ивана Молчанова… и много от кого ещё, и от Александра Щуплова, и от Александра Шаталова… То есть не дал пропасть всему этому, а значит сохранил всё это для истории, то есть спас часть «жизни в письмах» каждого из всех этих писателей, моих литературных друзей.  
Правда, не успел опубликовать письма от Виктора Бокова, от Андрея Дементьева и много от кого ещё. Но и на этом большое-большое ему спасибо!

16 - 18, 23 - 24 ноября 2020 г.,
Москва

"Наша улица” №253 (12) декабрь 2020