Ирина Оснач “Уёк и латынь” глава из романа
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Оснач родилась 24 ноября 1965 года на севере Камчатки, где долгая зима, короткое лето, сопки и тундра. Родители Ирины - из поколения советских романтиков, приехавших осваивать Дальний Восток. Ирина Оснач училась на семинаре прозы А. Е. Рекемчука в Литинституте. Потом на перекрестке (остаться в Москве или вернуться на Камчатку) выбрала «вернуться на Камчатку». Работала в областной газете, много писала и была одним из известных журналистов Камчатки. Теперь живет в Подмосковном Красногорске. Автор повестей и рассказов, которые публиковались в альманахе «Камчатка», журналах  «Юность» и «Дальний Восток», антологии камчатской современной литературы «Земля над океаном», альманахе «Пятью пять», журнале «Наша молодёжь», международном литературном альманахе «Особняк», «Независимой газете». Рассказы Ирины переводились на болгарский язык, вошли в лонг-листы международного Волошинского конкурса и литературной премии им. О. Генри «Дары волхвов». В сентябре 2018 года стала дипломантом XVI Международного литературного Волошинского Конкурса.
В "Нашей улице" публикуется с №226 (9) сентябрь 2018.

вернуться
на главную
страницу

Ирина Оснач

УЁК И ЛАТЫНЬ

глава из романа

Я сначала и не понял, что это. Первое, что пришло в голову - рядом с землянкой опросталась корова, и на земле остался большой пузырь, в котором был плод. Лучше бы я на этот пузырь не смотрел - меня стошнило. Я и так после вчерашних грибов еле на ногах стоял, руки-ноги тряслись, голова кружилась. Анисифор, Мавра - им хоть бы хны, рассматривали сети возле вешал. А я выполз из землянки, да так возле пузыря и присел.
Пригляделся - да это не пузырь, и корова тут не при чем, это рубаха Мавры, в которой она вчера с морем разговаривала! Сшита, может, из водорослей или еще чего-то тонкого и прозрачного, из рыбьей кожи или медуз. Мавра будто не сняла ее, а выползла из этого пузыря, скинула его и родилась заново. Меня опять стошнило.

Море! Надо добраться до моря, умыться, на волны посмотреть, авось полегчает. Ради холодной воды я на дрожащих ногах по ступенькам спустился. Умывался жадно и так плескался, будто никогда воды не видел. И когда стал чуть получше соображать, до меня дошло - вчера море совсем другое было, мертвое. А сегодня море ожило. В нем болтались водоросли, волны раскачивали на дне ежей, блистали, переливались стайки крохотных рыбок.
Пришел к морю и Анисифор с сачком и стопкой корзин. И мы сели на бревно, ждать у моря непонятно чего.
Анисифор молчал, молчал и я.
А потом море забурлило, рябью покрылось. И вместо звука волн послышались шлепки. Анисифор тут же зашел в воду и зачерпнул ее сачком. Я думал, что там будут те большие рыбы, что мы ловили, но в сачке кишмя кишела какая-то масса, которую Анисифор высыпал на прибрежную гальку. Да это мелкая рыбешка, сущая мелочь! Будто блохи прыгали на берегу, а потом затихали под солнцем. Анисифор все черпал и черпал воду, процеживал ее и высыпал кучками. Мне же нужно было раскладывать ее по берегу тонким слоем.
Я потихоньку приходил в себя, и даже стал рационализатором - Анисифор показал, что рыбу нужно высыпать на берег сплошным ковром, но чтобы ее ворошить, пришлось бы топтать рыбешку. И я додумался, что лучше высыпать рыбную мелочь на гальку небольшими кучками, так ее и переворачивать легче, и ходить по ней не нужно.

Попались в сачок и с десяток морских ежей и моллюсков, я их положил в корзину и убрал в тень. Анисифор потом добавил туда еще блины медуз. Когда начался отлив, Анисифор принялся шарить палкой в прибрежных камнях, камешках и песке. Шарил, шарил, радостно гыкал и вытаскивал осьминога палкой или рукой. Один осьминог ускользнул вглубь расщелины под камнем, оставив пару щупалец. Анисифор пытался и меня приспособить к ловле осьминогов. Сначала дело спорилось - я нашарил осьминога между камнями, палкой его поддеть и вытащить не удалось, я нагнулся, засунул руку, почувствовал живое и мягкое… и меня стошнило.

Анисифор сочувствующе погыгал, поймал еще с десяток осьминогов побольше, добавил их в корзину, закрыл ее крышкой, да еще и веревочкой завязал.

Пара часов работы, и в рыбьих полосах был большой кусок берега. Мы передохнули, потом перевернули рыбку, и когда она чуть-чуть подвялилась, сгребли ее, насыпали в корзины и за три ходки перенесли наверх. Тут-то я понял, зачем Мавра с Анисифором рассматривали сети - они выбрали с самой мелкой ячейкой. Именно на эту сеть мы и высыпали рыбку, а потом несколько раз за день брали сетку с двух сторон и встряхивали, чтобы она лучше высохла.

- Много рыбы пришло, хорошо! - это так Мавра похвалила и рыбу, и нас с Анисифором.
- Она же совсем крохотная!
- А вкусная! Ее в тюлений жир макают и едят, а меня мать научила, я из уйка кашу варю с кореньями…
- Как ты сказала?
- Я могу из нее кашу сделать: покрошить коренья, я много кореньев сушу…
- Ты выругалась… сказала, что кашу из кореньев и этого самого…
- Уёк, мы так рыбу называем!

Уёк, так уёк. Теперь можно было позавтракать, и заодно пообедать. Мы принялись за ежей и моллюсков. Мавра расправлялась с ними очень ловко, я от нее не отставал. Анисифор предпочитал мидии, вынимал моллюсков из раковин маленьким ножичком и довольно причмокивал.
- Вкусная! - показала мне Мавра на моллюсков, мол, ешь, не стесняйся. Знаешь, какое у нее имя?
- Мидия.
- Эта - мия аренария, а эти, - она показала на темно-оливковые мидии в полоску, - митилус едулис. Так латынь говорит! Широко распространенный вид… - она задумалась, вспоминая. Вспомнила:
- Обитает на литорали.
И снисходительно пояснила:
- Это песок так называется. Питание - фильтраторы. Это они вроде как сети, воду процеживают и едят, что процедят.
- И про ежей все знаешь? И про вот эту звезду?
- Зачем звезду принес? Мы их не едим, - Мавра задумалась и выдала: - Есть ядовитые морские звезды. Есть и те, что для человека не опасны. У ядовитых морских звезд яд находится на поверхности игл. Иглы расположены на конечностях звезды. Яд попадает в тело человека через точечные кожные ранки.
- Откуда ты это знаешь?
- Латынь все знает! - важно сказала Мавра. В таком хорошем настроении я ее еще не видел. Она лакомилась ежами, потом перешла к мидиям. И не просто ела их - вкушала. По мне же кусок жареной рыбы, оленины или даже акульего мяса намного вкуснее, поэтому я не стал накидываться на аренарии и едулис.

Потом мать с сыном перешли к десерту - тем осьминожкам, которых Анисифор в отлив вытащил из-под камней. Мавра достала одного, положила на доску, покромсала и стряхнула в миску Анисифору. Другой осьминожек был для меня - его порезанные крупными кусками щупальца шевелились и шустро пытались выбирались из миски. Не выбрались - Мавра бесцеремонно сгребла их с края вглубь моей тарелки.

- Они живые!
- Водоросли шевелятся - они живые?
- Щупальца не водоросли!
- Голову я отрезала. Голова живая или мертвая, она руками-ногами шевелит. А руки-ноги, щупальца - все они водоросли. Ешь! Это вкусно!
- Смотри, кусок ко мне присосался! Он и к языку присосется!
- Ты большой, взрослый, - Мавра увещевала меня, как ребенка, но я отдал ей свою миску с осьминогами. Мать и сын спокойно сжевали все щупальца осьминогов, будто и правда куски водорослей.

Оставшихся осьминогов Мавра живьем, с головами, нанизала на прут и воткнула его у края очага - сушиться. Затем расправилась с медузами - обрезала у них щупальца и положила их в котелок с холодной водой. Но варить не стала, так и оставила их в воде.

Ближе к вечеру мы с Анисифором вернулись на берег. Я решил, что сын решил порадовать мать второй порцией моллюсков. И верно, Анисифор наковырял еще осьминожек, я ему помог, достал двух крохотных. Но копать моллюски Анисифор не стал.
Мы сели на бревно ждать у моря погоды. И дождались еще одной волны рыбешек.
Рассыпать их по сети не стали - насыпали их в корзины, подняли наверх.
Мавра велела выкопать яму, и стала делать кислую рыбу, как она ее назвала: слой травы, слой рыбы, сверху прижать камнями, еще траву, и накрыть шкурой, как крышкой.
Потом достала из котелка медузы, порезала их и повесила вялиться.

- Мы их не будем есть? - спросил я, показывая на медузы.
- Одну медузу сварю.
- Никогда не видел, как их варят! Кисель будет? - пошутил я.

Мавра и эту последнюю медузу из котелка порезала полосками, быстро сварила и налила мне в миску суп из медузы. Никакой не кисель, горячая вода и полоски, схожие с водорослями, никакого вкуса, наверное, если бы добавить кунжутный или соевый соус, было бы терпимо.
- Сушеные они вкуснее?
- Зимой все съедим! Латынь говорит… - Мавра запнулась, так и не вспомнив, что говорит латынь.

У хозяина
А когда мальчик подрос, он ушел из селения. Так он вновь стал человеком-травой.
Пришел человек-трава к реке, а там пустой каяк стоит. Сел он в каяк, течение понесло вниз по реке, к морю.
А в море на льдине лахтаки лежат. Лахтак - тюлень ловкий, юркий. Но и человек-трава изловчился, и одного лахтака загарпунил. Но лахтак не сдавался, потащил его по течению. Казалось, еще немного и охотник одолеет зверя, но нет, морской зверь еще быстрее каяк потащил: мимо одной скалы, мимо большой бухты. Много раз подтягивал охотник зверя к каяку, но так и не мог его убить, лахтак все сильнее вперед рвался.
Потом они в водоворот попали, и в сильных водах закружило и каяк, и лахтака. Вода бурлила, кипела, клокотала, бушевала, и человек-трава уже думал, что сильная волна захлестнет каяк и утащит его на дно, но волна схватила, подняла и выкинула на берег и каяк, и человека-траву, и лахтака.
Пришел в себя человек, встал, посмотрел - лахтак мертвый лежит. Водоворот убил его.
Тогда человек-трава стал смотреть, что за берег, на котором он оказался: горы, деревья и море. Льдины вокруг, в проруби огромная чайка сидит. Чайка эта извечно сидит тут, никуда не улетает. Мороз, лед, а чайка долбит вокруг себя клювом, вода оттого вокруг нее и не замерзает.
Что же это получается - человек-трава вернулся на тот же самый берег, с которого и начались его поиски его рода-племени? Но раздумывать времени не было: человек-трава замерз, стал инеем покрываться, иней уже в лед превращался… Еще немного, совсем замерзнет! Надо искать, где согреться? А где искать - никого на берегу нет!
Но тут человек-трава заметил, что к нему идет девушка в блестящей одежде. В одной руке она держала берестяное лукошко с водой, в другой - большую деревянную тарелку. Подошла к человеку-траве, сказала:
- Доброго тебе пути, Иктын!
- Я не зззнаю свое имммя, - человек-трава уже и говорить толком не мог, замерз, скоро точно иктыном станет - ледяшкой, сосулькой.

- Я так и буду тебя звать - Иктын, Ледышка! Сам посуди, не называть же тебя якъякх, чайка,- улыбнулась девушка. - Или уттыут, дерево. И какой ты къаншкъан, белый медвежонок? Или къаччаёл, лисёнок? Или къайпипикылннын, мышонок?
Кем ты еще был?
Налгын, шкурой? Тылэлгъын, идущим?
А сейчас ты - Ледышка!
- Хххолодно! Я ззаммерз, - согласился человек-трава. - А тебя как зовут?
- А мое имя - Тилнилун, взмах крыльев.

“Наша улица” №260 (7) июль 2021