Александр Кирнос “Мануальная терапия" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Александр Ефимович Кирнос родился 7 августа 1941 года в городе Козловка Чувашской СССР. Окончил Ленинградскую Военно-Медицинскую Академию в 1964 году. В армии и после демобилизации до 2000 года работал врачом-хирургом. Печатался в журналах и альманахах России и Израиля, в 1993 году вышел сборник стихов "Дорога к Храму". Автор «Нашей улицы». В 2012 году в издательстве «Зебра Е» вышла книга повестей и рассказов «Тыча». В "Нашей улице" публикуется с № 98 (1) январь 2008

вернуться
на главную страницу

Александр Кирнос

МАНУАЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ

рассказ

В эту невезучую пятницу Сонин заехал в ТЭЧ по делу. Он в то время интересовался научной темой, возникшей при весьма странных обстоятельствах. Странность была в том, что эта тема возникла из трагикомического случая, рассказанного в курилке замполитом первой эскадрильи майором Алтуховым. Алтухов был мастером трёпа, в котором с ним мог посоперничать разве что инженер той же эскадрильи капитан Васин. На их трёп в курилке в конце недели в буквальном смысле слова слетались все экипажи. В этот раз Алтухов рассказывал о своей попытке сесть на полосу ночью в СМУ (сложные метеоусловия) при минимальной видимости.
- Вываливаюсь я, значит, из-под облаков и вижу: промахнулся мимо полосы, а земля уже под задницей, - перекатывая из одного угла рта в другой сигарету цедил Сан Саныч. - Ну, и что я думаю?
- Хрен ли тут думать, - лениво усмехнулся Алябьев, - штурвал на себя и все дела, может, и успел бы свою задницу спасти.
- Да это я сделал, но ведь мысль лётчика быстрей скорости самолёта, вот я и думаю, а ведь сейчас ёклмн... и точно, ёклмн... - почёсывая себя под общий хохот пониже спины, заключил Алтухов.
Все знали, что в прошлом у Сан Саныча была аварийная посадка, после чего он и был списан из истребительной авиации. Алтухов был фактурный мужчина, высокий, что называется, в теле, с ленивой грацией крупной кошки, движения у него были плавными, замедленными, и только очень опытный глаз мог разглядеть за этой внешностью сибарита мгновенность реакции и стремительность действий. В своей прошлой жизни был он лётчиком-снайпером и по слухам в полку, где он служил раньше, друзья звали его Сапсанычем. Такой сталинский сокол - сапсан, птичка килограммов девяносто весом. После аварии при обследовании ВЛК он был признан ограниченно годным к лётной работе и направлен в транспортный полк на должность замполита эскадрильи. При этом в экипаже Ил-14 был он по штатному расписанию помощником командира корабля - правым лётчиком, то есть оказался таким большим нулём при палочке. Правый лётчик полностью проходил курс лётной подготовки командира экипажа и предполагалось, что он должен быть готовым при необходимости заменить его, но такой необходимости на памяти ветеранов полка не возникало ни разу. Конечно, командир экипажа мог дать и обычно давал правому пилоту возможность «порулить», пока шли по трассе, зайти на посадку и даже сесть в ПМУ (простые метеоусловия) , но при малейшей опасности брал управление на себя. Летать правым пилотом можно было долго, места командиров экипажей освобождались редко. А поскольку непосредственных обязанностей по обслуживанию самолёта у правого пилота, в отличие от других членов экипажа практически не было, то по неписаному правилу во всех экипажах он был «старшим, куда пошлют», что в случае с Алтуховым не могло не вызывать известных напрягов. Но Алтухов «вписался», и экипаж, и эскадрилья приняли его как своего. И казалось, что он совсем не комплексовал, но однажды Сонин был свидетелем того, как кто-то из сослуживцев окликнул его: «Сапсаныч, послушай....». Алтухов мгновенно повернулся и так посмотрел на визави, что тот поперхнулся, закашлялся и быстро пошёл в другую сторону.
- Сан Саныч, а как, действительно, ты определяешь при посадке, сколько метров до земли осталось? - пристал к нему в тот раз Сонин.
- Задницей, - пробурчал Алтухов, - да ты любого пилота спроси, и он тебе скажет, что он землю именно этим местом и чует.
Вот тогда Сонин и заинтересовался, каким образом лётчик оценивает расстояние до земли. Интерес был чисто академическим, поскольку все самолёты были оборудованы высотомерами, но прибор прибором, а эти последние перед приземлением метры были чрезвычайно важны. Человек ведь не птица, у него нет закреплённых естественным отборов соответствующих рефлексов. У Сонина даже возникла идея небольшого приборчика из трубочек и лампочек, с помощью которого он надеялся выяснить, существуют ли у лётчиков какие-то дополнительные врождённые способности к ориентированию в пространстве или это всё же целиком и полностью результат обучения. Сонин предполагал, что какие-то конституциональные особенности у тех, кто становится лётчиком есть, и заключаются они не только в физическом и психическом здоровье, но и в особенностях восприятия. Уже давно было известно, что у каждого человека врождённое чувство вертикали и горизонтали, и это следствие воздействия земного притяжения и формирования отолитового аппарата, спрятанного во внутреннем ухе, а вот с тем, как определяется расстояние до объекта полной ясности не было.
Новорождённый ребёнок изучает пространство с помощью осязания. Рука и рот обучают глаз, и, может быть, рот вначале более важен в познании формы и фактуры предмета, недаром маленькие дети всё тянут в рот, и только потом рука, дотягиваясь до предмета, даёт представление о расстоянии. Не завоёванные Наполеоном англичане сохранили естественное восприятие пространства. Дюйм, фут, ярд - то, что присуще человеку: это средние величины длины верхней фаланги большого пальца кисти, длины стопы, расстояния от кончика носа до кончика среднего пальца руки одного из английских королей.
Так что высказанную Алтуховым мысль о том, что критическое расстояние до земли пилоты чувствуют задницей, можно было бы как-то связать с представлением о длине ноги человека (а у лётчика с расстоянием от этой самой задницы до выпущенных шасси и с ощущением того, что оно катастрофически сокращается). Но чем здесь может помочь введённая Наполеоном и принятая почти всем миром современная система мер, основанная на научных представлениях о длине парижского меридиана? И как она соотносится с повседневным пространством, в котором живёт человек? Сонин знал, что не последнюю роль в восприятии пространства играла бинокулярность зрения и понимал, что развитая способность к определению расстояний скорее всего результат обучения. Но, поскольку среди учеников были и отличники, такие как выдающиеся баскетболисты или те же лётчики-снайперы, а были и безнадёжные двоечники, к коим Сонин причислял себя, то некоторые сомнения у него всё же оставались, вот он и заехал на стоянку первой эскадрильи проконсультироваться по поводу придуманного им прибора со своим давним пациентом капитаном Васиным.
С Васиным Сонин близко познакомился при довольно курьёзных обстоятельствах. Однажды в морозный январский день на санитарном «уазике» с аэродрома в санчасть доставили пострадавшего офицера. Он лежал на носилках лицом вниз и глухо стонал. Одет он был в меховую куртку и шапку, но ягодицы были обнажены. Хотя то, что перед ним были ягодицы, Сонин понял не сразу, поскольку увидел он громадный багрово-красный волдырь с какими-то грязно-серыми вкраплениями. Сонин недоумённо посмотрел на сопровождающего фельдшера, но тот покрутил указательным пальцем у виска и вышел.
Сонин решил, что о причинах случившегося он успеет узнать позже, и занялся больным. Он обезболил и с помощью медсестры раздел пострадавшего и только тогда, увидев ожоговую поверхность во всей красе, присвистнул. Обожжены были ягодицы, задняя поверхность бёдер, промежность, мошонка, а грязно-серые вкрапления оказались лоскутами какой-то ткани, скорее всего трусов. Обработав раневую поверхность и проведя противошоковые мероприятия, он вышел покурить.
У крыльца собралась почти вся первая эскадрилья во главе с Алтуховым.
- Ну, как там наш герой? - спросил он.
- Жить будет, - ответил Сонин.
- А пить? - пошутил кто-то.
- Пить не знаю, а курить теперь не сможет, - печально сказал Алтухов, - у него же всё лицо обожжено.
- Как лицо? - удивился Сонин, который особого внимания на лицо пострадавшего офицера и не обратил, только мазнул взглядом и всё, да к тому же Васин своё лицо всё время отворачивал.
- А что же ещё? - спросил Алтухов. - Не может же быть у человека две задницы, а думал-то он точно жопой. Значит, обожжено лицо.
Все облегчённо засмеялись. Постепенно Сонину удалось выяснить, что случилось с капитаном Васиным. Оказывается, он поспорил с Алтуховым, что сядет голым задом на зажжённое ведро с бензином. Поспорил на бутылку армянского коньяка. Хотя зачем ему нужен был этот коньяк, никто понять не мог, поскольку все знали, что Васин ничего кроме «массандры» никогда не пил. Алтухов давно знал про эту хохму с бензином и знал, что Васин должен выиграть, а поспорил с ним только из-за того, чтобы узнать, что он будет делать с выигранным коньяком. Вся процедура пожаротушения была до чрезвычайности проста. На площадке с песком поставили ведро до половины заполненное бензином. Васин подошёл к нему, снял меховые штаны, кальсоны, трусы, достал сигарету, чиркнул спичкой, закурил, бросил спичку в ведро и когда бензин вспыхнул, не торопясь повернулся и сел на ведро, поёрзал, устраиваясь поудобнее, затянулся и победно посмотрел на Алтухова.
- Понял, замполит, - он встал, - ни мороз нам не страшен, ни жара, - наклонился, натянул трусы, поплевал на сигарету, не оглядываясь, бросил её в ведро, снова наклонился и в это время из ведра вырвался столб пламени и Васин, пропитанный парами бензина, вспыхнул как свечка.
Первым опомнился Алтухов. Он сорвал с себя куртку, бросился на Васина, повалил его на снег и начал сбивать пламя, потом к нему присоединились остальные. Общими усилиями пламя удалось потушить и обгорели только открытые участки тела.
Васин тогда пролежал в лазарете почти три недели. Сонин ежедневно обрабатывал обожжённую поверхность, старался делать это максимально бережно, так что суровый технарь Васин оценил это, а так как Сонин не только никогда не позволял себе подтрунивать над обстоятельствами полученного ожога, но даже и ни разу не расспрашивал его, то постепенно он проникся к Сонину абсолютным доверием и, выписываясь из лазарета, несколько смущаясь преподнёс Сонину бутылку армянского коньяка.
- Понимаешь, доктор, - сказал он, - я ведь за четверть века привык бросать окурки в ведро, сколько гонял молодых за разгильдяйство, вот и...
- Да, конечно, понимаю, - ответил Сонин, - вы знаете, об этом очень много работ у известных психологов, Закреплённые навыки становятся автоматическими, человек выполняет большинство привычных действий не задумываясь, да и не может он всё время думать над каждым своим движением, только когда осваивает что-нибудь новое. Вон и Боря Васнецов тогда на посадке автоматически щитки-закрылки выпустил, вот чулочки и фью-ить.
Васин только зябко поёжился, представив себе, как его будет подначивать эскадрилья, которая тогда всласть потешилась над Борей.
Секреты в гарнизоне удерживаются не дольше трёх дней, и, когда Васин вышел на службу, встретивший его на стоянке Алтухов невинно поинтересовался:
- Георгиевич, я тебя понимаю, молодой доктор у нас, конечно, парень видный, всем нравится, вон он недавно и мою Алевтину от пневмонии вылечил, но, если ты армянский коньяк хотел ему подарить, то зачем же так всё усложнять, сказал бы мне, я бы ему сразу и передал, и не надо было бы ему твою тощую задницу три недели демонстрировать, вон Лидка даже приревновала. Она и сама бы не прочь кое-что показать доктору.
Присутствовавшие при этой беседе пилоты потом серьёзно рассказывали Сонину, что Васин, прихватив арматуру, долго гонялся за Алтуховым по аэродрому на своём «ИЖе», но догнать не смог, такую скорость развил Сан Саныч.
- «Трёп, конечно, - думал Сонин, - дети, сущие дети, но при чём здесь Лида? Неужели, настолько заметно?»
Лида, Лидия Петровна, шеф-повар лётной столовой, тридцатилетняя стройная шатенка, вот уже почти полгода, как могла, обхаживала Сонина. В его служебные обязанности входило снятие пробы пищи в лётной столовой и, как только он заходил на кухню, сразу же появлялась Лидия Петровна, лицо её пылало то ли от жара варочных печей, то ли от радости встречи с Сониным, тщательно отутюженный белый халатик с расстёгнутой верхней пуговкой приоткрывал безукоризненной формы грудь.
- Что будете пробовать сегодня, доктор? - игриво спрашивала она, как бы нечаянно касаясь его бедром и наклонившись к нему так, что дразнящий разрез халатика оказывался прямо перед его глазами.
Сонину стоило большого труда сохранять самообладание, особенно, под простреливающими насквозь взглядами официанток, которые забавлялись этим спектаклем. Лида волновала Сонина, и именно поэтому он не знал, как ему себя вести. Поклонников у неё было много. Среди них был и замкомандира полка, и начштаба батальона обслуживания и гарнизонный особист. Но дело было не в этом. Сонин уже несколько лет был женат, жену любил, но видел её редко, поскольку она училась далеко от гарнизона. Адюльтера Сонин в силу буквального понимания морального кодекса строителя коммунизма в то время не признавал, но то ли его организм ничего не знал о моральном кодексе, то ли по какой-то иной причине, но смущала Лидия Петровна молодого доктора сильно. К тому же она взяла за обыкновение каждое утро приходить к нему в комнату предполётных медосмотров лётного состава с самыми разнообразными жалобами. То у неё кололо в сердце: - «Вот здесь, - уточняла она, беря руку Сонина и прижимая его ладонь к своей груди. - Чувствуете, доктор, как сердце бьётся, чувствуете?» - откидываясь на кушетку, шептала она. В следующий раз у неё возникали внезапные боли в животе. Сонин понимал причину её жалоб, но в осмотрах больной он отказать не мог, да и честно говоря ему нравилась эта игра в кошки-мышки. По ночам, ворочаясь на жёсткой кушетке в своём кабинете, он пытался вызвать в своей памяти образ жены, но наяву перед его глазами мелькал вырез халатика Лидии Петровны, а во сне он постоянно ощущал жжение в левом бедре, к которому невзначай прикасалась прекрасная повариха.
К сожалению, непримиримая борьба двух модальностей: хочу и должен - отвлекала доктора от научной работы, в которой могли бы быть открыты новые фундаментальные законы взаимоотношений микро и макрокосмоса, и Сонин уже был готов отказаться не только от жёсткого пуританства, но и от будущих научных лавров. После очередной бессонной ночи он решил сдаться на милость победительницы. Утром в пятницу он сообщил Лидии Петровне, что её болезнь достаточно трудный диагностический случай, требующий серьёзного изучения и, что, если Лидия Петровна свободна вечером в пятницу, они смогли бы заняться тщательным обследованием в лазарете. Лидия Петровна согласилась без малейших признаков какого-либо колебания и только уточнила, не помешают ли обследованию холодец, селёдка под шубой и сациви.
Так что в пятницу, когда Сонин согласно договорённости заехал к капитану Васину за советом по конструкции своего прибора, его мысли были далеки от первоначально заявленной научной темы. Сонин застал только самый конец пятничного трёпа, он даже видел, как Васин хохотал над чем-то, но, когда он уже подошёл к курилке, Василий Георгиевич вдруг застыл в какой-то немыслимой позе перекрученного вокруг собственной оси вопросительного знака, лицо его застыло в гримасе внезапной боли.
В общем, оказалось, что у Васина возникло частичное выпадение поясничного межпозвоночного диска, что в просторечии именуется прострелом. Так что санитарная машина была подана вовремя, и Васин с трудом, но был доставлен в лазарет. Алтухов с абсолютно серьёзным выражением лица не преминул при погрузке носилок в машину заметить, что Васин уже не мог жить без того, чтобы хотя бы раз в неделю не продемонстрировать свой тощий зад доктору, вот и устроил этот цирк с выпадением диска. Отчасти из-за этого, отчасти из симпатии к доктору и зависимости от него, снова оказавшийся в лазарете капитан Васин, пока Сонин обкалывал ему новокаином поясничную область, рассказал, что Алтухов организовал тотализатор, в котором принимал ставки на то, когда будет взломана защита Сонина. По мнению Алтухова партия уже была готова перейти в эндшпиль и тут на пути к выигрышу встала, вернее разлеглась задница капитана Васина.
- Из-за тебя, инженер, всё из-за тебя, - подначивал он Василия Георгиевича, который тоже участвовал в тотализаторе, - ну кто же, насмотревшись на твой зад, не задумается о том, сколь бренна плоть и сколь скоротечно цветенье сада радостей земных. Одних это побуждает торопиться, а других навек отвращает от сиюминутных наслаждений. А наш доктор, наверное, философ, да ещё киник.
- И что, - возмутился Сонин, - много человек поставило на Лиду?
- Да все, - искренне удивился Васин, - перед Лидкой ещё никто не устоял, ставят только на то, когда она тебя..., то есть вас, доктор охмурит.
Сонин встал со стула, наклонился над лежащим навзничь Васиным, надавил коленом правой ноги на поясницу и, обхватив его за плечи, резко дёрнул вперёд и кверху. Василий Георгиевич вскрикнул, затем затих, перевернулся на спину, сел.
- Доктор, - каким-то тонким петушиным голосом сказал он, - доктор, а ведь у меня всё прошло. - Он встал с кушетки, недоверчиво прошёлся по комнате. - Слушай, доктор, - голос его окреп, - да я тебе, да я для тебя... всё, что угодно..., прибор твой завтра же приволоку, и вообще...
Сонин сидел за столом, он слышал и не слышал Васина, сегодня он впервые в своей практике решился применить мануальную терапию. А вот почему решился именно сейчас? Неужели из-за Лиды? Нет, это уже слишком, у него же не было снимков позвоночника, ничего у него не было, кроме интуиции и злости, а если бы он ошибся и диск, вместо того чтобы встать на место, разрушился и попал в спинномозговой канал... Сонин встал, повернулся к Васину. Тот восхищённо смотрел на него.
- Василий Георгиевич, будьте осторожней, не поднимайте тяжестей, наденьте пояс штангиста, да и на мотоцикле вам нельзя ездить.
- Да, доктор, конечно... это, конечно... - Он пошёл к двери, открыл её обернулся, покашлял. - А насчёт Лидки, так это она только в самом начале с Алтуховым на вас... это, значит, поставила. А сейчас-то она сама в вас втюрилась, я старый конь, много чего повидал.
Сонин встал, машинально закрыл за вышедшим больным дверь. Он и сам понимал то, что сказал Васин, он давно чувствовал, что был небезразличен Лиде и это смущало его больше всего. Для адюльтера он уже созрел, а вот к любви, к новой любви был не готов, да что там не готов, откровенно боялся её. - «И что я буду делать с Лидой, как жить дальше? - подумал он. -У неё и ребёнок, и мама, и дом в деревне. А у меня каша в голове и чёрт-те что в другом месте. И из-за этого чуть человека не покалечил».
Молод всё-таки был Сонин, очень ещё молод, наивен и категоричен в суждениях, да и горяч, и чувство ответственности у него было явно гипертрофировано, оттого и не различал оттенков. Любовь, симпатия, влечение, страсть, иллюзии и миражи - всё это ещё ждало его где-то там, за причудливыми поворотами судьбы, а сейчас от пережитого стресса ему внезапно остро захотелось спать, он уронил голову на стол и, засыпая, грезил о том, как замечательно они будут жить все вместе: он, жена, Лида, их общие дети и мамы.

"Наша улица” №263 (10) октябрь 2021