Ирина Оснач “Лепестки роз” короткие истории
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Оснач родилась 24 ноября 1965 года на севере Камчатки, где долгая зима, короткое лето, сопки и тундра. Родители Ирины - из поколения советских романтиков, приехавших осваивать Дальний Восток. Ирина Оснач училась на семинаре прозы А. Е. Рекемчука в Литинституте. Потом на перекрестке (остаться в Москве или вернуться на Камчатку) выбрала «вернуться на Камчатку». Работала в областной газете, много писала и была одним из известных журналистов Камчатки. Теперь живет в Подмосковном Красногорске. Автор повестей и рассказов, которые публиковались в альманахе «Камчатка», журналах  «Юность» и «Дальний Восток», антологии камчатской современной литературы «Земля над океаном», альманахе «Пятью пять», журнале «Наша молодёжь», международном литературном альманахе «Особняк», «Независимой газете». Рассказы Ирины переводились на болгарский язык, вошли в лонг-листы международного Волошинского конкурса и литературной премии им. О. Генри «Дары волхвов». В сентябре 2018 года стала дипломантом XVI Международного литературного Волошинского Конкурса.
В "Нашей улице" публикуется с №226 (9) сентябрь 2018.

вернуться
на главную
страницу

Ирина Оснач

ЛЕПЕСТКИ РОЗ

короткие истории

НЕЖНОСТЬ

- Смотри, как я могу! На двух руках, на одной руке! И перепрыгнуть могу!
На спортивной площадке мальчик и девочка. Мальчик хорохорится - то на кольцах повиснет, то на перекладине подтягивается.
Девочка - миловидная, нежная, с ангельским личиком, белокурыми локонами, будто с коробки дореволюционного шоколада, морщит нос и, растягивая слова, говорит:
- Па-ага-авари мне еще!

КОРИДОР, ДВЕРИ, КЛЮЧ

Мне двадцать три. Марии, Маше, Машеньке двадцать. Мы студенты. 89-й или 90-й, и скоро мы полетим… кто в тартарары, кто через Атлантику, кто вусмерть пьяным попадет под электричку… а кого-то застрелят братки.
Маша из Красноярска, я из подмосковного Звенигорода. Зимние каникулы. Она улетела к родителям. Я маюсь, тоскую, я влюблен. Почти не сплю. Мама говорит, что осунулся, бледный, так нельзя, любовь - замечательно, прекрасно, но зачем так терзать себя? - заходит в мою комнату с тарелочкой, на которой дивные шипящие домашние котлеты… качает головой и уходит.
И тут звонок. Я бегу к телефону, тогда еще был дисковый телефон. Он молчит. Значит, звонок в дверь. Я слышу его: три длинных, два коротких.
Выглядываю в коридор - он почему-то длинный, многоквартирный. По коридору ко мне идет Маша, в длинном белом платье и венке из цветов.
На меня смотрит с недоумением, открывает ближнюю дверь и заходит.
Это сон, сон! Я просыпаюсь, но помню его до мельчайших подробностей.
Звоню Маше, и мы, перебивая друг друга, рассказываем: я о коридоре, Маша - о ключе. Во сне она держала ключ, шла по коридору, но ни к одной двери ключ не подошел. Увидела меня в конце коридора… я открыл дверь и ушел. И она слышала звонки: длинный, потом короткий…
- Я проснулась и записала. Я же в музыкальной школе училась… Мне кажется, это морзянка, азбука Морзе…
Надо же было такому случиться, что к соседям приехал на побывку их сын, который служил на флоте радистом. Я пошел к нему с листочком, на который записал все те звонки, что слышала Маша, и слышал я. - Да тут легко! - сказал моряк. - Вот это значит - перехожу на прием. Потом приветствие и просьба передавать медленно. Потом вопрос - кто меня вызывает? Дальше абракадабра какая-то, не разобрать, вроде как переговариваются о чем-то, не пойму, записано неточно. А в конце - целую.
К чему был этот сон? Чьи разговоры нам приснились? Почему коридор? И азбука Морзе? А ключ, двери? Понятно только одно - Маша так и не вышла за меня замуж.

ВИНОВАТА ЛИ Я

Соседи наверху весь день отмечали праздник весны. Пели застольные песни: громко, с чувством.
Ближе к полуночи стали дрова рубить и кричать друг на друга. Откуда взяться дровам в городской квартире? Значит, разводятся и делят мебель пополам.
Рубили, ругались, делили. Ближе к утру стихли, и женский голос сказал:
- Я опять виноватая буду.

ВЫМОЛИШЬ

Услышала от тетеньки, поучавшей свою приятельницу в автобусе:
- Не боись - вымолишь. Только не раз молись, не два, много, и вымолишь. И каждый день надо, слышишь?
Что ей надо было вымолить? Счастье? Мужа? Детей? Здоровье?

ЛЕПЕСТКИ РОЗ

Репортерскую убирала Вера Михайловна. Тишайшая, худая, ни кровинки в лице, задыхалась от астмы. Как ее ноги носили, где силы брала безропотно мыть рюмки-стаканы-тарелки, полы, протирать столы-подоконники-полки, выносить пакеты с бутылками?
Вера Михайловна вздыхала, задыхалась, пшикала себе в рот астматическим баллончиком. И мыла, мыла, мыла.
Это было время долгих посиделок в редакции, пьянка-болтанка была почти каждый вечер.
Я приезжала в репортерскую рано, бывала наездами: написала, уехала на интервью, вернулась, написала, уехала.
Но однажды не выдержала:
- Пусть сами убирают! Вера Михайловна, зачем рюмки-тарелки моете?
Вера Михайловна рукой махнула:
- Ничего!
Присела отдышаться. Отдышалась и сказала:
- Дома у меня крыса белая Алиса, ручная, все понимает. Я вернусь домой, сяду в кресло, она поднимется мне на колени, сидит и мне в лицо смотрит. А уши у нее как лепестки роз, нежно-розовые на солнце.
Я такие розы в Болгарии видела, в долине роз. Вот чудо-то! Можно было взять корзинку и собрать лепестки роз на память… Я собирала, много собрала… а когда в автобус села, мое платье пахло розами…
Я Алисе рассказываю, какая я была молодая, какое платье у меня было… она слушает и все понимает.

А ПОТОМ ЗАОРАЛ НА ВЕСЬ ДВОР

У нас во дворе есть кот. Черный, спокойный и задумчивый. Мы с ним знакомы - он живет в соседнем подъезде, в квартире на первом этаже. На кухне этой квартиры открыта форточка, а к форточке снаружи приделана деревянная лесенка, чтобы коту после завтрака было удобно во двор спуститься, а к ужину идти восвояси.
Вдруг этот приличный и задумчивый кот вскарабкался на березу, сидел, обозревая окрестности, а потом заорал на весь двор. Снимали его со скандалом и при множестве зевак. Весна.

ЧАЙ С КЛЕНОВЫМИ ЛИСТЬЯМИ

Каждый год на даче я обрезаю или отщипываю молодые побеги у дачных елок и сосен, которые растут возле забора. Если на две трети отщипнуть молодую сосновую или еловую свечечку, елки с соснами растут пушистыми. Заодно отщипываю и молоденькие листочки и веточки кленов, чтобы сильно не разгонялись вверх.
Пока сосновые и еловые свечки высыхают в городской квартире, запах, будто в сосновом бору.
А зимой - чай. Шиповник, молодые сосновые побеги, японская айва и чуть-чуть березовых сережек с желтой пыльцой.
Чай благодаря березовым сережкам желтый, почти янтарный. Верховодят яйва (дает кислинку) и сосна (запах). А кленовые листья - пожалуй, для красоты. Должна быть в травяном чае, как и в нашей жизни, и совершенно бесполезная красота.

ПУЩЕ ЯСНА СОКОЛА

Солнце то выглянет и давай жарить, то спрячется за тучи. Куда дотянется и пригреет, там уже апрель. А где не дотянулось - холод и февраль.
Наконец-то! - утренние лужицы… солнечного света, не зимнего, худосочно-бледного, а сочного, рыжего. Иду по солнечным бликам на улице, и от этого реальность немного нереальна.
Весна задурманит, закружит голову романтическими мечтаниями, да такого тумана напустит, что полюбится сатана пуще ясного сокола…
И тут же уколешься вполне реальным шипом розы, которую на даче раскрываешь после зимнего сна, и очнешься от этих мечтаний.

ОТЕЦ

Мы не виделись лет десять, наверное. Было морозно, зашли согреться в кафе. Нам принесли чай и пирожки. Он посмотрел на пирожки, хмыкнул и заказал небольшой графин. Выпил стопку и стал рассказывать:
- Я помню родителей молодыми - у нас гости, шумно, весело, мать поет, смеется, платье у нее красивое, в цветах. Отец шутит, пьет. Пил он много. И бил мать… Отец трактористом был, на тракторе огород вспашет - ему бутылку с благодарностью. Дрова привезет - еще бутылку… В нашем доме жили бабка, мать отца, отец, мать, мы с сестрой. Летом было хорошо - когда отец пьяный приходил, все в огород убегали. Зимой на мороз не убежишь, отец лупил всех, кто попадался под пьяную руку.
Когда я вырос, лет четырнадцать было, схватил его за руку и сказал - больше не будешь!
Я щуплый был, да и ростом не очень, но мать он больше не бил. Почти сразу стал седым и в морщинах. А мать давно уже была грустная и седая.
Умерла бабка, умерла мать. Уехали мы с сестрой - я в Москву, сестра в райцентр.
Отец уже не пил, ходил по пустому дому из угла в угол, машину свою в гараже чинил, у него «жигуленок» был, десять метров едешь, потом два часа ремонтируешь. Отец машину чинил так, будто починит - и все исправится, другим будет. Я хотел ему новую машину купить, не успел - отец умер, сорок дней было на прошлой неделе…
И он, до сих пор мальчишка, но уже седой, заплакал.

“Наша улица” №257 (4) апрель 2021