Ирина Оснач “Спасибо деду” рассказ
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Оснач родилась 24 ноября 1965 года на севере Камчатки, где долгая зима, короткое лето, сопки и тундра. Родители Ирины - из поколения советских романтиков, приехавших осваивать Дальний Восток. Ирина Оснач училась на семинаре прозы А. Е. Рекемчука в Литинституте. Потом на перекрестке (остаться в Москве или вернуться на Камчатку) выбрала «вернуться на Камчатку». Работала в областной газете, много писала и была одним из известных журналистов Камчатки. Теперь живет в Подмосковном Красногорске. Автор повестей и рассказов, которые публиковались в альманахе «Камчатка», журналах  «Юность» и «Дальний Восток», антологии камчатской современной литературы «Земля над океаном», альманахе «Пятью пять», журнале «Наша молодёжь», международном литературном альманахе «Особняк», «Независимой газете». Рассказы Ирины переводились на болгарский язык, вошли в лонг-листы международного Волошинского конкурса и литературной премии им. О. Генри «Дары волхвов». В сентябре 2018 года стала дипломантом XVI Международного литературного Волошинского Конкурса.
В "Нашей улице" публикуется с №226 (9) сентябрь 2018.

вернуться
на главную
страницу

Ирина Оснач

СПАСИБО ДЕДУ

рассказ

Мой дед никогда не держал в руках винтовку или пулемет, не стрелял из гаубиц, мортир или зенитки. Да и на передовой во время Великой Отечественной войны бывал вряд ли.
Но именно моего деда, Григория Дмитриевича, я вспоминаю и благодарю в день снятия Ленинградской блокады, окончания Сталинградской битвы и День Победы. Дед владел другим оружием, которое называется «скальпель», потому как был хирургом, а во время войны - военврачом, и передовая моего деда была в прифронтовом тылу, в госпитале. У меня сохранилась одна его военная фотография - он сидит у большой палатки и курит. Палатка - операционная. А курить он потом бросил.
Теперь уже не узнать, почему дед, с детства мечтавший о морях-океанах и служивший на флоте, вдруг решил стать врачом. Вполне возможно, что благодаря врачу, к которому дед попал юнгой по какому-то пустяковому поводу. И этот врач, учившийся еще на медицинском факультете Императорского Московского университета (ныне Первый Московский государственный медицинский университет им. И.М. Сеченова), скорее всего, произвел на юнгу Григория такое впечатление, что тот тут же решил учиться на врача. Трудность была в том, что нужно было и учиться в мединституте, и зарабатывать на жизнь себе и молодой жене.
На довоенной фотографии семья моей мамы: мама - Надя, Наденька, Тата, еще маленькая. Ее мама, моя бабушка, Анна Петровна. Мой дядя Гоша, Георгий. И дед Григорий Дмитриевич - в шляпе и белых парусиновых туфлях (парусиновые туфли мазали зубным порошком, чтобы белыми были). Дед улыбается. А бабушка выглядит сдержанно, замкнуто, строгая осанка, камея на блузке… Дедушка - самого что ни есть пролетарского происхождения. А бабушка - из мелкопоместных дворян. Когда они познакомились, дед был моряком, а бабушка медсестрой. Григорий Дмитриевич женился на бабушке и пошел учиться в медицинский институт. Хирург он был, наверное, от Бога, у деда много потом учеников было.
Бабушка умерла рано, человеком она была тихим и незаметным. Помню я ее не очень хорошо. А вот деда - да! Когда мы приезжали с Камчатки в отпуск на материк, обязательно заезжали к деду, он много со мной разговаривал, мы уходили вдвоем гулять в ближний парк. Дед кормил белок, расспрашивал меня. Что я читаю? Как учусь? Боюсь ли крови? Знаю ли я, на какое время можно наложить жгут и как правильно это сделать?
Тогда-то он иногда и рассказывал о войне. О своей войне. Как оперировали тогда? Чаще всего на носилках, уложенных на козлы. Освещали керосиновыми «молниями» (лампами с рефлектором). Иногда приходилось оперировать и при свечах. Дед рассказывал и о вовсе экстренном освещении - около окна или двери ставили машину и включали фары. Но в этом случае прифронтовую медсанчасть могли обстрелять. Оборудование… Порой даже термометров не хватало, бинты стирали и использовали вновь. Оперировали порой сутками, все зависело от потока раненых, по словам деда, ему пришлось работать под Сталинградом без сна двое суток.
Именно там, под Сталинградом, Григорию Дмитриевичу довелось оперировать пленных. Никакой охраны, и никакой агрессии со стороны пленных - это были обезумевшие от страданий люди, пациенты, которым надо было спасать жизнь. Таков долг врача. По словам деда, к концу войны ситуация в прифронтовых госпиталях и медсанчастях изменилась: если не в избытке, то в достаточном количестве появились сфигмоманометры (их сейчас называют тонометрами), пенициллин, инструменты и материалы.
Вот, собственно, и все, что я помню из рассказов деда. О войне он рассказывал мало. Никакого пафоса. Каждый делал свое дело и был готов пожертвовать жизнью за Родину, за своих товарищей. После войны дед работал хирургом, а потом преподавал. Мечтал написать диссертацию о своем опыте лечения проникающих ранений живота. Не написал! После войны неожиданно, после неудачной операции, умер мой дядя. Дед всю свою жизнь потом корил себя за то, что доверил операцию другому врачу, сам не взял в руки скальпель. И отложил диссертацию в «долгий ящик».
Еще одна фотография - моя самая любимая. Именно таким я деда и помню - он в медицинской шапочке и в халате, смотрит в объектив. У него были необыкновенные, живые и лучистые глаза. Даже после того, что ему пришлось пережить.
Я очень любила поездки к деду. И самого деда. И летний Ярославль, его старый район за Волгой, где жил дед… Мы много разговаривали, я читала ему вслух «Мастера и Маргариту», читала, не особо вникая в то, что читаю.
Двор дома, где жил дед: деревья, стол, скамейки, кусты сирени. Торчащая из кустов сирени голубятня, к ней можно было пробраться по маленькой, никому не видной тропиночке… Как только я вспомнила про голубятню, тут же увидела шумно взмывающих в небо голубей, уже осыпающиеся, отцветающие грозди сирени, а потом деда - он дремлет в кресле, но делает вид, что слушает мое бормотание «Мастера и Маргариты»:
«- Как ты узнал, что я хотел позвать собаку?
- Это очень просто, - ответил арестант по-латыни, - ты водил рукой по воздуху, - арестант повторил жест Пилата, - как будто хотел погладить, и губы…
- Да, - сказал Пилат.
Помолчали, потом Пилат задал вопрос по-гречески:
- Итак, ты врач?
- Нет, нет, - живо ответил арестант, - поверь мне, я не врач».
Здесь раздается хмыканье, дед оживился, но через пару строк задремал…
И опять двор, сирень, голубятня, стол… За одним краем стола сидит в тельняшке сосед деда, мне уже не вспомнить, как его зовут. Курит и смотрит на голубей. А на другом конце стола - мы с мальчиком Мотей, которого тоже привезли на каникулы. Играем в шахматы. Мотя объявляет мне «шах», впереди у моих белых неотвратимый мат… Я огорчена до слез, - была уверена, что выигрываю, - и уже готова разрыдаться, но Мотя нагибается и звонко чмокает меня в щеку.
Звук поцелуя слышен на весь двор, сосед в тельняшке кашляет, взлетают голуби… А чуть подальше - мерные хлопки - соседка усердно выколачивает пыль из ковра, накинутого на турник.
Что же еще? Мы с Мотей бежим через огороды на речку Которосль.
Синь безбрежная, ветер, бьющий в лицо, белые облака и желтое крыло гидродельтоплана.
Были у деда и разочарования. Вышла замуж и уехала на Дальний Восток его любимица Таточка, моя мама. И видеться теперь приходилось редко. По-моему, дед ревниво относился к Камчатке, не понимал, как можно уехать на край света и обитать там. Зачем, если можно жить всем вместе рядом?
Разочаровала деда и я. Его мечтой было, чтобы внучка стала хирургом. А я вместо медицинского решила поступать в Литинститут… Дед огорчился, узнав, что я собираюсь стать «шелкоперкой» и «бумагомаракой» - это его слова.
Спасибо деду… Не только за Победу, за все то, что называется генетикой, характером и привычками. Одна из них - мыть руки щеточкой с мылом. Так делают врачи перед операцией. А я - отмываю руки на даче после работы в саду.
У деда было несколько высокочтимых дат - день снятия Ленинградской блокады, окончания Сталинградской битвы и День Победы. В эти дни он обязательно, будучи даже очень стареньким, выпивал стопочку. А теперь поднимаю стопку и я.

“Наша улица” №270 (5) май 2022