Ефим Гаммер “Вариант иерусалимского синдрома” повесть ассоциаций нашего времени
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

вернуться
на главную
страницу

Ефим Гаммер

ВАРИАНТ ИЕРУСАЛИМСКОГО СИНДРОМА

повесть ассоциаций нашего времени

Ефим Аронович Гаммер - член правления международного союза писателей Иерусалима, главный редактор литературного радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» - радио «Голос Израиля» - «РЭКА», член редколлегии израильских и российских журналов «Литературный Иерусалим», «ИСРАГЕО», «Приокские зори». Член израильских и международных Союзов писателей, журналистов, художников - обладатель Гран-При и 13 медалей международных выставок в США, Франции, Австралии, в середине девяностых годов, согласно социологическому опросу журнала «Алеф», был признан самым популярным израильским писателем в русскоязычной Америке. В начале 2020-го удостоен международной премии имени Саши Чёрного и назван лучшим автором 2019 года по разделу «Проза» в российском журнале «Сура», по разделу «Художественная публицистика» в российском журнале «Приокские зори», на 6-ом международном поэтическом конкурсе «Россия, перед именем твоим…» удостоен 1 места и стал Победителем международного конкурса драматургов, проведенном в Санкт-Петербурге театром «ВелесО». Кроме того, является старейшим действующим боксером нашей планеты. Вернувшись на ринг в 1998 году в возрасте 53 лет, выступал в боксерских турнирах до 70, тридцать раз подряд стал чемпионом Иерусалима. Занесен во всемирную книгу «КТО ЕСТЬ КТО» - московское издание. Живет в Иерусалиме. Родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге (Россия), окончил отделение журналистики ЛГУ в Риге, автор 28 книг стихов, прозы, очерков, эссе, лауреат ряда международных премий по литературе, журналистике и изобразительному искусству. Среди них - Бунинская, Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Золотое перо Руси», золотой знак, Москва, 2005 и золотая медаль на постаменте, 2010, «Левша» имени Н.С. Лескова - 2019, «Бриллиантовый Дюк» - 2018 и 2019, «Петербург. Возрождение мечты, 2003», . В 2012 году стал лауреатом (золотая медаль) 3-го Международного конкурса имени Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков и дипломантом 4-го международного конкурса имени Алексея Толстого. 2015 год - дипломант Германского международного конкурса «Лучшая книга года». Диплома удостоена документальная повесть «В прицеле - свастика», выпущенная в свет рижским издательством «Лиесма» в далеком 1974 году. Выходит, не только рукописи не горят, но и некоторые старые книги. Печатается в журналах России, США, Израиля, Германии, Франции, Бельгии, Канады, Латвии, Дании, Финляндии, Украины «Литературный Иерусалим», «Арион», «Нева», «Дружба народов», «Новый журнал», «Встречи», «Слово\Word», «Новый свет», «Вестник Европы», «Кольцо А», «Журнал ПОэтов», «Мастерская», «Заметки по еврейской истории», «Побережье», «Русская мысль», «Литературная газета», «Российский писатель», «Время и место», «Стрелец», «Венский литератор», «LiteraruS - Литературное слово», «За-За», «Эмигрантская лира», «Дети Ра», «Урал», «Человек на Земле»», «Сибирские огни», «Сура», «Приокские зори», «Гостиная», «Плавучий мост», «Подъем», «Квадрига Аполлона», «День и ночь», «Север», «Новый Енисейский литератор», «Литературные кубики», «Дон», «Ковчег», «Настоящее время», «Новый берег», «Эмигрантская лира», «Дерибасовская - Ришельевская», «Мория», «Новый континент», «Кругозор», «Наша Канада», «Витражи», «Новая реальность», «Знание - сила: фантастика», «Под небом единым», «Меценат и мир», «Дальний Восток», «Экумена», «Наше поколение», «Белый ворон», «Перископ», «Русское литературное эхо», «Алеф», «Лехаим», «Мишпоха», «Наша молодёжь», «Паровозъ», «День литературы», «Русская жизнь», «Флорида», «Менестрель», «Земляки», «Алия», «Студия», «Метаморфозы», «Поэтоград», «Симбирск"», ,«Жемчужина», «Антураж», и т.д.

Ефим Гаммер
©Yefim Gammer, 2020

Ассоциация первая…

Иерусалимский синдром, как определили на семинаре «Психопатология и фольклористика», проходившем в Российском государственном гуманитарном университете под руководством доктора филологических наук Сергея Неклюдова, - это психическое заболевание, выражающееся в идентификации себя с Мессией, Иисусом Христом.
Психоз распространен среди гостей вечного города, совершающих паломничество или экскурсионную поездку на Святую землю. В особенности привечает тех, кто не уразумел по Киплингу, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Болезнь, как принято считать, излечивается с большими трудностями. Однако если целитель не обременен лишними познаниями в психиатрии, но при этом обладает спонтанной творческой дерзновенностью, он с ловкостью фокусника изгоняет беса иерусалимского синдрома.

1                             

А было так...
Накануне 2000-го года в центре Иерусалима на улице Бен-Иегуда, возле магазина «Кравец» объявилось сразу три Иисуса Христа, что, согласитесь, слишком даже для повидавшего виды Святого города. И, мешая друг другу, стали пророчить о всяком-разном, лишнем для нас при любом трезвом рассмотрении дела.
Причем, пророчили не на иврите, не на арабском, не на английском.
По-русски пророчили Иисусы Христы разных национальностей. Да-да, национальности у них при ближайшем рассмотрении оказались разными - еврей, русский и бурят. А язык общения один - великий и могучий, который, по Ломоносову, горазд общаться и с изысканными французами, и с гордыми англичанами, и с завоевателями российского сырьевого пространства из Татаро-Монгольского каганата. Три пророка в нашем отечестве являли собой - каждый в своем лице - нового репатрианта из Одессы, еврея по советскому паспорту, американского экскурсанта из Бруклина, в прошлом коренного москвича и русского по тому же паспорту, и паломника из России - православного бурята.
На Сионской площади - Кикар-ха-Цион - в самом центре Иерусалима они, по примеру родоначальника мессианского движения, призывали к изгнанию менял из располагавшихся поблизости «ченч-контор» по обмену валюты.
Безотносительно к менялам я мог, готовя репортаж о нашествии на нас иерусалимского синдрома, наблюдать за действиями активных придурков, при этом, не вызывал у них никакого желания принять меня за Понтия Пилата.
Эти трое, изображающие из себя Бог знает кого, были и впрямь колоритны и внешне смахивали на объект поклонения народно-религиозных масс. И каждый, распознав наконец во мне израильского журналиста, представителя русскоязычного радио, под жестикуляцию и ругань с конкурентом-соседом, стремился доказать, что он и есть истинный и неповторимый Иисус Христос, перед которым надлежит пасть на колени.
Но я на колени не пал.
Я быстро смекнул об их психическом здоровье то, о чем не подозревали и прославленные еврейские психиатры Иерусалима, ученики Бехтерева, осматривавшего как-то раз самого Сталина. Я смекнул, что следовало смекнуть, выстроил самозванцев в шеренгу, поперек улицы Бен Иегуда. И отдал полковничьим голосом самый правильный в истории психиатрии приказ:
- Снять штаны!
И что? А то! Сняли штаны, вшивоголубчики.
Тут-то весь еврейский народ с Сионской площади, и они сами предметно убедились: ой, да никакие они не Иисусы, ой, да никакие они не Христы-помазанники! Просто-напросто мудаки они необрезанные, возомнившие о себе неведомо что. Иисус-то - пора знать даже клиенту психолечебницы! - был обрезан, как и полагается по еврейской традиции, на восьмой день после рождения. В тот день, когда весь христианский мир отмечает Новый год.
Вот так все в натуре и произошло, накануне 2000-го года, перед всемирным празднованием Миллениума, при сборе материала об иерусалимском синдроме и попутном излечении трех откормленных лоботрясов, которыми теперь занимается праведный израильский суд.
Дело в том, что на пути вхождения в образ Мессии, эти чудо-герои религиозного эпоса нарушили главную заповедь своего учителя - «не укради». Один утащил у араба-торговца белого осла, дабы было на чем въехать в Иерусалим. Второй раздел православного священника, сняв с него в укромном месте длиннополую хламиду. А третий вовсе сдвинулся. Вырезал из музейной иконы нимб и прикрепил его к собственной голове - пусть светится. Словом, теперь их дело рассматривается в суде. Сколько им дадут - знает только Всевышний.
Аминь!

2                             

Ан нет! На нары их не закатали. Предписали принудительное лечение. На хорошенький пятерик-семерик. Долговременное!
Прегрешения такого рода, оказывается, в израильском суде не рассматриваются. Их изучают совсем в ином учреждении, куда журналистов, надо признаться, тоже пускают. Правда, под видом сумасшедшего.
Прикинуться чокнутым - недолго. Достаточно написать с десяток стихов и потом изображать из себя небожителя с Парнаса, непонятого современниками. Но в эпоху развитого иерусалимского синдрома, накануне явления Мессии, когда Желтый дом переполнен, необходимо особенно напрячься мозгом, изобретая Себя в себе самом. Иначе не примут и выставят за дверь.
Помните? В прошлом бытовала такая газетная рубрика: «Журналист меняет профессию». А тут, получается, не профессию требовалось поменять, а личину. Преобразиться следовало. В кого? Правильно. В доктора каких-либо излишних для ума наук. Допустим, психиатрии. И специализацию себе придумать. Какую? Опять угадали. Исследователя иерусалимского синдрома. Не простого исследователя, а с журналистским уклоном в специфическую придурь. Скажем, такую: среди сонма малоумных, возомнивших о себе невесть что, вполне вероятно, скрывается, как за дымовой завесой, истинный Мессия, либо его Предтеча, посланный на разведку с небесных Пенат. Вот его, неземного разведчика, и предстоит разыскать, взять на анализы или за гланды, если начнет ерепениться. А что знаний с гулькин нос, то в Израиле людей по носу не примечают: все на один нос - евреи. Главное - нахрапистость, ксива-вездеход и новая, как подметил ранее, личина.
И то, и другое было при мне. Нахрапистость - от бокса. Ксива - от студии радиовещания. А личина? И она, новая, присутствовала: в образе и подобии Васьки Брыкина, верного человека и живого романа, который легко сойдет за исследователя иерусалимского синдрома, и не простого исследователя, а с журналистским уклоном в специфическую придурь. Он и приехал ко мне в гости из Москвы с заданием, полученном в засекреченном научном центре: проникнуть в сумасшедший дом и обнаружить там «кого-то»… «Кого?» - не доложил. Подписка о неразглашении. Но намеками пояснил: Он - этот «кто-то» - вполне способен оказаться истинным Мессией, либо его подобием. А по каким признакам его можно определить, не сообщил. Был еще трезвый, значит, и не очень разговорчивый.

Ассоциация вторая…

 Васька Брыкин - литературный герой моей книги «Круговерть комаров над стоячим болотом», изданной в начале восьмидесятых годов. Тогда он и «зарулил» в Израиль на торговом судне и остался тут на побывку, разыскивая собственную маму Розу Моисеевну, с которой, согласно тем пристеночным временам Брежневского застоя, не позволялось напрямую даже переписываться, чтобы не потерять визу. Попутно тогда же и выяснил, что везде - свой: в Израиле он по маме, заодно и по Галахе, еврей, в России по папе - русский, а в Казани, при необходимости, готов предъявить на опознание и примесь татарской крови. Словом, не Васька, а полный интернационал в одном лице. А если интернационал, то для него совсем не пустыми были слова: «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…»
Разрушать, так разрушать!
Вот Васька Брыкин и бросился в начале восьмидесятых в русскоязычную израильскую литературу. Порыв железный: разгромить в ней подцензурную и держимордную, пропитанную социалистическим реализмом.
В пору активной наивности - второй, как выяснилось, свежести - Васька полагал, что вся она, израильская-русскоязычная, литература состоит, в соответствии с обложкой журнала «22», из двадцати двух пишущих по-русски товарищей. Для себя и жен с их подругами. Так сказать, на доступном, в отличие от иврита, языке. Но его не приняли на двадцать третьего, сказали: «Для тебя у нас нет жены, а у нее, понятно и козлу в валенках, подруг для нас. Ищи ходоков. Еще лучше - ходокинь».
И отправили куда подальше.
А куда это - подальше?
Ясно, в Россию-матушку. Ведь она «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей», где «человек проходит как хозяин», (если он, конечно, не еврей).
Однако, как выяснилось мимоходом, в Москве излишние хождения не приветствуются, да и новые хозяева появились за время Васькиного отсутствия. Вот эти «новые», со старым оскалом древнего саблезубого тигра на лицах, и предложили ему, чтобы впустую не бегал, теряя по глупости потусторонние, привезенные из загранки познания о капитализме, запечататься на некоторое время в сверхсекретную «Шаражку» - породительницу необыкновенных талантов Туполева и Королева. Здесь намастырились уже ковать нестареющих после сорока людей, а из них, разложив на атомы и упрятав по пробиркам, меч и щит российской, либо любой другой, кто больше заплатит, «оборонки». Вернее сказать, «кадрированные дивизии», готовые в любой момент, при нажатии кнопки, к убойному употреблению в любой точке Земного шара. И должность предложили, чтимую и литературно привлекательную для бывшего выпускника сценарного факультета ВГИКа - должность директора, режиссера и главного написателя пьес в местном театре художественной самодеятельности. Причем, с привилегированным правом выхода из театра на поиски тем для новых произведений. А тут как раз новое тысячелетие на носу. И многие российские чудики, внезапно крестившись, заговорили о Втором Пришествии. Заговорив, остановиться не могли и бросились навстречу Пришествию в Иерусалим.
А там…
Там их поджидал Иерусалимский синдром. И вместо того, чтобы бить поклоны в церкви Гроба Господня, мужики и их мадмуазели стали разбивать лбы о Стену Плача, или, того печальней, начали провозглашать себя Моисеями и Давидами, Богородицами, Магдалинами и Иисусами Христами. Но и это не все. Вдруг Иерусалимский синдром вызвал у них психическое осложнение, правда, вполне разумное на первый взгляд, если вспомнить, что их мозги пропитаны не божественными молитвами, не библейскими сказаниями, а самыми достоверными слухами о подвижках в высших эшелонах российской власти. И они, подчиненные прогрессирующей болезни, стали забывать о своем Божественном предназначении и принялись, задолго до очередных российских выборов-перевыборов, именовать себя чуть ли не Преемниками, будто каким-то чудом - чего в психиатричке не бывает? - взошли на высшие ступеньки кремлевской лестницы.
Видя такое безобразие с намерениями, проскользнувшими из иерусалимской психолечебницы заодно с миазмами местного производства, толковые люди и снарядили Ваську Брыкина в командировку: мир посмотреть, себя показать, кого надо изыскать - облагодетельствовать бесплатной путевкой в Москву, кого надо - разоблачить, сунув рылом в пьесу, а кому надо сказать: «Не надо, товарищ! Не гоношись, пока мордой не вышел!».

3                              

В Израиле отменили Парагвайский брак. Поскольку сексуальные отношения взаимовозлежащих людей, не обеспеченных «гиюром» - признанием еврейства по религиозным предписаниям - противозаконны. Да, все у них, вроде, как в песне о постели: «тебе половина и мне половина», и что-то, почти вульгарное, - «одно на двоих».
Если говорить не о вульгарном, то на двоих, скорее всего, одна «аидыше маме» - еврейская мама, иногда и «аидыше бобе» - еврейская бабушка.
Обиженные люди, уже вступившие в супружеские отношения, осознали себя разведенными, а их дети - сиротами. Либо они без папы, либо без мамы. И кто, поясните, они по фамилии?
Вопрос серьезный.
Лично мне поставила его ребром одна женщина. Она позвонила на радио, когда я готовился к записи интервью с Васькой Брыкиным, прибывшим в Израиль изучать последствия иерусалимского синдрома на продвинутую в политике голову русского человека, признанного евреем по паспорту.
- Кем себя называть? - поинтересовалась у меня, малограмотного в религиозной казуистике,  настойчивая женщина, заставив выключить на время микрофон. - Там я была по отцу Ненормальная. Здесь, после Парагвайского брака, стала по мужу Больная. Теперь, когда брак аннулирован, я опять Ненормальная. Как мне себя называть, скажите?! А детей, урожденных Больными по мужу? Ненормальными, да?
Я не мог ей ничего посоветовать. Не семи пядей во лбу.
Но Васька Брыкин, услышав в студии весь разговор, тихо сказал: «Эврика!» и громко постучал себя пальцем по лбу.
Костяной стук по черепушке незамедлительно дошел до женских ушек на том конце провода.
- Это кто до меня там достукивается? - интенсивно полюбопытствовала прекрасная незнакомка, по отцу Ненормальная, а по мужу Больная.
- Гость нашей студии.
- А он специалист в заданном вопросе?
- Специалист и в не заданных...
- Тогда передайте ему трубочку.
Васька Брыкин взял телефонную трубку, кашлянул для солидности.
- Итак…
- Так! Так! Или я по отцу, или по мужу! Как мне себя называть? Ненормальная, или Больная?
- Подумайте самостоятельно, - вкрадчиво, будто он уже врач-психотерапевт, начал Васька Брыкин. - Если больная, то в этом случае вы не обязательно ненормальная. Но если вы ненормальная, то в любом случае и больная.
- Конечный диагноз?
- Думаю, Ненормальная. Но, скорее всего, вам надлежит установить диагноз на месте, а не по телефону.
- Я в двух шагах от вас.
- Заходите на радио. И поедем.
- А на радио разве нельзя установить диагноз?
- На радио можно вас выслушать. Вот мы вас выслушали, а теперь поедем устанавливать диагноз.
- Куда?
- Туда. У меня и командировочка есть в это их заведение, так что нас пропустят без очереди.
- И что из этого выйдет?
- Репортаж.
Васька положил трубку и подмигнул мне.
- Фантастический реализм! А? И сам к тебе прется в руки. Пиши, старик!

4                          

В психиатричке ненормальную признали за больную, а Ваську Брыкина за кандидата безумных наук, пишущего докторскую о последствиях иерусалимского синдрома на отдельно взятую в российской глубинке, иногда и в столице, голову. Ему выдали для ознакомления кипу историй болезней, и он углубился в их изучение, что-то выписывая в карманный блокнотик. Если бы эскулапы-целители знали, что помимо шариковой ручки он был вооружен и потайным микрофоном, позволяющим мне на любом расстоянии следить за каждым произнесенным словом! Но этого они не знали, и целенаправленно использовали слово: кто во благо, кто во зло, но всегда - уместно.
- Значит, так… Васька, да? К тому же Брыкин? - доносился до меня женский голос из неведомого далека, наверное, из приемного покоя. - Исследователь, да? Иерусалимского синдрома, да? И вам непременно нужно попасть к вашим соотечественникам, да?
- Точно, в яблочко!
- И выяснить всю их подноготную, да? Кто возомнил себя Иисусом Христом, а кто из небесных ангелов перестроился в земные олигархи?
- Не совсем. Меня больше интересуют не олигархи, а те, кто мыслит себя членом будущего правительства.
- А вы обрезаны, чтобы соваться в наши еврейские интересы?
- Еще не проверял.
- Шутить изволите?
- Сейчас посмотрим.
- Санитары! - всполошился женский голосок. - Сексуальные домогательства! На рабочем месте! И не в обеденный перерыв! Пакуй его!
Топот ног, звуки борьбы, хлесткая пощечина - это, несомненно, женщина медицинского наполнения постаралась.
- Куда вы меня? - взвыл Васька. - Я ведь прибыл к вам на исследование!
- На обследование, - контратаковал женский голос. - И не шутите в отношении сексуальных домогательств. У нас по этому поводу не шутят. У нас на это дело смотрят в корень.
- Вот и вы посмотрите, я ведь не против!
Вторая пощечина и хруст костей, затягиваемых в смирительную рубашку.
Васька взвизгнул:
- Ой-ой-ой! В России я слыл мастером еврейских видов спортивного многоборья.
- Да? Отсюда не видно.
- Слово даю! Как штангист, мог кого угодно обвесить. Как наездник - кого угодно обскакать. Как фехтовальщик - кого угодно обкрутить вокруг пальца. Как бегун - кого угодно обойти на дистанции к кормушке.
- Антисемит, да?
- Семит я, семит! Правда, с русским разрезом глаз.
- Глаза разрезаны правильно, а не видишь: в Израиле еврейского многоборья не существует.
- Ой-ой-ой! - деланно повизгивал Васька. Помнил, хитрец, все у меня, до каждого вздоха и всхлипа, записывается на компьютер. Все и пойдет в работу, а затем из «живого репортажа» переместится в такую же «живую книжку», созданную, как говорится, с натуры. Так что, желай того или нет, но обязательно окажешься в роли невинно обвиненного и украсишь вхождение в сумасшедший еврейский дом каким-то классическим высказыванием, вынесенным из русского, не менее сумасшедшего. А какое оно, классическое? Разумеется, от самого Чернышевского…
- Что делать? - кинулся Васька в историю русской литературы. - Что делать мне, милая докторша, если в Израиле не существует еврейского многоборья?
- Право, не знаю. Но есть такая, как помнится, книжка. С таким названием. Купите. И читайте. До полного выздоровления.
- А что тогда кушать?
- На этот вопрос вам ответит поваренная книга.
- Но ведь и за ней надо идти в книжный магазин.
- Не беспокойтесь, вам ее доставят по назначению. Санитары! Грузи!

5                             

К нам на радио звонят разные люди. По разным собственным потребностям. Все им надо узнать. И во время узнавания выйти в открытый эфир, будто они ангелы.
Кто звонит? Фамилии: Заемная. Непомнящая. Бесхребетная. Чужая. Каки-Оглы.
Звонят... звонят...
Не было такого, чтобы я поднял трубку с трезвонящего телефона и услышал:
- На проводе Рабинович. Здрасте вам!
Такого не было.
Поэтому полагаю: вечно живой Рабинович безвыездно сидит в России, чтобы досаждать тамошним жителям своей неискоренимостью. Пора поставить ему памятник при жизни. Смерти его, вероятно, никто не дождется.
Кстати, звонят...
- Алло! - снимаю трубку.
- Это радио, да?
- Так точно.
- Говорит Куликова Поля. Мы в живом эфире? Или уже после?
Я ловлю себя на мысли, что недавно слышал этот женский голосок.
- Уже после.
- А по времени разве мы не должны быть еще в живом эфире?
- Эфир скончался, не приходя в сознание, за минуту до вашего звонка.
- Выходит, я опоздала, да?
- Это я опоздал жениться. Кто будет на проводе?
- Сумасшедший дом.
- Простите, а вы по адресу?
Наконец-то я узнал голос: ну, конечно же, та самая врачиха, что примеряла Ваське смирительную рубашку.
- Вы ведь радио, да? - сказала мне та самая.
- Радио.
- Значит, я по адресу. Но мне нужен живой эфир.
- Повторяю, живой эфир скончался, не приходя в сознание.
- А как насчет завтра?
- Эфир у нас, душечка, как птица Феникс. Завтра придет в сознание и вновь оживет. А что вам так неймется с этим вечно живым эфиром?
- У меня срочное сообщение. Отмена Парагвайского брака сильно отразилась на психическом здоровье новых репатриантов. Только что к нам доставили больную. Представляете, женщина сама себя называла ненормальной. Пришлось ее госпитализировать.
- А радио здесь причем?
- Так она не первая! И не вторая после аннулирования Парагвайского брака. Настоящая эпидемия в стране! Вот я и хочу через ваше радио обратиться к правительству: не отказывайтесь, пожалуйста, люди добрые, от Парагвайского брака. Совершаете в этом конкретном случае брак производственный, брак исторический. Сумасшедший дом - не резиновый. Не вместит и при большом желании всех поврежденных умом.
- Хорошо, выделим вам чуток живого эфира. А вы полагаете, правительство вас услышит?
- Имеющие уши, да услышат. Иначе наши пациенты им эти уши оборвут.
- Кстати, о пациентах. Я к вам сблатовал одного. Большой специалист по отрыванию ушей. Причем, справляется не только с лопоухими. Примите к сведению.
- Исследователя - обследователя, да? Я его сразу раскусила.
- Свой человек - сумасшедший?
Трубка дала отбой. И я подумал: с больной, которая ныне ненормальная, все в порядке. Она в надежных руках. А как там с Васькой?

6                               

И с Васькой было все в порядке.
В наушники проклюнулось его донесение.
- От смирительной освободили. Ведут - туда, сам не знаю куда. Усмехаются в усы: «Иерусалимский синдром тебе треба? Побачишь синдром, вприкуску с белой горячкой. Без горилки синдром - не синдром, сплошная насмешка над Вечным городом. На тебе, хлопец, не жмись - запей!» И предлагают стакан первача. Хлебнул. Хорошо пошла, зараза! Однако… Не по мозгам ударила, а как лекарство, по соображению. Нет, не то, чтобы потерял его вовсе. Наоборот, будто бы сразу утроилось: хоть убейся, хочется на троих сообразить. А где тут сообразишь? Сумасшедший дом! Впрочем, у евреев все продумано. У них и сумасшедший выпить не дурак. А что? Да ничего! Тили-тили - тесто, дуракам у нас не место. А вот и пивная стойка, и дверца под ней распахивается. А там… потайной лаз. И что-то подталкивает туда. Что? Ах, да это санитары стараются. Стараются - подталкивают и лыбятся в усы, прощаясь: «Покуда - покеда, хлопец».
За сим отбой. Хоть и соображаю уже на троих, но в мозгах по-прежнему пасмурь и маята.

7                              

Из потайного лаза выползла загребущая рука. С ухватистостью слепца пошарила вживе и цепко ухватила Ваську за галстук.
- А ну дыхни!
Васька дыхнул неведомо куда.
- Нажрался? - послышалось неведомо откуда. Рука ведь по определению говорить не могла. По определению не могла, а вот без определения говорила. - Что, пил? Горилку?
- Точно, в яблочко! - подивился Васька догадливости мосластой, будто от станка, руки, но увенчанной великосветскими браслетами и перстнями.
- Стыдись!
Васька готов был постыдиться, но от назойливой руки тоже попахивало не изысканным одеколоном «Шипр №6», а чем-то… по крепости более обнадеживающим. Правда, не вермутью «Северный путь», не крепленым портвейном «Солнцедар». Коньяком? Ромом? Хотя кого это интересует, когда главное для человека, способного сообразить на троих, вынюхано вмиг: чем бы от приставучей руки не пахло, от нее несло, минимум, на сорок градусов, спасительных при похмельном синдроме, который столь же опасен для здоровья, как иерусалимский.
- Кто ты? - спросил Васька.
- Не узнаешь?
- Мудрено тебя узнать. Рука! Пальцы да пальцы, пять штук…
- И кукиш один.
- Высунь-ка рожу.
- Потом, и без рожи, признаешь…
- Потом суп с котом. А рожу показывай сейчас.
- Нельзя! Это ты вот высунул рожу и привлекаешь. Народ теперь глазастый - в интернет глядит, в телевизор подглядывает.
- Нас видит?
- Меня видит и побаивается. А тебя еще не видит.
- И не побаивается?
- Не видит, вот и не побаивается. Ты ведь еще для народа никто.
- А ты?
- Я то, что надо народу!
- Ну?
- Рука народа! - и рука засмеялась своей, доходчивой до народа, шутке.
- Постой-погоди, не спешите, колеса, - опешил Васька. - Но ведь… у народа нет иной руки, кроме карающей.
- Именно! Карающая рука народа - так оно и есть! Будем знакомы!
И Карающая рука народа схапала Ваську, потащила его лазом, да не куда-нибудь в подвальную каталажку с тюремной решеткой, а в шикарный зал-ресторан, с накрытыми столиками, улыбчивыми официантами и полупьяными посетителями, вдетыми в достопримечательные пиджаки с медалями и орденами советского производства.

8                                

И опять мне звонят. Звонят мне на радио, мешают сосредоточиться, обдумать предстоящую передачу. А ведь завтра запускать в эфир врачиху из сумасшедшего дома. С ее потусторонней просьбой к членам нашего правительства о восстановлении Парагвайского брака.
Звонят... Звонят… Хватаюсь за трубку, но вместо дельного совета - бац по мозгам! «Купить не хочете?» И без всякой психологической подготовки предлагают приобрести за бесценок телевизор, стереоустановку, ковер, часы «Роллекс», путевку в санаторий, поездку на курорт, полет на Марс, где только что обнаружились братья по разуму и повадкам.
Вот ведь несчастье какое: коммивояжеры телефонные. Вышли на меня - не отлипнут. Соображай тут, как Васька, на троих.
Я соображаю и от всего благополучно отказываюсь. А как? Да просто в голове у меня засели все эти члены правительства, и о чем не подумаю, все лезут и лезут на мой разговорный язык.
Блям-блям, снова звонок. Снова снимай трубку, и выслушивай умопомрачительные предложения.
- А не хотите ли вы за бесплатно поехать в Турцию?
Но я уже ученый. Мне нужна не Турция, даже за бесценок, а хотя бы один представительный член правительства, настроенный поддержать предложение, поданное из недр психиатрички. Первым делом, как начали меня заманивать в Турцию, где все блондинки на одно имя - Наташа, я автоматически интересуюсь:
- Вы член?
На том конце провода - пауза. Потом недоуменное:
- Что? Какой член?
- Член правительства, - отвечаю.
- Нет.
- Тогда не звоните. Мое общение отныне строится только на уровне членов правительства.
Кладу трубку.
Через минуту звонок:
- Хочу вам продать за бесценок... - говорят на том конце.
- А вы член правительства?
- Да, я уже член правительства, - соглашаются на том конце тем же малознакомым голосом, которым приглашали меня на променад в Стамбул. Думают: попали на психа с деньгами. Ошибаются, граждане. Как раз все наоборот. Но не знаю, что лучше. Посему перехватываю инициативу.
- Тогда представьтесь по всей форме и валяйте с вашими предложениями.
- Я... член правительства... хочу вам продать за бесценок...
- Член правительства не покупаем. Даже за бесценок.
Кладу трубку.
Через минуту звонок:
- Вы не так поняли... Я... член правительства... хочу...
- В этом случае восстановите Парагвайский брак.
- Я могу вам продать бесплатную путевку в Парагвай. Там и восстановите брак, если уже развелись.
- Не надо, уважаемый. Не покупаем. Вы плохой член правительства, если сами себя продаете за бесценок.
- Я хороший член! - возмущаются на том конце.
- Для доказательства этого, - подсказываю, - требуется медицинское освидетельствование.
- Я и докажу!
- Жене своей доказывай, что ты хороший член! - не выдерживаю и кладу трубку. Как теперь быть? - думаю. - Где сыскать настоящего члена правительства? Мне ведь нужен такой, чтобы завтра, с выходом врачихи Поли Куликовой в живой эфир, он сидел бы у другого аппарата и мало-помалу поддерживал требования сумасшедшего дома.

9                               

- Хлебнем? - предложила рука, угнездив Ваську за столик, который, хотя и был без портвейна, но смотрелся, как праздник, когда он на нашей улице. В центре - портативный телевизор, чтобы не пропускать новости. А вокруг тарелочки - мал-мала-меньше. Икра, лососина, заливное, кислые огурчики, душистый хлеб. А уж «об выпить» и сказать нечего.
Чтобы сказать что-то вразумительное «об выпить», необходимо быть полиглотом. Все этикетки на иностранный манер и не русскими буквами писаны. Даже водка, и та загордилась, нос воротит от родного языка и величает себя на английский лад - «Смирнофф».
«Ух, стервь! - подумал Васька, облизывая пересохшие губы. - Заважничала! Тоже, небось, иерусалимский синдром подхватила. Но ничего, мы и тебе голову открутим».
И открутил. Долго ли справиться с колпачком? Раз-два, и готово.
- Давай за знакомство! Пропустим «по маленькой», - сказал он руке, и налил «по большой». В хрустальные бокалы с вифлиемскими звездочками.
Чмок-чмок, хруп-хруп. Хорошо пошла, под огурчик. Никаких чужеродных отличий. То же грево в животе. Та же добротная отрыжка. Все в точности, как «на уголке». Правда, если раньше перед ним выставлялись вкруг винного горлышка рожи, одна другой краше, то теперь черт знает что! Рука! Волосатая, боевитая, словно данница белой горячки. «Гляди ж ты, до чего доводит местное питье! Наша водяра, понятно, дает по мозгам, а от этой вовсе без мозгов остаешься. И без ног, и без головы. Отшибает начисто».
Васька вынул карманное зеркальце. Посмотрел: голова еще на шее, но покачивается-покачивается, стервь пьяная.
- Чего лыбишься? - спросила рука. - Живой жизни радуешься?
- Точно, в яблочко. Радуюсь.
- Погоди радоваться, ты еще второй не допил.
Выпили по второй, выпили по третьей.
- А теперь докладуй, - наливая по четвертой, приступила Карающая рука народа к выяснению отношений. - На чье место прибыл?
- Диагноз мне еще не поставили.
- Брось с диагнозом.
- А иерусалимский синдром?
- Никакого иерусалимского синдрома! Кончилось его время! В двухтысячном ждали-ждали. Не синдрома, а Его. Он и явился. Но в образе и подобии моем. Однако не признали за Него, хотя я - это я. Чего же теперь ждать?
- Предположительно?
- Валяй!
- Новой разновидности иерусалимского синдрома.
- Поэтому, от лица товарищей, и интересуюсь: на чье место пожаловал? Мне это знать обязательно. По долгу службы, - веско заметила рука.
- Так тебе все и доложи. Много знать будешь, скоро состаришься.
- Не состарюсь! Я как-нибудь доживу до самого конца всех назначенцев и их преемников.
- Бр-р-р! - повело Ваську в озноб. «Дать бы этой Карающей руке народа по мозгам, да их нет в наличии. Не дать, это свое горло подставить под ее хватку».
Карающая рука народа игриво погрозила ему пальцем.
- Не боись, друг-человек! Здесь тебя сами все будут бояться.
- Меня бояться нечего. Я и мухи не обижу.
- Это когда «под мухой». Налить?
Васька поспешно кивнул, чтобы удостовериться, целы ли его шейные позвонки. А то ему показалось, что рука прошлась уже по ним, как по клавишам аккордеона.
Рука подняла бокал.
- Помянем, друг-человек, нашего с тобой товарища.
- Которого? - напрягся Васька.
- Чья должность ныне вакантна, - многозначительно подмигнула Карающая рука народа.
Подмигнула - это несомненно. Но как она умудрилась, безголовая, подмигнуть ему, не имея в наличие ни одного глаза, Васька не понимал. Вот в таком состоянии, без понятия, он и выпил.
- Хорошо пошла! - сказал, убедившись сходу: и в таком состоянии водка по нему хорошо ходит.

10                             

Слухами земля кормится. А Святая земля - вдвойне. Пошло-покатилось из сумасшедшего дома, что русское радио готовит передачу о полезности восстановления Парагвайского брака в еврейской стране. И докатилось до мясной лавки на арабском рынке в Хевроне, где туши жвачных животных резал на части и продавал с надеждой на прибыль мудрый старик Ахмед абу Омар - бывший выпускник философского факультета московского университета имени Лумумбы.
- Алло! Вам говорят из Хеврона, - сказал он мне по-русски. - Примите меня в передачу. Я вам имею доложить. Парагвайский брак - лучший выход, когда закрыт вход.
- Для чего выход? - спрашиваю.
- Для решения мясного вопроса.
- Не понял.
-- А еще еврей! Чего тут непонятного! Мясо кончается. В Англии ящур. Во Франции - падеж. В Америке - птичий грипп. У нас - коровье бешенство. Быки от безбрачия впали в безумие и топчут ради сексуальной занятости овец и кур.
- А Парагвайский брак тут причем?
- А еще еврей!
- Не понял.
- Опять не понял. Да пойми ты, еврей! Чем больше охотников до невест рванет в Парагвай, тем меньше ваших останется здесь кушать наше мясо. Баланс и восстановится. Как в давние времена, когда вместо вас водились здесь гиганты-динозавры.
- Ну, да! - сказал я и положил трубку.

Ассоциация третья…

Теперь и поразмышляем…
Динозавры вымерли. Ихтиозавры подохли. А почему? Потому что на Землю пришли двуногие - люди. А среди них - в авангарде - евреи, умеющие засылать разведчиков в сопредельные страны, а потом плакаться Всевышнему: нет, мы туда не пойдем. Там гиганты, там великаны. Они нас растопчут и скушают.
Вот Всевышний и убрал с человечьего пути динозавров, ихтиозавров и прочих братьев наших меньших исполинского роста. И запустил на скотные пастбища и приморские лежбища табуны вертикально передвигающихся мигрантов, малообразованных в природоведении, но жадных до ходячих и плавающих кладовых свежего мяса.
Бесплатное же мясо, как выяснилось на месте - вымерло, оставив после себя памятники архитектурного величия в виде окаменелых останков, похожих на опрокинутые небоскребы.
А вот не плакались бы евреи Господу-Богу в жилетку, по просьбе остального доисторического человечества, так глядишь, и сохранились бы для насыщения позорной нашей цивилизации живые мясохранилища древности. И что? А то: динозавры да ихтиозавры виноватили бы сегодня евреев за то, что оставили их жить на нынешних тощих пастбищах, где и травку сочную не пощипать и приличной по размерам жвачной скотинкой не подкормиться.

11                             

Васька хлопнул рюмку. И кашлянул со значением, придавая себе солидности в глазах Карающей руки народа. Впрочем, где у нее глаза? Глаз, вроде бы, и нет, а все видит.
- За кого пьем? - спросил. - И во здравие или за упокой?
- Забыл, на чье место пожаловал?
- Не на его!
- На мое, что ли?
- Ни в коем разе!
- Может, на вон того, - указала рука на плотненького мужичка в галстуке и с мордахою, как уродившийся помидор.
Плотненький мужичок пробирался между ресторанных столиков, улыбаясь Ваське издали, будто знавал его еще с доизраильских времен.
«Кто бы это мог быть?» - подумал Васька.
- Голос народа! - подсказала рука.
Голос народа светился, как мыльный пузырь. Всего было в нем с достатком: душевной доброты, признательности к людям и радости от распирающих его идей.
- Литератор? - присаживаясь, догадливо поинтересовался у Васьки.
- Он самый.
- Пишем… пишем…
- Здесь… - Васька намекнул на сумасшедший дом, - пока не пишется.
- Вот-вот! Ностальгия! У нас без России не пишется. А у них… Я бы вообще запретил пускать в русскую литературу произведения, написанные не в России. А то ведь разбежались по всяким заграницам и просятся оттудова в нашу передовую литературу.
Васька с любопытством посмотрел на Голос народа. И давай изголяться в познаниях.
- «Мертвые души» созданы Гоголем в Риме, «Бесы» Достоевского в Дрездене, «Отцы и дети» Тургенева в Париже, «Жизнь Арсеньева» Бунина в Ницце, «Лолита» Набокова в Нью-Йорке, «Засланцы» Гаммера в Иерусалиме.
- А вы? Вы? Вы ведь создаете в России!
- Это не я создаю, а меня создают. И не в России, а в Израиле.
- Каким образом?
- Не пальцем! Хотя и на пишущей машинке. Впрочем, лучше спросите у автора. Ему лучше известно.
- Сумасшедший дом! Чокнешься с вами!
- С кем поведешься…
Голос народа допил рюмку и поспешно раскланялся.
- У меня сегодня цикл выступлений по телевизору, - пояснил: - От лица научной интеллигенции, от союза русских писателей, измученных ностальгией. И еще… Не припомню сейчас от чьего имени.
- В студии припомнят. Наше вам с кисточкой. - Рука помигала Голосу народа на прощание пальчиками и сказала Ваське: - Врубай ящик. Сейчас этого неликвида показывать будут.
Васька включил телевизор.

12                              

На экране высветился Голос народа.
- Здравствуйте, дорогие телезрители! Сегодня вы доверили мне выступить от лица научной интеллигенции. Вот я и выступаю. Не обессудьте. А начну издалека. С расхожей газетной рубрики - «Ученые доказали...»
Как часто теперь, в последнее время, мы встречаем эти слова на газетной полосе. И то они доказали, и это. Доказали, что динозавры вымерли. Доказали, что все человечество произошло от одной общей праматери, и жила она, эта праматерь, на курортном побережье Африки. Но с кем жила - неведомо. Позапамятовала, либо ученым не доложила. Доказали, что в Антарктиде наступило потепление. И там сейчас не минус сорок, а тридцать девять с половиной. Можно надевать тапочки и загорать в шезлонге.
Словом, ученые доказали и то, и это. Им с благоговением внимают. А вот, положим, настоящие открытия, истинные откровения проходят зачастую мимо просвещенного читателя газет. Их под рубрикой «Ученые доказали...» не печатают, так как эти авторы, погружаясь в научную проблематику, не всегда предварительно остепеняются.
Итак: шутки ради, либо во имя коммунального эксперимента Бог разместил параллельно на нашей планете несколько взаимоубойных, хотя и разумных цивилизаций. На контакт между собой они выйти не способны из-за разности в восприятии времени. Что для человека секунда, то для микроба век. Попробуй, растолкуй ему на палочках, что дважды два = четыре. Вымрет пять поколений микробов, пока ты доведешь свою мысль до логического конца. Их же информация доступнее и воздействует на нас скоротечно. Две палочки Коха плюс еще две палочки и получай в результате скоротечную чахотку, либо туберкулез.
Или другая цивилизация... Бабочка-однодневка. Как ей втемяшить, бедной, в булавочную ее головку, что сначала она была гусеницей, потом куколкой, и лишь затем, под занавес жизни, превратилась в красу ненаглядную. Как втемяшить это мелкой проказнице, когда ей яйца откладывать охота. А когда она к тебе со своей скоротечной информацией, ты ее в виде гусеницы - на крючок и к рыбке. А в подобии куколки - на корм свиньям. А в образе королевы воздушного бала - на иголочку и под стекло, для украшения коллекции, едят ее мухи!
Накалывая бабочку, мы и не догадываемся, что на острие иголочки торчит ответ на извечный вопрос: почему никак не обнаружить нам братьев по разуму. Да просто потому, что Бог поместил нас в разные временные пласты. Что для нас минутная забава с иголочкой, то для бабочки - муки вечные.
А вы говорите: «ученые доказали...» Вчера они доказали, что при бросании угля в топку можно двигать паровоз. А сегодня доказали, что в атмосферу, при том же сгорании угля, выбрасываются потоки углекислого газа, которые создают парниковый эффект. Это по научному - «эффект», а по-простому - душегубка. Доказали то, доказали это. А ты живи с этими доказательствами и не рыпайся. А то докажут, что и тебя никогда не было на свете, а была вместо тебя всего лишь толика Божественного сознания, вовлеченная при реинкарнациях в разные телесные оболочки. Чаще человечьи, а иногда...
Ох, не накалывай, человек, бабочку на иголочку. Ты ведь еще не знаешь, кем потом возродишься...

13                               

Честь и совесть эпохи, разбитая параличом для того, чтобы преградить путь старческому маразму, взирала с кровати на экран телевизора.
- Началось! Опять возрождаться-перерождаться? Еще не похоронили, а уже началось.
- Естественное развитие иерусалимского синдрома, - заметила дежурная врачиха, Куликова Поля, проверяя пульс Чести и совести эпохи.
- Значит, на повестке дня - возрождение?
- Э, нет! Возрождение - потом, сначала - смерть.
- Не хочу.
- Кто вас гонит? Вы вправе возродиться и без смерти.
- А это возможно?
- В Израиле возможно. Ведь еврейский народ вечен, тысячи лет живет без всякой смерти.
- Кем же мне теперь возродиться? Опять Им - Иисусом Христом?
- Это вы у меня спрашиваете?
- Вы единственная нормальная в этом сумасшедшем доме.
- Что ж, в таком случае вам сначала придется побыть в шкуре обычного еврея. Каким Он и был, сын плотника Иисус Христос, пока не стал библейским пророком.
- Чего так?
- Иначе - принудительное лечение. Согласитесь, повторное провозглашение себя Мессией - это же рецидив иерусалимского синдрома, причем, вселенского масштаба.
- Но ведь по вашей наводке.
- У диагноза не спрашивают: на водке он или на чистом спирту. А лечение опирается на диагноз. Желаете быть Евреем народа, пожалуйста, на излечение. Не желаете, загибайтесь самостоятельно, в надежде на второе ваше пришествие.
- А что скорее?
- Смерть скорее, но жизнь ближе. Итак, что пишем в историю болезни?
- Пишите Честь и совесть эпохи, а по паспорту… Нет, это никуда не годится! Пишите так: Прежнев, Никита Ильич, поборов рецидив иерусалимского синдрома, переродился в Еврея народа и пожаловал в ресторан, чтобы выпить за помин собственной души.
- Стоп-стоп! Паспорт мне ваш не к чему, как и вам ресторан.
- Не скажите, доктор.
- Но вы ведь доходите…
- Не в том смысле. Это просто мой иерусалимский синдром перерос в синдром похмельный. Так что не волнуйтесь, до ресторана дойду. А когда опохмелюсь, тогда и отойду. Все честь по чести, по совести.
Тут Честь и совесть эпохи, восприняв себя евреем, почувствовала: смерти нет, и поднялась с постели. Шаг - другой и торопливо из Палаты умирающих - за дверь, даже не попрощавшись.
А доктор Куликова Поля позвонила в ресторан, Главному Распорядителю, по прозванью Карающая рука народа, чтобы позаботился о новом посетителе.
- К вам идет бывшая Честь и совесть эпохи. Нет, не на ревизию. Как принимать? Принимайте как Еврея народа. С фаршированной рыбой? Можно и с фаршированной рыбой. А «цуресы»? Что? Ах, «неприятности». Нет, «цуресы» ему не надо готовить. Они сами появятся. Был бы еврей, неприятности для него сами найдутся.

14                              

А на экране телевизора вновь возник Голос народа. Теперь уже он красноречил от имени передовых писателей нашего времени, размышляющих о том, как должен быть представлен поднадзорному читателю образ либо положительного, либо отрицательного героя российской литературы. Голос народа красноречил в осовремененной диссидентами, выехавшими на Запад, свободной манере, не лишая себя удовольствия лишний раз и поиронизировать. При этом совсем не догадывался, что бывшая Честь и совесть эпохи переродилась, и, следовательно, вскоре перерождаться ему и его взглядам.
- Пьяница и бабник, - излагал Голос народа, - литературный герой нашего времени. Пусть он не совсем человек внешне, однако располагает всеми теми человеческими чертами, какие привлекают наше внимание, когда мы погружаемся в книгу. Подчеркиваю, в книгу, а не в жизнь. Не будем касаться различий между книгой и жизнью, они очевидны. Коснемся другого: только книга дает нам ощущение жизни. И, значит, книга превосходит жизнь по всем показателям жизненной правды. Небезызвестно, что правды как таковой не существует в природе. Существует только правда книжная или, если угодно, литературная. Есть еще и правда журналистская, но о ней надо говорить отдельно. Правда книжная готовит нас к жизни и учит нас жить. Когда же наша жизнь не согласуется с этой правдой, мы склонны считать неправдой не придуманое в книжке, а действительность, окружающую нас. Действительность, как правило, не похожа на то, что мы себе представляем, учась жить по книжке. И тем хуже для нее. Не похожа? Так мы ее отбросим. И получается, мы выучиваемся жить как бы во сне, где реалии жизни - суть сон, предназначенный для нас родителями, вынудившими нас родиться. Может быть, лучше всего было и не родиться.
Но в этом случае мы должны восстать против уготовленного нам жребия: из тьмы сперматозоидов лишь один прорывается к жизни, и этот «один» - ты. Какое везенье! К слову, жизненное везенье на этом и заканчивается. И в остальном приходится полагаться на самого себя и мозговое планирование будущего. Без будущего нет человека. А Человек и Будущее - это совершенно разные категории. Человек рожден, чтобы жить ежечасно, сию секунду, а не в утомительном для воображении будущем. Откинь понятия времени, не смотри в будущее, и увидишь - ты человек. Станет тебе на сердце легко, в жизни проще. И сам не заметишь, как обретешь самого себя в себе, обретешь главное, для чего и выиграл в лотерее. Но чаще человек не обретает себя самого. Чаще он прислуживает своей мысли, планирующей будущее, и потому не видит счастья, не знает смысла своей жизни. А весь смысл в том, чтобы жить - ежесекундно, ежечасно, изо дня в день. Жить. И не планировать. Ведь общеизвестно: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее. Не смеши Бога, человек! Живи! Книжки о хорошей и здоровой жизни для тебя пишутся.

15                             
                  
- Что ты думаешь по поводу этой речи? - спросила Карающая рука народа, наливая Ваське водки. - Не кажется ли тебе, что сверху опять рекомендуют жить по книжкам, без понятия о живой жизни?
- А что тут думать? - ответил Васька. - Сумасшедший дом, сумасшедшее телевидение. Да и писатели, от имени которых выступает Голос народа, надо думать, тоже сумасшедшие.
- Доказательства есть?
- А вон, в углу, рядом с молоденькой девицей, живое доказательство и сидит. Писатель на неназванную букву. Широкоизвестный в узких кругах сумасшедшего дома. Сидит и хлещет водку.
- Но это же наш Славный сын народа. И Вера его, жена, так сказать, приходящая.
- В сумасшедшем доме - Славный сын, а на воле, поди, какой-нибудь незаконнорожденный.
- Знакомы?
- Лично нет. А по наслышке… С той еще жизни… Одновременно поступали, я во ВГИК, он в Литературный.
- Не поступил?
- Почему же? Поступил. Он тогда русским числился, ни о каком Израиле не думал. «Израиловкой» его называл, чтобы скрыть еврейские корни, выползающие из штанов. И писал сценарий о последних днях Льва Николаевича Толстого. Сверялся с художником Россинским - с его альбомом зарисовок на эту тему - и писал, хитроум пристеночный. Но Сергей Герасимов его опередил. Сам написал, сам и поставил. Вот с нашим Писателем на неназванную букву и случился психический удар. Рассказать?
- Докладывай...
- Дело было так... Отрастил он длинную бороду и подался на Ясную поляну - вступать во Львы Толстые. А дворовые бабки говорят ему: «Окстись! Окстись, борода! Герцен ты, Герцен! А не уметнешься с поляны нашей ясной, окличем и Герцензовичем!»
Писатель на неназванную букву и уметнулся. От обиды назвался евреем, а негостеприимную эту поляну окрестил «Боборышкиной, нехристевой». И тут, вспомнив о том, что назвался евреем, припомнил и об Израиле. Припомнил, хитроум пристеночный, что Израиль кличет себя родиной всех евреев, назвавшимися таковыми по бабушке. И уметнулся, будто и не уродился в России. А неизданное произведение «Боборышкина нехристева поляна» бросил в переплавку и пишет на его основе многотомный роман «Иудейские горы русских репатриантов». На здоровье. Хотя в сумасшедшем доме, как мне представляется, все уже опсихели от его рукописи.
- Кроме Веры его, жены приходящей, - усмехнулась рука сквозь пальцы.

16                               

 Сойдя с больничной койки, Честь и совесть эпохи выставлялась для завсегдатаев ресторана в каком-то новом качестве, узнаваемом - Израиль все же вокруг! - но неопределенном. Умом не понять такую российскую метаморфозу: плюнуть на честь, плюнуть на совесть, в придачу плюнуть на эпоху. И ради чего? Чтобы превратиться в еврея? Правда, делали это и в прошлом, когда записались в ОВИРе евреями по бабушке. Делали это и во времена Брежневского застоя, и в пору развала Советского Союза, и в годы упрочения демократии в отдельно взятой, пусть и не в виде взятки, России. Но сделать это вторично? И где? В сумасшедшем доме, где и без того все чокнутые? Нет, поверить в такое трудно. Поэтому собутыльники и не признавали поначалу Никиту Ильича, легко узнаваемого по портретам, за Еврея народа.
- Никак Прежнев? - допытывался Васька Брыкин у Карающей руки народа. - Или не за того вы его теперь принимате?
- За кого надо, за того и принимаем. А вот, за кого он сам себя сейчас принимает, не имеем понятия. Но догадываемся. Мне телефонный звонок был.
- С того света? - усмехнулся Васька, раскрывая карманный блокнотик, чтобы свериться с выписками из истории болезни. - Вот тут у меня сказано. Родился в 1944 году, в июле месяце. Папа… Мда, понятно… Илья-пророк, ускакал от мамы на огненной колеснице. Мама… опять понятно… еврейка и девственница в прошлом. А кто из них не девственница в прошлом? Впрочем, все точно, в яблочко. Может быть, его за истинного Мессию признали?
- В истинных он уже побывал, вот и угодил в психушку, - резонно уточнила рука. - Тут он, согласно развитию синдрома, переквалифицировался в Честь и совесть эпохи. Но не выдержал ответственности. И ушел…
- В запой?
- Покаместь - в евреи, если признают за такового.
- А то нет?
- Иных и в третьем поколении не признают, пока это властям не понадобится.
- Дурака валяешь?
- Зачем - дурака? Мы и любого умника свалять способны, когда это на руку власти, - и Карающая рука народа легкой щупкой пробежалась по горлу Васьки Брыкина. - Надо, Ленина превратим в еврея. Надо - Сталина. А лучше всего, самих организаторов «Дела врачей».
- Берию? Абакумова? - удивился Васька.
- И Лидию Тимашук - главную доносчицу. Думаешь, сложно?
- Ну, если умеючи…
- Умеючи, умеючи! Мы ведь в Израиль приехали не только щи лаптем хлебать. Но и мозгами шевелить, язык Соломона Мудрого изучать-осваивать, чтобы с Богом на одном языке говорить, когда понадобится.
- Изучили?
- Иначе бы с тобой и не вел разговоры. Слушай и вникай! С кого начинаем?
- Чего мелочиться? Давай с главной доносчицы. С Лидии Тимашук. Она ведь сообщила в письме Абакумову, что кремлевские врачи неправильно лечат своих пациентов. Тогда и стала всесоюзной героиней, кавалершей ордена Ленина.
- С нее так с нее. Вся насквозь - иностранных кровей, англоеврейских. Спрягай ее фамилию по складам, и увидишь: правда моя.
- Ти, - начал Васька.
- «Ти» - по-английски «чай». Это как бы намек-указание - на чью разведку работает.
- На английскую? - не поверил Васька.
- На английскую, на нее, милую. В наше время все на нее работают, на службу ТИ-6, как в пятьдесят третьем, когда разоблачили Берию.
- Хорошо, пусть работает на английскую разведку. Но с какого конца прицеплены евреи?
- Ой, Васька! А еще выпускник ВГИКа.
- Но прежде мореходки.
- Вот и ходи в море по слогам: нынче здесь, завтра там. Ходи-ходи - думай…
- Ма?
- А, хлопчик! Наконец и ты заговорил на языке Соломона Мудрого. «Ма» на его языке - это наше российское «что», или второй слог фамилии Ти-ма-шук. Третий же слог - «шук». В переводе с иврита - «базар». Так что видишь, какой еврейский базар эта баба устроила на весь Советский Союз.
- Совместно с Берией, - подхватил Васька.
- Точно подмечено. Два сапога - пара
- И оба на чужую ногу. Тимашук - на левую. Берия - на правую.
- Ясно, на чужую. Но на какую конкретно - не уточняю. Может быть, Берия - как раз наоборот, на левую ногу. Ведь все время вставал с левой ноги, если судить о последствиях этих вставаний. Но не мне судить. Суди сам. Возьми в руки русско-ивритский разговорник для ходоков на Святую землю и суди, по какой колодке сбита его фамилия.
- Не суди, и судим не будешь, - напомнил Васька по памяти библейское предостережение.
Но не по адресу. Карающая рука народа уже завелась, и слюнявым пальцем перелистывала страницы словаря.
- Глядим сюда. И что видим? Видим, что «бер» на иврите - это по-русски «колодец». Выходит, корень фамилии нашего героя из английской разведки ТИ-6 - древнееврейский. Вот Берия и пошел весь целиком в свой древний корень. В честь этого события в Израиле и город заложили. Бер-Шева называется, семь колодцев. С намеком заложили на то, что у нас в России народится еще шесть недостающих для ровного счета Бериев.
- А на Виктора Абакумова намеков нет?
- Он и без намеков понятен, как дважды два. Читай по складам фамилию. Аба-кум-ов. На иврите «Аба» - «папа», «кум» - «встань», окончание «ов» - понятно - для русскости. Хотя, если бы заканчивал фамилию, как «иностранец Федороф» на «оф», тогда пролазней получилось бы для разоблачения. «Оф» на иврите - курица. Дошло?
Васька включился в занятную игру.
- Получается, наш маленький Витенька поднимал своего папу Семку-забулдыгу с кровати на еврейский лад: «Аба кум» - «Встань, папа».
- Получается, - согласилась рука.
- Интересно, на какой лад пил его папа-забулдыга?
- Пил он с горя.
- Что ж, выпьем с горя. Сердцу будет веселей!
- В особенности, теперь, когда Честь и совесть эпохи покинула…
- Больничную палату?
- Место свое рабочее, как докладывали мне минуту назад по телефону. А долго ли мы протянем без Чести и совести? Не ты ли пожаловал к нам на замен?
- Ни-ни! - отнекивался Васька. - Мне и на своем месте хорошо. Сижу себе тихонько. Глубоко сижу, сам знаешь - где…
- Все так утверждают, пока сидят в заднице. А вот выпусти вас в высший свет, тут же заговорите по-другому, с норовом.
- Позвольте не согласиться. Тем более, у меня и притча достойная имеется по этому поводу. Разъяснительная.
- Притча? - удивилась рука. - И ты, Брут, притчами пробавляешься?
- Не за красивые же глазки меня упекли сюда. Синдром и для меня синдром. Без изъяна.
- Ага. Тогда выкладывай свою притчу.
Васька выпил, промокнул рукавом губы и повел:
- Выползли из задницы на свет белый два глиста. Глист-папа и Глист-сын.
«Посмотри, сыночек, - сказал Глист-папа, - как прекрасен этот мир! Вот это, что так ярко пылает в небе, называется - солнце».
«Солнце!» - восторженно подхватил Глист-сын.
«А это, что катит перед тобой бирюзовые волны, называется - море».
«Море!» - восхищенно воскликнул Глист-сын.
«А там, впереди, сыночек, горы. Видишь, как они серебрятся на солнце снежными вершинами?»
«Красота! - расчувствовался Глист-сын. И обратился к Глисту-папе с напрашивающимся после всего увиденного вопросом: - Почему же мы вынуждены жить в заднице, когда кругом такая красотища?»
«Но в заднице ведь родина, сынок!» - ответил Папа-глист.
- И справедливо сказал, - резюмировала Карающая рука. - «С чего начинается родина» - помнишь?
Васька старые песни не помнил, пожал плечами.
- Эх ты! - вздохнула рука. - Обратись к Еврею народа, он подскажет.
- Зачем Израилю свой еврей?
- Не свой еврей, а еврей своего народа. Здесь это ортодокс, не признающий государства Израиль.
- А в России?
- В России - олигарх.
- Не признающий?
- Признающий, но не обязательно тех, на кого укажут пальцем.
- Диалектика!
- Не диалектика, а опять дважды два - четыре. Был бы народ, свой еврей у него обязательно найдется.
- А если он ни в чем не виноват?
- Был бы свой еврей, а вину ему подберут.
- Каким образом?
- Вот таким. Разуй глаза, гляди в корень, и узришь его в правде-матке!
Васька и узрел.

Ассоциация четвертая…

Отчего возник антисемитизм?
Нет, не оттого, что еврейский народ напрямую говорил с Богом и договорился до такой степени, что стал избранным. Нет, не оттого, что Бог после разговоров с евреями даровал им Тору, которую другие народы отказались принять. А оттого - по представлениям трудящихся, - что только евреям досталось кормиться на халяву целых сорок лет, не зарабатывая в поте лица на хлеб насущный. И чем кормиться? Не сухарями. Не костной мукой. Не собственными жилами. А манной небесной и перепелками.
Назавидуешься...
Станешь тут антисемитом...

17                           

Новоиспеченный Еврей народа уселся «на третьего» за Васькин столик. Поспешно налил полный стакан водки. И хлобыстнул, моргнув всего разок кадыком.
- Мы уже пить научились, как они, - сказал словами поэта Михаила Светлова, - а все равно для них - чужие.
- Не свои, - поправила его Карающая рука народа.
- Ну, да, не свои, «а сало русское едят», - сказал словами другого поэта, Сергея Михалкова, и за неимением сала, которое евреям категорически запрещено к употреблению, сунул в рот килечку пряного посола.
И потянулся к бутылке.
- Не спешите, - придержал его Васька. - Все там будем.
- Я уже там побывал, - неопределенно ответил Еврей народа.
- Где? - заинтересовался Васька. Он все еще не оставил надежды отыскать в сумасшедшем доме истинного Мессию, которого, при обнаружении, следовало незамедлительно препроводить в Москву. В белокаменной его ожидала какая-то умопомрачительная должность, засекреченная настолько, что при ее упоминании сразу язык отнимался.
- Где я побывал? - переспросил Еврей народа. - Там… - и ткнул пальцем вверх, намекая на Палату умирающих.
По Васькиным же соображениям, он указал на Голгофу. (В Иерусалиме, подскажем, куда ни направишь палец, обязательно укажешь на Голгофу: город туристов!)
- Ну, и как там? - допытывался Васька.
- Так себе.
- Здесь лучше, после воскресения?
- Это в зависимости, за кого вы меня принимаете.
- Извините, у меня особые полномочии! - завелся Васька. - У меня с собой детектор лжи. Так что я приму вас - за кого надо. И не с ваших слов, а по моим выпискам из истории вашей болезни.
И помахал перед носом Еврея народа своим карманным блокнотиком.
- Подожди, не хипишись, - остановила Ваську Карающая рука народа. - Мы еще не выяснили, за кого он сам себя в данный момент принимает.
Еврей народа хлобыстнул еще один стакан водки. Закинул в рот еще одну килечку пряного посола. И вопросительно посмотрел на собеседника.
- Кто я? Безродный космополит? - поинтересовался у Карающей руки народа.
- Здесь мы все безродные. Либо новые русские. Либо новые репатрианты.
- Пособник сионистов?
- Не пойдет! Если бы ты был из врачей-психиатров, тогда - да! Вредительское лечение, вызывающее неистребимую тягу к израильскому ПМЖ - постоянному месту жительства. Но ты ведь из неизлечимых придурков.
- Враг народа?
- Какого народа? - нервно дернулась Карающая рука. - Ты один на два народа! Забыл? Это в России ты - еврей. А здесь, в Израиле, стоит приехать сюда из России, - уже русский.
- Так нас кличут здесь аборигены, - усмехнулся Еврей народа, толкая Ваську в бок локтем.
И в мои радийные наушники горошком посыпался смех.

Ассоциация пятая…

Мне тоже было смешно...
Вспомнилось, как евреи в шестидесятые-семидесятые отказывались в России принимать псевдонимы русского звучания, демонстрируя свою «независимую еврейскость», и вдруг в одночасье, приехав в Израиль, стали для местного люда - «русИ». Впрочем, выходцы с Кавказа также, все на подбор, превратились в «грузИни», а бывшие жители Средней Азии и прочие труженики востока - в «бухАри». Запад есть Запад, Восток есть Восток, а в Израиле все евреи - на разные лица. Кто из Индии, кто из Эфиопии, кто из Йемена, Марокко, Алжира или Франции, России, Польши, Штатов, и каждому нужно свое особое обозначение, а то запутаешься.
Для того, чтобы не запутывались, в особенности те, кто приехал из неделимого когда-то Союза ССР, и появился в Израиле человек по фамилии Недогребанный. Человек сей решил (самостоятельно, либо по наущению свыше) завлечь всех в новую общность бывших советских людей под названием «Совковый базар».  Новая общность - старые связи…
Мало человек этот читал своего учителя Владимира Ильича. Тот бы не мудрствовал лукаво, создавая в Израиле боевитую организацию.
«Брать почту и телеграф! В первую голову! А о телевидении, интернете и красных «Мерседесах» позаботятся наши внуки. Строй тоже надо свергать! Вне строя, известно, ходят только интеллигенты. А они - говно нации!»
Приблизительно так написал бы вечно живой покойник, к тому же самый человечный человек, по версии идеологических работников, Владимир Ильич. Он очень любил слово «говно». И еще он очень любил слово «социализм». Правда, его партийный внук и товарищ в одном лице, Брежнев Леонид Ильич, предпочитал другое, более доступное - «Сиськи-масиськи». (Согласно толкованиям грамотеев-филологов застойного периода, «Сиськи-масиськи» обозначали в мыслях оратора слово «систематически», а вовсе не «социалистический», как представлялось наматывающим лапшу на уши слушателям.)
Отдадим товарищу Брежневу, Леониду Ильичу, должное. Что заслужил, то и отдадим - «Сиськи-Масиськи». Выпустил все же нас из «Сисек-Масисек». На свободу совести и предпринимательства. Кого в Израиль, кого в США или Германию.
А тут - там - всюду - Недогребанный! Засланец брежневских времен и настроений. Исходя из его высказываний, нам в Израиле (и там - всюду) очень необходим «Совковый базар». Как ударит он по еврейскому балагану и разгильдяйству! И по американскому. И по всякому прочему.
- Ой - вей! - воскликнем и хором запоем в маршевых колоннах: «Пуля - дура, а штык - молодец!»
- Ой - вей!
- Ходили мы походами! И яблочко-песню держали в зубах!

18                           

Славный сын народа, он же писатель на неназванную букву, приблизился к столику Карающей руки и с выверенной театральностью указал на Еврея народа.
- Он! - только и всего сказал.
- Не я! - отпрянул Еврей народа, попутно успев опрокинуть в себя стопочку водочки.
- Космополит! - сквозь зубы процедил Славный сын народа.
- Старо.
- Убийца в белом халате!
- Не ко времени и не к месту! Здесь я пациент.
- Враг народа!
- Еще рано.
- Долой из нашего сумасшедшего дома! Наш дом не должен принадлежать инородцам.
- А кто тут инородец? - спросила Карающая рука народа.
- Он! Мы русские люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, - запальчиво высказался Славный сын народа, переврав слова из песни двух советских евреев Михаила Светлова и Исаака Дунаевского.
- Э, нет, - возмутился Васька Брыкин. - Мы не имеем права провозглашать здесь: «Наш сумасшедший дом только для русских!» Дом - взгляните на карту - стоит еще на территории государства Израиль. Каков отсюда делаем вывод? Еврейский это дом или не еврейский?
- Дом еврейский, географически, это несомненно. - Карающая рука народа согласилась с неотразимым доводом Васьки. - Однако, исходя из личного опыта, вношу свои философские коррективы. Еврейский сумасшедший дом - это экспериментальная площадка для всего человечества. Наш, я бы сказал, интернациональный дом.
- Ой, не могу, - сказал Еврей народа и схватился за живот.
- Чего так?
- Приспичило. У вас, Карающая рука, завсегда так. Сначала - «интернациональный дом»», потом - «бардак». Сначала - «интернациональный долг», потом - «платить по счетам!»
- Брешешь! Когда ты это видел, чтобы Египет или Сирия нам платили за поставки оружия?
- Платить приходится нам.
- Вам? Ну-ну, вошел-таки в роль.
- Мы все эти танки и пушки отбираем, перепродаем в третьи страны, а в Россию на вырученные деньги посылаем курочек и апельсины, - не унимался Еврей народа.
Васька хмыкнул, глотнул сорокоградусной, и на скоростях закусил огурчиком, чтобы не расхохотаться в лицо оппонентам.
- Ну и молодчина этот Иерусалимский синдром! - нашептывал он мне в наушники, комментируя застольную беседу. - Кого угодно перелопатит на нужный лад.
- Впомните Олимпиаду в Москве 1980 года! - ударился в прошлое Еврей народа. - Вспомните, от каких заграничных вкусностей ломились ваши столы. Вы ведь вместо ваших танков и пушек кушали тогда наших курочек и апельсины, с этикеткой «Сделано в Финляндии», или «Товар из Марокко». С тех пор и повелось. Мы жрем ваши танки, вы наши апельсины.
- Вот отчего живот тебе прихватило? - рассмеялась Карающая рука народа.
- Ваши танки трудно перевариваются, - невозмутимо ответил Еврей народа. - Так я пошел?
Туалет - не эшафот. И его отпустили без подписки о невыезде.
- Иди-иди. Все там будем.

19                            

- Большому кораблю - большое плавание, - торжественно произнес Славный сын народа, чокаясь с Васькой Брыкином.
- Туалетное напутствие еврею? - не врубился Васька.
- Нет, себе, - пояснила Карающая рука. - Много пил, и не скурвился. Хочет вытребовать себе за сознательность - большое плавание.
- Я визы не выдаю, - отбрил Васька Брыкин.
- Визы ему без надобности. Ему должности подавай. В служебное плавание, как я погляжу, собрался.
- Я здесь при чем?
- Не зря же ты к нам пожаловал как раз при перераспределении должностей и полномочий. Мудрость и совесть эпохи - в Евреи. Тебя, следовательно, на его место.
- Какая из меня Мудрость?
- Большая! - возбужденно воскликнул Славный сын народа. - А большому кораблю - большое плавание.
Карающая рука мило потрепала примазавшегося к их столику Славного сына народа, отметила, что он свой в доску парень.
- Седина в бороду, бес в ребро, а все еще - сын. Непорядочек.
- У меня и жена уже беременна, - со значением заметил бывший писатель на неизвестную букву.
- Ага. Прибавление семейства? Сам Бог велел тебе подумать и о прибавлении жалованья.
- Так ведь думать…
- Что? Не по башке? - рука пощелкала обкусанным ногтем по выпуклому лбу Славного сына народа.
- Думать - это не трясти яйцами. На то Мудрость народа, чтобы думать.
Васька и подумал.
- Прибавление семьи?
- Так точно!
- К нему прибавление жалованья?
- Желательно…
- Большому кораблю - большое плавание?
- Самое большое…
- Годится! Самое большое плавание обычно случается у евреев. То они прокладывают курс в море и открывают Америки. Пример? Христофор Колумб. О нем еще Владимир Маяковский написал в стихах на вольную тему: «знаем мы эти жидовские штучки - разные Америки закрывать и открывать!». То они прокладывают дорогу в космос. Пример? Физик-теоретик Ари Штернфельд, рассчитал орбиты первых советских спутников.
- А нельзя ли попроще?
- Хочешь жить попроще - превращайся в мощи. А хочешь в большое плаванье, катись в евреи. И зарплата до потолка. И командировочные - до Израиля и обратно. И представительские - хоть в баксах, хоть в евриках.
- А как же с истинным Евреем народа?
- Он тоже не истинный. Да и в «дощатик» отпросился. А свято место пусто не бывает.
Славный сын народа поерзал на стуле, проникаясь новым назначением. И невнятно пробормотал:
- Я считал, что он вечный жид. А если вам теперь виднее, и он не вечный, то…
- Не тяни, «мамзер»! - рявкнула Карающая рука.
- Что? - опешил Славный сын народа.
- «Мамзер», в переводе с иврита, - незаконорожденный, - пояснила Карающая рука.
- А это не обидно?
- Еврею обидно. Но ему и просто быть евреем обидно, если он по паспорту русский, - растолковал Васька Брыкин.
- Сменить паспорт?
- Незачем, живи по паспорту. Бьют все равно по морде.
- Ой, и у меня чего-то с желудком! - прихватил себя за живот Славный сын народа.
- Реакция известная. Со всеми так. Как назначат в евреи, так сразу у них в организме такой непорядок и происходит, - пояснила Карающая рука.
- Свое говно не пахнет, - пробормотал виновник торжества.
- Сначала не опоздай скинуть штаны, потом определяй, - напутствовала его рука. - А нет, так изучай рекомендации подполковника Шиманкова, что прикноплены в нашем ресторанном сортире. Будет уму прибавка.
- А кто это?
- Эх, ты! Страна должна знать своих героев. А ты…
Славный сын народа сконфуженно потупился и шажком-шажком, придерживая дыхание и брюки, зашаркал на выход из ресторана.
Васька тоже отпросился по-маленькому.
Как-никак, а прямой радийный репортаж из сумасшедшего дома вести все же ему, а не какому-другому придурку.

Ассоциация шестая…

Годы своей солдатской молодости я провел в Калининграде.
Первомайский военный городок. 1-я гвардейская танковая дивизия.
Служил в спортроте.
Был чемпионом Латвии и Прибалтики по боксу. И всего лишь призером юмористической олимпиады, стартовавшей на страницах латвийской газеты «Советская молодежь». А ведь хотелось и в этом деле преуспеть. Однако зубодробительный материал, который я цитировал в своем тексте, считался «непроходимым». И ни при каких обстоятельствах не мог попасть на газетную полосу. Хотя… хотя в виде инструкции его, материал этот, вывешивали на каждом видном месте в наших гарнизонных уборных.
Потом, приехав в Израиль, где юмористические олимпиады не проводятся, но в армии служить тоже надо, я - смеха ради - стал вывешивать эту прокламацию и в местных гарнизонных уборных.
Израильтянам, не понимающими язык Пушкина и Толстого, желудок они не портили, а с репатриантами из России делалось при чтении этого исторического документа нечто невообразимое.
Вот она, эта засекреченная в Советском Союзе бумаженция.
Прикноплена, как и в Первомайском военном городке, к входной двери в кабинку. И с той же благой целью: помочь ходокам по большой и малой нужде справиться с поползновениями организма.

ИНСТРУКЦИЯ ПОЛЬЗОВАНИЯ УБОРНЫМИ
АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ПОЛКА

• Уборная должна всегда содержаться в чистоте.
• В очки и писсуары уборной не должно бросать мусор, тряпки, окурки, спички, грязь, остатки пищи.
• Пользоваться очками надлежит, не забираясь на них ногами, а садиться, как на стул, с полной нагрузкой, так, чтобы ягодица целиком и плотно облегала деревянную подушку очка. Корпус тела держать прямо и совершенно не делать при посадке упора на ноги, а слегка отделив от пола, ноговую тяжесть перенести на ягодицу, имея руки положенными вдоль соответствующих коленей. Посадкой необходимо достичь попадания испражнений в трубку очка, а не на подушку очка, стараясь в то же время не замочить подушку мочой, для чего необходимо мочеиспускательный орган придерживать рукой, направляя его в очко.
• При пользовании писсуаром надлежит вплотную подойти к писсуару, даже слегка упереться в него коленями, подаваясь вперед, вынуть целиком мочеиспускательный орган, слегка пригнуть его вниз и пускать мочу до последней капли. До окончания мочеиспускания от писсуара не отходить и мочу по полу не разбрызгивать. Указанным путем дается возможность быть сухому полу около писсуара.

           Помполка по хозчасти подполковник ШИМАНКОВ

20                           

Никита Ильич Прежнев, сидя по большой нужде на унитазе, еще не подозревал, что он уже бывший Еврей народа. И развлекал еврейскими анекдотами соседа за перегородкой, то бишь товарища по производственной травме, стукнутого Иерусалимским синдромом до такой степени, что из Мессии тот превратился в Недремлющее око народа.
- Прибегает девушка к гинекологу.
«Доктор! Доктор! Это у вас я трусики забыла?»
«Нет, не у меня».
«Ах, значит, у зубного врача!»
Недремлющее око хохотнуло за стенкой, и после непродолжительной паузы спросило:
- Одно не пойму, при чем тут евреи?
- А зубной врач? - ответил вопросом на вопрос, совсем по-еврейски, Никита Ильич Прежнев.
За стенкой вторично хохотнуло.
- Даешь стране угля! Я вот недосообразил - проглядел.
- А еще Недремлющее око! - поддел его Никита Ильич Прежнев, спуская воду.
Васька Брыкин, заслышав знакомую музычку, требовательно постучал в дверь кабинки.
- Эй вы, поколение отцов, не задерживай процесс, выходи! Смена явилась, - и подтолкнул Славного сына, назначенного в Евреи, к унитазу.
Поколение отцов процесс не задержало. И пока процесс шел, быстренько помыло руки, чтобы с чистыми руками предстать перед чистой совестью преемников.
- Чего надо? - спросило Недремлющее око у Васьки.
- Новые веянья, - пояснил Васька, застегивая ширинку.
- Это не по моему адресу. Я Недремлющее око. А вам надо к Вездесущему носу.
- В первую голову, нам надо не к носу, а к Еврею народа.
- Ко мне, что ли? - удивился Никита Ильич Прежнев. - С чем пожаловали?
- С повышением по службе. Дорогой Никита Ильич! Кончилось ваше еврейское время! Москва зовет к себе!
- Откуда такие сведения?
- Согласно моим вычислениям.
Васька показал Еврею народа какую-то запись в своем карманном блокнотике. Тот лишь недоуменно пожал плечами.
- Но в Москве ведь нет Иерусалимского синдрома.
- В Москве есть Кремлевский.
- Местная медицина меня не отдаст. На мне она докторскую диссертацию пишет на иврите. Ни хрена не понять, но очень умно.
- Там о вас тоже напишут. Книгу. Под названием «Так поступают настоящие люди», - заверил Васька Брыкин.
- А как я поступил?
- Сначала поступил в Мессии. Потом в Честь и совесть эпохи. Потом в Евреи народа.
- А сейчас?
- Это вы по возвращению в Москву выясните. Я ведь говорю: повышение по службе.
- Но я не олигарх.
- И уже не Еврей народа. Однако родились когда надо, - многозначительно заметил Васька Брыкин.
- Когда?
- Не помните, загляните в свою историю болезни.
- А что я там не видел?
- Дату, дорогой мой человек. Тот день, когда согласно Каббале, должен родиться настоящий Мессия.
- Простой июльский день. Ничего в нем особенного.
- Это по обычному календарю. А по еврейскому это - девятый день месяца ава, день разрушения Иерусалимского храма. По преданию, именно в этот день и должен родиться Мессия.
- Большое вам спасибо на добром слове! Но я уже в этой роли побывал. И результат, как видите, плачевный: запечатали в психиатричку.
- Но это ведь в Израиле. Они здесь и Иисуса Христа не признали.
- А в Москве, что ли, будет по-иному?
- Не сомневайтесь. Иначе меня сюда не делегировали бы. Сдавайте полномочия! И поехали!
- А чего их сдавать? Чай, не стеклотара.
- Тогда делитесь передовым опытом. А то наш Славный сын народа - ни бельмеса в ваших проблемах.
- Ладно, раз вам так приспичило, - бывший Еврей народа тяжело вздохнул. - Весь наш исторический опыт изложен в бородатом, как наши пророки, и вечном, как наш народ, анекдоте. Начинать?
- Выкладывай! - сказал бывший Славный сын народа, перенимающий еврейский опыт.
Бывший Еврей народа вторично тяжело вздохнул.
- Итак… Жил-был фараон. И случилась такая беда - заболел! Заболел невозможным образом! Чуть ли не в могилу смотрит одной ногой, а второй все еще норовит уцепиться за жизнь. «Лекаря!» И что вы думаете? Позвали таки к нему лекаря. Самого башковитого. Самого заегипетского! Одного позвали, второго, третьего. Каждому, после неправильного диагноза и последующего за ним неправильного лечения, отрубали голову. А толку никакого! Что делать? Кого звать на замену? И вспомнили все вдруг о непревзойденном маге и врачевателе Хаиме Иудейском, живущем в еврейском поселке строителей пирамид. И позвали его. И кинули под ноги фараона. Под одну ногу, что смотрела в могилу. И под другую ногу, которая все еще цеплялась за жизнь.
«Лечи!» - сказали старому еврею.
«Исцеляй!» - сказали.
«А не то будет тебе смерть лютая, и погром на весь еврейский кагал!»
Словом, все сказали, что имели за душой. И уставились ему в рот, в ожидании инструкций по спасению фараона.
И надо отдать должное этому старому еврею, он выслушал их угрозы и сделал вид, что не испугался. Только сказал:
«Я попрошу у вас для лечения ведро речной воды».
И что? Укротители старого еврея побежали гуртом за водой. На Нил побежали. Разогнали крокодилов, набрали воды и вернулись назад.
«Что дальше?» - спрашивают.
«А теперь поставьте мне клизму. Самую-самую!»
Заегипетским специалистам два раза приказывать не понадобилось. Поставили старому еврею клизму. Самую-самую! Поставили и возрадовались - подохнет! Ан нет, не помер. Более того, и фараону полегчало. Не пришлось ему, сирому, досрочно отправляться в гробовую пирамиду, которую строил, под его размер, Хаим Иудейский сообща с соплеменниками.
- И это все? - спросил бывший Славный сын народа.
- Все!
- Но в чем мораль? Где передовой опыт?
- В заднице! - коротко ответил Никита Ильич Прежнев.
- Не понял!
- По-русски уже не понимаешь? Ну что ж, если хочешь быть Евреем своего народа, то суть этой басни я тебе растолкую на языке Эзопа. С тех доисторических времен и пошло: когда фараонам плохо, клизму ставят евреям.

Ассоциация седьмая…

Древние египтяне жили-жили. И умерли. А пирамиды остались. И евреи, строители пирамид, тоже. Но мало того, еще и народили наследников. Народили и продолжают это благое занятие. В расчете, что наследники наследников наконец-то оторвутся от рабского паралича мысли и приватизируют пирамиды. Кстати, на обладание оными они имеют историческое и вполне законное право.
Их родственные связи с продвинутыми в блочном строительстве предками прослеживаются на глубину веков. До того не подлежащего сомнению времени, когда Моисей был главным распорядителем работ по возведению пирамид. А его собратья по крови еврейского содержания возводили на песке умопомрачительные сооружения.
Строили на совесть, что в переводе с древнееврейского значит - на века. Это же надо было обладать воистину еврейской головой, дабы строить на песке, да так, чтобы не упало и ныне. И приносило доход в египетскую казну за счет не снившегося фараонам туристического бизнеса, возникшего при их загробном существовании и возлежащего на их мощах.

21

Под вечер Васька был уже у меня, на Иерусалимском радио. И мы в охотку попивали водочку в нашем буфете, отмечая благополучное завершение его командировки по святым местам.
- И как это ты допетрил с календарем? - удивлялся я. - У нас ведь скользящий календарь. Девятое ава, в зависимости от года рождения, может выпасть на самый разный день.
- А на что моя «Шаражка»? У нас весь вычислительный центр подключили к этой задаче. Вот смотри, - и Васька Брыкин показал мне карманный блокнотик с секретными записями. - Здесь слева столбиком обозначены годы, справа дни месяца ава. Берем соотношения, а потом историю болезни. И находим. День девятый… В тысяча девятьсот сорок четвертом году, когда родился наш разлюбезный Прежнев, Никита Ильич, девятое ава пришлось на…
- Постой! Постой! - вырвал я из его рук блокнотик. - Смотри, что ниже. Сорок пятый год.
- День Победы порохом пропах, - запел по пьяни Васька.
- Да не День победы! День моего рождения! И тоже пришелся на девятое ава.
- Выходит, и ты истинный?
- Двух истинных не бывает, Васька.
- Поменять тебя на Прежнева и отправить в Москву?  
- Мне и здесь хорошо.
- А как же Иерусалимский синдром?
- У меня он недоразвитый, Васька.
- С чем тебя и поздравляю! - Васька чокнулся со мной, выпил и закусил колбаской. - А то… Мне, понимаешь ли, требовалось сыскать на Святой земле человека с мессианской закваской. Индивидума с потенциалом лидера. С очень развитым иерусалимским синдромом, способным видоизменять личностные характеристики. Такого можно у нас смело двигать в люди: или на самый верх по служебной лестнице, или в живые пророки. При этом, если оступится, такого опять-таки можно легко упечь в сумасшедший дом. Как же, Мессия, спаситель русского народа. Явился из Израиля, здрасте!
- Но ведь и тот, первый - Иисус Христос, был из сынов Израиля.
- Но тогда в России ничего о евреях не слышали. И приняли за своего.
- А сейчас?
- И сейчас примут. Ведь быть такого не может, чтобы перед уходом со Святой земли не выпил он на посошок.
- Ну и?
- Опохмеляться-то среди наших придется. Признают…
- Прежнева за Прежнева?
- Да за кого угодно. Был бы палец, который на него укажет.
- А есть такой палец?
- Есть такой палец! Он у нас, если не лежит на спусковом крючке, всегда на кого-то указывает. Выпьем?
Выпили. Еще выпили. И еще.
Тут меня хмель и забрал. И я, с каким-то еврейским сожалением, будто выдал отказ, когда меня упрашивали поехать в Москву вместо Прежнева, сказал, вспомнив по пьянке о своем недоразвитом иерусалимском синдроме:
- Куда мне ехать… К тому же пора готовить радиопередачу об отмене Парагвайского брака. На завтра назначен прямой эфир. Но почему-то со второй половины дня ни одного звонка. Никто не записывается в очередь.
- И не запишется, - заверил меня Васька Брыкин. - Точно говорю, в яблочко! Не по мозгам? Тогда слушай! В психиатричке я повстречал ту Ненормальную, что по мужу Больная. Так, оказывается, со второй половины дня разрешено расписываться на Кипре. Вот все они, твои клиенты, забыв о Парагвайском браке, и ускакали на Кипр - расписываться.
- По второй?
- А кто и по третьей, пятой, седьмой, - охотно подхватил Васька Брыкин, поднимая рюмку и уже не думая, по какому разу будут расписываться герои моей передачи.
До рейса на Москву оставалось четыре часа. А в бутылке - на три четверти: пить и не выпить.  
Но мы выпили все.
А как же иначе?
Не трезвым же загружать Ваську в самолет?
Народ, который выпить не дурак, нам этого не простит…

"Наша улица” №254 (1) январь 2021