Юрий Кувалдин "Стихов стихия" к 90-летию выдающегося поэта Вениамина Элькина эссе

Юрий Кувалдин "Стихов стихия" к 90-летию выдающегося поэта Вениамина Элькина эссе
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

 

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

 

вернуться
на главную
страницу

Юрий Кувалдин

СТИХОВ СТИХИЯ

к 90-летию выдающегося поэта Вениамина Элькина

(родился 3 декабря 1931 года в Москве)


эссе

 

Тысячу раз на дню долблю одно и то же, и на что это похоже для каждого смертного, на то, что я убиваю себя, не пою, не гуляю, в Турцию не летаю, даже в Переделкино не заезжаю, потому что от стола не отлипаю, кропаю по буковке, как курочка по зёрнышку, даже некогда посидеть на солнышке, хотя письменно прекрасно знал, что бегать и прыгать забавно, а выпивать с друзьями подавно, тысячу раз писал об этом, но поэты не читают прозу, они, как коза, любят только крапиву, как стихи, тысячу раз им повтори про Андрея Платонова, нет, они будут, виршевать галку с палкой и толкаться в раздевалке ЦДЛ, чтобы занять столик в подвальном буфете, но ведь чтение прозы сделало бы их более углублёнными, как поэта Вениамина Элькина, которому 90 годов, но он не доступен каждому, одиноко бродит по «Нашей улице», не сутулиться, в известной мере, величаво.
Маргарита Прошина как-то написала открытое письмо поэту: «И вот Вениамину Элькину идёт девяностый год. Мало сказать, что душа поёт. Она играет на скрипке с младенческой улыбкой. А после этого сразу налёт. Поэта призывают на флот. Строчит пулемёт. Кто-то идёт. Скрипнула половица. Старику не спится. Рифма вперёд: «Огнём зенитки небо поливали, // Подбитый враг валился на дома, // Соседка возмущалась: // " Где же Сталин?!" // Гюстав Доре, изобразитель ада, // Наверняка сошёл бы здесь с ума». Умудрённость Канта с улыбкой Шопенгауэра в глубины мозга впивается метафорой - шестикрылый Серафим поэтом любим возносит песню в поднебесье. Поэзия Элькина Вениамина потомками бесконечно ценима. Свиток жизни в ковчеге поэта бессмертным строкам многая лета!»

Художник ночь изобразить решил,
«А ты рассвет попробуй, - сказал я, - изваять». -
А он: «Не стану даже пробовать. Наоборот, - ответил, -
ночь так сложней рассвета,
что хочется понять её и тягу к ней поэта». -
«Но всё-таки пиши рассвет: он для людей понятней.
Зачем тебе брести во тьме, 
тропой в ночи невнятной?» -
«Нет, - он сказал, - хочу понять, чем ночь милей поэту:
она враждебна ведь всегда тому, что суть рассвета». -
А я вдруг понял и сказал: «Она милей  поэту тем:
что бы ни было - она предшествует рассвету».
Художник кисть не отложил, 
но так взглянул при этом,
как будто радостную весть услышал от поэта.
А я поставил точку: «Дом, в котором буду жить,
быть должен освящён котом и всем, кто в нём светить».

Поразительный факт: поэт Вениамин Элькин не публиковался, писал себе и писал, и в 90 лет пишет. Прислал стихи Кувалдину, а тот и обалдел. «Наша улица» для таких как Элькин. Когда сфокусируешь внимание на одном каком-нибудь печальном событии, то начинаешь чувствовать себя зависимым от этого состояния…

Жираф спокоен и высок
И принимает ласково
Протянутый ему кусок
И горького, и сладкого.
Приняв, он снова смотрит вдаль.
В глазах его коричневых
Невозмутимость, и печаль,
И что-то очень личное.

Все истинные гении человечества писали только для себя, постоянно совершенствуя своё мастерство, опираясь на выдающиеся произведения классиков. Как будто всё другое в твоей жизни несколько померкло, и ты, понимая это неудобство, пытаешься переключить внимание на что-нибудь другое, но не получается, словно ты оказался во власти навязчивой идеи, которая вольно или невольно погружает тебя в сильное переживание, переходящее в страдание, и вот здесь нужно обладать завидным терпением, чтобы пережить случившееся, зная, что спустя определённое время ты вернешься в обычный ритм жизни.

Естественно, стихов стихия,
та, что производима мной,
предназначается не "эго"
и не зовущимся "толпой",
а тем, кто созданы Природой,
чтобы услышать, как звенит
капель апрельскою погодой,
а тем, кому один лишь отзвук
и то о чём-то говорит.

Ритм сам собой появляется, вот даже если не хочешь идти ритмично, так, задумавшись, ритм овладевает тобой, подчиняясь синтагме мысли, сочетающей шаг с вдохом, а выдох с ключевым эпитетом, претендующим на расширение этого участка сложносочинённой фразы, выявляющей саму суть движения физического и синтаксического, постоянно напоминая, что тело генерирует слово, которое в свою очередь создаёт тело, подчиняя всё на свете переливанию из пустого в порожнее, но которое и есть окончательная истина, записанная в книге вечности.

Я помню всё -
как стелется трава
от тёплого и ласкового ветра,
как золотится осенью листва,
как зимушка рождается дискретно:
сначала с неба падает десант 
снежинок - выяснить,
готова ли земля принять её объятия,
ну, скажем, не позже первых чисел декабря.
И лишь поняв - готова: с нетерпением
накрыты уже скатертью столы,
жду, чтоб попраздновать до головокружения
свой День рождения в объятиях Зимы.

Пиши пока пишется, дыши пока дышится, живи пока живётся, пей пока пьётся, пой пока поётся, люби пока любится, и так далее пока далее идёт так далее, ходи пока ходится, ешь пока естся, смейся пока смеётся, умывайся пока умывается, смотри пока смотрится, слушай пока слушается, рифмуй пока рифмуется, отдыхай пока отдыхается, путешествуй пока путешествуется, грузи других пока грузится, не обращай внимания на других пока не обращается, звони по телефону пока звонится, не снимай трубку телефона пока не снимается, лежи пока лежится, вставай пока встаётся…

Вздохнул и ... "умер".
Нет его.
Так он играл в "Жизнь после смерти".
Хотел понять, как он воспримет
повестку в траурном конверте.
Не ощутил, что будет "после",
но понял: испытав на деле,
ему удастся воспринять
себя в ином, посмертном теле.
А бездне подождать придётся,
пока он с жизнью разочтётся.

Если бы литература занималась только информацией, то она превратилась бы в лоскуты взаимной переписки, равной пересудам на скамейке у подъезда старушек, впрочем сплошь и рядом я сталкиваюсь с такими лоскутами на полстранички, причём с негативной начинкой о смертях, неизлечимых болезнях и так далее в том же духе, как будто до них в литературе не было Набокова, Гоголя, Искандера, Нагибина, Бунина, Толстого, Достоевского, Платонова, и почти не вижу, за редчайшими исключениями, полноценные художественные полотна, в которых сложные синтаксические конструкции, пронизанные изобразительными средствами языка, философскими размышлениями, призывают интенсивно работать моё вдохновение, удваивающее моё стремление к уходу от информации к многозначной форме, которая и есть содержание.

С какой-то  хваткою звериной, 
вселяя чувство безнадежности,
мне горло вдруг перехватила
волна неизъяснимой нежности...
А это на шоссе Открытом,
в больнице умер мой отец -
волна, схватившая за горло,
была его любви гонец.

Что говорить, когда ни слова
язык не в силах произнесть,
когда, подобная оковам,
приходит в дом такая весть...

И вот сегодня через тридцать 
и даже более чем лет
с неменьшим для меня трагизмом
звучит на эту смерть ответ.

Я подумал вот о чём. Почему люди ходят на двух ногах, а не на четырёх? Это происходит, видимо, оттого, что поэты исключительно используют рифму. Если бы они писали без рифм, то и ходили бы на четырех ногах. К примеру, все прозаики ходят на четырех ногах, замаскированные под кошек.

Живём во власти гроз и грёз,
не отвечая на вопрос,
а сколько нам сегодня лет,
а "завтра" будет или нет,
а если... В словаре моём
нет слова "если" - мы вдвоём.
А завтра... Знай лишь свой шесток,
на коем ты сидишь, и бок, 
который можно отлежать, 
себе позволив долго спать.
И помни: всматриваться в бездну
опасно и... небесполезно.
И не спеша... А поспешишь -
людей не только насмешишь,
но женщин можешь испугать:
"Нельзя так глупо поступать".
И может кто-нибудь из них 
сказать, не думая: "Вот псих...",
а кто-то и слезу прольёт
и тихо молвит: "Идиот..."

Ритм шагов сначала диктует рифму, точную, оригинальную, смысловую, существительную или прилагательную, в падежах разнообразных, даже можно наречную, да и междометная не помешает, но только не глагольную, на которую рифмуют все стихослагатели от детского сада до пенсии, ссылаясь при этом на Пушкина, который сплошь и рядом рифмовал на глагол, ибо был первым, и глагольная рифма ему была не указ, поэтому те, кто учатся у Пушкина, ослеплены глагольным памятником Пушкину на Пушкинской площади, то есть расписываются в полном непонимании поэзии, в примитивизме, поскольку подражать памятнику, значит, быть банальным.

Тонущая в зеркале ладонь
Мягко коснулась застывшего,
Словно маска, лица
И, поднимая его из глубин отражения,
Высветила, освобождая от мрака,
Таящегося в человеке,
Склонившегося над самим собой.

Движение даётся в начале строки, чтобы глагол вдруг не оказался на рифме, потому что я перестал считать стихами те из них, в которых глагол стоит на рифме хоть один раз, в моём сознании произошёл водораздел, классикам глагол на рифме прощаю, современных же рифмоглагольников игнорирую, потому что знаю, что без глагола на рифме очень трудно писать, что в наше время глагол на рифме есть дурновкусие, пошлость, бессилие, услуга распоясавшейся из всех углов попсе, и нет оправдания глаголу на рифме, никни и брось стихоплётствовать, что, скажешь, почти невозможно, но надо потрудиться, дабы посмеялись руки, потому что пишут не рукой, а головой, это она выводит слово за словом в тексте медлительном и незнакомом, сон выводящем на первое место без глагола на рифме, ныне и присно … и т.д. и т.п.

Умершие ночами воскресают,
Смеются, ходят, что-то говорят,
Ты говоришь, тебя не замечают,
Но в сторону, где ты стоишь, глядят.
Все узнаваемы, бывают исключенья.
Однако все, как правило, свои,
И острая пронизывает жалость -
Они и мы теперь совсем одни.
И возникают вещие сюжеты
И некий смысловой и чёткий ряд,
И хочется дотронуться, коснуться
Хотя бы раз, а то и два подряд.
Но станешь приближаться - всё порвётся,
Всё рухнет в приоткрытый кем-то люк,
И в сердце гулким эхом отзовётся,
И воздух станет душен и упруг.
...Не возвратится прелесть женских лиц,
Вводивший в трепет мелодичный голос,
С глаз ослепительных, рождённых сном "цариц",
Порывом ветра не отбросит волос...

Страдание без глагола на рифме, оно для гениев, вне сиюминутности, вне моды, а как бы параллельно традиции, о вещах таких небывалых по меркам сегодняшнего дня, что давно, по наследству будущему поколению примера для, весь эгоизм одиночества, вся доброта, вся язвительность в радость рабочих дней, на старость, строка за строкой постоянно, ежедневным трудом, деяниями, мыслями, знакомых всячески, суть обаяние, без отдыха, с восторгом, как в празднестве, основательно и пораньше, примерно, как в любви, во всем блеске бронзы со звоном литературная магистраль без глагола на рифме.
А вот Элькину глагол на рифме разрешаю.
Во всём необходим порядок, в рядок построены дела, не рядовые, а такие, в которых творчества игла сшивает нитью слов мгновенья, преображая в полотно всемирно-исторического гения, судьба которого давно свершилась под огромным небом собора истины, где мы в экстазе просим всепрощенья в непрекращающиеся сны, тогда воскресли все живые, забыв о мёртвых, молодые всегда по новой держат ритм своих забвений и молитв во славу вечного движенья, за часом час, за веком век, на рифму смотрит человек, сознав своё преображенье из вещества соизмеренья себя с великим наслажденьем из ничего создать портрет на фоне вечности ритмичной, восход закат, и вновь рассвет, и кто включается в творенье, тот излучает солнца свет для повторений поколений, числа которым в ритме нет.

Не ходи, куда не надо,
ну а если уж зашёл
говори: "Оно мне надо -
то, чего я не нашёл?"

Быть в ладах с самим собой в состоянии покоя под часов кремлёвских бой петь, не выходя из строя, но зудит в подкорке гном - перевёртыш мнимой точки, не грузи мысль на потом, здесь, сейчас будь на листочках, задубевшая кора шаг сбивает с эха ритма, петь о прелестях пора тайно видящего крипта, безупречная синтагма доязычного концепта, вулканическая магма первородного перфекта.
И что же? На что это похоже? Смею заверить, Вениамин Элькин ни на кого не похож. Он сам по себе тихо пилил свои стихи, как я люблю повторять, вдалеке от весёлых подруг. Но вдруг поэт добивается такого звучания, что твоя душа трепещет от проникновения в самую сердцевину твоей сути. Истинный талант никогда и никуда не спешит.

Уходите временами -
не в себя - в кого-то,
кто давно уже не с вами,
"живёт" беззаботно.
С высоты необычайной
смотрит не прощаясь,
ни о чём не вспоминая
и ни в чём не каясь.
Но ему необходимо
вами быть согретым -
светлой по щеке слезою,
на стене портретом...
И желательно, возможно,
чтобы все мы тоже
были, пусть совсем немного,
на него похожи.

В литературе всё выглядит иначе, чем в жизни. В доверительной, умной, отеческой поэзии Вениамина Элькина тем более, поскольку на 90-м году жизни он может позволить себе говорить так, как ему удобно, как ему хочется, как только он умеет изъясняться, благодаря своему жизненному и литературному опыту, не говоря уж о высоком художественном вкусе, который он шлифовал, будучи многие лета редактором в издательстве «Художественная литература».
Это и понятно, поскольку литература собрана в художественную форму, когда был произведён отбор согласно знанию мировой литературы, эрудиции поэта, а сама жизнь как таковая брошена нам в неотформованном, хаотичном виде, причём без конца и без начала. Память о лучших местах молодости действует у Вениамина Элькина по тому же принципу, что и литература. Мы вместе с поэтом тоскуем о тех местах, где нам было очень хорошо. Но не возвращаемся туда, зная, что время обманывает нас пространством. Поэтому можно сделать вывод, что память сама по себе сродни художественной литературе, той истинной поэзии, на фундаменте которой стоит творчество Вениамина Элькина.

На щеке умолкшего Есенина
Не успела высохнуть слеза -
Крик его последнего мгновения:
«Смерть, уймись, нажми на тормоза!»

Или:

Вскрикнет вдруг в тебе, не обессудь,
понятое лишь теперь былое
и пахнёт, как некогда в лесу,
выступившей на коре смолою.

Крик проистекает от слабости. Вообще, надо заметить, вся жизнь проходит в каких-то криках. Кричат повсюду, в метро, в ЦУМе, на стадионе, в горкоме, Животное, из которого состоит человек, постоянно подаёт голос, даже не понимая, подчас, для чего он это делает. Видимо, чтобы не отбиться от стаи. Когда люди хотят сразу что-то изменить, а не получается, они и начинают кричать.

Как не проснуться ночью в миг,
Когда в тебе раздался крик
И на ноги поднял испуг,
И стало всё понятно вдруг -
Железным циркулем судьбы
Твой каждый шаг очерчен был?

И не задумываются над тем, что криком лишь выдают свое бессилие, свою слабость. Конечно, одиночество страшит обычного человека. Вы только посмотрите на новейшее его существование, все с мобильными устройствами, все повязаны друг с другом, отслеживают перемещение друга и подруги, у которых свои «дрУги», а то и недруги, которые тоже внедряются в паутину коммуникаций человечества, чтобы вредить всем и каждому, уж эта категория размножается с невероятной скоростью. И это можно объяснить нахождение каждого индивида в самом себе, он и смотрит из себя, и понимает сам, и центрирует себя по отношению к другим, и страстно желает, чтобы все делали только то, что ему нравится, а не делают, так начинает кричать.

"Спиной вперёд идите", - говаривал Фоменко,
Иди вперёд, конечно... не расставаясь с прошлым.
Кричать: "Судью на мыло!" - лишь на футболе можно.
"Судья" - вся жизнь твоя же, с "судьёй" поосторожнее.

Вот, например, вы хлопочете о чем-то перед чиновником, а он не обращает на вас внимания. Вы постепенно раздражаетесь и начинаете кричать. И это - провал! Конфликт. А ведь конфликт этот лишь от непонимания формы общения.

Как мне хочется сказать: "Дорогие!",
С тем же чувством, как сказалось впервые,
И обнять вас, словно в первый раз вижу,
И поклясться:" Никогда не обижу!"
Метеоры на Землю рушатся,
Взрывы войн грозят мирозданию,
Но любовь моя к вам не глушится
Площадной, преходящей бранью...

Содержание в данном случае не имеет никакого значения. Но поголовное большинство цепляется только за так называемое содержание. Кто с кем, куда, зачем, и чем всё это дело кончилось. Убогим дайте убогую дорогу содержания. Они живут только в своей жизни, и исчезают с лица земли бесследно. Они не понимают, что созданы по образу и подобию, что Господь штампует тела с невероятной скоростью. Но из лона матери выскакивают они с чистой доской памяти, табула раса, ничего на жестком диске не написано, кроме управления физиологическим развитием и существованием организма. Химзавод на двух ногах, сам себе телецентр и пищеблок с электростанцией, нагревающей тело до 36, 6 градусов. И лишь единицы становятся истинными людьми, или, как я говорю, становятся Книгой. А Книга есть форма. Знаки начертаны в определённой форме. Буквы складываются в слова, составляющие любую книгу мира. Форма общения правит не только поэтом Элькиным, но и всем миром! Можно ворваться к человеку с криком, застучать кулаками по столу, а можно вежливо войти, извиниться, твердым голосом изложить свое дело, намекнуть на благодарность, поставить в конце концов бутылку. Уверен, к вам будет совершенно другое отношение.
На писчем листе нарисован дворник… Мы сразу видим дворника. Но сначала прочитываем слово «дворник». И это слово создаёт дворника.

Война - эвакуация, Башкирия...
Здесь я впервые в руки взял топор -
дрова колоть. Я, словно гладиатор,
сражался с ними. Был ареной двор.
Да нет, не двор, а малое пространство
у стен уже дряхлеющей избы.

Ох уж, эти избы! Животное сопротивляется новизне, ему не хочется быть человеком. Но Книга превратит его в высшую сущность образа и подобия. Как тут не вспомнить афоризм Маргариты Прошиной: «Вся наша жизнь есть костюмированный зоопарк». Дворник побелел под снегом, висящим на ниточках сплошной завесой, которая покачивается с благостным ритмом морской волны, по которой скользит широкая железная лопата дворника, образуя ровную гладь узкой аллеи, ведущей вдоль побелевшего забора к остановке, утонувшей в глубоком сугробе.

На дворе снега лежат, а на градуснике плюс.
Нелогично. Я теперь прогнозировать боюсь.
Лето будет? А зима?  А весна? Хотя бы осень...
Все молчат - как в рот воды. Все молчат, кого ни спросишь.

Звучит орган не в храме, на холсте, и ноты те диктует мне художник, отсель и я вкушаю ритмы мёда, поющего медлительностью жизни, не распознав начала и конца.


 

"Наша улица” №265 (12) декабрь 2021

 

 
 

 

 

kuvaldin-yuriy@mail.ru Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве
   
адрес в интернете (официальный сайт) http://kuvaldn-nu.narod.ru/