Юрий Михайлов “Бери и помни" рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Михайлов Юрий Христофорович, ровесник Победы, родился в г.Иванове, окончил госпединститут, член Союзов журналистов СССР (1977г.) и писателей России (2012г.) Работал с 17 лет в областных и центральных газетах и журналах, на госслужбе и в других организациях. Был пресс-секретарём премьер-министра СССР Павлова В.С. (1991). Первая художественная книга автора вышла в 2008 году, всего свет увидело около десяти книг. В бумажных и сетевых литературных журналах "Подъём", "Пионер", "Камертон", "Новая литература", "Русский переплёт", "Литературная губерния", "Топос" и других опубликованы романы и повести автора, около семидесяти рассказов. Его литстраницу в интернете посещают до 20 тысяч читателей в год. Лауреат литературных премий РФ в 2012 и 2015 годах.

вернуться
на главную
страницу

Юрий Михайлов

БЕРИ И ПОМНИ

рассказ

Екатерина Ивановна Лыкова, мать пятерых детей, умерла на восемьдесят втором году, в субботу, тихо и незаметно. Жила она у младшей дочери, с двумя внуками и зятем, гостеприимным и ласковым от природы человеком, что совсем не вязалось с его работой - диспетчер порта. Лариса, так звали дочь, после обеда намыла маму в ванной, вытерла и уложила отдохнуть до ужина на диван. Она вошла в большую комнату, было по-зимнему темно, хотя муж ещё не приходил с дежурства, значит, на часах - не больше семнадцати, включила бра, и, увидев маленькое тельце старушки в белом в мелкий горошек платочке на голове, сразу поняла: мама мертва. Дочь не плакала, не убивалась, знала, как та болела, подумала: "Вот и отмучилась, бедолага, царствие тебе небесное, мама..."
Лариса - в отличие от мужа - человек взрывной, явно пошла не в родню, рассудительную и спокойную, хотя внешне похожая, как две капли воды, на сестру отца - Нюру, собиравшуюся давным-давно уйти в монастырь, но из-за неожиданно рожденного ребёнка не смогла стать монахиней. Лариса любила родственницу, неделями пропадала у "бабушки", при этом училась в школе, без изменения, только на четвёрки и пятёрки. Мать не возражала: куда денешься, если у тебя на руках четверо детей, муж, пришедший с войны инвалидом, и беременность пятым ребёнком.
Двое пацанов, старший - семиклассник Пётр и малыш-Виталий, дочки - Лиза и Лариса, муж, лежащий в углу комнаты за занавеской, оставались дома одни до вечера: мать уходила на мясокомбинат утром, прибегала в обед, чтобы накормить семью, и возвращалась на вечернюю дойку, поскольку кроме неё некому было подоить коров. Выросшая в деревне, она не могла слышать, как мучилась и кричала ожидающая своего конца недоеная скотина.
Семья почти не видела отца с финской войны, хотя в стройконторе мужа говорили Екатерине Ивановне: надо хлопотать, с четырьмя детьми на войну не забирают. В военкомате согласились с доводами и отправили его на трудовой фронт, но он почему-то оказался под Ленинградом, дважды был ранен и комиссован "подчистую" зимой сорок четвёртого, накануне освобождения города от блокады.
Пятым родился Шурка, белоголовый, добродушный, улыбчивый, любимец всей семьи. С ним Екатерине Ивановне уже полегче стало справляться: девочки подросли, полностью взяли его на себя. Рос малыш незаметно, не плакал, почти не болел, но всегда хотел есть: мамкину грудь сосал до трёх лет, хотя его и стыдили, и отучали, намазав соски горчицей, он, понимая, что поступает как-то нехорошо, стал специально уводить маму в другую комнату.
Шурка не прижился в круглосуточном детсадике, тосковал по маме, плакал ночи напролёт, худел на глазах, перестал разговаривать, уходил в дальний угол двора и, словно пришибленный, сидел на поленнице. На выходной - воскресенье - домой его забирала Лариса. В субботу, после обеда, он уже одевался по-походному и ждал её во дворе, несмотря на то, что все дети успевали ещё вдоволь наиграться, сытно пополдничать, а уж потом встретить родителей. Так и пришлось маме отказаться от детсада да и девчонки обещали приглядывать за младшим братом. До самой школы Шурка рос на улице, вместе со средним братом, но при этом научился читать и писать, знал алфавит и таблицу умножения до цифры 5.
Семья окончательно разбежалась за год-полтора до смерти отца: правда, старший сын, Пётр, чуть раньше поступил в военное училище, Лиза - выскочила замуж, не успев получить поздравление с совершеннолетием, потом также поспешно развелась с таким же несмышлёнышем - мужем и, оставив годовалого сына на маму, уехала строить порт на северах.
Мать старалась как-то скрасить выходные дни, иногда удавалось, когда рабочие с птицефабрики привозили в воскресенье с утра дешёвых кур. Поредевшей семьёй: Лариса (Лала, так звал её Шурка, долго не выговаривавший букву "р"), Виталик и внук Севка во главе с мамой-бабушкой ощипывали двух-трёх хохлаток, перо хозяйка убирала в старую наволочку для будущего приданого дочери, а тушки, источающие безумно вкусные запахи, запекала в духовке на берёзовых дровах. Лапша с куриными потрошками томилась рядом в большой кастрюле, ждала своего часа.
Лариса, научившаяся игре "Бери и помни..." у отца, когда в тельце куры отыскивается раздвоенная косточка и разрывается поровну, пыталась передать её правила мальчишкам. Виталий остался равнодушным, забыл о договорённостях через пять минут. А вот Шурка помнил о них всю жизнь, и как только они встречались с Ларисой в отпуске ли у мамы или в его командировках, по случаю, специально ловил её на забывчивости и после того, как она принимала от него какой-то подарок или предмет, орал во всё горло: "Бери и помни!" Проигрышем, как правило, был долгий, как брат любил подчеркнуть, поцелуй. Что и делала сестра с большим удовольствием.
Однажды, случайно узнав от мамы, что сестре трудно: муж остался без работы, на них повис долг за квартиру, он спровоцировал финал игры и, приняв от сестры какую-то вещицу, не сказал заветные слова. Мама, по договорённости с ним, шепнула об этом дочери, и Лариса, захлопав в ладошки, крикнула: "Бери и помни!" Александр, уже прочно обосновавшийся в столичной газете с приличным заработком, достал из бумажника тысячу рублей (примерно восемь окладов инженера на заводе) и отдал деньги сестре. Она растерялась, открыла рот, глаза наполнились слезами, долго не могла понять, что за подарок придумал младший брат.
- Это твой выигрыш, Лара... От чистого сердца. И ты не имеешь права не принять его. Иначе мы навсегда закончим игру - "Бери и помни..."

***
Лариса позвонила сестре Лизе, была готова к плачу и стонам, но то, что на другом конце провода началось, не могла даже представить. Жёстко сказала:
- Успокойся и перезвони мне... Надо договориться о поминках. Похороны, ритуальные услуги, кладбище, бумаги и обзвон родни я беру на себя. Сколько у тебя свободных денег, мне надо знать, чтобы переговорить с братьями до их приезда? И прошу тебя: ни грамма в эти дни, мужу и сыновьям скажи, иначе я не пущу их на похороны, чтобы не позорились перед родственниками, - и положила трубку.
Следующим в разговоре был старший брат, только что вышедший в отставку в звании полковника. Его жена когда-то училась с Ларисой в соседних классах школы, с подачи своей мамы, хваткой и пробивной женщины, уложила хмельного "вояку" в постель, а утром будущая тёща заявила: "Здрасти, вам, какой сюрприз... Оказывается, вы уже обженились!?" Тридцатитрёхлетний майор, естественно, холостой, поскольку ему не хватало времени на женитьбу в связи с войнами во всех горячих точках планеты, и сам, впрочем, не против был обзавестись семьёй, а тут такой случай подвернулся. Дело закрутилось с космической скоростью, и поскольку он летел на очередную войну во Вьетнаме молодых со справкой из воинской части расписали в загсе в день подачи заявления.
Дружить с Ларисой - невероятно трудно: она прямолинейна, как телеграфный столб, что думает, то и говорит. Как-то молодая жена пожаловалась ей в компании: "Мой муж, твой старший брат, слишком много денег даёт своей матери". За столом собралась почти вся родня, но Лариса не постеснялась, во всеуслышание выдала:
- Никто матери не наделал столько долгов, как твой раздолбанный "генерал-майор". Она кормила и поила то его звено, то эскадрилью, залетающих к ней в командировки постоянно, в течение десяти лет и без копейки денег, поскольку их отбирали жёны... Надеюсь, не надо рассказывать, как едят, а главное, как пьют молодые мужики?
Брат, конечно, смертельно оскорбился за генерала, поскольку был в то время просто майором. А его жена перестала замечать Ларису, а это, значит, перестала бывать у свекрови в доме. И тему денег, в результате таких откровенных объяснений, убрали из обращения полностью: Шурка, росший с мамой все годы до ухода в армию, не помнил, чтобы старший брат приносил или передавал матери деньги.
- Пётр, здравствуй, - сказала Лариса, - мама сегодня скончалась, после обеда. Похороны устроим через три дня, как положено, по обычаю. Телеграмму я дам, прилетай самолётом, по дороге в столице захвати Александра, ему трудно, он фактически один остался, но я прошу: привези его...
- Прими соболезнования... Что ещё говорят в таких случаях? - глухим голосом отозвался брат.
- Да ничего не надо говорить, она долго болела, я молчала, мужики всё равно не поймут, что такое старый больной человек. Возьми, сколько можешь денег и привези брата...
- Он пьёт?
- Да не пьёт он... Это его обычное сейчас состояние, в кризисе человек.
- Ну, хорошо. Благоверную брать?
- Нет! Летите одни, жену Шурки тоже не берите, мама не хотела видеть невесток. Да и они за счастье не видеть мёртвую свекровь спасибо вам скажут. Виталику позвони ты, он почему-то совсем перестал со мной общаться...
- А кто с тобой может общаться, Лара?
- Не начинай, по новой, Пётр... Да, я тяжёлый человек, но мама все годы прожила у неидеальной дочери и вашей сестры. И ни к кому, включая Шурку, не захотела ехать, хотя младшего сына любила больше всех, сходила с ума по нему всё время, потому что он прожил с ней один до самой армии... Ещё аргументы тебе нужны, товарищ полковник? Доедете из аэропорта на такси, мой чудик разбил машину, ходит пешком, так что встретить некому да и некогда будет: маму любил весь дом, двести квартир, считай, все придут и проститься, и на поминки.

***
С Виталием, уехавшим учиться в другой город, Лариса виделась всего раз, когда случайно пересеклись у мамы, оба заскочили навестить её в конце отпуска. Он закончил вечернее отделение института, дорос до директора объединения, уже несколько лет работал замминистра в столице одной из союзных республик. "Надо же, столько лет прошло, дети наши выросли, а Виталий не может простить меня", - думала она после разговора по телефону со старшим братом. Никто из родни не знал об этом случае из жизни брата, явного однолюба и немного диковатого в проявлении своих чувств, спрятавшего далеко-далеко эмоции и переживания.
Любил Виталий всего раз в жизни и случилось это ещё перед окончанием техникума. Силу чувствам придавала вынужденная разлука, когда его девушка оставалась одна в городе, закончив школу, пошла работать, а он писал дипломную работу, не смея нарушить законы учебного процесса. Любила ли она брата, не раз задумывалась Лара, видя, как вела себя будущая жена в выпускном классе школы и главное, потом, когда с подружками в субботние и воскресные дни ходила в клуб на танцы. Лариса в это время тоже заканчивала вечернюю школу, уже работая на комбинате питания. Бежала с учёбы после десяти вечера: зима, темно, страшно и холодно на улице. Чтобы сократить дорогу, решила проскочить домой с торцового входа, которым жильцы пользовались только в летний период. Она просто забыла, что на зиму, с ноябрьских праздников, подъезд переставал функционировать как сквозной и в образовавшемся тамбуре любили постоять в обнимку молодые парочки.
Аллочка, девушка брата, со сбившимся набок светлым накладным шиньоном на голове и завёрнутыми на спину полами чёрного пальто, стояла в позе неровной буквы "Г", оперевшись обеими руками на табуретку, кем-то специально припёртую к стенке. Над ней высился местный сердцеед, водитель автобуса дома культуры Василий, отслуживший армию, переспавший, наверное, с половиной самодеятельных артисток из ДК. Свет в тамбуре горел не очень яркий, но не на столько было темно, чтобы не разглядеть, кто там находится и чем они занимаются. "Ой, простите, - только и нашлась, что сказать Лариса, - Алла, с тобой всё в порядке?"
- Ты чё, чувиха, вали, отсюда, - отреагировал Васёк, - или и тебя в очередь поставить, ха-ха-ха... - заржал парень.
Стыд, боль за брата так сильно ударили в сердце, что Лариса не могла дышать, еле вышла из дверей тамбура, поплелась к соседнему входу в дом. Мама не узнала дочь, стала раздевать её, отогревать руки, стащила сапожки, тёрла ладонями ступни, а бледность на лице дочери не проходила. А главное, она молчала, ничего не просила, ни есть, ни пить, умылась и легла в кровать. Мама слышала, как дочь плакала, только, примерно, через час, затихла, уснула.
Брат приехал на каникулы, потом - защита диплома и свобода. Виталий сказал матери, что они с Аллой собираются пожениться. О том, что рановато, надо закрепиться в профессии, отслужить армию, слышать ничего не хотел. Маме нагрубил, Ларису вообще не допустил к разговору. Сказал лишь, что едет по распределению в соседнюю область, там на комбинате дают ему должность технолога и комнату в семейном общежитии.
- А её ты спросил, она поедет с тобой в общагу? - не удержалась от прямого вопроса сестра.
- Не лезь в это дело! - отрезал брат, - слава богу, у нас своя жизнь, тебя, в частности, она не касается...
Ради приезда сына мама растопила большую плиту на кухне, расположенной по коридору с отдельным входом, но разжигали её редко, только по большим праздникам. Вышла из комнаты, чтобы поставить пока ещё на небольшой огонь пирожки с яйцами и луком и плюшки с маком. Воспользовавшись отсутствием мамы, Лариса вплотную подошла к брату, сказала с твёрдыми нотками в голосе:
- Даю тебе честное слово: о том, что я тебе скажу, никто не знает и не узнает. Только не психуй... Выслушай меня до конца и сам решай, что делать?
Брат побаивался прямого и честного характера сестры, их разницы в возрасте, хотя и минимальной, Лара - старше его. А для подростков - это немаловажный аргумент в разговорах. Но он снисходительно улыбнулся, давая понять, что перед ней стоит дипломированный специалист и терпит её выходки только из уважения к тому, что она женщина. Лариса, пылая, как мак, рубленными фразами сказала, чем занималась его будущая жена в тамбуре подъезда. Имя Васьки не назвала, побоялась, что брат наделает глупостей.
Виталий сжался, будто его сильно ударили по лицу, невольно поднял руку: то ли хотел защититься от сестры, то ли собирался её оттолкнуть. Так и стоял, как боксёр, сгорбившийся, выставивший вперёд левое плечо, но опоздавший среагировать на сильнейший удар в голову. Вдруг тихо, почти на одной ноте, простонал:
- Дуррра... Какая ты дура, Ларка! Разве можно об этом говорить?
- Потому и сказала, что знаю, как ты её любишь. А она...
- Молчи, молчи... Навсегда замолчи, - брат перевёл дыхание, - я не могу видеть тебя.
Женился Виталий на Алле весной, на свадьбу, проходившую в столовой комбината, куда он переехал работать, пригласил только маму. Екатерина Ивановна поехала, очень хотела узнать, что произошло между ним и Ларисой. Он отмолчался, а маме не хотелось портить сыну настроение в такой день. С сестрой брат больше не виделся, не писал ей писем, поздравительных открыток, не звонил.
- Ну вот, теперь и встретимся, правда, по очень печальному случаю, товарищ замминистра, - сказала Лариса и начала искать в записной книжке номер телефона младшего брата.

***
Она всегда любила Шурку за его лёгкий характер, неумение долго держать обиду, за фантазии, якобы случавшиеся с ним, о которых он ярко рассказывал сестре. Лариса в глаза называла его: "мой любимый враль". Брат стал журналистом, правда, образование добирал долго: то экстерном, то заочно, наскоками, поскольку после школы его сразу взяли корреспондентом в газету. Сестра следила за его творчеством, вырезала все его заметки, наклеивала в огромный альбом для фотографий. А когда он прислал ей толстый журнал со своим рассказом и фото, она ходила по большому магазину, где работала тогда завотделом, и показывала подругам дарственную надпись в форме шутливого четверостишия.
Женился он, как считает Лариса, неудачно: два года жил с девушкой, жалея, что приручил юное создание и влюбил в себя, "старого дурака", одновременно, как все творческие люди, упиваясь победой. Жена была равнодушна к миру супруга, страдала анемией, сопровождаемой обмороками и головными болями. С удовольствием сидела дома, читала книги, потом растила двоих детей. А Шурка творил, набрался авторитета, стал членом союза писателей, за сериал об октябрьской революции с группой авторов получил государственную премию. На деньги от лауреатства мог купить автомобиль "Москвич" и дачный участок, но ни того, ни другого не сделал, и денежки разошлись сами по себе.
В командировку на Север прилетал часто, с удовольствием привозил матери и двум сестрам оренбургские платки, хохлому, жостовские подносы... Лариса шутила: "Дорогой мой, я сама стала директором магазина, тебя могу одеть и обуть, все жены морского начальства днюют и ночуют у меня". Без особого бахвальства, даже как-то стесняясь, он дарил свои книги, изданные в самых известных издательствах. Лариса просила подписать очередную, он отнекивался, говорил, неудобно как-то подписывать книжки родне, но уступал просьбам и писал какое-нибудь четверостишие о смешных случаях из далёкого совместного детства.
Перестройку он не воспринял, толстый журнал  отобрал у него диссидент, выращенный в недрах ЦК партии и ставший глашатаем гласности, об этом Лариса знала точно, поскольку докапывалась до истоков депрессии и запоя у брата. Да и случай помог: летала в столицу в командировку, привезла племяшам породистого щенка. На Александра страшно смотреть: худой, неухоженный, небритый, он закрывался в своей комнате, читал, стучал на итальянской пишущей супермашинке и пил, причём, пьяным сестра никогда его не видела. На книжных полках, подальше от детей, лежало несколько пачек снотворного, в баре - водка, на коньяк денег, естественно, уже не хватало. Перед приездом Ларисы, за неделю до школьных каникул, жена забрала детей и увезла к родителям в соседнюю область.
И у сестры быстро закончилась командировка, свободным выдался лишь день, когда её не терзали в главке министерства. Наговорились от души, она всплакнула, не стесняясь брата. В конце длинного разговора сказала:
- Давай-ка, братишка, собирайся со мной... Полетим вместе, побудешь у меня с мамой, посмотришь, как живут люди на Севере, напишешь о моряках книгу. У меня много знакомых журналистов, даже один поэт есть, правда, пьёт, как лошадь, но стихи пишет отличные. Я познакомлю тебя с настоящими людьми, без дерьма и червоточин, они даже пьют-то не как вы, весело, без тоски и уныния.
- Да, я думал об этом... Да, ты права, Лара! Но попозже... Закончу одну работу, возьму заказ на большой очерк в каком-нибудь журнале и рвану к вам. Но чуток позже...
- Ты выкарабкаешься, один-то?
- Именно один и выкарабкаюсь... - сказал брат. Но приехать сразу не смог, прихватило сердечко, друзья-военные упрятали его в свой госпиталь.
И вот Лариса слышит в трубке голос Александра, записанный на автоответчик. В паузе для обращения буквально кричит:
- Шурка, милый, возьми трубку, это я, Лара!
- Лара, ты, что случилось? - голос брата встревожен.
- Мама умерла... - и тут сестра уже не смогла сдержать слёз. Она буквально захлёбывалась в них, будто хотела вылить всю боль на младшего брата, зная, что только он может понять её, так любившую всю родню, но зажатую в проявлениях чувств, уверенную почему-то, что словами не выразишь отношения к человеку. Надо просто любить его, молча, самоотверженно, и больше ничего.
- Лара, хорошая моя, успокойся... Я с тобой, всегда любил и люблю вас с мамой. Вылетаю, не пройдёт и дня, мы встретимся, простимся с мамой, похороним её. Деньги есть, я получил большой гонорар, так что не беспокойся... Сейчас свяжусь с другом и большим военным начальником, попрошусь на ближайший, улетающий на Север, самолёт. Жди меня. До встречи...

***
Ларисе позвонили из штаба военной авиации на следующий после разговора с младшим братом день. Она уже вся извелась: он молчит, старший брат, Пётр, не мог разыскать его в столице, вылетел на похороны один. Жена Александра, правда, сказала, что тот звонил кому-то из военных, договорился о самолёте и ночном вылете.
А в трубке рокотал бас:
- Лариса Викторовна, мы выслали за вами машину, ждём вас в штабе. Это весьма срочно и очень важно!
- Что случилось, можете сказать?
- Нет, это не телефонный разговор...
Она одевалась, словно в тумане, на сердце так давило, что ком подступал к горлу, не давал вздохнуть полной грудью. В шкатулке с украшениями под руку попала куриная косточка, целая, её подарил Шурка, когда приезжал в одну из командировок. От длительного хранения та стала коричневой, тихо гудела, как маленький камертон, если щёлкнуть ногтем по её тонким упругим концам. "Бери и помни..." - Лара почувствовала, как тревога полностью овладела ею. Она машинально сунула в карман пальто куриную косточку, выбежала на улицу. У подъезда ждал военный УАЗик, молодой офицер буквально выпрыгнул из передней дверцы кабины, открыл заднюю, сказал:
- Извините, что такая машина, иначе не проедем. На нас обрушилась снежная лавина, беда за бедой... Второй день откапываемся.

***
В большой комнате, похожей на зал, облицованный белой плиткой, стояло почти два десятка столов, на них лежали люди, накрытые простынями. Военврач в белой шапочке и почему-то в зелёном халате, из-под которого выглядывали хромовые сапоги, подвёл Ларису к одному из столов, выждал паузу и приоткрыл край простыни. Лицо Шурки с плотно сжатыми веками отдавало снежной белизной, а губы почти раскрыты в полуулыбке, ещё секунда и он скажет, будто в детстве: "Здлавствуй, Лала! Вот, не долетел до тебя..."
Лариса, ища носовой платок, машинально опустила руку в карман пальто, неожиданно нащупала детский талисман, явственно услышала, как щёлкнули его переломанные косточки, почувствовала острую боль в пальцах и тепло побежавшей по ним крови. Вынула руку, крепко зажала ею рот, будто пытаясь забить обратно рвущийся крик боли. Через минуту её губы, измазанные кровью, зашептали: "Родной мой, вот и кончилась наша игра... Господи, больно-то как..."

"Наша улица” №270 (5) май 2022