Ирина Оснач “На ладони” короткие истории
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Оснач родилась 24 ноября 1965 года на севере Камчатки, где долгая зима, короткое лето, сопки и тундра. Родители Ирины - из поколения советских романтиков, приехавших осваивать Дальний Восток. Ирина Оснач училась на семинаре прозы А. Е. Рекемчука в Литинституте. Потом на перекрестке (остаться в Москве или вернуться на Камчатку) выбрала «вернуться на Камчатку». Работала в областной газете, много писала и была одним из известных журналистов Камчатки. Теперь живет в Подмосковном Красногорске. Автор повестей и рассказов, которые публиковались в альманахе «Камчатка», журналах  «Юность» и «Дальний Восток», антологии камчатской современной литературы «Земля над океаном», альманахе «Пятью пять», журнале «Наша молодёжь», международном литературном альманахе «Особняк», «Независимой газете». Рассказы Ирины переводились на болгарский язык, вошли в лонг-листы международного Волошинского конкурса и литературной премии им. О. Генри «Дары волхвов». В сентябре 2018 года стала дипломантом XVI Международного литературного Волошинского Конкурса.
В "Нашей улице" публикуется с №226 (9) сентябрь 2018.

вернуться
на главную
страницу

Ирина Оснач

НА ЛАДОНИ

короткие истории

А как еще можно назвать эти небольшие тексты, в несколько строчек, которые поместятся на ладони.

ПЕРЕЦ

Офис. Перерыв на кофе. Три девицы под окном, с чашечками кофе. В офисе их называют менеджерами и они почти близнецы: одинакового кроя юбки, блузки, туфли. Дресс-код.
Говорят о таком же безликом. Вдруг одна из менеджеров:
- А у меня в щели между мойкой и стенкой перец проклюнулся.
Все смотрят на нее.
- Так это же гидропоника! - почти живым голосом говорит вторая… второй менеджер.
- И что ты сделала с перцем? - в голосе третьей настоящий интерес.
- На дачу отвезла, вымахал вот такой!
- А что за сорт?
- Не знаю, красные жгучие перчики, может, испанский? Я зимой покупала испанский перец, похож на маленькие бараньи рога, вот семечко и упало…
- Меня семенами рогатого перца потом угостишь?..
Дачницы.

ТИШЕ ВОДЫ, НИЖЕ ТРАВЫ

Суббота. Дача. Улитка.
Улитка ползет по листу, переползает на другой лист и надолго замирает у цветка.
Потом ползет обратно.
Автопортрет.
Утром выпили кофе с гренками и разошлись по своим делам. Я полоть, муж - полку делать. Потом мне рассказывает: «Выглянул в окно, ты сидишь у цветочков. Еще выглянул - ты сидишь у цветочков. Ты с ними разговаривала?»
Улитка, как есть улитка.

ИСТЕРИКА

Дама возле магазина, на двери которого табличка с зачеркнутой крест-накрест собакой. У дамы на поводке такса, такая длинная, как их рисуют на дальнобойных фурах с надписью «Long vehicle». Дама и такса смотрят друг на друга, переминаются. Даме нужно в магазин, но оставлять собаку на улице она не хочет.
- Давайте, я с ней постою, - предлагаю. - Я собачница, живу здесь, - показываю на свой дом.
- Хорошо бы… но увы… - вздыхает дама. - Будет истерика.
О ком она говорит - о таксе? О себе?

ВАНЯ
Однажды я неслась по Беговой, вся во власти безответной любви - однокурсник был влюблен в другую, банальная история. Это была Москва конца восьмидесятых, третий курс Литинститута, весна, сирень. Я споткнулась о ступеньки магазина «Одежда». В витринном зеркале увидела себя: длинная ситцевая юбка, коса, и совершенно несчастные глаза.
После экзаменов я улетела на Камчатку, на практику в издательство. Прочитала с десяток рукописей, написала рецензии на них. Бродила по Петропавловску, сходила на свидание с местным поэтом: кинотеатр «Камчатка», фильм «Смерть среди айсбергов», про то, что косатки могут мстить. Фильм я досмотрела, но домой к поэту, где он припас бутылку вина, не пошла.
Местная газета послала меня в командировку, на родину, самый север Камчатки. Мама моя к тому времени умерла, но там жили ее подруга с мужем. Я съездила в табуны, сходила в местный пошивочный цех, где шили торбаса, сапоги из оленьих шкур, украшенные так, будто в них не по тундре ходить, а красоваться на местных праздниках.
Мужа маминой подруги звали Ваня, безо всяких отчеств и дядей. Ваня взял меня на рыбалку, хариусов ловить. В мае-июне река Пенжина разливалась, захватывая прибрежную тундру, и вот там-то, среди кочек и кустов, хариусу было раздолье.
Чтобы поймать рыбу, нужны было в высоких болотных сапогах бродить с удочкой по заливной тундре, выбирая неглубокие места и стараться не набрать в болотники воды. Да ещё при этом внимательно смотреть - где ходит хариус, оставляя круги на воде. Меня хватило на полчаса, я два раза оступилась, промокла по самые… тут Ваня запнулся, решив быть деликатным.
Пришлось сушиться у костра. Эти были три дня в тундре: мы с Ваней, его собака и огромная тундра. Чай, уха, костер.
- Был бы я моложе, девонька, и встретил бы тебя, увез на край света, чтобы не увели, не умыкнули. Возил бы на моторке к скалам, где солнце всходит, и косатки играют: подплывают к лодке, выпрыгивают и бьют хвостом, шутки у них такие…
Мы и были тогда на краю света, пили чай в ожидании, когда поднимется солнце, и мы пойдем к побережью, где много уток.
Ваня гладил меня по голове:
- Все пройдет, девонька, все изменится. И мальчик твой с ума по тебе сходить будет, да поздно. Вот тогда и вспомнишь меня, как сидели у костра.
Ваня уже давно охотится и рыбачит в небесной тундре. Я вспоминала его, и не раз. Я помню, как мы сидели у костра. Я помню, Ваня.

АСФАЛЬТ

Приятельница по телефону:
- Знаешь, кто я? Асфальто-человек! Положили асфальт возле дома, он не успел застыть, а по нему уже детишки пробежали, собака, ворона прошлась. Асфальт лежит не один год, а следы на нем, давнишние, так и остались.
Мне было что забывать, я очень хотела забыть. Но не могу.

В ВЕТЕРИНАРНОЙ КЛИНИКЕ

полным-полно тварей, как в ковчеге Ноя: люди, собаки, кошки, хорек, попугайчик, крыса, морская свинка… Парень, что сидит напротив нас, с пустыми руками.
- Крыса Малинка! - говорит медсестра. Мальчик с крысой встает, идет к врачу.
Наша собаченция Николька поджимает хвост и пятится под стул, в ветклинике она не первый раз и отчаянно трусит.
Следующий хорек Василий.
Через полчаса и наш черед:
- Собака Николь!
Пока уговариваю Никольку и беру поводок так, чтобы удобнее вести собаченцию в кабинет, вижу женщину, которая спускается со второго этажа. В руке у нее ошейник. Идет так, будто ничего не видит перед собой, задела штатив с капельницей, споткнулась о стул, остановилась, отвернулась к окну. Парень, что сидел напротив нас, подходит к ней и гладит по голове, по плечам, по спине, по руке.

ЗВЕНИТ КОМАР

Текст-то, большой и страшный, написала.
Но финал... не заканчивается текст, и все тут.
Вчера еще и не знала, чем все закончится в финале.
Но текст - штука такая, такой мир, что только создай его, худо-бедно пейзаж обозначь, пару-тройку обитателей заведи... а дальше разберутся и без меня.
Сегодня утром смотрю - точно, разобрались. Слушай да записывай.
А где-то над правым ухом звенит комар. И сколько не отгоняй его, не замолкает.
Знаю я, и не комар это вовсе.
Это еще один текст, который я в начале лета придумала, да отвлеклась, не записала.

ПРИДУМЩИЦА

Кассир пересчитала ручки, которые я купила: 20 красных, 10 зеленых, 30 синих. Полюбопытствовала:
- Бухгалтер?
Я пожала плечами.
А что скажешь?
Что я писатель, придумщица? И пока думаю над текстом, исписываю пару тетрадей?
Посмотрела на свое отражение в стеклянной двери магазина. Очки, пакет с ручками. Мне бы еще счеты с деревянными костяшками.

НЕТОРОПЛИВО

Солнце, маки с васильками и ромашками, а потом сосновый лес и дождь.
У этого дня был запах луговых цветов, сосен. Ветра с реки. Скошенной травы. Чая с мятой, сначала растертой в ладони, а потом уже щедро залитой кипятком.
Мы распахнули все окна в доме - пусть проветривается, - а потом сели на крыльце запивать чаем бутерброды с сыром.
Я пошла к реке и в сосновый лес. Бояться здесь некого. До ближайшего города далеко, в деревне все свои, а если и приезжают в гости, то на реку редко кто выбирается, а в сосновый лес возле реки и того реже. Загорать и возле дома можно, а речной берег крутой, и даже если спустишься к воде, то не поплаваешь: течение сильное, река холодная.
Я посидела на берегу, посмотрела на воду и пошла в лес. Небо здесь, у реки, было высоким. Бесконечное синее небо, на которое я потом поглядывала в лесу сквозь сосновые иголки.
В соснах гулял ветер.
Мне казалось, что я попала в другое измерение. От свежего воздуха немного побаливала голова, а когда я вышла на луг, налетел ветер, и чуть не унес меня с собой куда-то за реку. Лет триста-пятьсот назад по реке ходили челны, которые волоком притащили с другой реки, северной, и тогда ветру было чем заняться - он надувал паруса, подталкивая челны - «Быстрее! Быстрее!».
Ветер надул тучи, и я побежала домой, набирая в туфли горячий песок. Я не встретила ни души. Разве что несколько коз.
Медленные капли дождя, слабый ветер, который едва шевелил верхушки березок в ближней роще...
Мы опять пили чай, потом я замесила тесто для пирожков и долго раскатывала его на столе скалкой. Пирожки получились удивительными - тончайшее тесто, начинка из листьев одуванчиков, щавеля, крапивы, зеленого лука...
Что может быть проще и мудрее, чем это летний неторопливый день?

ЦИКОРИЙ

Все еще рано светает, но уже неуверенней и сомневаясь - а надо так рано? Лето начинает уходить. Оно еще с тобой, но уже отвело взгляд и смотрит в сторону.
Паруса боятся штиля. И я раньше боялась безветрия.
Любимое когда-то: жизнь - одни события, они почти спрессованы друг с другом, и в тонкую щель между встречами, разговорами, делами, даже тонкое лезвие не просунуть.
Теперь с такой расточительной тратой вещества жизни задыхаюсь и выдыхаюсь.
Чем больше воздуха, тем лучше.
И вот эта жизнь, между событиями, в воздухе, как раз и есть главное.
Здесь думаешь, дышишь, пишешь, живешь.
И парусам здесь хватает ветра.
Зацвел и уже отцветает цикорий.
Любите ли вы цикорий так, как его люблю я? Легче влюбиться в розу, чем в неприметные васильковые цветочки. Но заглянешь в цветочки цикория, и на душе светлее.
Цикорий - это середина лета.
Останавливай лето, тормози его или торопи, лету или времени от твоих стараний ни холодно, ни жарко.
Это ты бредешь сквозь огромное время, которое не замечает и не ведает о тебе, у него свои законы. А ты бредешь в нем, останавливаешься, замираешь и смотришь, как цветет цикорий.

ТЫ - МЕДУЗА

Зима оказалась не такой уж ледяной и бездонной пропастью, из которой не выбраться.
Выбрались. Прошли, тяжело прошагали январь и февраль.
В марте ждешь, холишь, лелеешь, пестуешь - еще немножко, еще чуть-чуть...
В апреле совсем тяжко, апрель - межсезонье. А межсезонье для меня - кисель, студень, серая полоса, в которой я увязаю и тоскую.
И вот май, счастье - одуванчики, сирень, воздушные облака белоснежных вишен и яблонь, первая скошенная трава. Блаженство. Закрыть в банке, законсервировать, остановить, пусть всегда будет эта благословенная пора!
- Нельзя! - отвечают противным скрипучим голосом.
Солнце, жара. Сначала не ропщешь - можно выскочить из дома в футболке, шортах и шлепках.
Но пара дней, и ты уже в раскаленной печке. В деревне передышка рано утром и поздно вечером. Городская жара изматывает круглосуточно. Чахнешь, чахнешь, чахнешь...
Ты - медуза, которую вышвырнуло на раскаленный песок, и солнце жарит, жарит, иссушает, и вот уже по берегу снуют крабы, собирая добычу. А добыча - это ты.
Легче дышать, жить, когда ставишь рядом вентилятор, под руку - большую кружку со льдом и пишешь:
«Сначала падал снег, мягкий, пушистый, большими хлопьями. Зима и смерть гладили, ласкали, нашёптывали, усыпляли, морозили, морили. И когда почти всё сущее на земле замерло, залегло в берлоги, спряталось в норах, в чешуйках смолы, твёрдой коры, ледяной корки, зима разгулялась в полную силу и обрушилась пургой.
Замела всё, куда дотянулась. И вроде бы успокоилась, даже стало теплее. Несколько дней казалось, что зима сдалась, отступила: тишина, безветрие, мягкий снег, тепло. Началась капель.
Обманывать зима горазд, даже почки поверили, были глупы настолько, чтобы лопнуть, высунуть нос из брони смолистых чешуек».

ИЮЛЬ

По мне, так это портреты.
Ириса-стрекозы, готовой расправить крылышки и взлететь.
Луговых трав: цветка, вьюнка и цветка.
Греются на солнце, думают о своем:
кто о том, что отцветает, другой - что тянуться надо еще выше, к солнцу, по стеблям и головам соседей. А правому цветку - еще цвести и цвести.
Июльские грозы этим летом - черные, яростные, проливные (даже градом).
Стоишь на асфальте в городе, смотришь на небо - какая мощь небес, а ты мал и ничтожен, и не спрячешься в городской многоэтажке.
Стоишь на земле за городом, смотришь на небо, и ты - часть и земли, и неба, мощного и высокого.

“Наша улица” №261 (8) август 2021