Юрий Кувалдин "Воздух Иона Строе" Послесловие к книге Иона Строе "Воздух времени"
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

ВОЗДУХ ИОНА СТРОЕ

Послесловие к книге Иона Строе "Воздух времени"

эссе

Погружаясь в свою родословную Ион Строе незаметно для самого себя оказался в мире Слова. Недаром возникает в повести Станиславский со своим гениальным учением о перевоплощении. Ты родился таким же, как и все. Докопайся до этого, как это делает Ион Строе, и тогда поймешь, что тебя от других отличает только Слово.
Узнай о своей смерти в детстве, и сразу начинай писать, потому что тебе только кажется, что ты умрёшь, но умрёт лишь взаимозаменяемый биокомпьютер, который многим представляется как он сам, или «Я», в единственном экземпляре, но биокомпьютер (человек) никогда не умирает, исчерпавшего ресурс и ушедшего в утиль сменяет новенький с конвейера секса, просто друг о друге они не знают, рождаются с чистым диском, табула раса, и в этом божественная загадка, но тайное становится явным и ларчик просто открывается, и божественное создание столь универсально, что путает тело со словом, хотя и слово, в котором только и наступает идентификация личности, произведено биокомпьютером, которого стали почитать Богом.
Ион Строе смело стартует в повести с мысли: «В предлагаемых обстоятельствах, в центре спектакля, в театре играющего автора, персонажами этого действия будут давно ушедшие в небесную страну мои предки. Они оживут на этой сцене и помогут мне рассказать о себе, о времени, о дыхании той жизни, где были накал страстей, любовь, страдания...»
"Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера". И не надо спрашивать, на каком основании я накоротке с Гоголем, а на том, что за дальним родственником Поприщина была моя троюродная тётка, в само собой разумеющемся законном браке, мало того, она сама была урожденная Поприщина, но не родственница, а однофамилица, и это очень существенное замечание: «Сначала закричал: "Поприщин!" - я ни слова. Потом: "Фердинанд VIII, король испанский!», - вот это так, иначе бы «Записок сумасшедшего» не было.
И не было бы этой повести Иона Строе, где он прямо говорит; «Тает воздух времени, исчезают подробности, но остаются свидетельства: из «кладовых памяти прошлого» на этой ткани выткались и сохранились, благодаря, моей бабушке - она иногда открывала тайники своей памяти дочерям, моей маме и её сестре. Бабушка ещё застала времена, её родителей и мужа, которые также рассказывали о событиях жизни предыдущих поколений… К счастью, чудом сохранились некоторые записки деда - бесценный источник информации - ёмкой, занимательной , поэтичной , яркой по изложению о событиях того времени, с попыткой заглянуть в будущее устройство мира и всего того, что было плодом его размышлений…»
Хорошее слово «ставить», особенно, если это относится к забытому человеку, тут нужно не просто его «ставить», но воссоздать в памяти искомый образ, можно, конечно, и не вспоминать о забытом, но вот приспичило, потому что с ним были связаны определённые важные события, о которых другому никак не расскажешь, следует ли из этого, что склонности людей к родословным всецело посвящены искомым, где выбор невелик, да и что их подтолкнуло к этому занятию, когда даже смутные очертания предков пошли кругами по воде истории, хотя современники придавали друг другу вполне реальные черты, могли потрогать друг друга, пожать руку, вот в этом и есть особенность реализма, что он нереален, а искомый настолько мимолётное явление, что его напрочь перекрывают сотни однофамильцев, похожих на искомого как две капли воды, вопреки мнению генетиков, что каждая капля имеет отличия и идентифицируется с подобными каплями времён Очакова и Эхнатона, так что можно предположить, что искомый есть я сам.
И вот оно тут же, на ходу, по мере писания повести, возникает у Иона Строе понимание существа жизни: «Экстраполируя прошлое на себя, опыт жизни родственников, осмысливаешь и свою судьбу, этот опыт воздействует на собственное существование… Я пережил многие события моей эпохи. Стал свидетелем катастрофического распада Родины: рушилось привычное, деформировались нравственные ценности. Я столкнулся с превратностями человеческих судеб, диаметрально противоположной трансформацией взглядов, трагическим приспособлением людей к новому порядку. Социалистический уклад жизни в одночасье поменялся на дикий капиталистический, что стало тяжким, часто губительным испытанием для людей».
Их не видно на улицах, они идут в противоположную сторону от толп, даже когда на улице оказываются, они сидят по своим углам с гусиными перьями, но именно они создают то, что из животного делает человека, и по своей форме жизни в самых простых вещах совершают сложные открытия, вроде того, что человек бессмертен, только он вечно возвращается нагой и беспамятный, табула раса, tabula rasa (с латыни - «чистая доска»), новый биокомпьютер, которому, конечно, каждому существу, стоит уподобляться, чтобы не быть хуже других и походить на воспитанного человека.
Какими-то невероятными путями Ион Строе приходит к тому, что мы называем прозрением: «Он  (Станиславский) произнёс:
- Без выявления сверхзадачи вы не решите проблемы… Вы можете погружаться в самые древние времена, перечисляя так называемых родственников, но… Зачем?!
Я в растерянности пожал плечами, смутившись.
- Мне хочется раскопать всю генеалогию моего рода… - мягко начал я, но Станиславский прервал.
Он выразительно вскинул руку к залу и поставленным мхатовским голосом, то повышая, то понижая тембр, начал:
- Мы живём в сплошных и постоянных повторах уже бывшего! Продвижение людей по жизни есть продвижение по кругу. Гомер ещё не родился, но он придёт и споет свою «Одиссею». Споёт, потому что не умел писать и был слепой. Гомер - имя, которое встречается в Библии задолго до появления самого Гомера. Слово «химера» прямо выходит из имени Гомера. Всё есть химера, и всё тленно. И счастье заключено только в процессе. Человеческий тираж по образу и подобию учесть и зафиксировать невозможно …С этими словами Станиславский уверенной походкой военачальника прошел от левого портала сцены к правому, вернулся в центр и, освещённый светом рампы, хотел продолжить, но я с неизвестно откуда появившейся смелостью опередил его, воскликнув:  «У вечности ворует всякий, // А вечность - как морской песок…»! И ещё: ««Нам остается только имя: // Чудесный звук, на долгий срок. // Прими ж ладонями моими // Пересыпаемый песок…». Горечь сжимает мне горло. Даже табличек не остаётся на кладбищах, а если остаются, то лишь прочерки между исчезнувшими датами рождения и смерти, - закончил я и уставился на Станиславского. Константин Сергеевич вскинул брови в изумлении, затем сдержанно поклонился зрительному залу, и тут же попросил меня произнести несколько фраз из начала моей повести».
Поодиночке люди ходят даже в толпе, молодые спешным шагом, пожилые старой походкой поодаль, оживут привычки приручить первых встречных, мы познакомились в трамвае, а мы в метро, теперь у нас внуки и внучки, правнуки и правнучки, а у них, в свою очередь, бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки, а ведь встретились случайно, нечаянно, могли бы мимо пройти, но что-то задело, запело, овладело и довело до родословной, словно по намеченному госпланом плану, одиночества создают одиночества, приобретающих имена и отчества, иначе нельзя, у знакомых лица расцветают встречей, мало чем напомнит детям прошлый век, современных встречных-поперечных пропускают взглядом, обернутся молча для возможных встреч, приподнимут шляпу, остановятся, задумаются, обтекаемые водой толпы, всё это радовало мой глаз в обширном семейном хороводе, или вроде того.
Конечно, высокая литература по природе своей интеллигента, и в полной мере это относится к удивительной прозе Иона Строе, когда он сам рассуждает: «Я пытаюсь вспомнить, когда впервые увидел своё отражение в зеркале - этот загадочный предмет в эзотерике соединяет-разъединяет Материю и Дух. Сегодняшнее сознание переместит мой взгляд сквозь время и пространства и поможет мне в этом зеркало - через его мистический портал совершу путешествие сквозь время в разные пространства своей жизни. Я мыслил написать рассказ о своих родных, живших в разное время, но, по сути, это получается повесть о себе - как проявление моего эгоцентризма. Конечно, не удастся, как Герцену в его «Былое и думы», написать столь блестящую книгу воспоминаний, но у каждого свой путь...»
Первооснова жизни семя сближает каждого из нас из века в век в любых пространствах, что даже возникает страх от бесконечного повтора, от тиража бессчётных тел, и от извивов родословных, что даже плачет чёрный мел.
И совершенно справедливо Ион Строе пишет: «Если что-либо должно сохраниться в этом мире, где всё так преходяще, после моего ухода в небесную страну, я хотел бы, чтобы сохранилась книга написанная мной, как свидетельница моей памяти о моих предках, о моей жизни для детей и детей моих детей. Душа пробуждается любовью, её лучезарным огнём и формирует её, хотя цель жизни непроницаема для человеческого ума…»
Родства биологического, физического не существует. Предчувствие неверного соподчинения в родстве высказано Джеромом Сэлинджером в первых же строках в своём бессмертном романе «Над пропастью во ржи»:
«Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, - словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть».
И вот какой-нибудь современный титулярный советник начинает выстраивать свою родословную: «Мой прадедушка был членом ЦК КПСС, а бабушка была завсекцией ГУМа и т.д. и т.п.» А ты-то кто?  Как кто? - отвечает. - Человек, который, как говорит Сатин со стаканом самогона в руке, звучит гордо!
Совершенно очевидно, что биологического родства не существует. Как кровь не имеет ни имени, ни фамилии, ни национальности, ни партийности. Это поняли еще жрецы фараонов, написавшие, что родство существует только по Слову. Собственно, эта непреложная истина и послужила крушением наследственных династий, а следом за этим и крушением империй. В сущности, каждое новое тело должно получать самостоятельное имя, а не обозначения предшественников. Не должно быть новых Достоевский, Толстых и тем более Чеховых.
Проза Иона Строе произрастает на благодатной почве человеческой памяти, которая существет только в Слове: «Медленно наплывают одна картина на другую, как у Федерико Феллини в «Восемь с половиной»… Рассказы деда были хронологией исторических процессов на земле Древней Таврии в её многовековой и трагической истории, в которой переплелись пути народов и племён. Бабушка восхищалась своим Сулейманом, хотя его необыкновенная доброта и погруженность в книги и размышления, постоянная устремлённость к новым знаниям, привитая отцом, производило на окружающих впечатление человека не от мира сего. Их соединяло глубокое чувство, они наследовали от своих родителей не только внешнюю красоту, но и сияющий свет любви, к ним можно отнести слова Блаженного Августина: »насколько растёт в тебе любовь, настолько растёт в тебе красота, ибо любовь - это красота души…».
Больше всего страшит людей проблема исчезновения с лица земли, при этом дальше «себя любимого» этот страх не распространяется, хотя я неустанно повторяю, что тело человека никогда не умирает, оно по одним и тем же лекалам воспроизводится ежесекундно, с «табула раса», и не имеет ни имён, ни национальностей, ни партийности, но тот факт, что одни и те же тела становятся Гоголями и Кантами, исходя при этом из тех же моих соображений, никак в головы индивидов, претендующих на бессмертие, не приходит, даже не послужило предлогом дать имя и национальность сперматозоиду, и похоже, что отныне я всем сердцем желаю им этого.
Культура мысли Иона Строе не отпускает меня, особенно, когда он пишет: «Я стал думать, что не так страшна твоя смерть, как невозможность, неисправимость, невозвратимость кого знал и любил. Эти потери становятся абсолютно опустошительными - такова была для меня потеря мамы. Уход любимых, заставляет особенно остро интересоваться вопросами бытия. В чём состоит идея перехода от не жизни к жизни? Как понимать природу времени и пространства? Математик и философ Б.Паскаль писал о безграничности мира, испытывая при этом экзистенциальный ужас: « Когда я размышляю о мимолётности своего существования, погруженного в вечность, которая была до меня и пребудет после, о ничтожности пространства, не только занимаемого, но и видимого мною, растворенного в безмерной бесконечности пространств, мне неведомых и не ведущих обо мне, я трепещу от страха и недоуменно вопрошаю себя: почему я здесь, а не там, потому что нет причины быть сейчас, а не потом или прежде. Кто определил мою судьбу? Чей приказ, чей промысел предназначил мне это время и место?» Кто мы в общей картине Вселенной? Может наука найдет способ глубокого разговора с таинственным, обо всём чего мы не знаем…»
Новое пробивается с трудом, преодолевая старое, привычное, медленное движение к обновлению, хотя подспудно каждый человек старается соответствовать новому, но тем не менее постоянно возвращается к старому, особенно в старости, причём в такое далёкое прошлое, когда он под столом играет на маленькой гармошке, курит понарошку, чем раздражает бабушку, которая полностью находится в прошлом с котиками и собачками, на дачных тропинках спотыкается о каждый камушек, роняя из рук куколок и пупсиков, так хорошо бабушке в трехлетнем возрасте, когда хочется кошку взять на ручки, чтобы собачка не достала, и чтобы не ругался её дедушка, беседующий у калитки с соседушкой, которая вспоминает своё детство, когда десятерым детям в избе было не тесно, а за ними наблюдал с печи дедушка того дедушки, который подшивал валенки на солнышке, окруженный детьми с игрушками, и детей тех детей, которых удалось создать, чтобы все устремлялись вспять.
И вот что ещё завораживает в стиле Иона Строе - это опоэтизирование простых вещей: «Влюбленный в лазурную чистоту морского утра, он сидел на берегу, наблюдая за переменчивостью его состояний. И когда бесконечность неба с его звёздами, становилось серо свинцовым, и когда море с глубиной его вод темнело и покрывалась пеной, когда волны набирали мощь и катились к берегу за валом вал, когда небо в перламутре заходящего солнца, сливалось на горизонте с волнами цвета оранжевого заката. Так сидел, пока не открывалась хрустальная чаша ночи. Воображение переносило его на другой берег Черного моря в Констанцу, городе, ставшим местом моего рождения «Констанца - античный город у воды, На берегах твоих рожденный, Сегодня с севером на ты…». Море приглушало ощущение боли и одиночества - он смотрел в эту безбрежную даль, ощущал вкус соленого запаха ветра и вспоминал стихи своего любимого поэта Михая Эминеску «Взглянешь в зеркало морское - В нём видны. Берег. Небо золотое, Серп луны. Вслед бегущим волнам стоны Шлёт Эол; В камышах шуршащих - звоны Баркаролл. Бледных уст моих улыбки Видишь ты, А в очах ты видишь зыбкий Мир мечты. Тёплый ветер, с водной шири Прилетев, Отдаёт печальной лире Свой напев...»».
Отойди на расстояние, не обращая внимания на взрыв чувств, положительных или отрицательных, потому что с расстояния они могут поменять знаки с плюса на минус и в обратном направлении, особенно, если это расстояние растянуто во времени, на два или три поколения, вот тогда возникнет на твоих губах улыбка всепрощения от жизненных приключений со взлётами и падениями, с усвоением знаков препинания для усердного написания книги воспоминаний для последующих страданий новых поколений, как правило, вынырнувших из небытия в жизнь по недоразумению, по воле случайной встречи, но чтобы не противоречить родословной Создателя, взял себе за правило глаголить повелительно и нравоучительно, что именно он призван быть постоянным руководителем, но ему простительно, а для других поучительно, что случайные родители были у всех небожителей.
Ион Строе удивлённо вопрошает как бы самого себя: «Так есть ли судьба на самом деле, или за этим стоит способ маскировки или неспособность справиться с собственными проблемами? Или неизменная судьба, дана нам Богом, чтобы показать правильный путь или «наказывать» нас, если отклоняемся от этого пути?..»
По аналогии с самим собой вскрываются все люди, в этом сила перевоплощения, опустошение себя до табула раса и загрузка в предлагаемых обстоятельствах чужой жизнью и есть секрет человечества, вечно живущего, цветущего, и я всегда думал, что здесь нет ничего сложного, главное поменьше думать и выдавать текст экспромтом, что делали классики, вот в чём гений, писать помимо сомнений, как Шопен с ходу сочинял свои этюды, несколько тактов и готово чудо, напротив в сомнениях никогда не напишется произведение, делание делания, вот идеал в полном смысле этого слова, которое всегда представляло основу создания второй реальности, и абсолютно несущественно, что большинство находится в путах первой реальности, материальной и животной, но вот вам, по крайней мере, совет, плотно покушав, изберите предмет для высоких помыслов и создания экспромтом идеального творения, вроде, для начала, стихотворения, так мало-помалу начнёте путь во вторую реальность, в которой животное изменилось настолько, что стало человеком.
Вытащить из себя и отдать другим. Созреть в самом себе и дать людям. Отдать всего себя другим. Здание своей души возведи вне себя. В письменном виде.
Всегда полагал, что носить имя великого человека, самому из себя ничего не представляя, совестно. Но уж так устроен человек, что он сразу хочет стать великим и богатым, не прилагая для этого никаких усилий. К фамилии «Давыдов» сплошь и рядом родители добавляют имя «Денис». С Александрами Пушкиными, коих сотни по стране, если не тысячи, дело обстоит совсем плачевно. А тут маршируют армии Толстых, буквально из всех щелей лезут Толстые с какими-то мнимыми родословными, забыв, что биологического родства не существует, ибо человек есть лишь серийное производство Господа. Не говорю уж о простых смертных, у каждого из которых стотысячные тиражи.
Ион Строе пишет: «Во всём есть тайна и словами не обнажить того, что не вмещает сознанье. Я не задаюсь вопросом, что было перед «Большим взрывом», приведшим к образованию первичной материи и образовавшим нашу Вселенную. Перед «Большим взрывом» был и есть Бог. Куда приведёт нас дальнейшее космологическое развитие? Вся материя - неживая и живая - будто бы следует закону высшего развития, закону Любви. Не в этом ли загадка бытия?..»
Алфавит, записанный без порядка, теряет свою стройность, но рождает любое слово, вытаскивающее любую мысль, но не наоборот, потому что мысли без алфавита не существует, как не существует любого материального объекта, самого даже твёрдого, без вращающихся в нём вокруг своей оси с мчащимися тут же электронами атомов, состоящих исключительно из алфавита, потому что только алфавит даёт жизнь и смысл всему везде и во всём, даже в кажущейся пустоте, даже в цифре, даже в запятой.
Всё время мне приходится объяснять, что центром мира является человек, размноженный до бесконечности во всех временах и пространствах, поэтому нет такого места на свете и таких времен, где бы не было человека, то есть всевидящего ока Господа. Поэтому всё создал Он, всё написал, всё по написанному создал, во всё вник, зажёг Солнце, раскрутил звёзды на небе, как атомы с электронами в моём пальце мизинце, где каждый атом есть Солнце, а вращающиеся вокруг атома в мизинце электроны - планеты, на одной из которых катаюсь я - центр мира.
Второстепенный человек всегда будет второстепенным, и только потому, что прячет в толпе свою физиономию и почти никогда в жизни не фотографируется, как будто его преследует западная разведка. Кроме выполнения функций на работе, ничем не занимается, не пишет книг, не пишет стихов, не пишет картин, сидит тупо перед телевизором, и даже с ним не полемизирует. Второстепенный человек является тенью великих людей. Для того он и создан - второстепенный человек - чтобы оттенять титанов типа Федора Достоевского.
Ион Строе невольно резюмирует: «В повести моей воедино слились разные потоки времени. В этих измерениях, определяемых сроками разных жизней, дышащих ВОЗДУХОМ ВРЕМЕНИ, прошли и проходят судьбы причастных ко мне людей и определивших по промыслу Божьему мою судьбу. Низко кланяюсь им…»
Чтобы что-нибудь создать, нужно от себя отнять, и прибавить строчку в книге, потому что иначе нельзя, ведь то, что осталось в тебе и не объективировано, исчезнет вместе с твоим «величественным» организмом, который, как ни крути, имеет определённый временной ресурс, за который ты и должен создать свою книгу, которой не было до создания на конвейере человекоделания твоего организма, который сам по себе настолько совершенен, самодостаточен  и прекрасен, что всю дорогу отвлекает от созидательной работы.

"Наша улица” №258 (5) май 2021