Лана Гарон “Сценарий под названием «Жизнь»” (драматург Александр Володин)
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Лана Гарон о себе:

«Я родилась в Тбилиси в прошлом веке.
По образованию театровед, театральный критик
Окончила: актёрскую студию при Русском ТЮЗе в Тбилиси,
Московский ГИТИС - театроведческий факультет, аспирантуру -  сектор театра Института Искусствознания.
Имею много публикаций по театру.

Но рассказики и прочее писала, как говорится, «в стол».

В течение многих лет работала Руководителем литературно-драматургической части Московского драматического театра им. К.С. Станиславского
С 2013 года - Заведующая литературно-драматургической части Московского драматического театра «Бенефис».

Публикации: в книгах: “О Володине. Первые воспоминания”, “Русский актёр Ножери Чонишвили”,  “Олег Ефремов. О театре и о себе”, “Чеховиана”;  а также - в журналах: “Театр”, “Театральная жизнь”, “Петербургский театральный журнал”, “Драматург”,  “Русский клуб”, “Страстной бульвар, 10” и др.

В 2002 году неожиданно увлеклась живописью, графикой и поделками. -  Персональная выставка в Московском Доме-музее А.П.Чехова (2008г.).
В 2008 г. издана книга-альбом репродукций “Мимолётности” - живопись, графика, фотографии.

Имею награды».

вернуться
на главную
страницу

Лана Гарон

СЦЕНАРИЙ ПОД НАЗВАНИЕМ «ЖИЗНЬ»

(драматург Александр Володин)

Александр Володин и Лана Гарон на церемонии вручения премии «Триумф» в Большом театре 9 января 2000 года.

 Володин был человеком неожиданным. Его невозможно было предугадать, предсказать, вычислить. Казалось, им двигала энергия отказа, потому что всё устоявшееся, стабильное пугало его своей несхожестью с жизнью.
Именно в то время, когда его пьесы ставили самые крупные и популярные театры страны, им овладела идея ББТ – Беззаботного Безответственного Театра.
Накануне пятидесятилетия он, по собственному сценарию, сам снял фильм, которого потом очень стыдился…
Однажды сообщил, что, как герой Чернышевского, пустил по воде шляпу, чтобы порвать счёты с прошлым и начать всё сначала…
Он не мог устоять перед соблазном вместить несколько жизней в ту, одну–единственную, дарованную ему жизнь. Поэтому так поражало при встречах с ним (поражало всегда, как в первый раз - при знакомстве) ощущение какой-то незавершённости, непрочности.
Своим любимым героям он дарил чудо преображения, возможность хоть на миг стать кем-то другим. Из вполне реального, часто тяжёлого и густого быта он вырывал их в иные сферы, где так полно и явно раскрывались их душевные богатства, своеобразие внутреннего мира, талант, уникальность натуры.
В праве испытать себя он отказывал тем, кому не верил, кого не любил – суетливым, агрессивным, самоуверенным, категоричным в оценках. Претензия на какую-то особую духовную отмеченность ему была также отвратительна, как и оголтелое мещанство. Принципиальной разницы между ними он не видел.
Он никогда не настаивал на единственности и абсолютной истинности своего взгляда на вещи. Но и за собой оставлял право изменяться.
Два слова были главными в его жизни, определяли её: Свобода и Стыдно.
Слово «стыдно» встречается у него чаще других. Ему было стыдно быть несчастливым. И стыдно было быть счастливым. Он стыдился и за себя, и за других. Стыдился, когда обижал сам, и когда обижали его. Он сильно пил и таким образом сохранял себя, свою душу, свою свободу. Способ, распространённый в России. Из литературных героев его можно сравнить с Федей Протасовым. Из жизненных – с Олегом Ефремовым, у которого в кабинете в столетнюю годовщину МХАТа он с удовольствием и с большим чувством прочитал свои старые стихи:

         К чёрту подробности жизни! Детали!
        Когда выпивали, вы не взлетали?

Володин был самоироничен. Он не стеснялся рассказывать о вещах, о которых не принято говорить, особенно, если это касалось его самого. Но он стыдился многого, что у других не считается зазорным.
Он был открыт миру, как ребёнок, и замкнут в себе, как мудрый старец.
Высокое и наивное соседствовали в нём на равных.

На похоронах непостижимым образом ощущалось его присутствие. Казалось, он усмехается, видя себя в галстуке и с аккуратно сложенным платочком в руке. И уж, конечно, это по его желанию (чтоб не было слишком торжественно!) забыли вовремя вызвать человека, включающего музыку…  И почему-то не получилось полагающегося в таких случаях почётного караула у гроба… Словно он оттуда диктовал свою волю. И бомж с большим пакетом в руках, невесть откуда взявшийся в эту суровую морозную пору на знаменитом сельском кладбище в Комарове, и женщина, мать семерых детей, которой он когда-то помог, напоминали его персонажей. Сами похороны казались эпизодом из его сценария и развивались по законам его драматургии…
День похорон Александра Володина, 22 декабря, - тяжёлый и одновременно почему-то светлый день. Конец дня неожиданно принёс покой и умиротворение. Наш траурный кортеж заехал на Большую Пушкарскую и медленно проехал мимо дома Володина, издавая долгие протяжные гудки. Я взглянула на то окно, где обычно маячила фигура Саши: уходя от него, я переходила на другую сторону, к скверику, и мы обменивались улыбками и взмахами рук.
На кладбище в Комарово вдруг наступило состояние необычайной лёгкости, почти радости, почти счастья, как ни странно это может показаться. Было тихо и очень красиво. Деревья стояли с опущенными от тяжести снега ветками. Они были похожи на огромные белые печальные фигуры. Шёл редкий мягкий снежок.  Народу было не очень много. «Не очень», учитывая, что это не просто похороны, а прощание с одним из выдающихся людей ХХ века, драматургом-классиком ХХ века (возможно, самым выдающимся в России – история покажет). Корреспондент НТВ спросил: «А почему не так много народу?»  «Да потому, что ему и так неудобно, что он стольких потревожил сегодня», - ответила я.
Стояли мы вокруг открытого гроба: его старый друг Горелик, писатель Михаил Кураев, Марина Дмитревская, Катя Ефремова, Серёжа Коковкин, Люба, Шендерович, Иртеньев, Арцибашев, Марьям и ещё, ещё, кого я знаю и не знаю…  Говорили речи, вспоминали, благодарили…  Сын Володя прилетел с женой Леной из Америки. Он выделялся из всех некоторой официальностью, сдержанностью, возможно, «зажатостью» - давно живёт в Америке, совсем «чужой» здесь.
Наступила какая-то потрясающая умиротворённость в душе. Казалось, он где-то здесь, среди нас. Даже не наверху, а именно – между нами.
Почему-то, когда я вспоминаю эту минуту, когда гроб уже опустили в глубокую могилу, мне всё представляется, что гроб - без крышки, и Саша лежит прямо под тёмным небом, и на лицо его падает мягкий редкий снег.
Поминки были в Доме журналиста. Было накрыто два длинных стола, но людей пришло мало, и оба стола оказались занятыми лишь до половины – в Москве такое просто невозможно представить!
Тихо переговаривались мы, сидя за поминальным столом. Было светло и празднично на душе. Я не оговорилась. Празднично и торжественно. Возможно, это наиболее верные чувства в такие минуты.
Люди выходили к микрофону, читали стихи, рассказывали случаи, связанные с Володиным. Случаи почему-то вспоминались, в основном, весёлые, забавные, но встречались и очень неожиданные, трогающие до слёз. Так ещё больше усилилось впечатление, что Саша находится здесь, но только невидимый. Как там у Пушкина?

… А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами.
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь… и, может быть, утешен буду я
Любовью…

Повинуясь только своей логике, только велению души, внутренне подвижный, абсолютно честный перед самим собой, и потому – свободный, Володин был неким камертоном для нас, для целого поколения. Даже не одного. Он и Окуджава. Правда, Окуджава был более известен, благодаря жанру, в котором работал. Не случайно они дружили. Они схожи в главном: оба стали символом честного и человечного художника, почти идеального человека. Про каждого можно сказать: совесть и оправдание нашей жизни.
Сейчас, когда их уже нет рядом с нами, а в прошлом году ушёл ещё и Виктор Астафьев, нам надо быть очень внимательными, потому что, потеряв в их лице нравственные ориентиры, мы можем оступиться.
Когда я ехала на похороны Володина, и поезд проходил под мостом, я машинально, по давней, детской ещё, привычке, загадала про счастье. И вдруг – как пронзило! – мысль, что уже никогда не смогу быть счастливой, как раньше.
Я ехала уже в другой город. Без Володина. Наша драматургия осталась без Володина. Театр – без Володина. Кино – без Володина. Поэзия – без Володина.
Надо отдавать себе в этом отчёт: нам предстоит жить уже в другой стране. Где нет Володина.

2001 г.

"Наша улица” №270 (5) май 2022