Ефим Гаммер родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге. Жил в Риге. Окончил русское отделение журналистики Латвийского госуниверситета. Автор многих книг прозы и стихотворений. Лауреат престижных международных премий.
вернуться
на главную
страницу |
Ефим Гаммер
ВОТ И ОСЕНЬ, И ВНОВЬ В МИЛУИМ
стихотворения
Ефим Гаммер
©Yefim Gammer, 2021
На снимке: резервисты из репатриантов семидесятых годов в Хевроне (Ефим Гаммер - слева).
О СТИХАХ ЕФИМА ГАММЕРА
***
Из рецензии Арье Юдасина, США, на стихи Ефима Гаммера.
Арье Юдасин - литературный критик, философ, прозаик, поэт, международный гроссмейстер, чемпион шахматной олимпиады 1990 года в составе сборной команды СССР, претендент на звание Чемпиона мира, обладатель Кубка СССР, чемпион Израиля. Колумнист Нью-Йоркской газеты «Еврейский мир».
Опубликовано в журнале «РУССКОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ЭХО»
2013, Израиль.
Образы и темы Ефима Гаммера - из нашей непосредственности, а вот средства художественные... Скорее, назваться должно: «поединок с небесами» - зачем? что это значит? где корень и исход?
«Нет нового под Солнцем» - возвещал Коэлет, Собиратель. И мудрецы уточняют: «значит, над Солнцем - в духовном - есть новое». Мне кажется, в своём состязании с небесами Ефим Гаммер старается перевернуть, как бы «проткнуть» эту несводимость - и превести НОВОЕ «под Солнце». Не знаю, возможно ли это, но очень хотелось бы, чтобы - «да».
Александр Балтин
член Союза писателей Москвы.
ПОЭТИЧЕСКАЯ ГАММА ЕФИМА ГАММЕРА
Когда ж ещё размышлять о добре, как не ночью?
Ночью, стягивающей все ассоциации в тяжёлые дуги, что оплетают сознание, и общение с сигаретой: краткое, как выстрел, воспринимается единственно возможным:
А ночь - ничья! По обе тьмы от пули
придирчиво нацелена в висок
недолговечной сигареты - дуры,
с которой повенчался дурачок
на пять минут, всего на семь затяжек,
чтобы прогреть замёрзшее нутро.
И кто? Когда? В каких словах докажет,
как выглядит вселенское добро?
Стих, густо сделанный, и туго скреплённый плавными переходами строк - из одной мысли в другую; логично идущий к завершению, за которым открывается пространственная перспектива…
Потому, что для многого слов не находится, или они выглядят слишком тяжелостопными, чтобы обозначить тончайшее, неуловимое…
Метафизика присуща Гаммеру в большей мере, чем лирический порыв: но и последний, буде возникнет, может быть исследован метафизическими лучами…
Однако именно течение строк по руслу сути привлекает значительно больше:
Асфальты - в горизонт,
обманный час распутья,
сомнений пустоцвет,
затейливый покой,
и медленно текут
ручьи по руслу сути,
и сердце говорит
с непознанной судьбой.
Судьба всегда хранит элемент неопределённости; и опыт наш - вчера не знал - сегодня знаешь, хотя порой и хочется вернуться от этого знания во вчера.
Возникает ощущение сиротства: напряжённые пульсации стихотворения трактуют его как бездомность:
Бездомность, суета отринутого мира.
Повергнутая в чувство светотень.
И не до жиру. И опять мигрень
от ощущенья: будто в центре тира
стою - открыт для пули и ножа.
Разборчиво перо, забывчива душа.
Вновь сосланы года на каторжную память.
И трезвый разум, честью дорожа,
всё полагает, что приспело править.
Стих Гаммера тяжёл - мыслью: он работает с постоянным осмыслением реальности и своего места в ней, и его обнажённость: в средоточие момента - может восприниматься выпадением в запредельность.
…ибо к запредельности тяготеет всё подлинное в поэзии: а поэзия Гаммера несомненно из этого ряда.
***
Из рецензии Елены Сафроновой на стихи и поэмы Ефима Гаммера из книги «Замковый камень Иерусалима», опубликовано в журнале
«Дети Ра» 2014, №1(111).
У Ефима Гаммера в сборнике «Замковый камень Иерусалима» что ни стихотворение - то поэма.
Сборник с таким торжественным названием вышел в ознакомительной литературно-художественной серии «32 полосы» издательства «Нюанс», где появлялись на свет книги многих известных русских и русскоязычных авторов. Что касается Ефима Гаммера, то сам по себе он в представлении вряд ли нуждается - как указано в книге, в 90-х годах прошлого века этот автор, согласно социологическому опросу журнала «Алеф», был признан самым популярным израильским писателем в русскоязычной Америке, да и книг у него 15. Но в России творчество Гаммера пока было «рассеяно» по различным толстым литературным журналам и поэтическим альманахам («45-й параллели» и т. п.). Эта книга - если не ошибаюсь, первый выход к русскому читателю стихов Ефима Гаммера, публиковавшихся в журналах США, Европы, Израиля, а с начала нового тысячелетия - и России.
Стихи и поэмы Ефима Гаммера… По идейно-художественной задумке между ними невозможно провести черту резкого различия. Все они эпохальны. По названию понятно, что доминирующей темой книги является путь иудейского народа с библейских времен до наших дней - по мнению самого Гаммера, это время, «когда спасаются мертвые»:
Когда спасаются мертвые,
живым не до живу в принципе.
В глазах отражаются лицами,
а сталкиваются мордами.
Это строки из триптиха «Не мойте нас вечным огнем» - по сути, трехчастной поэмы-судьбы (даже судеб). С ним соседствует небольшая, но емкая «Стена плача», которой автор дает подзаголовок «поэма пристрастия»; продолжает философический ряд «поэма восприятия» «Конечная остановка - слово», лейтмотив которой - служение логосу, сакральность этого процесса, впрочем, не всегда безошибочного:
Слепые ведут слепых
дорогой слепой надежды.
Им светит слепая звезда,
своим ослепленная светом.
О Слове, о Творении можно рассуждать бесконечно, в том числе и поэтическим языком - к «одному знаменателю» это самое необъяснимое «пристрастие» человека создавать новые миры привести невозможно в принципе. Но каждый пишущий считает своим долгом «откликнуться» на призыв неведомого и все же попытаться проникнуть в суть творчества. Хотя, на мой личный вкус, Ефиму Гаммеру гораздо сильнее удаются стихотворения, что называется, «бытовые», обращающиеся к относительно недавней истории России. Таковы в этом сборнике «Забытые полустанки» - стихотворение из восьми частей, посвященное Файвишу Аронесу (1893 - 1982), знаменитому еврейскому актеру, узнику ГУЛАГа (о нем Ефим Гаммер говорит: «Утомленный человек превозмог разбойный век»), а также потрясающее стихотворение «Инвалид с каталкой». Оно достойно называться и поэмой. Его главный герой - безногий инвалид, бывший снайпер, бегающий наперегонки с семилетним пареньком, лирическим героем, и обещающий, в ходе игры, что о них обоих позаботится «Софья Власьевна». Она и позаботилась — вскоре инвалид исчез. Куда - о том в газетах не писали, а слухи были таковы:
загрузили их на баржи
с открывающимся дном
и утопили, как котят.
Так же содержательны и глубоко гуманистичны по сути «Фронтовые хроники Гило», некогда положительно отмеченные Анной Кузнецовой в журнале «Знамя».Как мне кажется, основной посыл «Замкового камня Иерусалима» - четыре строки:
И небо говорит
в тебе стихами
на языке доходчивом -
любом.
Ефим ГАММЕР
© Ефим Гаммер, 2021
ВОТ И ОСЕНЬ, И ВНОВЬ В МИЛУИМ
«милуИм» - так в Израиле именуют
армейские сборы резервистов -
«милуимников»
1
Милуим, милуим - отчий дом.
Мы надежно притерты к затвору.
Пулезвездный кругом окоем
и до эха охочие горы.
Пристрельный мир. Душа и мысль.
Боль столкновенья без обмана.
Прицельна даль - она же близь,
соедини - сквозная рана.
Кто не убит, сегодня - жив.
Коль вышло так, не надо яда.
И хватит - хватит! - истины во лжи
в придуманном раю - предтече ада.
2
Приятель, тротуар,
тебя здесь не найти.
Здесь взапуски со мной
шоссе несется.
Я обогнал асфальт.
Проселок впереди
и с горизонтом
спорящее солнце.
Баран - титан -
стоит, мудрец, молчит.
Ишак разбойно
прочищает глотку.
И невозможно
расколоть о быт
свою просмоленною
жизнью лодку.
Плыви себе,
как будто сквозь года
непознанной
гористой параллелью.
А позади -
их светлость - города,
как наказанье,
боль, похмелье.
3
Лепные лепеты луны -
льняное лоно
линялой ласковой вины
самовлюбленной.
4
А ночь - ничья! По обе тьмы от пули
придирчиво нацелена в висок
недолговечной сигареты - дуры,
с которой повенчался дурачок
на пять минут, всего на семь затяжек,
чтобы прогреть замершее нутро.
И кто? Когда? В каких словах докажет,
как выглядит вселенское добро?
5
Бездомность, суета отринутого мира.
Повергнутая в чувство светотень.
И не до жиру. И опять мигрень
от ощущенья: будто в центре тира
стою - открыт для пули и ножа.
Разборчиво перо, забывчива душа.
Вновь сосланы года на каторжную память.
И трезвый разум, честью дорожа,
все полагает, что приспело править.
Но «полагает» - это не приказ.
Не выправить ни слова, жеста, шутки.
И прошлое живет и мчится на попутках,
чтобы догнать меня, ворваться в этот час.
6
Растаскали по задворкам будней
чувства, мысли, «добрых» и «плохих».
Закутили, и с рассветом мутным
обронили в пьяные стихи.
Не дави маразмом и весельем,
хитрый брат обманного чутья.
Мы пройдемся по тебе метелью,
колотушкой по мозгам стуча.
Что? Морозно? Надевай папаху.
Или, может, одолжить доху?
Не взыщи ты, вызвавши на драку.
Честь по чести все, как на духу.
7
Я вышел из шинели Гоголя,
надел солдатскую шинель.
И по плацу ходил, не охая,
средь буйных Стенек и Емель.
Мне - «дембель», им «подъем!» от ротного.
Война? Ученья? Ночь как ночь.
Но страх солдатский - хуже рвотного,
когда дошло: не превозмочь.
Приказ! И сукою дворовою
клыки востри, будь то, что будь,
и в свору затекай, чтоб с этой сворою
впервые за кордон махнуть.
А я обрел в оливах логово -
кушетка, книжный шкаф и печь.
Укрылся вновь шинелью Гоголя.
А ну сорви - попробуй! - с плеч.
8
И Дантес в меня не стрелял.
И Мартынов не вызвал на схватку.
И любой распавлиненный бал
мне отныне, как игры в прятки.
Не тот век, не тот год, не тот день.
Не те страсти, причуды, проказы.
Я сегодня - простая мишень
для сокрытого полночью глаза.
9
Такое зимнее ничтожество.
И снег не снег, и стынь не стынь.
Не понимаю ничегошеньки
от километра до версты.
Но километр, верстою мереный,
уводит ноги за предел.
Ему, должно быть, бесом велено.
Моим ногам? Сам Бог велел.
10
Асфальты - в горизонт,
обманный час распутья,
сомнений пустоцвет,
затейливый покой,
и медленно текут
ручьи по руслу сути,
и сердце говорит
с непознанной судьбой.
Разбрызганы во тьме
проплешины сиянья -
не лунные, не звездные,
а истины и лжи.
И привечает жизнь
реальность и преданье,
соединив в горсти
лучи земной души.
ИЕРУСАЛИМ
Напрячься помыслом и нервом,
клюкой нащупать зорный след,
и прозревать, как в жизни первой,
когда сквозь чудо видел свет,
когда у звездного полога
не безъязык был и не слеп,
когда младенчески - пророком
вклинялся в помыслы судеб.
Уйти? Остаться? Возвратиться
под наказанье и указ?
И осознать себя в темнице
разнопохожих лиц и глаз?
Но знать срока земли и неба…
И не сказать. Кому и где?
Без осознанья чуда немо
реченье для земных людей.
Гордиев узел, путь запутан,
доколи чудо - не резон.
Серьезный век не верит в чудо.
Больной на фокусах взращен!
Иерусалим
"Наша улица” №262 (9) сентябрь
2021
|
|