Олег Макоша “Полторы головы” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Олег Владимирович Макоша родился 1 мая 1966 года в Горьком. Работал: строителем, грузчиком, заведующим гаражом, слесарем-механиком в трамвайном депо, продавцом книжного магазина. Первая публикация в американском журнале «Флорида» (2011). Лауреат премий журналов «Флорида», Майами, США (2012). «Гостиная», Филадельфия, США (2019). «Нижний Новгород», Россия (2019). Автор прозаических книг: «Нифиля и ништяки» (2015), «Зы» (2016), «Мама мыла рану» (2019), «Яйцо» (2019). В "Нашей улице" публикуется с №249 (8) август 2020. Живет в Москве.

вернуться
на главную
страницу

Олег Макоша

ПОЛТОРЫ ГОЛОВЫ

рассказ


               

             «Выдался коротким
             Век у большинства,
             Нас косила водка,
             А не вещества».

                     Всеволод Емелин

                1

             «Хочешь знать, почему все идут за мной? Потому что очи Бога Всевышнего не увидели среди грешников более низкого, более недостойного, более грешного, чем я…»
                Св. Франциск Ассизский

             Птицы пели.   
             И правильно делали.
             Я шел через лес, выбирая места посуше и посветлее. Лес состоял из пустых бутылок из-под водки и красного крепленного. Мой приятель Вова Барон немного отстал, но обещал догнать на ближайшей накрытой поляне. Для этого нужно было только сходить в круглосуточный магазин, взять горючего, чего пожевать и воды, Вова не пил без запивки, что казалось мне излишним аристократизмом. Или пошлостью, что одно и тоже, но у каждого свои требования к жизни. Пробираясь, я наступал на валежник и пробки, отпинывал в сторону туалетную бумагу, отводил рукой предложения присоединиться. Не то настроение, для вышедшего из леса важнее свет, чем компания.
             Шел и вышел.
             Двери магазина призывно раскрылись, я остановился ошеломленный. Сияние поглотило меня, в голове раздалась музыка, купюры прошуршали:
- Оставь. Оставь. Оставь.
             Ведьма за бронированным стеклом кассы крикнула, убивая:
- А! А! Что надо?!   
             Роняя мелочь, я заплакал.
- Молю тебя, сука, - стоя на коленях, причитал я - молю тебя, Дева Испускающая Сияние, дай мне бутылку воды для Вовы. Вспомни найденыша Ромула и его брата Рема! Выкорми нас! Вова плачет, кровь в моих венах переполнена сахаром, а слезы в глазах солью, дай нам!
- Хули ты орешь? - дева отстранялась - много вас тут молит, на всех сисек не хватит, а Вова твой, - морда жидовская и все.
             Но тут она глубоко ошибалась.
- Да в рот ее ****ь, Макоша, - ответил Вова - пойдем в «Гагаринский», он до одиннадцати. Успеем.
             Вот и вся поэзия.   
             Таблица умножения не так глупа, как кажется на первый взгляд.
             Дважды два - четыре.
- Ох, ебтвою - Вова пересчитал деньги - не хватает! У тебя есть?

             Травы и птицы -  единственные благодарные слушатели для моих проповедей. Проповедь первая, написанная по заказу общества трезвости:
             «Хули вы пьете, гады? Я знаю, что жидкая. Хули вы свое человеческое достоинство превращаете в скотское? Но и скоты благороднее вас. Или вы не понимаете, что пить - это убивать в себе Бога?! Если не понимаете, то я объясню на пальцах».
             У меня проповеди короткие, чтобы не утомлять.  Вова, тот вообще больше трех минут слушать не может, сразу начинает кочевряжиться, кричит:
- Окстись! На святое замахиваешься! Пить - это искать Бога в себе! Расширять территорию поиска!
- Вова-Вова - отвечаю я - разве этому я учил тебя?
             Но Вове все равно, он берет в «Гагаринском» литр водовки, литр вискаря и литр конины.
- Хватит?
             Мы отправляемся на хату к ****ям. Это наши местные мирные ****и. Светка - Мальвина и Нинка - Цыпа. Любительницы выпить на халяву и развести на парадокс. Пить - пьют, а ноги не раздвигают.
             Цыпа открывает дверь, мы заходим, и пока Вова шурует на кухне, я поднимаю с пола книгу. Цветаева.
- Мы к вам - сообщает Вова ****ям.
- Мы поняли - отвечают ****и.
- Надолго - радует Вова.
- Насколько? Насовсем? - интересуются ****и.
- Да вот *** вам - отвергает предложение Вова.
- И мы про это - соглашаются ****и.
             Вова мне план объяснил, сказал, отсидимся у шмар, залечим душевные раны, у них место тихое, не больше пяти человек в час заходят, займем круговую оборону, затаримся горючим, биксы за хавчиком будут летать, отдохнем по-человече, поговорим о жизни.
             Пожалуйста. Я люблю уют подводной лодки, надежность ограниченного пространства, даже если оно в голове. Защищенность изолированной пьянки. Хоть и брожу по лесу сомнений.
             Выпили по первой, и Цыпа продекламировала:
             «Детоубийцей на суду
             Стою - немилая, несмелая.
             Я и в аду тебе скажу:
             "Мой милый, что тебе я сделала?"
- Участковый заходил что ли? - Спрашивает Вован.

             После второй, Мальвина говорит:
- Цыпа?
- Что?
- Принеси.
             Нинка уходит на кухню, чем-то там шуршит и возвращается со свертком в руках.
- На - кидает Мальвине на колени.
             Мальвина шевелит ногой - сверток падает на пол. Мы продолжаем пить. Вова закусывает хлебом. Проповедь вторая «Не хлебом единым»:
             «Вот ты кинул палку, так? Так. Выпил рюмку, так? Так. А до обобщений общечеловеческого характера не поднялся. Почему? Потому что не хлебом единым жив человек. О духовности надо заботиться, о нравственности».
- А то - подтверждает Вова Барон.
- Еще?
- Пока не надо.
- Тогда бухнем.
             Бухнули.
             Тут как раз нравственность поперла.
             Привожу отрывок:
             «Монашество по своему замыслу является подражанием образу жизни Христа. Евангельский Христос открывается нам как идеал совершенного монаха: Он не женат, свободен от родственных привязанностей, не имеет крыши над головой, странствует, живет в добровольной нищете, постится, проводит ночи в молитве. Монашество - стремление в максимальной степени приблизиться к этому идеалу, устремленность к святости, к Богу, отказ от всего, что удерживает на земле и препятствует вознестись на небо».
             Или.
             «Одиночество есть неполнота, ущербность, в браке оно преодолевается обретением другого. В монашестве этот другой - Сам Бог».
                Епископ Иларион (Алфеев)
             Цыпа осуждает меня:
- Зря ты это процитировал.
- Почему?
- Зря и все.
             Зря, так зря.
             Вова советует: сначала отрасти бороду как у Джованни, а потом и выебывайся, в смысле проповедуй.
             Легко. Мне борода идет. И идея бедности преследует, воплощаясь наяву ежедневно. Нарратив крепчает, чего тут поделаешь. Я Вовану говорю, я Мальвине говорю, Цыпе толкую. От бабушки ушел, от дедушки ушел и от тебя уйду. Не трогай меня, не касайся.
- Почему зря?
- Ты что, не понимаешь?
- Нет.
- Монахам предлагается сожительствовать с Богом.
- Ты, бля, не права.
- Не блякай.
             Да я чего.
             Тут Мальвина рассвирепела: я тоже могу, не дурнее некоторых.
             И прочла вслух:
             «О возраст осени! Он мне
             Дороже юности и лета.
             Ты стала нравиться вдвойне
             Воображению поэта».
             Потом поцеловала Цыпу в губы.
- Все братья - сестры.

             Пусть.
             Только Вова, после третьей, всегда пребывающий в некотором возбуждении, заговорил о крепких лобках Светки с Нинкой, как в дверь раздался стук.
             На пороге стоял Паша Низович, умирающий с похмелья.
- Налейте?
- Чего это?
- Ваше христианство, вера - интеллигентская, а мы - язычники. Налейте во имя Перуна и Христа ради! Объединим усилия.
             Паша по национальности (или по народности) меря. Вот и выступает по поводу язычества.
             Налили, хер с ним, не жалко.
             А лобки у девчонок действительно крепкие. Ядреные такие лобки, выпирают из-под одежды. Налитые мощной округлостью, призывающей их погладить. Вова гладит Мальвине, а Низович - Цыпе.
- Но-но - кричит Вова - не очень-то тут. Опохмелился и давай, иди куда шел.
- Так я сюда и шел.
- Тогда чего ж.
             А Цыпа смеется, пускай, говорит, гладит, у меня не убудет. А мне жалко, я против прелюбодейства даже в мыслях. Хотя, бесполезно все, разведут на парадокс и дело с концом.
- Вова, - прошу я - ты же обещал уединение и созерцание, а молитва превращается в бардак. Уходит музыка сфер, теряем напряжение. Пойдем отсюда?
- Сиди - Вова Барон суров и непреклонен - проповедуй на местах, паства - благодатная. Падшие женщины и пропащие мальчики. Первый призыв.
             И я начинаю третью проповедь:
             «Буду бичевать порок. Значит так, вы все - ведете неправильный образ жизни. И ведете его не туда. Вместо того, чтобы кормится от трудов своих, вы паразитируете на ближних. Странное дело, никто ничего не производит, но круглосуточно пьян и сыт. Общество потребления накопило такие запасы, что любой из вас, выйдя на улицу, уже имеет хлеб и вино. Откажитесь»!             
- Нормально - Вован доволен.
- Неплохо - Цыпа улыбается.
- Ну…  - Мальвина кривит губы.
- Да, бля, а сам-то? - Низович не согласен.
             А что сам? Я в порядке, я в запое с 1983 года, накоплен богатый опыт, есть чем поделиться с молодежью.

             Через час, проснувшись на диване, я обнаружил себя в объятиях Цыпы. 
- Цыпа, - спрашиваю - елки-палки, как ты можешь?
- По-всякому, - отвечает Цыпа - а что?
             Поговори с такими.
             Мальвина, Цыпа, Низович и Вова, укрылись на кухне, где перешли к вискарю, а я пошел на балкон покурить. Там меня охватило экзистенциальное чувство одиночества, и мне пришлось с ним бороться. Для начала плюнул с балкона, но ни в кого не попал, потом бросил бычок - он скрылся из глаз. Я представил: залетел на нижний балкон, упал там на какое-то тряпье, оно начало тлеть, затем задымилось и, наконец, вспыхнуло пламя. Огонь перекинулся на старые журналы, и пошло-поехало.
             Надеюсь, к нашему уходу от ****ей, здесь будет бушевать полноценный пожар. И Вовану выпадет случай вынести из объятого пламенем дома Мальвину с Цыпой. Низович выберется сам. А не выберется, так и черт с ним. Не будет на «хвоста» падать.
            
             После того как мы допили виски, решили пить конину. Низович, дошедший к тому времени до границ приличия, сидел на полу голый по пояс и напевал старинную песню. Что-то про чистое поле и тополек. Песня была печальная, слезы наворачивались на глаза. В результате, Мальвина рассказывала о несчастной любви, Цыпа о первом аборте, а Вова погрузился во внутрь себя.
- Вот так это и было - закончила рассказ Цыпа.
- И я еще долго шла по дороге, размазывая слезы, сжимала в руке туфли со сломанными каблуками и думала о смерти - продолжала Мальвина.
- Ум-м-м-м - не выходил из себя Вован.
             «Господи, - взмолился я тогда - помоги сирым сим! Дай им прощения и утешения! Пусть они узнают истину. Пусть поймут, что твоя любовь простирается всюду. И стоит им только захотеть, как бессмертие будет даровано».
             А потом попросил Вову:
- Вова, налей мне коньяку, повысь содержание алкоголя в крови.
- Бежишь от реальности?
- Приближаюсь к абсолюту.
             И он налил.
             А я выпил.   

                2

             «… и в необходимости многого сильно сомневался».
                А. Покровский

             Погас день и звери пришли на водопой. Среди них был слон с отрезанным х. Он не сумел утолить жажды и умер.
             Мораль тут скрыта за очевидностью.
             С этой древней индийской притчи начался следующий день. Стоя на кухне и опохмеляясь из крана ледяной водой, я думал, доходят ли до моих слушателей проповеди. Но потом решил что это не важно, проповедь нужно произнести и, подхваченная ветром, она найдет подходящие уши.
             Но мир вокруг незаметно изменился.
             Мои собутыльники приобрели прозрачность. Мальвина стала похожа на бабочку «капустницу», Цыпа на апокалипсическое видение - коня Блед, Вова - на тополек из песни Низовича, а сам Низович куда-то пропал.
- Где Павлик? - взмолился я у теней.
- Какой? - уточнила Мальвина.
- Бредит - констатировал Барон. 
             Они сидели за столом в комнате, на столе, посередине, лежало блюдце - происходил спиритический сеанс. Вызывали дух Пушкина.
- Давай-давай - кричал в возбуждении Вован, более не обращая на меня внимания, - спрашивай.
- Дух Пушкина - обратилась к духу Пушкину Мальвина - что стало с Машей, которой Дубровский велел никогда не ссать?
             Блюдце запрыгало, затрепетало и ответило.
             Количество стуков, переведенное в буквы, гласило: «Да *** ее знает».
- Ты дура, что ли - обиделся Вова - ты бы его еще про деньги спросила. Или про «тройку, семерку, туз». Ты представляешь, как его эти вопросы заебли?
- Но жалко же Машу-то!
- Так возьми и прочти!
             Я ужаснулся. Мои друзья, приобретшие прозрачность, начинали таять.
- Стоять! Бояться! - заорал я изо всех сил.
- Спокойней, Макоша, на - опохмелись - Вова протянул мне стакан - закуси морской капусткой, что за прелесть.
             Но я отверг стакан, отвел рукой капусту и загрустил. Так не могло продолжаться. Взял с полки книгу, открыл на произвольном месте и прочел:
             «Вдруг он поднял голову, глаза его засверкали, он топнул ногою, оттолкнул секретаря с такою силою, что тот упал, и схватив чернильницу, пустил ею в заседателя. Все пришли в ужас. «Как! не почитать церковь божию! прочь, хамово племя!» Потом, обратясь к Кирилу Петровичу: «Слыхано дело, ваше превосходительство, — продолжал он, — псари вводят собак в божию церковь! собаки бегают по церкви. Я вас ужо проучу…» Сторожа сбежались на шум, и насилу им овладели. Его вывели и усадили в сани. Троекуров вышел вслед за ним, сопровождаемый всем судом. Внезапное сумасшествие Дубровского сильно подействовало на его воображение и отравило его торжество».
- Ты это к чему - спросил Барон.
- А вот к чему.
             Проповедь четвертая:
             «Изыди соблазн. Оставь нас в скорбном одиночестве послушания. Не дай пасть ниже плинтуса во вновь открывшимся магазине «Вино-воды». Много в этой жизни лишнего, но нет ничего ненужного. Слышите ли вы меня? Вы, дети вечного праздника и вы, дети последующих терзаний? Крепитесь».
             Стало как-то светлее. Контуры собутыльников сливались с обоями, но их еще можно было различить. Цыпа - конь Блед, потряхивая длинными волосами, издала ржание, Мальвина - «капустница», вспорхнула на голую лампочку под потолком, Вова - тополек, склонился. Я обратил внимание на сверток, со вчерашнего дня валявшийся на полу. Тихо подошел и взял его в руки. Сверток был тяжелый, внутри как будто живой, хотел развернуть, чтобы посмотреть, но в этот момент Вова произнес:
- Оставь. Оставь. Оставь.
             Я попятился, уронил сверток и выбежал на кухню. 
             Срочно, надо было воплощать. Набрав чайную кружку воды, вернулся в комнату, добавил в воду несколько капель нашатыря, стоявшего тут же, и окропил стол. Потом побрызгал на стены, произнес старинное заклинание: «Ум Мамане Падле Хум».
             Тени приобрели четкость: Мальвина упала с лампочки, Цыпа перестала бить копытом, а Вован трясти растительностью.
- Слава богу - произнес он - чуть-чуть не развоплотились.
- Ты это, того - я выплеснул на Вову остатки - поаккуратней тут.
- Бля! Макоша! - закричал Барон содрогаясь, а потом добавил, обращаясь к ****ям - так, девки, ну-ка бегом за горючим. Волшебное слово - быстро.
             План начинал претворяться в жизнь, девчонки ушли за вином, а мы с Вовой вышли покурить на балкон.
- Ты вчера здесь пожар хотел устроить?
- Откуда знаешь?
- От верблюда.
- Вова, мы же хотели отдохнуть, перевести дух, так?
- Так.
- Ну, вот и давай.
- Сейчас ****и кваса принесут и переведем. Аж два раза.
- И осторожней с тенями - добавил я напоследок.

             Цыпа с Мальвиной принесли три бутылки водки, пару бормотухи, халвы и пельменей.
- Вова, - спросил я - лавандоса же было чуть-чуть, откуда такое изобилие?
- А то сам не знаешь.
             Я не знал, но догадывался.
             Девчонки поставили вариться пельмени, а Барон стал бодяжить напиток из местных запасов.
- Вот гляди, берем сикалку, так?
- Ну.
- Выливаем в нее пузырек «Северного сияния», так?
- Ну.
- И тут же пузырек воды! Понимаешь систему?
- Напополам?
- Именно. И никогда не ошибешься. Еще можно сахарного песку добавить, чтобы осадить, потом взболтыхнуть хорошенько, и продукт готов к употреблению. Будешь?
- Буду.
             Мы выпили. Я занюхал хлебушком, а Вова рукавом:
- ****ям пока рано.
- Вова, - спросил я - а зачем мы пьем «Сияние», если в доме полно водки, а также красного крепленого?
- Это таинство, врубаешься?
- Пытаюсь.
- Тогда наливай еще. И, вообще, много вопросов задаешь, просто наслаждайся и все.
             Но я не умел наслаждаться просто так.
             Проповедь пятая «О наслаждении»:
             «Вот вы говорите - тащись. А куда? Истинно ли направление, выбранное вами для приложения радости? И не аскеза ли, и полный отказ от праздного времяпровождения, является единственно верным решением своей жизни как уравнения со всеми неизвестными»?
- Чего-то сложновато - пожаловался Барон.          
- Вот именно - влезла Цыпа.
- Зато искрометно - вякнула Мальвина. Она путала это слово с «искренне».
             Но тут я внимательнее пригляделся к ****ям и слегка охренел. На них были маски.
- Вы что, ****и?
- Так карнавал же - похотливо захохотали ****и, и принялись кружить по кухне с пельменями в руках.
- Венецианский!
- Я - Баута - заявила Цыпа.
- А я - Коломбина - подпрыгнула на месте Мальвина.
- Мальвина - Коломбина?
- А ты кто? - спросил я у Вовы.
- Я - никто, в лучшем случае - Лекарь чумы. И сейчас, я этих ****ей начну лечить по-полной, чтобы раньше времени не разглашали. А ну, сучки!
             Вован погнался за Мальвиной-Коломбиной, брызнувшей в комнату, а я уставился на Цыпу-Бауту. 
- Цыпа, я тебя прошу, не пугай меня. Я с похмелья очень слабый.
             Баута повернула ко мне свой молочный лик и произнесла, тщательно артикулируя:
- ****ь, нивняя чавть плохо работает, как пить?
- Как чего?
- Дувак, у мавки рот не открывавеется.
- Не отвлекайся.
- Товда, свушай. Севодня новчью, мы все погрувзимвся на гондову любви и уплывем в незабываемое. Уве пора.
- А?
             В ответ Цыпа сунула мне бумажку, на которой было написано:
             «Si dice che allo scoccare della mezzanotte tra il 24 e il 25 dicembre, gli animali - in special modo gli animali nelle fattorie acquistino il meraviglioso ed inusuale dono della parola. Buoi, mucche, cavalli, maiali e polli iniziano a parlare tra di loro e si scambiano strani segreti sul genere umano, in particolar modo sui loro padroni. Ma non tentati di ascoltarli di nascosto! La leggenda dice che potrete attirare su di voi la sfortuna, la cecit; o addirittura la morte se tenterete di spiarli»!
- Что это?
- Инствукция.

             Насчет карнавала не знаю, а вот местные дела начинали выходить из-под контроля. Вова чего-то затих с Коломбиной в комнате, Баута пялилась на меня своим холодным ликом, а разбавленное «Сияние» требовало немедленного выхода. И я пошел блевать в туалет.
             В туалете кошмар продолжился. Цепочка на старинном сливном бачке зашевелилась и свернулась змеей, крышка унитаза два раза поднялась и опустилась сама собой, свет погас. В трубе вентиляции раздался звук, напоминающий вой пылесоса «Циклон». Я лег на коврик и взмолился.
             Молитва вторая:
             «Не дай пропасть в сортире, Господи, может быть, мне здесь самое место, но не дай. Ты знаешь, что я, лежащий на коврике и сам подобен коврику, вытканному из пыли от ниток коими была ткана плащаница Твоя. Я пыль той пыли, но я мыслящая пыль, зачем Ты дал мне разум, затем ли чтобы я страдал или затем чтобы торжествовал? Ведь я знаю, что слово «сортир» произошло от французского «выйти», так дай мне выйти».
- Чего ты тут орешь? - спросил Вова, открывая дверь - выпить что ли хочешь?
- Я блюю, Барон, я - червь.
- Это - конечно, но пельмени готовы, а девы ждут тебя.
             Вова поднял меня, умыл, вытер белым махровым полотенцем и отвел на кухню, где посвежевшие и повеселевшие Мальвина с Цыпой накрыли стол. В большой железной миске дымились пельмени «Домашние» залитые томатным соусом, в плетенной корзинке лежал ржаной хлеб, в хрустальных рюмках искрилась ледяная водка «Приют немого лесника», а в фужерах изнывало красное крепленое, требующее закусить себя халвой.
- Садись, Макоша - пригласила Цыпа.
- Выпьем - заулыбалась Мальвина.
- А то ты совсем расклеился - закончил Барон.
             И мы выпили.
             И я нацепил горячий пельмень на вилку и произнес так тихо, чтобы услышал только Он:
- Спасибо.
             А потом громче, чтобы услышали все:
- Спасибо все!
             Еще громче, чтобы услышали даже те, кто не хотел услышать:
- Спасибо вообще все!!!
- Чего уж там - откликнулся Вован - наливай еще. 

                3
    
             «Немытые тарелки и говняное кольцо в унитазе…»*
                Хэнк (Буковски)

             На самом деле нет никакой разницы.
             Встретившийся мне на следующий день на кухне Вова, спросил:
- Что есть суть?
- Да знаю я, знаю. Дырка в деревянном туалете старого буддистского монастыря.
- Не обязательно монастыря и не обязательно в туалете, любая дырка.
- Я гляжу, ты достаточно расширил сознание.
- Не то слово. А что есть жребий?
- Вован, давай накатим?
- Давай.
             Десять минут спустя, закусывая первую, холодными засохшими, как-то скукожившимися по краям пельменями, я поинтересовался:
- А где все?
- Кто?
- Низович, ****и.
- Не знаю таких.
- Вова, поглядим, что в свертке?
- Каком?
- Мальвинином.
- Нет тут никакого свертка, лучше налей еще по одной.
- Какое сегодня число?
- Десятое.
- То есть мы здесь уже шесть дней? 
- Три.
- Но мы же загрузились в ту пятницу?
- Да.
- Пятница была четвертое.
- Седьмое.
- Как?
- Как всегда.   
             Я не стал вдаваться в подробности, а быстро налили «еще по одной» и мы выпили.
- Помнишь Деву Испускающую Сияние? - спросил Барон.    
- Еще бы.
- Так вот, нам необходимо нанести ей визит.
- Пошли.
             И мы пошли.
- Только не бухайся перед ней на колени, по своему обыкновению - попросил Вова.

             Я шел через лес, а вокруг пели птицы.
             Лес состоял из пустых бутылок из-под водки и красного крепленого, плюс одной сикалки с разведенным «Северным сиянием». Мой приятель Вова Барон где-то отстал, но обещал догнать, так как являлся носителем не только множества венерических болезней и глубоких знаний, но и нашего общака.
- Вова - кричал я, и эхо отзывалось: снова?
- Вова, екарный бабай, догоняй!
- Ай-яй.
- Вова, ядрена канитель, бабки-то у тебя.
- Ебя-ебя.
             И я вышел.
             То сияние, это не предыдущее сияние, Дева Испускающая Его, смотрела на меня с укором разбавленным неприязнью.
- Опять?
             Помня наставление Вована не падать на колени, я спрятался за алкаша из очереди в кассу и робко возопил:
- Дева, это я - маленький Рем.
- Житья нет от этих алкоголиков - ответила Дева - как нажрутся, так обязательно сюда идут, медом вам здесь, что ли, намазано? Следующий!
             Алкоголик впереди меня протянул деньги и пробормотал священную мантру:
- Мне, мать, пять и запить, етить.
- Двести сорок семь рублей.
             Следующий был я.
- Ну что, найденыш, один приперся? Где проводник-то твой? Барон хренов?
- На месте - раздалось от входа, и к кассе подошел Вова, оказавшийся одетым в старинный камзол, украшенный пенным жабо и пуговицами из драгоценных камней. В руке Барон сжимал трость с набалдашником из слоновой кости в виде адамовой головы. Голова - щерилась.
- Ну, что у вас тут?
- Дружок твой, небось, снова в долг просить будет? Да? А он мне еще с того раза сто одиннадцать рублей должен.
- Галина Никифоровна, как можно - Вова был невозмутим и элегантен - за деньги будет покупать, за талеры с пиастрами.
             И он небрежным жестом бросил на тарелку золотые кружочки.
- Это - империалы, Вова - сказала Дева, сметая деньги.
- Да?
             Ослепленный я стоял безмолвно.
             Пораженный в самое сердце интимной близостью Барона сакральных тайн.
- У цыган с****ил? - спросила Галина Никифоровна, и отпустила нам кубометр нектара.
- У них родимых.
             Мы вышли на улицу, болтая пакетами с бухлом и солнечно улыбаясь, на нас оглядывались напуганные пешехода, хотя здесь напугать пешехода нелегко, всякого навидались.
             Трость и шпага, казалось, совершенно не мешали Вове при ходьбе. Под мышкой он сжимал треуголку.
- Вован, ты чего?
- Не обращай внимания.
             И я не обращал.
             Мы шли вдоль домов, навстречу новому дню плавно вырастающему из прошедшего и устремляющемуся в будущий. Большой разницы между ними я не видел. Барон выкидывал перед собой трость, догоняя ее, а я старался особо не размахивать пакетами, оберегая квас.
- Откуда ты ее имя-отчество знаешь? - спросил я у Вована.
- Так это ж тетка моя родная, ты разве не знал?
- Галина Никифоровна?
- Именно.
- Ну, дела.
- Надо быть внимательнее к миру, Макоша, седьмой год с тобой пьем, а ты все: «Дева-дева». А она Галя.
- А ты у цыган ****ишь?
             Вова улыбался.
             Через несколько минут я спросил, подозревая неизбежное:
- К ****ям идем?
- А куда же?
             Проповедь шестая:
             «И все-таки не стяжайте, ироды. Оглянитесь вокруг, оглянитесь, и вы увидите, как лучшие представители рода человеческого отказывались от богатств, раздавали имущество и шли проповедовать, побиваемые камнями и поедаемые вшами. Не важно как их звали, Ваня или Гатама, Йося или Францик, важно как они отзываются в душе».
- Ничего?
- Потянет, но очень не увлекайся - Вова продолжал помахивать тростью.   

             Когда мы пришли, Цыпа, Мальвина и Паша Низович играли в «дурака» на раздевание. Все были одеты кто во что горазд, Низович, например, в трусы. Цыпа в цигейковую шубу, а Мальвина сидела, завернувшись в шаль сделанную из тюлевой занавески.
- О! Мальчики пришли - обрадовалась Цыпа.
- С бухлом? - заволновался Паша.
- С бухлом - успокоила Мальвина.
             Мы достали из пакетов бутылки и присоединились к играющим. То есть, Вова присоединился, а я пошел на кухню приготовить чего-нибудь закусить. Открыл холодильник, обнаружил там засохший кусок какого-то говна, разгладил его рукой, положил на середину стола, а вокруг расставил разномастные стаканы. Потом вернулся к картежникам и уселся на стул.
- Все готово.
- Сейчас, Макоша. Вот только разделаю этих сусликов под орех и выпьем - сказал Вова.
             Барон сдал, Цыпа зашла, Мальвина перевела, а Низович отбился. Так продолжалось некоторое время, пока Вован явно не начал выигрывать. Все чрезвычайно заволновались.
- Бля, ты мухлюешь - заорал Низович - а это не шутки, игра-то серьезная!
- Да пускай - согласилась Мальвина - сейчас еще пару предметов туалета сниму и - на гондолу.
- Ах ты-ах ты - зачмокала губами Цыпа - какие мы раскрепощенные.
             Мне надоело их слушать и я вернулся на кухню. Разлил водку, взял стакан, выдохнул и выпил. Из комнаты доносилось:
- Немедленно прекрати фрикции, гад - вопил Низович.
- Какие это фрикции, Паша, это фикции - отвечал ему Барон - вот еще разок и все.
             Я налил себе еще. Выпил и закусил хлебом, посмотрел в окно. На кухню заглянул Вова:
- Чего ты тут?
- Пью.
- Это правильно, налей и мне.
             Я налил ему и рассказал:
- Помню, в прошлом году пошел за вином, а навстречу двое: мальчик и девочка. Молодые совсем. Они мне - возьмите рекламку.
- А ты им - идите в жопу?
- Да нет. Они мне - намотайте шарфик.
- А ты им - пошли нахуй?
- Слушай, как у тебя это ловко получается.
- А то, у нас на все готов адекватный ответ - Барон засмеялся, выпил и ушел.
             А потом в дверь постучали, и явился сильно возбужденный Толя Жилклопер и рассказал нам, что на углу, в гастрономе, дают дешевый портвейн, и надо бежать. И мы побежали. Очень портвейну захотелось.
             Но все равно не успели - весь разобрали до нас.
             Развернулись и пошли назад.
             И на этом история заканчивается. Потому что, после такого облома, я не стал возвращаться к ****ям, а вернулся к мирному существованию на родном консервном заводе, где работаю слесарем-наладчиком итальянского оборудования. Ремонтирую линию, присланную нашему городу из Генуи. Не Венеции, нет.

             А еще Барон на прощание сказал:
- Это хорошо, что нам портвейну не досталось.
- Почему?
- Да черт знает, из чего его сейчас делают, там, наверное, вся таблица Менделеева представлена, вот так, например - он развел в стороны руки, и в небе засверкало фиолетовыми буквами:
  H
  1,00795
водород
  He
  4,002602
гелий
  Li
  6,9412
литий  
  Be
  9,01218
бериллий
  B
  10,812
бор
  С
  12,0108
углерод  
  N
  14,0067
азот  
  O
  15,9994
кислород  
  F
  18,99840
фтор
  Ne
  20,179
неон 
  Na
  22,98977
натрий  
  Mg
  24,305
магний  
  Al
  26,98154
алюминий
  Si
  28,086
кремний  
  P
  30,97376
фосфор  
  S
  32,06
сера
  Cl
  35,453
хлор  
  Ar
  39,948
аргон 
  K
  39,0983
калий
  Ca
  40,08
кальций
  Sc
  44,9559
скандий  
  Ti
  47,90
титан
  50,9415
ванадий  
  Cr
  51,996
хром
  Mn
  54,9380
марганец  
  Fe
  55,847
железо 
  Co
  58,9332
кобальт  
  Ni
  58,70
никель
29 
  Cu
  63,546
медь
  Zn
  65,38
цинк  
  Ga
  69,72
галлий  
  Ge
  72,59
германий  
  As
  74,9216
мышьяк  
  Se
  78,96
селен
  Br
  79,904
бром
- Представляешь?
- Еще бы. 

             Зы.
             Жаль, но я так и не узнал, что хранилось в живом свертке Мальвины, и куда пропадал Паша Низович в ночь со второго дня на третий и почему гондола любви причаливает только по субботам и только к третьему пирсу.
             И почему Баута печально кружится в вечном вальсе над остывшим трупом Коломбины. И почему…
             Да много всяких почему осталось.
             Проповедь последняя:
             «Бог есть любовь. Не я это открыл и не мне это закрывать. Мы все Ему нужны. А те, кто думают, что не нужны, нужны больше всех. И те, кто не думают, нужны. В этом счастье и горе. В этом прощение и наказание. В этом боль и избавление от нее. Жизнь происходит сейчас. Жизнь, это то, что мы делаем каждый день».
             Молитва последняя:
             «Дай им радости сейчас, будь другом. Потому что они быстро умирают, и Ты можешь не успеть».

             *Перевод М. Немцова.

"Наша улица” №256 (3) март 2021