Нина Краснова "«Быть знаменитым некрасиво…»" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Нина Петровна Краснова родилась 15 марта 1950 года в Рязани. Окончила Литературный институт им. М. Горького (семинар Евгения Долматовского). Автор многих поэтических сборников, выходивших в издательствах «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия» и др. Печаталась в журналах «Время и мы», «Москва», «Юность», «Новый мир» и др. В «Нашей улице» публикуется с пилотного № 1-1999. Принцесса поэзии «МК-95». В 2003 году в издательстве «Книжный сад» вышла большая книга стихов и прозы «Цветы запоздалые» под редакцией и с предисловием Юрия Кувалдина. Член Союза писателей СССР с 1982 года. К 60-летию Нины Красновой в 2010 году Юрий Кувалдин издал еще две её книги: "В небесной сфере" и "Имя".

вернуться
на главную страницу

Нина Краснова

«БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО…»

эссе

1.
Я помню, как один автор журнала «Наша улица», выйдя на пенсию, решил всерьёз заняться литературой, литературным творчеством. До этого он пробовал писать - немножко стихи, немножко прозу, и даже издал одну книжечку в «Самиздате», но всерьёз заниматься всем этим ему было некогда, потому что он работал на производстве, занимался своей основной профессией, и своей семьёй, и добычей средств для материального благополучия семьи, а в период перестройки – ещё и малым бизнесом, в общем, материальными делами, и у него больше ни на что не хватало времени. А на пенсии, после 65 лет, у него появилось свободное время. И он решил посвятить остаток своей жизни священному делу – литературному творчеству, к которому тяготел с юности. И принялся писать рассказы и целые повести, причём очень интересные, своеобразные и талантливые, используя при этом свой богатый жизненный опыт и свой жизненный материал, накопленный годами. И с легкой руки Юрия Кувалдина стал печататься в журнале «Наша улица». И когда напечатался там раз, а потом другой, а потом третий, то с наивным удивлением сказал Юрию Кувалдину:
- Я уже три раза напечатался в таком журнале. А почему-то никакого шума вокруг меня нет, и почему-то я не становлюсь знаменитым…  
На что Юрий Кувалдин, который пишет едва ли не с пелёнок и, как говорится, научился писать раньше, чем читать, ответил ему, «утешая» его:
- Писатель должен полжизни работать на своё имя, чтобы обрести это имя и чтобы оно потом полжизни работало на него. И, может быть, тогда он станет знаменитым. Но вообще-то слава – это дело загробное. И она может прийти к писателю только после смерти. И он должен быть готов к этому.
Как говорится, будь готов! – Всегда готов!  

2.
Недавно один товарищ, который всего несколько лет назад вступил на литературную стезю и уже хочет быть знаменитым и раскрученным на всю страну и на весь мир и недоумевает, почему этого нет и нет, сказал мне:
- Нин, вот ты пишешь с самого детства и выпустила много хороших книг стихов и прозы… ты - член разных союзов писателей… А если спросить у какого-нибудь… у любого прохожего на улице: «А вы знаете такую поэтессу – Нину Краснову?» - Никто не скажет: «Знаем такую поэтессу!» - Каждый скажет: «Не знаем!».
- Ну и что из этого? – ответила я ему. – У нас знают только тех, о ком каждый день говорят и пишут в средствах массовой информации и кого каждый день показывают по телевизору, и кто ни днём, ни ночью не слезает с телеэкрана. А я не вхожу в их число. И я не поп-звезда. И меня это не волнует. Меня и мои соседи по дому не знают как поэтессу. Я никому из них и не говорю, что я поэтесса, никому не хвалюсь своими книгами, никому не навязываю их… живу и живу себе тихо в своей хрущёвке, как в келье. Мне так удобнее жить и работать. Я так чувствую себя внутренне свободной от всех и независимой. И я не хочу, чтобы я шла по двору или по улице, а люди смотрели на меня и говорили: «Ах! Ах! Вон идёт Краснова!» - и бежали бы за мной толпами и просили бы у меня автографы и срывали бы с моей головы волосочки себе на память, а с куртки – пуговицы и молнии, и дежурили бы у моих окон и дверей и под моим балконом, чтобы только увидеть меня, и сходили бы по мне с ума. Мне всё это не нужно. И я не понимаю людей, которым это нужно и которые только и мечтают об этом.  
Римма Казакова говорила мне, что она даже на помойку не может выйти, если она не надела каблуки (туфли с каблуками) и не накрасилась, потому что её все в доме и во дворе и на улице знают как знаменитую поэтессу, и все наблюдают за ней, смотрят, как она выглядит, как она одевается… и кто к ней пришёл и кто от неё ушёл… Она не чувствует себя свободной и независимой. На неё всё время наставлены бинокли чужих глаз, «тысячи биноклей на оси». И что же хуже этого может быть для человека вообще, а тем более для творческого человека, всё время погружённого в свой внутренний мир, в свои творческие замыслы, в свои тексты, в мир второй реальности?

3.
У меня есть белые стихи примерно на эту тему. Они напечатаны в моей книге «Потерянное кольцо», которая вышла в 1986 году, тиражом 20 тыс. экземпляров, в «Советском писателе», в фирменном тогда издательстве:

***
Как хорошо быть перепёлкой серой,
Ну то есть неприметной и неброской
Лицом своим, фигурой и одёжкой,
Идти себе по улицам и думать
О чём-то о своём, об очень важном.

Никто не будет на тебя таращить
Глаза, как бык на новые ворота,
Оценивать лицо твоё, фигуру,
А также джинсы (нет, не «Лэвистраус»),
Как на каком-нибудь на «чёрном рынке»,

Никто тебя в пути не остановит,
Не скажет: «Вы похожи на артистку!..» -
И твоего не спросит телефона,
И проводить тебя до дома не предложит,
И глупыми речами не наскучит,

И думать о своём тебе не помешает…

20 марта 1981 г.,
Малеевка Московской обл., Дом творчества

4.
Мне совсем не надо, чтобы меня, как говорится, знала «в переулке каждая собака» и «каждая задрипанная лошадь» и каждая «тётя Мотя, куда прётя»… Мне достаточно того, что меня знают и любят большие поэты, писатели, литературные профессионалы высшего класса, мои литературные учителя, мои собратья по перу, знаменитые и пока ещё незнаменитые, чьё мнение обо мне для меня особенно ценно… не буду называть здесь их имена, они не уместятся даже на длинном старинном свитке… И ещё меня знают и любят мои читатели, которые читают мои книги, и ещё меня знают и любят мои зрители, перед которыми я иногда выступаю на литературных вечерах и концертах, хотя круг моих зрителей, как и круг моих читателей, мог бы быть намного шире, если бы да кабы тиражи моих книг были не такими мизерными, какие они есть, и если бы я чаще выступала на вечерах, и не только на маленьких площадках, в узком кругу… Но, как говорится, если бы да кабы выросли грибы…

5.
В 2000 году, я брала у Виктора Астафьева для журнала «Наша улица» большое интервью, в Овсянке, в Сибири, в его избушке, во время праздника «Литературные встречи в русской провинции», куда меня (как до этого и в 1998 году) пригласил комитет по культуре и сам Виктор Петрович, с которым мы дружили и переписывались с 1985 года, когда я ещё (до 1992 года) жила не в Москве, а в Рязани.  

- Виктор Петрович, к вам на «Литературные встречи…» приезжают писатели из разных городов не только Сибири, но и всей страны… назовите самых известных из них, несколько имён?
- Пресса уже упрекает нас в том, что к нам мало приезжает известных писателей, особенно из Москвы… они только шлют нам по почте свои приветствия, поздравления и самые лучшие пожелания. Но, во-первых, у нас уже есть свои постоянные писатели (гости), которые приезжают к нам. Ну, там, Михаил Кураев из Санкт-Петербурга… Валентин Курбатов из Пскова… Алексей Варламов из Москвы, Евгений Попов… и ты вот… Нина Краснова. Приезжал к нам Леонид Бородин, главный редактор журнала «Москва»… приезжали главные редактора таких журналов, как «Новый мир», «Литературное обозрение», «Студенческий меридиан», «Библиотека», «Огонёк»… Ну а, во-вторых, что значит – известные писатели? Например, хоккеисты, футболисты или эстрадные певцы у нас, конечно, гораздо известней писателей… Эдуард Стрельцов… Алла Пугачёва, Валерий Леонтьев... О них столько понаписано, что иным писателям и не снилось. Но известность известности рознь…
В Курске живёт мой друг – писатель Евгений Носов. Замечательный прозаик, лучший стилист России, я считаю. Даже Солженицын о нём сейчас статью написал в «Новом мире». А его далеко не все знают. И многие путают его с другим Носовым… с Николаем Носовым, который «Незнайку» написал.
А самый известный писатель у нас в России сейчас – Венедикт Ерофеев, автор книги «Москва – Петушки». Пьяница написал о пьянице скандальную книгу, и её провозглашают книгой века! Но, ладно, Бог с ним, с Ерофеевым. Я считаю, если у меня, допустим есть свой взыскательный, серьёзный читатель, какое-то количество, и слава Богу. Вот на своего читателя я и ориентируюсь. А быть, значит, известным от прилавка какого-нибудь винного магазина, от пивной - до вокзала, это уже, простите, какая-то скандальная известность, и она не имеет никакого отношения к литературе…»  (Как не имеет никакого отношения к настоящему искусству скандальная известность наших раскрученных эстрадных «звёзд» в кавычках. – Н. К.)
«Наша улица» № 1(14) 2001

6.
Между прочим, самые знаменитые в нашей стране поэты, классики русской поэзии, например, Пушкин и Есенин, и тот же Лермонтов (выпустивший при своей жизни всего один сборничек из 14 стихотворений), не были в своё время, при своей жизни такими знаменитыми, какими стали потом и какими, в отличие от них, были в своё время, при своей жизни, например, некоторые «эстрадные поэты», 60-десятники, которые собирали миллионы зрителей на стадионе в Лужниках, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Римма Казакова, Андрей Дементьев и иже с ними (не в укор и не в обиду им будь сказано). «Какое время на дворе – таков миссия», - в этом нельзя не согласиться с Андреем Вознесенским.  

И Пушкина при жизни Пушкина не проходили в школах и вузах, как и Есенина при жизни Есенина, как и Лермонтова при жизни Лермонтова, и народ тогда не читал и не знал их, как знает сейчас… Тем более, что ни на стадионе в Лужниках, ни по радио, ни по телевидению они никогда не выступали. )))! Откуда весь народ России, да ещё и неграмотный и полуграмотный, мог тогда знать их? Их знали в основном только узкие литературные круги Москвы и Петербурга – правда, самые главные (рафинированные) круги, где, между прочим, далеко не каждый любил и Пушкина, и Есенина, и Лермонтова. И, например, Бенедиктов был знаменитее Пушкина, а знаменитее Есенина до поры до времени был, например, Сергей Городецкий…

Так что знаменитыми не рождаются, как не рождаются и классиками, а становятся. Кто-то при своей жизни, а кто-то только после смерти. И то не сразу. Пушкина объявили «солнцем русской поэзии» только через 50 лет, спасибо за это Достоевскому, за его речь о Пушкине на открытии памятника великому русскому поэту с африканскими корнями. А Есенина объявили великим национальным поэтом, певцом «страны берёзового ситца» - только через сорок с лишним лет после смерти Есенина.
И часто так бывает, что знаменитые и известные поэты и вообще писатели, так же, как и художники, и певцы, и композиторы, и вообще артисты, со временем становятся неизвестными, а незнаменитые и неизвестные – известными и знаменитыми. О чём у меня есть такие строчки:  

Неизвестные станут известными, (Или: …стали известными…)
А известные – неизвестными.

7.
«Желал ли славы я?» - спрашивал себя Михаил Лермонтов. Да, желал, но когда находился рядом со своей возлюбленной, то и не желал никакой славы.
А Александр Блок? Он забывал «о славе», когда лицо его жены «в простой оправе» стояло перед ним на столе.
А Сергей Есенин? Сейчас мне кажется, что слава была ему дороже женщин. Он так хотел славы, что «похабничал и скандалил для того, чтобы ярче гореть» и чтобы привлекать к себе всеобщее внимание, и даже, как говорили его коллеги, «женился на славе», когда в двадцать шесть лет женился на американской танцовщице Айседоре Дункан, на «женщине сорока с лишним лет», которая была очень знаменита, а потом - и на внучке знаменитого Льва Толстого, которая, кстати сказать, занималась рукописями, архивами Есенина после его смерти, а иначе они могли бы и пропасть, спасибо ей.  
Поэты время от времени мерялись славой друг с другом, например, Маяковский с Есениным выясняли, у кого из них её больше, кто из них знаменитей, и кому из них будет когда-нибудь стоять памятник, а кому не будет. Есенин говорил (писал): «И будет памятник стоять в Рязани мне!». А Маяковский в ответ на это сказал (написал) - без иронии, но сейчас мне почему-то кажется, что с иронией: «Сочтёмся славою – ведь мы свои же люди… Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм»!  

8.
Когда мне было 20 лет, я сочинила стихотворение, которое называется «Для счастья» - стихотворение о том, что мне надо для счастья (см. мою книгу «Разбег», М., «Советский писатель, 1979):

Мне не надо ни денег, ни клада,
Ни дворцов никаких, ни хором,
Да и славы тоже не надо -
Оглушительной, словно гром.
(…)

Я всегда мечтала не о славе (и не о богатстве, как это видно из моих стихов), а о максимальной реализации своих творческих способностей, заложенных в меня природой, о том, чтобы, равняясь в поэзии на Есенина и других классиков, стать большой поэтессой. Слава никогда не была для меня самоцелью. А с годами я поняла, что слава может стать очень обременительной для творческого человека, особенно для интроверта, который по своей натуре домосед и затворник, как я, и любит уединение. Она обязывает человека всё время думать о ней, поддерживать её разными способами и чем-то подпитывать её, чтобы она никуда не улетела и чтобы тебя не забыли, и чтобы все и везде говорили о тебе, тусоваться в каких-то кругах, всё время быть на людях, на публике, мелькать там и сям, и во всех газетах и журналах, и на радио и на телевидении, и тратить своё золотое время на суету сует…
Я могу сказать, не кривя душой, что если бы мне предложили выступать по ТВ каждую неделю или каждый месяц, или хотя бы раз в полгода, чтобы стать знаменитой, и даже платили бы за это деньги, я отказалась бы от этого. Потому что это мешало бы мне пребывать в своих эмпиреях и жить в своём творческом режиме и заниматься в своё удовольствие главным делом своей жизни. Хотя без пиара и самопиара творческому человеку, в том числе и писателю, тоже нельзя.
Мой литинститутский учитель поэт Евгений Долматовский говорил, что поэту и вообще писателю надо время от времени выходить со своими произведениями в свет и показывать их там, иначе ты будешь подобен горянке, которая несет на плече закрытый кувшин с водой и может так и унести с собой этот кувшин закрытым, и никто никогда не узнает, что в нём было.   

9.
Ни для кого не секрет, по крайней мере для человека разумного, для незомбированного гомосапиенса, что существует псевдоискусство, которое не имеет ничего общего с настоящим искусством, - например, в наше время – это эстрадная музыкальная попса, которую «хавает пипл», позволяя носителям этого «искусства» зарабатывать сумасшедшие «бабки» и при этом петь под «фанеру», поскольку живьём они петь не умеют (а если и пели когда-то, то давно потеряли-растеряли свои голосочки, потому что в погоне за «бабками», обуянные страстью к деньгам и к славе, делали по 10 концертов в день и по 1000 концертов в год и перенапрягли свои связки). И существует псевдолитература, которая не имеет ничего общего с настоящей литературой, - книжная попса, которая выпускается огромными тиражами и которую тоже «хавает пипл», позволяя её авторам, соавторам и издателям зарабатывать такие же «бабки», на которые можно и дворцы и замки строить, и квартиры и виллы покупать в разных местах земного шара, и автопарки с иномарками, и содержать обслугу…
О книжной попсе я когда-то написала такое стихотворение (см. мою книгу «Четыре стены», Рязань, «Старт», 2008):        

ДОЖДЬ НА КНИЖНОЙ ЯРМАРКЕ ВВЦ

Торгуют книжною попсою торгаши
В литературном свЯтом храме не библейском,
И к ним текут потоки денег, не гроши,
Золотозарным озаряя небо блеском.

Но вдруг, меняя всех и каждого в лице,
Открылась неба плотно-серая завеса,
И дождь пошёл на всех площадках ВВЦ
По воле Зевса, громовержного Зевеса,

И стал мочить за книгорядом книгоряд.
Я навожу на них свои глаза-монокли.
Сырые книги, как известно, не горят,
Но потеряли свой товарный вид, намокли

И ни в продажу не годятся, ни в презент,
Хотя они имеют рейтинг свой на сайте.
Их не спасёт непромокаемый брезент,
И не спасёт ничто, спасайте не спасайте.

Дождь превратился в очистительный потоп,
И, не давая торгашам грести валюту,
Он книжную попсу смывает оптом, оп,
С прилавков и лотков смывает прямо в Лету.

2004 г.,
Москва

10.
Юрий Кувалдин в одном, да и не в одном из своих эссе пишет, что в советское время не было деления литературы на коммерческую и некоммерческую. Все писатели получали гонорары за свои книги. И от этого «родилась огромная армия пишущих за деньги», а «где начинаются деньги, там кончается искусство». И вот теперь все прилавки завалены коммерческой литературой, написанной за деньги коммерческими авторами (в соавторстве с целой кучей помощников, делающих на всём этом бизнес. – Н. К.), а серьёзный (некоммерческий) писатель должен сам проплачивать издание своих некоммерческих произведений, или входить в правительственные программы, куда войти, практически, невозможно».
Фазиль Искандер когда-то сказал Юрию Кувалдину, что коммерческие книги – это всего-навсего «муляжи», которые имеют «форму книги». Так они называются за рубежом, где тоже хватает этого «добра», которое делает их авторов и богатыми, и знаменитыми, но сделает ли оно их бессмертными, попадут ли они в метафизическую программу – вот в чём вопрос...  

11.
Некоторые люди после своей смерти становятся «пароходами» и таким образом входят в историю и обретают Бессмертие, становятся бессмертными, как вечно живые. Например, дипломат Теодор Нетте, который в 20-х годах был убит на территории Латвии и в честь которого назвали пароход, а Маяковский ещё и написал своё знаменитое стихотворение о нём - «Товарищу Нетте, пароходу и человеку» (в 1926 году, в Ялте):   

- Здравствуй, Нетте!
Как я рад, что ты живой
дымной жизнью труб,
канатов
и крюков…

Помнишь, Нетте, -
в бытность человеком
ты пивал чаи
со мною в дип-купе?..

А интересно, что стало с пароходом «Теодор Нетте»?.. Сохранился ли он до наших дней? А может быть, его уже давно и на свете нет? Может быть, он давно утилизирован и сдан в металлолом? Но зато «пароход и человек» Нетте остался в знаменитом стихотворении Маяковского, и благодаря этому-то и дошёл по «лесенкам» строчек до нашего времени, в отличие от многих других дипломатов и не дипломатов, в честь которых никто не написал стихов, даже если в честь кого-то тоже назвали пароход.  
Маяковский считал, что для человека главное – это, «умирая, воплотиться в пароходы, в строчки и в другие долгие дела». Тогда человек обретает Бессмертие.
Кто-то может воплотиться ещё и в улицу или в площадь своего имени, как сам Маяковский после своей смерти, и в библиотеку своего имени, и в театр своего имени, и т. д.
Но всё же самое главное и самое лучшее – это воплотиться в Слово, стать стихотворением, рассказом, повестью, книгой, или собранием сочинений в 95-ти томах, как Лев Толстой…
Я «был буквой… я был книгой», - сказал когда-то о себе Осип Мандельштам. Он превратился в книгу своих стихов и своей прозы. А ещё и в книги других авторов о нём. Например, в книгу Юрия Кувалдина «Улица Мандельштама». И в книги мандельштамоведов. И в стихи разных поэтов о нём. И, между прочим, и в мои стихи и в моё эссе «Осип Мандельштам».
А Маяковский превратился в «сто томов своих партийных книжек» и в книги литературоведов о нём и в стихи разных поэтов о нём.  
Андрей Вознесенский в свои 77 лет, чувствуя приближение своей Смерти, написал: «пора превращаться в текст», чтобы спрятаться от неё и уйти в вечно живые. И, слава Богу, успел сделать это. Я потом написала о нём: пока Смерть убивала поэта цифрой 77, как двумя топорами, «он успел превратиться в текст».

12.
Писатели (то есть поэты и прозаики) находятся в наиболее выгодном положении по сравнению со всеми.
- Писатели не умирают, - так говорит и повторяет это в своих произведениях Юрий Кувалдин, - потому что они перекладывают себя и свою душу в буквы и становятся книгами, то есть воплощаются в Слове, а Слово в отличие от тленного тела бессмертно, потому и писатели бессмертны.
…И не беда, если какие-то, даже и очень хорошие, талантливые и гениальные, писатели – не очень известны при своей жизни, или известны только в каких-то узких кругах…  
Каждому овощу - своё время.  

Главное, к чему должен стремиться и к чему и стремится настоящий писатель – это к тому, чтобы «стать книгой». Но не только стать книгой, а ещё и «встать по полку Вечности рядом с классиками всех времён». А это чаще всего происходит не при земной, а при загробной жизни писателя. Так говорил и так говорит не Заратустра, а Кувалдин. Который, между прочим, очень много делает для увековечивания авторов «Нашей улицы», в том числе и тех, которые уже покинули земной мир: например, писатели, выросшие и созревшие под благословенным небом и солнцем «Нашей улицы», Сергей Михайлин-Плавский, Эдуард Клыгуль, Виктор Кузнецов-Казанский и иже с ними, выпустившие у него каждый свою книгу (см. «чёрную серию» в оформлении художника-нонконформиста Александра Трифонова). Кувалдин продолжает печатать их в «Нашей улице», и в фейсбуке, и в Живом Журнале, и пишет о каждом из них эссе. И делает материалы и о писателях, которые были знамениты при жизни, а сейчас уже кое-кем и подзабыты. Для Кувалдина они все живы. Как все живы для Бога.

13.
На 1-м канале ТВ недавно появилась телепередача «Я почти знаменит!»
Как будто самое главное для человека – быть знаменитым. Не каким-то, там, добрым, умным, порядочным, благородным, талантливым, культурно развитым, нужным и полезным людям и обществу, а знаменитым, о котором средства массовой информации днём и ночью трубили бы во все свои «медные трубы». Как будто он и есть самый лучший экземпляр человечества, как и другие такие же экземпляры, которые называют сами себя элитой и цветом нации. В то время, как знаменитый знаменитому – рознь, и часто самые знаменитые – например, из числа поп-звёзд, они – по всем своим качествам и показателям - и есть самые худшие, для которых их цель – стать во что бы то ни стало знаменитыми – оправдывает средства, с помощью которых каждый из них, причём даже не обладая никакими талантами, кроме таланта карьериста, делает свою сногсшибательную карьеру, рвётся к славе, шагая по головам и по трупам своих (несравненно более талантливых, но не «пробивных») конкурентов и пресмыкаясь перед сильными мира сего и перед официальными лицами, и открывает для себя путь – этакую «зелёную улицу» - не только к славе, но и к деньгам, к богатству и к власти.
А раскрученными и знаменитыми (в литературной или в музыкальной сфере) делают этих «звёзд» некие незримые «волшебники Изумрудного города», причём по той же самой методе, по той же самой технологии, как сделали раскрученным и знаменитым коронавирус, о котором слух – благодаря современным средствам массовой информации - дошёл за кратчайший срок до каждого уголка нашей планеты и до каждого жителя в этом уголке, даже до папуасов из племени банту. О чём у меня появились такие четыре иронические строчки (см. «Дети Ра», № 4(185), 2020):

ПОП-«ЗВЁЗДЫ» ТВ

«Звёзды» в куче на ТВ России скучены
(Их попробуй кем-то замени ты):
Как коронавирус, все раскручены,
Как коронавирус, знамениты.

Самые знаменитые – это далеко не всегда и самые любимые, особенно если они не слезают с экранов телевидения, ни днём, ни ночью, и десятилетиями навязывают и навязывают себя публике и называют сами себя «звёздами» и присуждают сами себе титулы народных кумиров, и, желая стать не только знаменитыми, но и любимыми, добиваются противоположного эффекта: надоедают публике до тошноты, до того, что даже если они и были у кого-то когда-то любимыми, то становятся нелюбимыми, и публика уже терпеть и видеть их не может, и только и ждёт, когда же они уйдут со сцены и с телеэкрана на заслуженный отдых, на покой, и перестанут мозолить всем глаза. «Как важно вовремя уйти»…   

14.
«Настоящих героев не показывают по телевизору», - говорит в рекламной паузе диктор того же 1-го канала ТВ. Тут ясно, о каких героях идёт речь, но к ним принадлежат и люди искусства и литературы, которые занимаются искусством и литературой «не ради славы и наград», не ради «бобла», и не мелькают на экранах, в отличие от завсегдатаев ТВ, которые будто живут и днюют и ночуют там и даже домой не ходят, боясь, что их место под солнцем и под софитами займут другие, которые не лучше, а тем более если лучше, чем они…   

15.
Монтень когда-то говорил (писал), что человека и его истинную ценность можно узнать как следует только после его смерти, то есть после того, как закроется символическая книга его жизни. И только тогда он предстанет перед всеми во весь свой рост, и только тогда будет ясно, кто он такой и чего стоит. Я долго вдумывалась в эти рассуждения Монтеня, стараясь понять и постигнуть их глубинный философский смысл, и в результате сочинила вот такие стихи от лица некоего – большого, а не маленького – поэта, который не был раскручен при жизни (см. мою книгу «Плач по рекам», М., «Современник», 1989):

МЕЧТА ПОЭТА

Виктору Коркия

Меня узнают после смерти,
Откроют гроб,
мою подымут тень.
Меня узнают после смерти,
И будет прав тогда Монтень.

Меня узнают после смерти,
Все захотят
стихи мои иметь.
Меня узнают после смерти
И обо мне начнут шуметь.

О, сколько будет крику, писку!
Развалятся
панельные дома.
И будет на меня подписку
Достать трудней, чем на Дюма.

Слух обо мне, как гром из пушки,
Пройдёт во все,
во все углы страны.
И алкоголик у пивнушки
Заложит за меня последние штаны.

Меня признают после смерти,
Мне подберут
венец для головы.
Но я об этом после смерти
Не буду знать, увы, увы.

21 мая 1987 г.,
Рязань, Дашково-Песочня

16.
У поэта Виктора Коркия есть чудесный афоризм:

И кто мой современник, я не знаю.

Истолковать этот афоризм (расшифровать заключённую в нём мысль) можно во-первых, вот так:
мой современник – это не только тот человек, который живёт в одно время со мной, будь это мой сосед по дому и по лестничной площадке, какой-нибудь слесарь дядя Вася, или какой-нибудь известный писатель, с которым я знаком или не знаком лично и который живёт в одно время со мной и считается моим современником; мои современники – это и все великие и даже и невеликие люди, в том числе и писатели, которые жили до меня в разные времена, в разные века и эпохи и вошли в историю и дошли до нашего времени и живут в памяти народа и человечества и в книгах и влияют на меня, на мою жизнь, на мою судьбу… это и Гоголь, и Достоевский, и Толстой, и Чехов… и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин… и все русские и зарубежные классики, и античные философы… и это и композиторы и художники разных времён, разных стран и разных народов, и т. д., и они для тебя – значат больше, чем многие твои реальные современники, которых ты видишь на улице каждый день;
а во-вторых, афоризм Виктора Коркия можно истолковать и так:
я хожу среди людей, моих современников, которые живут в одно время со мной и ходят по тем же улицам и магазинам, что и я, и ездят в том же общественном транспорте, что и я, «как сто тысяч других в России», но я не знаю, кто есть кто из этих моих современников; может быть, это кто-то, кто со временем войдёт в историю как выдающийся писатель, артист, художник, учёный… но на нём нет таблички и печати: я – выдающийся писатель, я – выдающийся артист, я – выдающийся художник или учёный, и т. д., он ходит в общей массе людей, ничем не выделяясь из них; и получается, что я знаю своих современников, которые жили в давние времена, а кто мой современник, из тех, которые живут в одно время со мной, и даже в одном городе и даже на одной улице, и даже в одном доме со мной, и ходят по тем же улицам, что и я, и ездят в том же общественном транспорте, что  и я, и которых я вижу каждый день… я не знаю; узнают о них, может быть, новые поколения… может быть, через сто лет… и скажут, что я был их современником, а они были моими современниками.  

Р. S.
А Осип Мандельштам когда-то сказал:

Нет, никогда, ничей я не был современник…  

Потому что он не привязывал себя ни к какому веку, ни к какому времени. Был вне времени, вне всех времён. Поскольку принадлежал к Вечности и мог бы в ответ на вопрос «Который час?» ответить так же, как Батюшков: «Вечность».      

17.
Великий испанский архитектор Антонио Гауди (1852 - 1926), который выработал новый стиль в архитектуре, следуя естественным формам природы, и разработал оригинальные средства пространственной геометрии, и построил в Барселоне авангардный храм нового времени… умер летом 1926 года на одной из улиц Барселоны, сбитый трамваем, и пролежал на солнцепёке целый день, как бомж, в какой-то поношенной куртке и каких-то поношенных штанах и в стоптанных башмаках… и никто из людей даже и знал и не догадывался, что человек, который лежит на дороге и которого никто не подбирает, чтобы увезти в больницу, это великий и знаменитый архитектор Антонио Гауди, никто из них никогда не видел его в лицо, и никто не знал, какой он из себя внешне, этот их современник… он ходил по улицам, в толпах людей, ничем не выделяясь из них, вернее – выделяясь в худшую сторону, как человек, которого принимали за нищего.

18.
Пастернак когда-то написал вот эти строчки, которые стали крылатыми и знаменитыми:

Быть знаменитым некрасиво.
Не это поднимает ввысь. -

В то время как сам он был очень знаменитым, не только на всю страну, но и на весь мир. Для чего приложил немало стараний и усилий. Я так понимаю, он хотел сказать, что всем другим писателям и вообще людям некрасиво быть знаменитыми, кроме него самого или таких, как он? ))) Шучу…
Ещё бы он добавил, что некрасиво быть богатым и иметь двухэтажную дачу в Переделкине с участком в 50 соток и шикарную квартиру в Лаврушинском  переулке, тем более писателям, которые считаются (то есть вроде бы считались в советское время) опальными, но этого он, слава Богу, не писал, а то, глядишь, и лишился бы всего этого.

19.
Когда Пастернак написал, что «быть знаменитым некрасиво», он под знаменитыми имел в виду, конечно, только таких, которые становятся знаменитыми, «ничего не знача» на самом деле, и для которых главное – «шумиха» вокруг них, а не творчество, цель которого «самоотдача, а не шумиха». И правильно он сказал про этих деятелей антикультуры:  

Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Да. И позорно быть в одной связке с такими знаменитыми, с которыми на одном поле сесть не хочется, и быть самому знаменитым в числе таких знаменитых. Это и позорно, и некрасиво…

20.
Страничка юмора.
Самыми знаменитыми у нас сейчас становятся домашние кошки и собаки, которых показывают в телепередаче «Видели Видео», по первому каналу.
Например, кошка обняла собачку или дёрнула её за хвост - и проснулась знаменитой, как и эта собачка. Или собачка погладила кошку лапой - и проснулась знаменитой, как и эта кошка. Они собирают в интернете миллионы лайков. И становятся суперзнаменитыми, даже знаменитее самых раскрученных и самых суперзнаменитых поп-«звёзд» шоу-бизнеса. )))

21 - 25 января 2021 г.,
Москва

"Наша улица” №255 (2) февраль 2021