Нина Краснова "Справка о неработающем гражданине" эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин

Нина Петровна Краснова родилась 15 марта 1950 года в Рязани. Окончила Литературный институт им. М. Горького (семинар Евгения Долматовского). Автор многих поэтических сборников, выходивших в издательствах «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия» и др. Печаталась в журналах «Время и мы», «Москва», «Юность», «Новый мир» и др. В «Нашей улице» публикуется с пилотного № 1-1999. Принцесса поэзии «МК-95». В 2003 году в издательстве «Книжный сад» вышла большая книга стихов и прозы «Цветы запоздалые» под редакцией и с предисловием Юрия Кувалдина. Член Союза писателей СССР с 1982 года. К 60-летию Нины Красновой в 2010 году Юрий Кувалдин издал еще две её книги: "В небесной сфере" и "Имя".

вернуться
на главную страницу

Нина Краснова

СПРАВКА О НЕРАБОТАЮЩЕМ ГРАЖДАНИНЕ

1. Работающий бесплатно - считается неработающим.
Понадобилась мне справка о размере моей пенсии, для предъявления по месту требования. Такую справку я получила в пенсионном фонде. Мне даже стыдно писать, какова моя пенсия. До того она мала. Поэтому к ней, спасибо правительству Москвы, добавляются социальные выплаты и добавляется субсидия.
Справку о социальных выплатах, которые составляют сумму 11 тысяч рублей в месяц (эта сумма больше, чем сама моя пенсия), я получила в МФЦ (в МногоФункциональном Центре – Центре государственных услуг) и прочитала там следующее:
Наименования выплаты: региональная социальная доплата (к пенсии. – Н. К.) до величины городского социального стандарта для неработающих граждан (курсив мой. – Н. К.), зарегистрированных по месту жительства в Москве.
Я считаюсь неработающий гражданин! Я, профессиональный литератор, член нескольких союзов писателей, я, которая только и знает, что работает с утра до ночи и не знает «ни сна, ни отдыха», не отрываясь от компьютера по 18 часов в день, пишет книги, стихи, прозу, статьи, репортажи, дневники, эссе, литературные зарисовки, то есть, как сказал бы её коллега Юрий Кувалдин, «перекладывает свою жизнь и свою душу в буквы» – правда, делает всё это не за деньги и не ради денег, а «по велению души», по потребности души, так сказать, на общественны началах, как советский пионер, который всем ребятам пример, и как Павка Корчагин на железной дороге, и не получает за это ни зарплат, ни гонораров, да еще свои деньги платит, выкупая газеты и журналы со своими публикациями и выпуская свои книги за свой, а не за государственный счёт. В советское время получала и гонорары, и не маленькие, на которые можно было жить и творить, но и тогда писала не ради денег и не «ради славы и наград». А кроме того она, то есть я, занимается общественной литературной деятельностью, за которую тоже не получает ни гроша.
И вот она, то есть я, считается «неработающим гражданином», в отличие от работающих, то есть тех, кто работает, кто каждый день ходит на работу и, даже если ничего не делает там, а просиживает штаны и околачивает груши, получает за это деньги.

2. Мелкие деньги тоже могут быть крупными.
…Пришла я в сберкассу получать свою пенсию. Кассирша выдала мне мои купюры по тысяче и по пять тысяч рублей, спросив предварительно:
- Вам какими деньгами лучше выдать – мелкими или крупными?
- Любыми (для меня все даже мелкие деньги – очень крупные).
Я улыбнулась и помахала ими в воздухе и сказала:
- Есть такая примета: если получишь какие-то деньги, надо помахать ими в воздухе. Тогда к тебе еще деньги придут.  - Эту примету я когда-то узнала от Валерия Золотухина, когда вместе с ним продавала его книги в Театре на Таганке.
- Махай не махай деньгами, а если ты не работаешь, никакие деньги к тебе не придут, - произнесла кассирша, женщина пенсионного возраста, как я, но вот в отличие от меня – неработающей - работающая (кассиршей в сбербанке),  бросила легкий афористичный камешек в мой огород.

3. «Я б извозчики пошел, пусть меня научат».
Фёдор Шаляпин как-то нанял извозчика, сел в бричку и едет «по указанному адресу». Извозчик спрашивает:
- А вы где работаете, барин?
- Я пою, - коротко ответил Шаляпин.
- Да поём-то мы все поём. А работаете-то вы где?
Как говорится, «я б извозчики пошел, пусть меня научат». То есть пение, работу певца извозчик не считал за работу. (Хотя он не знал, кого он везет.)
Точно так же и многие люди не считают работу писателя за работу.
Один мой приятель из ЖКХ, который недавно вступил на литературную стезю, но работать в ЖКХ не бросил, потому что ему за эту работу деньги платят, на которые он живет, а до пенсии ему далеко, недавно спросил меня:
- Нин, а ты почему нигде не работаешь?
«Я не работаю?!» - Это он спросил меня, профессиональную писательницу, которая всю жизнь работает в литературе и издала около 30 книг, а написала еще больше, и посвящает литературе всю себя, потому что литература, как говорил Батюшко, «требует всего человека (без остатка)».
- Да пишем-то мы все пишем, - мог бы сказать мой приятель. – А не работаешь-то ты почему?

4. Лев Толстой не считал писательство работой.
Кстати, и «Лев Толстой тоже не считал писательство работой». Об этом Юрий Кувалдин пишет в своей миниатюре «Временное» и как раз пишет о людях, которые считают писателей бездельниками: мол, я вот работаю, «а вы (писатели), груши… околачиваете, а я в поте лица своего тружусь». «Конечно, чего там оправдываться, я же в поте лица не работаю, я занимаюсь (творчеством) за письменным столом…» - говорит писатель Юрий Кувалдин, который тоже работает не за деньги, пишет свои собрания сочинений, издает свой литературный журнал «Наша улица». И считает, что там, где начинаются деньги (то есть когда писатель, художник работает за деньги, ради денег), там искусство кончается, исчезает. И наглядным подтверждением и ярким примером этого служит – коммерческая литература, литературная «попса», родственная музыкальной эстрадной «попсе». 
Граф Толстой мог позволить себе заниматься писательством и не считать это работой. Хотя он немалые деньги получал за свои книги. Но мог бы и не получать их, а всё равно писал бы их. Ему было на что жить. Он с голоду не умер бы.
Писательство – это аристократический вид деятельности, который могут позволить себе аристократы, даже если они не графы Толстые, аристократы духа, для которых творчество важнее денег. И которые не бросят творчество, даже если оно не приносит им никаких денег, ни гроша, ни копейки, никаких финансовых доходов.
А писатели, которые ни одной строки не напишут, если им за это не заплатят, это не писатели, а функционеры, конъюнктурщики, «деляги». Как и певцы, которые и петь перестанут, и рта не раскроют, если им не будут платить за это деньги, причем не маленькие. 
Как сказал мне когда-то Золотухин об одной артистке: «Она жопу с дивана не подымет, если ей не заплатят за это хотя бы 2 тыщи долларов». 

5. Мои университеты.
А где и кем я работала до того, как стала профессиональной писательницей, то есть свободной художницей на вольных хлебах? 
В 17 и в 18 лет я – после окончания школы - работала нештатным корреспондентом газеты «Рязанский комсомолец», а летом, по три месяца работала в пионерлагере «Комета», пионервожатой и руководительницей кукольного кружка в рязанской мещёрской деревне Ласково, ставила с ребятами младшего отряда спектакли, в которых и сама играла, и к которым сама делала и декорации, и весь реквизит, и куклы из папье-маше и тряпок. Физрук написал мне лестный для меня автограф: «Хороши не только куклы…» Работала я в пионерлагере и подсобницей на кухне.
Потом я поступила в рязанскую районную газету «Ленинский путь» и там целых три года работала литсотрудницей, и по совместительству с этим - еще и подчитчицей и корректором, а несколько дней была и ответственным секретарем, макетировала газету, подменяла ответственного секретаря.
Потом я поехала в Москву поступать в Литературный институт и, пока не поступила, целый год проработала пекарем-выборщиком на Московском хлебозаводе № 6, по лимиту, куда москвичей никакими калачами не заманишь, укладывала на лотки, на вагонетки, по 32 тонны буханок черного хлеба, о чем потом написала стихотворение «На выборке»:
«Стою потею у печи… // Буханки – будто кирпичи…  // Я из буханок целый дом  // Могла б уже построить… //  Как трудно хлеб дается нам… // Я знала только по словам, // А по себе не знала».  
(Я цитирую здесь только некоторые строки этого стихотворения, потому что сейчас, по прошествии лет, оно в целом кажется мне слабоватым.)
Потом я пять лет училась в Литературном институте, на отделении поэзии, занималась в семинаре Евгения Долматовского, радуясь, что «Я - студентка! Я живу в столице!», и по совместительству с этим работала при институте дежурной на сигнализации, кладовщиком, машинисткой и, как Платонов, дворником, о чем у меня есть такие стихи на «рабочую тему»:

ДВОРНИК

Мету Москву берёзовой метлой,
Участки, закреплённые за мной,
Бумажки, листья, спички и окурки.
Работаю в какой похуже куртке.

Я – дворник. А чего стыдиться тут?
У нас ли не в почёте всякий труд?..

И так далее.

Потом я уехала в Рязань и некоторое время была там и. о. руководительницы литобъединения «Рязанские родники» во Дворце профсоюзов, подменяла руководительницу. И вся с головой и ручками окунулась в рязанскую поэзию. И с утра до ночи только и знала, что читала рукописи своих рязанских собратьев по перу, чтобы обсудить их на очередных занятиях «родниковцев», и готовилась к этому, как к экзаменам.

6. Свободная художница на вольных хлебах.
…Надо сказать, где бы и кем бы я ни работала, я всегда делала это очень добросовестно, и относилась ко всему очень ответственно, со всей душой, и отдавала работе все свои силы, как лошадка, на которую семеро навалят, один везет. Но никогда и нигде мне не платили за мою работу хорошо, хотя всегда хвалили меня, чтобы я работала еще лучше и еще больше.
И когда я выпустила свою первую книгу стихов «Разбег» и вступила в Союз писателей СССР, в 1980 году, я решила: хватит мне работать на разных работах, тратить на это свою жизнь, да еще за жалкие гроши, которые (такие-то) я и так могу «сшибить»- заработать, сидя на вольных хлебах…  мне надо заниматься своим творчеством и отдавать творчеству не остатки сил от работы там и сям, а все свои силы и всё своё время, иначе я ничего не сделаю в литературе. Если буду жить под девизом «Землю попашем, попишем стихи».
И я села на вольные хлеба. Стала «жить жизнью профессионального литератора». Жить такой жизнью советовал мне в своем письме ко мне и мой учитель, мой литературный отец Владимир Солоухин, с которым я, когда я только-только переехала из Москвы в Рязань и даже еще не была членом Союза писателей, советовалась, как мне жить после Литературного института и после своего возвращения в Рязань: идти куда-то работать (служить) или сидеть на вольных хлебах и писать стихи, заниматься творчеством:
«Дорогая Нина!.. Я думаю, что такая работа, которая заняла бы сейчас всё твоё время и мешала бы писать стихи, тебе не нужна. Пока молодость и сила, надо писать. Надо жить жизнью профессионального литератора, надо вступать в СП СССР, надо выступать на вечерах, можно писать рассказы, повести, романы, очерки, статьи, критические, литературоведческие, разные литературные миниатюры, зарисовки, заметки. Можно переводить (кого-то на русский язык) в крайнем случае, но от собственно литературы уходить уже нельзя».  (См. журнал «Наша улица» № 7 2002.)

7. Главное дело всей жизни.
Главным для писателя должно быть главное дело его жизни – его творчество. Оно должно быть на первом месте, а не что-то другое и не какая-то другая работа. А для поэта – естественно, поэзия. О чем я написала такие стихи:

***
Запряги Пегаса белой масти
Со своим особенным тавром.
Творчество должно на первом месте
Для поэта быть, не на втором.

На втором, на пятом и десятом
Всё другое вечно быть должно.
Это ясно даже и детятам,
Это ясно детям даже, но…

Если по причине той и этой
Ты нарушишь мест порядок, да?
Песенку твою считая спетой,
От тебя сбежит Пегас тогда.

Кстати сказать, стихи я начала слагать в 3 года, в детсаду, а писать в 7 лет, как только научилась держать в руках перо. И «печатала» их в школьных стенгазетах, редактором и художественным оформителем которых была я же,  и когда училась в школе-интернате, и когда училась в простой средней школе. И, по просьбе своих учителей, выступала со своими стихами перед своими одноклассниками.

ЗИМА
Зима. На улице мороз,
Щиплет уши он и нос.
На горку с самого утра
Бежит сегодня детвора…
(…)

ОСЕНЬ
(…)
Небо хмурое покрыто облаками,
Мелкий-мелкий дождик моросит.
Паутина серыми клоками,
На ветвях, качаяся, висит…

Мои учителя гордились мной, и моя матушка тоже. И с малых лет, с 5-го класса, я еще вела дневники… и пишу их до сих пор (правда, не так подробно и не так регулярно, как раньше)… И со временем к ним добавилась и лирическая проза (под влиянием Солоухина, мастера такой прозы), и автобиографическая, и эпистолярная, и мемуарная, и эссеистическая, и литературоведческая, и художественно-документальная или документально-художественная, и журналисткая… десятки томов, из которых я издала только малую часть, одну восьмую айсберга.

8. Что значит – жить жизнью профессионального литератора?
Что значило в советское время – жить жизнью профессионального литератора? Это значило – не только писать свои вещи, но и получать гонорары за свои публикации, за свои книги, и за свои выступления от бюро пропаганды художественной литературы. Тогда за всё это платили деньги, на которые можно было жить и писать новые вещи, новые книги. Считалось, что на это нельзя жить, но я жила, мне хватало этих денег, тем более, что я не пью и не курю и, воспитанная в многодетном семье инвалидки второй группы по зрению и росшая без отца и с малых лет привыкшая жить в бедности, умею жить экономно и никогда не гонялась за деньгами и не мечтала ни о машинах, ни о дачах, ни о материальных благах, ни о материальном богатстве.    
Главным для меня всегда было творчество и моё духовное развитие, творческое самосовершенствование, «работа над собой», а не что-то ещё. И когда я вступила в Союз писателей СССР, я была счастлива, что теперь могу «нигде не работать», нигде не служить, а только писать свои вещи, заниматься творчеством, целиком посвящать себя главному делу своей жизни и жить жизнью профессионального писателя, которой я живу и до сих пор, хотя сейчас, после развала Большого Союза писателей, и после либерализации цен, после 1991 года, никто не платит писателям никаких гонораров за их публикации и за их книги, за их труд. Если, конечно, эти писатели не прибились к «кормушке» с денежными премиями и к денежным фондам.
Сейчас жить жизнью профессионального литератора можно, только питаясь святым духом. 

9. Ох, ох, а за охом Бог.
Когда я, свободная художница, привыкшая жить на вольных хлебах, переехала в Москву, в 1992 году, в период либерализации, я стала думать, как и на что мне жить. И благодаря одному своему литературному товарищу нашла себе подработок в «Бизнес-центре», вычитывала собрание сочинений Маркиза де Сада. А благодаря другому литературному товарищу нашла подработок в «Московском рабочем», вычитывала сочинения Михаила Кузмина… Как корректор… Но за всё это получала такие гроши, которых даже кошке на молоко не хватит. Правда, во всем отрицательном есть и что-то положительное: зато я начиталась Маркиза де Сада и Михаила Кузмина, познакомилась с их книгами, которых раньше никогда не читала и даже в глаза не видела…
Потом благодаря своей подруге, машинистке Литинститута, я устроилась работать машинисткой в машбюро Литинститута (как в студенчестве), чтобы заменить её во время её отпуска, с июня до сентября, и работала в машбюро на полставки, печатала бумаги учебной части, кафедры творчества, приемной комиссии, отчеты и статьи профессоров…  и всё это делала тоже за гроши и еще за талоны на студенческие обеды. Причем работала «от зари до зари, от темна дотемна», портила свое слабое зрение и была вся - как выжатый лимон. И у меня не было сил ни на стихи, ни на что-то ещё. И я думала: «Для этого, что ли, я переехала в Москву?..»
И тут на моем горизонте появился певец и композитор Анатолий Шамардин! С которым я познакомилась в 1988 году на вечере Виктора Бокова и переписывалась, когда жила в Рязани, даже и не переписывалась, а так - изредка - перебрасывалась открытками к праздникам, но ни разу не встречалась с ним за пять лет. И вот он увидел, в каком бедственном положении я нахожусь, и сказал мне:
- Нинетта, пошли ты всех своих благодетелей и благодетельниц на хер. Сиди дома, пиши свои стихи, а я буду поддерживать тебя и писать на тебя песни.
И у меня начался новый – прекрасный! - этап жизни и новый прилив творческих сил, в результате чего сами собой стали слагаться циклы лирических стихов, посвященных Толе.

***
А этот мир и многолюден так и тесен.
В нём появился Толя Шамардин!
Мне кроме Толечки никто не интересен.
Мне интересен Толечка один.

Он королевич мой из жизни, не из сказки –
Такой изящный, стройный колосок.
И у него такие каренькие глазки,
И у него такой красивый голосок..

Я лучше Толи никого и не видала.
Он о любви романсы мне поёт.
Он идеал, какого нету идеала.
К тому же он не курит и не пьёт.

И он стал писать песни на мои стихи. И мы стали ездить с ним в студию института культуры и делать студийные записи наших песен и выступать с ним на вечерах. А потом он, как мой личный спонсор, помог мне издать книгу любовно-эротических стихов «Интим», 3-тысячным тиражом, и я продавала эту книгу «на площадях и улицах столицы», в основном водителям машин, бегая - в спортивном костюме и кроссовках и с сумочкой книг наперевес  - от метро до метро, от машины к машине, и продала весь тираж и на вырученные деньги издала новую книгу «Семейная неидиллия», уже 5-тысячным тиражом, и ее всю продала, чтобы сделать самой себе гонорар и жить свободной художницей и писать новые книги. Я выполнила невыполнимую ни для кого программу.
- Сам Пушкин не смог бы сделать то, что сделала ты! – говорил мне Толя с восхищением, и то же самое говорили мне мои собратья по перу.
Но дефолт 1998 года сожрал мои деньги, заработанные мною с таким трудом,  и оставил меня, свободную художницу, «неработающую» Нинку-гражданинку, с носом, превратив весь мой труд в мартышкин труд. И после этого я зареклась продавать свои книги, хотя это у меня получалось, как ни у кого из моих собратьев по перу. И после этого меня уже никакой палкой нельзя было загнать ни на какую работу. Я исчерпала этот свой ресурс, этот свой запас сил, нужный для зарабатыванья денег. И потеряла на этом слишком много своей энергии и своего золотого времени, которое дороже денег. И я поняла, что «деньги идут к деньгам», но ко мне они не идут и не придут, сколько бы я ни работала. И поэтому лучше я подтяну свой пояс потуже и буду заниматься своим творчеством. Тем более, что меня есть кому поддержать, моему Толе, посланному мне Господом Богом во спасение, хотя Толя не был таким преуспевающим в материальном смысле певцом, как наши эстрадные «звёзды» со своей ширпотребной «попсой», потому что он был певцом от Бога и пел не ради «бобла» и не ради карьеры, а для души и для удовольствия, и пел только то, что хотел он, а не чиновники от искусства, и был по натуре независимым человеком и «бессеребреником», как и я. 

10. Мещёрские травницы и Божий дар.
У меня есть такая странная для нашего времени, для эпохи рыночных отношений особенность: я люблю работать бесплатно и не люблю работать за деньги. И не только потому, что мне всё равно никто никогда не платил хорошо за мою работу, как бы хорошо и много я ни работала, но и потому, что когда я работаю бесплатно, я чувствую себя свободной и независимой. Хочу делаю что-то – а хочу и нет. Хочу буду писать какой-то материал, а хочу - и нет. И если буду писать, то буду писать только так, как хочу я. А если писать что-то за деньги, то есть по заказу работодателя, то надо учитывать требования работодателя, подлаживаться и подстраиваться под него, под его вкусы, под его взгляды и идеи… У меня тогда перо в руках застрянет и не поедет по бумаге и тогда слова не будут литься.  
Я, в отличие от писателей, которые пишут только за деньги и которых деньги как ничто другое, вдохновляют на великие объемы книг, не люблю и не умею писать за деньги. Нет, нет и нет, только бесплатно!
Есть во мне, наверное, что-то от рязанских мещёрских травниц, о которых говорила мне моя матушка и которые жили в деревне Ласково и делали всё бесплатно и считали, что если будут делать что-то за деньги, то лишатся своего Божьего дара, своего таланта. Другое дело, если травница помогла кому-то вылечиться, исцелиться, а человек в благодарность за это отплатит ей добром за добро - принесёт ей решето яиц, крынку молока или кусок сала. Но сама она не должна ничего ни у кого просить за свой труд, должна всё делать за спасибо, иначе у неё её талант пропадёт. Моя матушка была такой же, как эти травницы, жила по такому же принципу, как они. И по такому же принципу живу и я. И придерживаюсь этого принципа и в своей литературной деятельности. 
А о травницах (иными словами - знахарках) деревни Ласково, откуда, кстати сказать, родом и Дева Феврония, я когда-то написала такие стихи:

ДЕРЕВНЯ ЛАСКОВО

Тут когда-то знахарки народ лечили
(В наше время в невежестве их обличили) –
Не таблетками лечили с химприправами
(Хоть и кажется это сказкой),
А вниманьем, добром да лаской,
Да снадобьями чудесными да травами,

И от порчи лечили, и от сглазу,
И от семьдесят семи недугов сразу.

Тут людей медработники нынче лечат
(Одно лечат, другое, бывает, калечат.
Впрочем, вовсе неуместна тут ирония).
Но буквально в каждой избёнке,
В каждой самой невидной бабёнке
Мне мерещится Премудрая Феврония*.
__________
Ф е в р о н и я – ласковская знахарка, вошедшая в древнерусскую легенду, вылечила от недуга Муромского князя Петра и стала ему женой. – Н. К.

2011 г., Солотча

11. «Я не хочу нигде служить…»
…Могла бы я в Москве устроиться, например, в какую-нибудь редакцию и работать и получать там какую-то зарплату. Но я когда-то, на заре туманной юности, до Литературного института, работала в газете «Ленинский путь», в отделе искусства, культуры, быта, спорта, происшествий, и каждый день писала разные статьи, заметки, информации и занималась этим - в течение трех лет! - круглосуточно, потому что писать я могла только дома, после работы (а в редакции, на людях, я писать не умею), а потом на работе перепечатывала всё это на машинке, редактировала, шлифовала и доработалась до творческого кризиса, до того, что у меня глаза на газету уже не глядели, и я думала, что больше никогда в жизни не смогу написать не только статью, но даже и один абзац и одно предложение. Конечно, в «Ленинском пути» я прошла хорошую школу литературного сотрудника и набралась полезного для себя опыта, который пригодился мне в дальнейшем. Но с тех пор я не могу работать ни в каких газетах. И нигде не могу служить, даже если бы получала за это большую зарплату. О чём и написала вот такие стихи:

***
Я не хочу нигде служить,
Копейку молотом «ковая».
Хочу перовской птичкой жить,
Быть вольной птичкой. Какова я?

Хочу свои рулады петь,
Разучивать за гаммой гамму
Мне надо выполнить успеть
Свою небесную программу

Нужны ли деньги соловью?
Возьми, куда подальше день их.
Мне жалко тратить жизнь свою
На зарабатыванье денег.

Ни в какую редакцию для «зарабатыванья денег» я в Москве устраиваться не стала, зато стала сотрудничать с журналом писателя Юрия Кувалдина «Наша улица» и печататься там и помогать «шефу» распространять этот журнал в разных местах Москвы и дежурить в редакции и принимать авторов с их произведениями и организовывать вечера «Нашей улицы» и попала в славный круг «нашеуличников», в числе которых были и остаются Президент социально-экономических и интеллектуальных программ Сергей Филатов, критик Лев Аннинский, поэты Александр Тимофеевский, Виктор Боков, Кирилл Ковальджи, Евгений Лесин, Андрей Щербак-Жуков, мой однокурсник Сергей Каратов, прозаики Андрей Яхонтов, Виктор Астафьев, Рада Полищук, Эмиль Сокольский, Эдуард Клыгуль, Сергей Михайлин-Плавский, Виктор Кузнецов-Казанский, Ваграм Кеворков, Маргарита Прошина, барды Евгений Бачурин, Алексей Воронин, культуролог Слава Лён, скульпторы Дмитрий Тугаринов, Владимир Буйначев, Ольга Победова, художники Александр Трифонов, Игорь Снегур, Валерий Валюс, Виталий Копачев, режиссёр Театра Армии Александр Бурдонский, режиссёр Театра на Таганке Юрий Любимов, артисты Валерий Золотухин, Феликс Антипов… и много-много кто ещё… и Золотой голос России, солист Утёсовского оркестра Анатолий Шамардин… «Вот компания какая»!  И это далеко не вся «Наша улица»! И я не называю здесь новых авторов и друзей журнала последних лет. 

12. Гимн во славу пенсии.
…И как же я была рада и счастлива, когда я стала пенсионеркой и стала получать пенсию, «пенсЮшку», как сказала бы моя матушка. Пусть и небольшую (потому что я не все справки собрала, какие нужны для оформления пенсии, и какая-то часть моего рабочего стажа не вошла в мой общий стаж), но зато стабильную, да ещё с социальными выплатами (пособиями), да ещё с субсидией! 
Вот теперь можно сидеть на вольных хлебах и не думать о «зарабатыванье денег» на жизнь, но не отлёживаться на печи, хотя вроде бы можно было бы и позволить себе это, а работать, работать, работать на литературной ниве, с ещё бОльшим энтузиазмом, чем раньше…  бесплатно, бескорыстно, выполнять свою «небесную программу», во славу нашей литературы, во славу Слова! И не могла я по такому поводу не написать гимн во славу пенсии:

ГИМН ВО СЛАВУ ПЕНСИИ

Сбылась моя мечта поэта –
Мечта о лучших временах,
И я пишу стихи про это,
В журнал отдам иль в альманах.

Служила я с высоким смыслом
Во храме Феба, не греша,
И не имела хлеба с маслом
И не имела ни гроша.

И вдруг алтын светить мне начал
И в мой карман упал с небес.
Всё потому, что мне назначил,
Начислил пенсию собес.

Чтоб не надела я удавку
Себе на шею – эй, не смей! –
Он и лужковскую надбавку
Надбавит к пенсии моей.

И буду я тогда буржуйка
И буду рябчиков жевать.
Пока же хлеб со-с маслом жуй-ка,
Чтоб дальше жить и выживать.

Пиши, поэт, про то, про это,
Читай родные буквари
И про свою судьбу поэта
Стране спасибо говори.

15 - 18 августа 2021 г.,
Москва

"Наша улица” №262 (9) сентябрь 2021