Ефим Гаммер “Возобновление жизни" повесть альтернативной реальности
"наша улица" ежемесячный литературный журнал
основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ефим Гаммер родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге. Жил в Риге. Окончил русское отделение журналистики Латвийского госуниверситета. Автор многих книг прозы и стихотворений. Лауреат престижных международных премий.

вернуться
на главную
страницу

Ефим Гаммер

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ЖИЗНИ

повесть альтернативной реальности

Ефим Гаммер
©Yefim Gammer, 2022

ОБ АВТОРЕ

Ефим Аронович Гаммер - Член израильских и международных Союзов писателей, журналистов, художников, в середине девяностых годов, согласно социологическому опросу журнала «Алеф», был признан самым популярным израильским писателем в русскоязычной Америке. Родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге (Россия), закончил отделение журналистики ЛГУ в Риге, автор 29 книг стихов, прозы, очерков, эссе, лауреат ряда международных премий  по литературе, журналистике и изобразительному искусству. Среди них - Бунинская,  Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Золотое  перо Руси», золотой знак, Москва, 2005 и золотая медаль на постаменте, 2010, «Левша» премия имени Н.С. Лескова - 2019, имени М.В. Исаковского «Связь поколений»  - 2021,  премия имени Марка Твена - 2022, «Бриллиантовый Дюк»  - 2018 и 2019, международного конкурса «Поэтический атлас 2021», «Петербург. Возрождение мечты, 2003». Печатается  в журналах России, США, Израиля, Германии, Франции, Бельгии, Канады, Латвии, Дании, Финляндии, Украины  «Литературный Иерусалим»,  «Арион», «Нева», «Дружба народов», «Наша улица» «Новый журнал», «Встречи»,  «Слово\Word», «Новый свет», «Наша улица», «Новый берег», «Эмигрантская лира».

Ефим ГАММЕР

© Ефим Гаммер, 2022

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ЖИЗНИ
Повесть альтернативной реальности

ВО ИМЯ ГЕНЕТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Ничего не приходит на ум, время не повернуть, себя не омолодить. Куда ни шагать, все равно идёшь к... Впрочем, как уведомляет Квантовая механика  -  оракул двадцать первого века  -  для каждого выбора в жизни существует ещё тысяча разных выборов, которые можно сделать в иной реальности. Так что... зачем прозябать в этой безысходной, судя по всему, реальности, когда разумнее всего переметнуться в другую? Сказано-сделано. Шаг - туда, шаг  - сюда, и уже незачем думать о будущем, когда настоящее перед глазами. И выглядит…  Да, а как оно выглядит? Если присмотреться - нет, глаза не соврут! -  девушкой приятельской внешности. Вроде бы чем-то знакома. Но чем?
- Мы с вами прежде встречались?
- Посмотри в зеркальце.
- Не понял.
- И не поймёшь.
- Но… кроме шуток… Меня не покидает ощущение, что я вас каким-то образом знаю.
- Посмотри в зеркальце.
- Опять? На первый раз простительно. Шутка есть шутка. А на второй…
- Ударишь?
- Женщин не бью.
- А что с ними делаешь?
- Я твою маму!..
- Точнее говоря, не маму, а прабабушку моей соседки, твою разводную жену. Двойка тебе по хронологии, разлюбезный наш дамский угодник.
- Ты в себе?
- Само собой. И тебя приглашаю к себе. Так что не надо маму - меня…
- А где?
- В этой подворотне, чтобы далеко не ходить.
Подумал-подумал и согласился. Девушка симпатичная, к тому же приятельской внешности, будто родом из давних тусовок, когда под гитару распевал по Есенински: «Наша жизнь — простыня да кровать. Наша жизнь — поцелуй да в омут».
И что? «Оргазм крепчал», - как написали бы шутники. Но он не был из породы шутников. И поэтому, получив прощальный поцелуй, вполне серьезно поинтересовался:
- А всё-таки - кто ты?
И услышал… Уже в третий раз - в третий раз!
- Посмотри в зеркальце.
- Нет у меня зеркальца!  Что я, девица на выданье, чтобы ходить с зеркальцем?
- Посмотри в моё.
- Посмотрел. Ничего особенного не увидел.
И впрямь: та же физия, что ежедневно перед ним, когда брился. Правда, зеркальце было какое-то странное, будто вмонтированное в ладонь девушки.
- Убедился?
- А чего тут убеждаться? Сам себя не узнаю?
- Сегодняшнего, конечно…. Чего себя не узнать? А вот из запредельного завтра…
- Что?
- А то! У нас проблемы по детопроизводству. Нашенские мужики, зачастую и не мужики вовсе, ДНК местами порченное, наследственность гиблая. Поди знай, на кого сглазишься. Так что… Так! Именно так! Подстраховочка требуется для генетической безопасности ребёнка.  А самая лучшая, проверенная в веках, это…
- Получается, я сам с собой?
- Со мной, со мной! Успокойся. На генетическом уровне мы не родственники. Тело на вид моё, но душа твоя. И ничем не запятнанная.
- Вечная?
- Разумеется. Вечная-не увечная. На, пощупай.
Но разве душу пощупаешь? Вот-вот, только протянул руки, освободив из объятий девушку, как она и растворилась в воздухе. Ни души, не тела. Впрочем, нет-нет, душа ведь осталась с ним. А тело? Ну, и тело. Правда, не женского, а мужского качества. И ему захотелось выпить. А когда выпил, захотелось напиться. А когда напился, захотелось вспомнить после опохмелки, что такое с ним приключилось, но ничего не вспомнил, кроме того, что душа - штука вечная, и  смерти, следовательно, нет.  А что есть? Иная реальность, квантовой ориентировки. Шаг в сторону, и...

ЧАЙКИ, КРЫСЫ, ТАРАКАНЫ

1

Это случилось после того, как в Лохленде, международном городе альтернативной реальности его вместе с остальными психами вывели на улицу. Но не одних. С лозунгом на транспаранте: «сумасшедший тоже человек, слово "сумасшедший" читай с большой буквы».
При этом не сказано, как читать последующее за "сумасшедшим" слово "человек". С большой буквы, или так, как врублено в кумач, с маленькой?
Но не поспоришь.
Как требуют, так и читай. А не осилишь текст, тут тебе и выпадет момент истины. Впритирку с вопросом на засыпку.
- Прочитали? - спросил он, пытаясь наладить контакт с привлекательной женщиной.
Лета Бабец поёжилась под напором внезапного дознания, выбитая из глубинного раздумья на тему, какую помаду купить,  чтобы оставаться неотразимой? Присмотрелась: перед ней форменный придурок в бушлате и бескозырке, но взгляд - наповал, хоть падай на тротуар.
- А что читать-то?
- То самое! Но с большой буквы. Готова?
- Уже бегу глазами.
- Спринтуй, да побыстрей!
- Уже на финише..
- Тогда выкладывай.
- Чайки, крысы, тараканы.
- Не по тому адресу бегаешь глазами. Это у меня на ленточке.
- Так я и читаю по бескозырке. Но домыслом не доберу, чтобы это такое обозначало в природе людей.
- Да людей-то и нет. Вернее, не останется, как жахнут атомным гостинцем. Только чайки, крысы и тараканы. Радиация сей апокалипсис засвидетельствует
- Я жить хочу.
- И размножаться?
- Если позволит природа.
- Я тоже.
- Так давай жить на двоих.
- Кто тебя трахал в прошлый раз?
- А что? - растерялась  Лета Бабец.
- У меня такое впечатление, что это был я.
- О, мой милый!
- Добавь для приварка: «нежный», и будем тесно знакомы до старости лет.
- Я как раз при обналичке метрических данных буду Лета. Точь-в-точь  по созвучию с предложением руки и сердца.
- А я - небо в свидетели! -  Стар.
Чайки мимо летели, в лапках по золотой рыбке, в клюве по ангельской ноте. И с затуманенной выси лёгкой паутиной соскользнула на плечи влюбленных мелодия с песенным содержанием.
На воде вода.
Во дворе трава.
Если вам сюда,
Приготовь слова.
Говори - «бонжур».
Говори - «мерси».
И со смаком жуй,
И ещё проси.
- А что на добавку? - поинтересовалась Лета, полностью, до самых потайных тонкостей организма,  заинтригованная происходящим в живой реальности, похожей на сон.
- Поход!
- Куда!
- К чайкам, крысам, тараканам.
- Зачем?
- Не сечёшь? Проверка на прочность. Надо до ядерного катаклизма увериться, насколько они готовы сменить на посту наше с тобой человечество.
- Мудрое решение.
- Не дураками задумано и подписано.
- А кем, если не секрет?
- Сумасшедшими. Но не простыми.
- С большой буквы?
- Именно.
- И как проверять будем?
- Не твоя забота.
- Но всё же... поделись.
- Чего делиться? Полюбопытствуй.
Стар вынул из кармана рогатку, вложил острый камушек и пульнул по чайкам. Чайки тут же наказали его за посягательство на небо. И отстрелялись  помётом.
Стар утёрся, и довольно провозгласил:
- Что и следовало доказать!
- Наделали со страху?
- Наоборот, постояли за себя! Им не только радиация  не страшна, но и люди. Доказано и подписано...
- Подкакано, а не подписано. Прошу извинить за поправку.
- Другой бы, - Стар показал кулак, - но где живёт правда, там не ночует ложь.
- Ты уже собрался на ночлег?
- А ты приглашаешь?
- Разве что, теперь тебе крысы понадобятся для проверки на живучесть. А у меня их на чердаке, за дверью...
- Соблазняешь?
- Больше ведь нечем.
- А тараканы?
- Тараканы по другому адресу.
- Записываю.
- Туда я не ходок по нынешним временам.
- Ядовитые? Кусаются?
- Они не ядовитые. Это мой бывший мужинёк - ядовитый. Год назад я его отпустила, следом за импотенцией,  а слюну ядовитую так и не вытерла с его губ. Так и брызжет по сей день.
- Мне слюна его без вреда.
- А у него от переизбытка слюны случится самоотравление.
- Причина?   
-  Если от меня явишься за оберегаемыми им тараканами, будет лишний раз переживать.
- Чего так?
- Да так! От зависти.
- Чему завидовать-то? Подсоби хоть с намёком.
- В открытку стесняюсь. А вот если метафорически, в стихах и в рифму мужскую и женскую, а?
- Валяй!
- Он свысока смотрел на член,
Умом пытаясь осознать
Ту связь недавних перемен,
Когда был раб, а член был князь.
Теперь, хотя не стар он внешне,
И немощи не  сдался в плен,
Идёт себе сквозь жизнь поспешно,
А член не хочет встать с колен.
- Не Эс-се-сер! - вполне разумно уточнил выходец из сумасшедшего дома. - Но пусть не куксится. Меня не член его интересует, а тараканы.

2

Крысиная королева Марго Орлиный Хвост страдала от последствий незапланированной беременности.
Крысята ползали вокруг, пищали: «Мама, дай сиську!»
Марго отгоняла их гневным взглядом и строила планы на будущее. Понятно, в уме. Строить что-то на чердаке, пока рядом за дверью проживает Лета Бабец, ответственная квартиросъемщица и явная, если судить по повадкам,  противница крысиного образа жизни, она не имела права.
«Но ничего, - думала с надеждой на успех, - будет и на нашем чердаке праздник, когда - бах-бах, тарарах! - шарахнут по  человечьей гордыне атомной провозвестницей новой эпохи - оперенье птичье, зубастость крысиная, всепролазность тараканья». И косилась на загрызанную с голодухи  в усмерть книгу с вкусным типографским шрифтом «ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЯДЕРНОГО САМОУНИЧТОЖЕНИЯ».
«Мы свой, мы новый мир построим. Кто был никем, тот ВСТАВИТ всем, ­ - сочинялось по наитию, в память о другой книге с безволосым лицом на обложке, перебравшуюся из чулана прямиком ей в желудок. - Вот пишут-пишут, не ленятся: человек человеку - друг, товарищ и брат. Но без указания, что за брат? Брат старший? Кто такой, почему не знаю? Брат - меньший? Ну, так и скажи в подстрочку,  по имени животного, четвероногого, хвостатого, быстроходящего, когда из муторной норы вылазит для прогулок, чтоб подыскать подальше закоулок. Но нет, стесняются себя уравнять с братьями меньшими, хотя всему миру талдычат уже какой век подряд, что произошли от обезьяны. Почему бы не добавить, что они и крысиного племени отростки? Да ладно, думают только о себе. Пишут-пишут и думают. Вот вставим мы в Программу строителей коммунизма, что через десять лет, это, почитай, в 1970 году, станут бесплатными поездки на трамвае. А какой крысе это надо? Да и где простой люд найдёт трамвай у себя в колхозе, чтобы поездить на дармовщине следом за сенокосилкой по урожайному полю? Думают-думают, пишут-пишут. А все это с трудом переваривается».  
И крыса Марго Орлиный Хвост с болезненным хрипом повернулась на другой бочок, едва сдерживаясь от приступов рвоты.
Чем бы унять себя? Но тревожные мысли о переустройстве общества не покидали сознание и с назойливой дотошностью по прямому кишечному тракту доставали прямо до мозга. Как бы их успешно переварить? Но к слову «успешно» прикипало другое слово «пятилетка», и почему-то в голове крутилось - не пылилась газетная фраза, типа, «пятилетка успешно завершена, нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». И следом натекала кипящей струёй первая заповедь из Морального кодекса: «Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма».
Пишут-пишут. А где она - социалистическая родина и вкупе с ней страны социализма? Кого любить ныне? Э, нет, мы пойдём другим путём. И любить будем, и рожать будем. А что крысятами заполним мир, так это миру не в тягость, а на потребу. Главное правило для нашего мира, сформулированное человеком гласит: «сам погибай, а товарища выручай». В переводе на язык сегодняшних реалий это значит, что весь мир превратится в аномальную зону, пораженную радиацией, а крысы, которым радиация только на пользу, выживут и размножатся, и при каждом последующем поколении будут увеличиваться  в размерах чуть ли не до динозавров. Кстати, по этому поводу и стихи заблаговременно написаны. Дай бог памяти, вернее помоги мне, пока книжка не переварена, дорогой мой желудок.  Ага! Вот они!

Пунктирное стечение минут.
Свет из-под свай - в тоску и стужу.
А жизнь идет. И западает в душу,
что при подсчете каждый третий - Брут.
Календари все врут.
Перенесли мы прошлое на завтра.
Еще нам ждать прихода динозавров,
и вызова на первобытный  суд.

3

Чайка летела-летела и на зов стихов прилетела. Золотую рыбку под видом  гонорара сбросила в чердачное окно. И услышала под рефрен детских писклявых голосков «Мама, дай сиську!» хруст рыбьих косточек. «Хруп-хруп. Храп-храп».
- Вкусно?
- Давай ещё!
- Больше нет. Не наловила покуда.
- Так слетай за добавкой. Летать - не ходить, ноги не ломать. Маши себе крыльями и пари.
- Проблемы нет. Но почему без  «спасибо», а как бы по приказу?
- Закон радиации.
- Кто написал?
- Ньютон!
- Откуда знаешь?
- Из желудка. Пока переваривался, успел разгласить.
- А яблоком тебя не стукнуло ненароком по голове?
- Это ещё почему?
- Потому что именно яблоко подсказало Ньютону свой закон насчёт всемирного тяготения, но отнюдь не радиация. Тогда её и в помине не было.
- Образованная, будто Птица-Счастья! Как тебя, кстати, звать по анкетным данным, на случай криминалистического дознания?
- Ка-ко-го?
- Криминалистического. За незаконный лов и  контрабанду золотого речного запаса
- Чайка Выручайка. Но злые умыслы мне не приписывай, иначе голодной останешься.
- А я  крыса королевских кровей.
- Марго?
- Точно, Марго Орлиный Хвост. Наслышана?
- Тебя и ищу. Пора соображать на троих, как планету делить будем. случись атомная катастрофа.
- А кто на третьего?
- Тараканы.
- Хм-хм... Пролазы, везде свой нос суют.
- Не суди, и судим не будешь.
- Оно понятно. Тебе тем более, когда небо твой природный удел. И без всякого спора по разделу имущества. Кто на него позарится из сухопутной братии? Сказано ведь: «Рождённый ползать, летать не может». Цитата из «Песни о соколе» Максима Горького, всю ночь переваривалась, но замедленно. Видать, полагала, что пригодится. И не ошиблась.
-  Ну и желудок-грамотей! А что там у тебя в желудке про тараканов?
- Про тараканов должно быть сказано в твоем желудке, птица ты моя небесная.
- Не понимаю.
- А что тебе понимать? Твой желудок это дело сам понимает.
- Каким образом?
- Пищеварительным? Стоит тебе встретить таракана, желудок тебе и подскажет.
- Чего?
- Самый благородный поступок в жизни. Изнутри воздействует на клюв, и «ам-ам - вкусно нам».
- Да ты что? Нас ведь всего останется трое на земле. Ты, я да тараканы.
- А без тараканов лучше! Они везде лезут, нос свой суют. Это же прирожденные агенты сыскного ведомства. Не успеешь переварить какую-нибудь цитату из запрещенной для самообразования книги, как окажешься в кутузке. И с тараканами в голове, чтобы туда не закралась какая-нибудь крамольная мысль.
- Так ты считаешь?
- А то! Ты на небе, я на земле. И повелевай миром, плодись и размножайся, как сказал господь.
- Тоже цитата из непереварённых?
- Она на стене написана, чтобы ели её глазами, а не переваривали, сидя на горшке.
- Дай и мне посмотреть?
- Залетай!
Чайка впорхнула на  чердак. И стараясь не наступить на голодных крысят, просящих у мамки сиську, направилась к стене с красочной надписью, сделанной помадой. Однако, уже на третьем шаге  ощутила, что радушное гостеприимство перерастает в свою противоположность. Какую? Об этом чайка догадалась бы на четвёртом шаге, но вместо догадки её догнала эпитафия в образе и подобии ещё одной цитаты из чревовещательной утробы крысы: «А до смерти четыре шага». 

4

Кеш, старший кочегар-отопитель сумасшедшего дома, изгонял тараканов из ядерного реактора. Работа рутинная. Но прибыльная. За каждого пойманного таракана ему платили поштучно, с прибавкой в инвалюте из-за вредного производства.
Куда шли отловленные тараканы, заказчики не докладывали. Но при наличии развитого дедуктивно-аналитического мышления он догадывался. На подсадку к инакомыслящим и вообще вредным для  народа членам общества.
Чем же  ценны были эти поднадзорные твари, что их нужно было подсаживать в квартиры опасных в словоблудии людей? Радиоактивностью. Они помаленьку излучали смертоносную энергию, и поражали лучевой болезнью обитателей вредных квартир, на досуге промышляющих слухами о зомбировании сознания, искажённой в телеящике реальности и другими порочными наклонностями.
Что за порочные наклонности - тараканы не знали. Имена сильных мира сего - не держали в памяти. Но кого отравляли, с тем лично знакомились, заползая им под одеяло, или в тапки, когда не в носки и кальсоны.
Их представление о мире хозяев этих обиходных предметов было соответствующее, со знаком минус. Проще говоря,  самое подходящее, чтобы поскорее сменить диктат двуногих прямоходящих по струнке прямого подчинения. И... да-да, назначить себя во главе земного правительства.
По тараканьей логике, что хорошего следует ожидать от человека, если он изобрел пылесос, щётку и веник, чтобы подбирать крошки с пола? А всякие лекарственные препараты? Это на их языке - препараты лекарственные, а для тараканов от них - форменная погибель. Ну, а про дуст и всякие ядохимикаты и говорить не приходится. Потому что от них умираешь прежде, чем раскроешь рот. И что? Жалеть после этого человека? Даже при желании, жалеть не получается. Ведь не тараканы ему, а он сам себе изобрел погибельную радиацию. Скажете, не он изобрёл? Пусть не изобрёл, но открыл. Сути это не меняет. Что открыл, то и закрой - не твоё - не трогай. Ан нет! Захотелось попробовать, вот и добаловался в играх с огнём. Говорят, бабахнет со дня на день, потому и учредили День открытых дверей, дабы сумасшедшие переждали его на свежем воздухе. Авось свежий воздух перевесит по целительным свойствам радиацию. Однако - умы! Пятёрка на экзамене по физике. Эйнштейн посмеялся бы над ними. Но и его уморили. Вернее, не самого человека, а его мозг. Разрезали мозг на тонкие пластины и хранят при минусовой температуре, чтобы не заплесневел, до сего дня - изучают, будто невидаль там какая. А никакой невидали! Видели мы и такие мозги. Не зря же говорят о нас, что водимся в голове. Видели и установили: нет разновидности мозгов, есть разновидности тараканов в этих мозгах. Различают их по скорости передвижения на открытом и закрытом пространстве. На открытом пространстве, это нам известно по тараканьим бегам, они не особенно отличаются.  Бегут себе по прямой: кто быстрей, тому золотая коробочка от спичек в значении приза. А кто ловчей, тот мастер передвижения зигзагом в закрытом пространстве. Каком, спросите? В голове, несомненно. Вот такие и схватывает мысль человечью под уздцы и приводят её к победному финишу, знаменуя открытие. Попова - к радио. Эдисона - к фонографу. Эйнштейна - к теории относительности. Оппенгеймера - к атомной бомбе. Каждому по заслугам - воз и маленькая тележка почестей. А тараканам? Вот она неблагодарность людская, себе - всё, а тараканам - пылесос, щётка и веник, чтобы не ползали под ногами, не мешали думать.  Но как им думать, если голова пустая, не обжитая тараканами? То-то и оно, звенит как колокол, собирает на вече окрестных тараканов. Набегут,  покопошатся в мозгах, и пожалуйста - вот вам телевизор, интернет, видео. А не набегут, оставайтесь с каменным зубилом и высекайте искру кресалом. Стук-стук, трах-трах, ах-х-х...

5

Кто гостям не рад? Кеш. А почему? Потому что он рад посыльным.
- Доставку таракана заказывали? - обратился к нему молодой человек в камуфляжной форме, когда, не постучав, спустился в кочегарку.
- Свеженький?
- Только-только назначенный. Но в курсе текущих событий, И их секретного содержания. Ксиву смотреть будете?
- Мне приятнее на американских президентов.
-  И мне. Так что демонстрируйте. И разбежимся.
- Оплата по перечислению.
- Не доверяете?
- Доверяю, но проверяю через банк.
-  Ага. Враг...
-  Подслушивает.
- По нынешним временам и подсматривает. У вас тут, часом, скрытая камера давно установлена?
- Да с появления  первых образцов. Контингент у нас ненадёжный. Сумасшедшего расплода. Всякое брякнуть могут.
- Нецензурное?
- Хуже. Несусветное!
- Кто?
- Адрес на спичечном коробке.
- Честь имею!
-  И я.
Тут Кеш солгал без зазрения совести. Какая к чёрту честь, если он сопроводил посыльного с насквозь радиоактивным тараканом на квартиру недавней жены, чтобы она поскорей заразилась и отбросила коньки.
Но что не сделаешь, когда исподволь понукаем импотенцией и её неразлучной подругой - ревностью?

6

Крыса Марго Орлиный Хвост, ворочаясь с боку на бок, переваривала малосъедобные строки Чуковского - «Таракан, таракан, Тараканище. Он рычит и кричит, и усами шевелит».
От усов ей стало щекотно в желудке, и она впервые за весь день рассмеялась: «Ой, не могу». Но когда дошла до тараканьих угроз, типа, «я вас мигом проглочу», призадумалась. «Дели с таким власть на двоих. Предаст в самый неподходящий момент. А какой он, неподходящий? Понятно и без наводки, роды».
Тут крысята и зашевелились в животике, а следом за ними по телепатическому призыву и  те, что на дощатом полу.
«Мамка, сиську давай».
А как её дашь, когда молока ни капли? Книжная учёность не идёт впрок для повышения простой крысиной жизнедеятельности, молока не вырабатывает.  А рыбье да птичье мясцо, пока ещё не прибавили жизнедеятельности организму, не пробили засохшие молочные протоки. Нужно добавить на один зубок, на другой, но где возьмёшь дополнительные калории, когда не до охоты по причине вынужденной малоподвижности? Правда, тут под бочком, за дверью в спальню, есть в натуре мясцо. Но человеческое, по прозванью Лета и Стар. Заявились на ночь глядя, и бух в кровать, чтобы не просыхать от страсти до утра. Пальчики им отгрызть - плёвое дело, но кодексом крысиной чести возбраняется. После смерти - да, кусай в охотку, при жизни - нет-нет! Иначе чем они будут указы подписывать об охране окружающей среды и спасении исчезающих видов животного населения? Получается, убережёшь человечьи пальчики, принесёшь неоспоримую пользу всему животному миру. Хотя зачем животному миру такая польза? Всё одно, вымрет в ближайшие сроки от радиации, как шарахнет силовая станция в сумасшедшем доме и напитает всех радиацией до упора. Но это когда ещё будет. А вот капельку радиации не помешало бы и сейчас вкусить.  По последнему слову из учебника физики, тому самому, последнему, что переваривается с пользой для самообразования в желудке, основательно доходит до ума, что радиация придаёт сил, позволяет с лёгкостью увеличиваться в размерах и плодиться в рекордные сроки. Но не каждому встречному-поперечному. А избранным. То-то и оно, избранным! Кого же мы избрали? Кстати, не мы, а сама радиация, неотразимая дочурка атомной бомбы. Кого надо, того и избрали. Крысу Марго, избрали!!!
- Не только тебя! А то возгордилась, и ревёшь, как белуга, не даёшь людям спать по соседству, - послышался из-под двери скрипучий, как сама дверь, голосок.
- Кто такой будешь? - крыса близоруко уставилась на незваного гостя. Из желудка донеслась подсказка: Он рычит и кричит, и усами шевелит: «Погодите, не спешите, я вас мигом проглочу! Проглочу, проглочу, не помилую».
- Официально я инкогнито. А неофициально - агент по распространению радиации.
- Какого рожна припёрся к нам?
- К людям, чтобы покопаться в их нижнем белье.
- И что там нашёл? Блох?
- Глупости! Не нашёл, а привнёс.
- От тебя дождёшься!
- Правильнее сказать, привнёс то, что не ждали. Радиацией напитал их трусики и кальсоны.
- Хорошее  слово - «напитал». Думаю, придаст силы при переваривании.  А ведь ещё не скушано, хотя должно присутствовать в учебнике физики про ядерный реактор.
- Учебников не читал. Я практик, обхожусь без учёных степеней. Вышел из недр...
-  Народа?
-  Какого народа?  Ядерного реактора! Так что - проверено на себе: радиация отнюдь не убийственная штука!
-  Когда ты таракан?  
- А ты - крыса.
- У меня имя собственное есть, голопуз ты пристеночный.
- Извиняюсь, Марго.
- Плюс Орлиный Хвост.
- Ладно, будет тебе и хвост на добавку. Но сначала давай по делу.
- Выкладывай.
- К тебе, крыса Марго Орлиный Хвост, я пришёл, чтобы потолковать о правильном разделении власти после умиротворения человечества.
- Не умиротворения, дуралей! А если по-книжному, уморению смертельной дозой радиации.  
- Поправку принимаю.
- Выкладывай дальше. Или у тебя докладная на журнальном уровне с неаппетитной сноской «продолжение в следующем номере»?
- Мы без продолжений. Мы с предложениями. Власть делится пополам, как сказано было публике после отстранения Хрущева  в Советском Союзе. Половина Брежневу, вторая Косыгину.
- По-научному, на паритетных началах. Архивные подшивки газет до сих пор перевариваю. Очень уж противная на вкус эта серая бумага, почти несъедобная.
- Поэтому  употреблялась несознательным населением  на подтирку...
- Не выражаться тут, в присутствии подрастающего крысиного племени!
Упомянутое племя тут же закопошилось в претензиях к старшему поколению.
«Мамка, сиську хотим».
- Голодные! - сочувственно заметил таракан.
- Не кормленные второй уже день почитай. Пресса им не по зубам. Молоко у меня забастовало, ни капли наружу. Научная и философская литература не способствуют.
-  Властью могу поделиться.
- Властью сыт не будешь. В особенности, когда один правитель-повелитель весь из себя радиоактивен и приспособлен на все сто к новой жизни...
- Это обо мне?
- О ком ещё? - крыса Марго Орлиный Хвост печально вздохнула. - А другой правитель-повелитель в любой момент может окочуриться.
- Это о себе?
- О ком ещё? - второй раз вздохнула с прежней печалью крыса Марго Орлиный Хвост.
- Что ж, дело поправимое. Человеков напитал радиацией. Подпитаю и тебя до кондиции, чтобы - выложить прямой путь к бессмертию.
Крыса Марго Орлиный Хвоост откликнулась по-книжному, будто вместе со стихами прикормила и поэтическое вдохновение.
- Ну, питай меня, питай, хоть до крови, хоть до боли. Не в ладу с холодной волей ожидающий нас рай! - и при первой подпитке мигом проглотила доверчивого таракана, блаженно зажмурилась, ощущая, как по телу разбегается спасительная радиация, наполняя молочные железы живительной влагой.
Прежде невыносимо горькое по восприятию «Мамка, сиську давай» теперь зазвучало в ушах целебной  музыкой.
- Детки! - только и молвила счастливая крыса и раскрыла объятья.
А за дверью соседи человечьего обличия, потревоженные возбужденным писком мелких грызунов,  заворочались спросонья.
- Опять эти крысы спать не дают.
- Не боись, Лета, завтра кошку приведу из нашего сумасшедшего дома, и найдём на них управу.
- Скорей бы завтра!
- Не спеши, у нас и сегодня не кончилось. Иди ко мне!
Луна напоследок посмотрела на них в открытое окно и стыдливо укрылась туманным облаком, чтобы лишний раз не убеждаться в том, что мужчины в момент сексуального возбуждения зачастую раздают совершенно неисполнимые обещания. В данный момент о завтрашнем появление в этой квартире кошки. Какая кошка? Какое завтра? Завтра и сам  благодетель окажется уже в совсем иной реальности, подвластной разве что квантовым законам.

ВРЕМЕННАЯ ПОПУТЧИЦА

Двухместный самолёт приземлился в районе Старого города. Любопытных вблизи не оказалось. Никому не было дела до самолёта, кроме…
Но и ему дела не было. Он просто проходил мимо.
И тут послышалось:
- Не проходи мимо!
Как это так - не проходи?
Оглянулся на призыв и получил вознаграждение. В виде прелестной девушки, спускающейся по трапу.
- Кто ты?
- Я Люба. Полюбуйся мной.
- Что в тебе такого, ненаглядного, чтобы я тобой любовался?
- Судьба твоя!
- Невеста, что ли, готовая в жёны?
- Судьба!
- Экая невидаль, судьба. А была бы понатуральнее, повела бы в кафе-ресторан. Приняли бы на посошок. То да сё, глядишь, и…  Кстати, я живу рядом.
- Я тебя по жизни поведу. К успеху и радости! Поднимайся в самолет, второе место для тебя приготовлено.
- По жизни я и самостоятельно мастак ходить. Шаг туда, шаг сюда и…
Третий шаг не состоялся, из переулка выскочил самосвал и оставил его лежать на дороге.
Из бессознанки проклюнулось:
- А если повторить?
И очнулся. Но где? В магазине.
- Чего даём? - поинтересовался у продавца.
- «Столичную», экспортный  вариант. Постоянному покупателю с уценкой, а на закус - лотерейный билет.
Продавец разложил веером на прилавке лотерейные билеты.
- Какой посоветуешь, Жорик?
- Брось, Саня! Все они на вид одинаковые.
Он, закрыв глаза, протянул руку. На удачу. Но девушка, стоящая рядом, перехватила его руку, увела влево.
- Бери этот.
Саня  вопросительно посмотрел на продавца. Тот утвердительно кивнул.
- Люба дурного не посоветует.
Последовал совету. А день спустя стал обладателем приличного по меркам  кошелька выигрыша. «Надо бы поделиться с девушкой. Пригласить в знак благодарности на кофе-коньячок, в кино свести, а то и в театр».
Но как пригласить, как свести? Ни телефона, ни адреса. Хотя… имя ведь есть в наличии и Жорик всегда на месте. Так что… Раз-два, шаг туда, шаг сюда, и пожалуйста: двери открываются, вопросы излагаются.
- Жорик! Как мне отыскать Любу?
- А ходи по Старому городу, и всех делов.
- Ходи-ходи, все ходят, да ничего не находят! Улица? Дом? Квартира?
- Самолёт!
- Чего-чего?
- Она в самолёте базируется.
- Лётчица?
- Перелётчица! Правильнее сказать, временная попутчица. Время от времени выявляется в попутчицах и выводит к удаче.
- Не понимаю я тебя, Жорик.
- А тут и понимать нечего. Я сам ничего не понимаю. Ходи по Старому городу, смотри в небо. Она к тебе самостоятельно спустится.
- Ну, Жорик!
- А ты мне не нукай! Не будь дураком, Саня. Ходи и смотри в небо.
Он и пошёл. Ходит-ходит, умаялся, стал спотыкаться. Как при таких обстоятельствах смотреть в небо, когда следует смотреть под ноги? Смотрит под ноги, смотрит, и не углядел, как по соседству на мостовой приземлился двухместный самолёт.
- Не проходи  мимо! - послышалось-не расслышалось, и он сделал шаг в сторону. Сделал второй, а на третьем… Тут из переулка выскочил самосвал и оставил его лежать на дороге.
Много ли лёжа-лежмём надумается? Разве что нечто привычное.
- А не повторить ли? Бог троицу любит.
«Любит-не любит», запестрело ромашковыми лепестками в глазах. И отозвалось в мозгу словом-именем Люба-Любовь. Посмотрел на небо, самолета не увидел. Подумал с похмельным осознанием истины:
- Небось, витает в заоблачной недоступности, -  и  спохватился: - А если подумать на трезвую голову?
На трезвую голову думать не получалось. Вроде бы что-то надумалось, а потянешься к слову - исчезает. Так что… Мысль отдельно, слово отдельно, будто две параллельные линии. Параллельные! А что ещё по уму у нас параллельное? Вожжи! Натянул и гони! Эх, рысаки, удальцы огневые! Даёшь скорость! Да мы, да я! Под цокот копыт! Да мы, да я! Любой самолёт догоним! Тройка у нас величина постоянная, не перелётная штучка типа временная  попутчица. Раззудись плечо, размахнись рука! Только бы встать-подняться, взобраться на облучок и вперёд с песней. Какой? Той самой, что в душе не просыхает, поёт под баян и гармонику. Ну! Залётные! Поехали!
А куда?
Колеса, подвластные квантовой механике, повернули в сторону Израиля.
И давай накручивать километры.

        СКРЫТОЕ ЛИЦО РАДОСТИ

Что такое старость? Это когда не перед кем уже похвастаться своими успехами.
Так размышлял Ром, понимая, что хвастаться ему не перед кем, хотя старости не чувствовал. да и какая старость, если ноги по-прежнему носят, в кармане не дыра, размером в кулак, а пластиковая «Виза» с материальным обеспечением на пять тысяч шекелей.
И все же, почему старость? По той основной причине: не перед кем похвастаться своими успехами. Новый репатриант! Ни друзей, ни родственников! А то, что по еврейской кодировке бабушка в наличии, так и её в живых тьму лет не видел. Последний раз виделись на свадьбе. Не бабушкиной разумеется. На собственной. Но потом не заладилось. Не с бабушкой, понятно, уехала в Израиль, сразу как открылась дорога. С женой не заладилось. Она тоже настроилась на Израиль. И —  развод, слёзы, вспышки ярости: «У тебя такой шанс, а сидишь здесь, хорошей погоды ждёшь! Дождёшься, когда метлой погонят. Помяни моё слово, сразу после Московской олимпиады сделают от ворот поворот!»
Однако пропустить «домашнюю» олимпиаду, ему, спортивному журналисту, притом «невыездному», ну никак не возможно. Нужно быть сумасшедшим, чтобы кинуться в Израиль, который отказался от участия в играх, когда здесь, в Питере, наклёвывается командировка в Москву, и пиши - не тушуйся, преодолевай шторма конкурентной борьбы за оперативность.
Рванул в Москву, сверкнул в двух-трёх репортажах, но собкором в «Советский спорт» не взяли, хотя предварительно обещали, а затем всё поутихло, шторма прошли стороной, вслед за удачей, которая мелькала на горизонте. Мелькала, мелькала и погасла, наделив сердце горечью, а душу какой-то гнетущей пустотой.
Что это? Умом не воспринять! Впрочем, ум и душа - понятия несоединимые. Другое дело, ум и жизненный уклад, душа и любовь. Другое дело, да, другое… 
Задумаешься тут. Дело другое, а дела на самом деле никакого нет, и не предвидится. Новый репатриант пенсионной неопределённости! Ни детей, ни жены - развёлся и со второй. Ходи на  курсы иврита, гуляй по улицам, можешь заглянуть и в ресторан - карман позволяет. Но смешно сказать: карман позволяет, а настроение артачится: какой к чёрту ресторан, если там не пьют под оркестр, а лишь кормятся от пуза, как в заводской столовке.
Гримасы Израиля? Они самые. В анфас и в профиль. Соблазнишься вывеской, зайдёшь. «Вам  что подать?» А посмотришь кругом: на столах тарелки, за тарелками чавкуны - ам-ам, вкусно нам! - и ни одной бутылки водки, ни одного пьяного, выясняющего отношения с напарником по чревоугодию. Скукота, а ещё ресторан. А ещё с вывеской «Ган эдем», «Райский сад» в переводе.
Но к чему перевод? И без лексических упражнений ясно: здесь просто перевод денег, без всякого размаха, и пусть сто раз - ам-ам, вкусно нам! - сознаёшь: самые блистательные шедевры кулинарии переводишь всего-навсего  на фикальную массу. Противно и поучительно. Но в полном соответствии с жизненным предназначением. Разве не так? Представь себе, мнилось, какой ты замечательный журналист, что ни статья - шедевр. А со временем доходит и до тебя невосприимчивая прежде зловредная шутка старых коллег-борзописцев: утром в газете, вечером в клозете. Бр-р-р! Хошь - не хошь, а напьёшься для облегчения. И здоровье пойдёт на поправку, и больше здравого смысла появится в жизни. А то крутится - вертится, крутится - вертится, и всё - замкнутый круг. Ни начала, ни конца. Проще говоря, начала не помнишь, а конец? Спасибочки, о нём и думать не хочется. Пусть о нём думает коронавирус. Говорят, подкрался из Китая уже и в Израиль, вот-вот объявят карантин, и сиди дома - не высовывайся наружу. Лучше шажок туда, шажок сюда, и впритык к Русскому подворью выискать входную дверь, за ней питейное заведение. Глядишь - вот тебе витрина разномастных бутылок, вот тебе стойка, а вот и смешливый бармен с моноклем в глазу, глянцевым котелком пушкинского фасона на голове и с наводящим вопросом во рту.
- Русит?
- Из Питера.
- Водки?
- До краев.
- Нервы?
- Депрессия.
- У новичков, наоборот, эйфория. И без лишней опаски от встречи с заморским вирусом. Мол, израильская медицина, как русский балет, впереди планеты всей.
- Ладно вам! А с какого это пригляда я новичок?
- Иначе были бы давно знакомы.
- Познакомиться не поздно и сейчас.
- Грошик.
- Ром.
- Это в честь пиратского застолья?
- Чего-чего?
- Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.
- Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.
- Споём в унисон?
- Да ну тебя, лучше приткнусь куда в закуток, посижу, подумаю.
- Водку не забудь, в самый раз для подпитки мысли.
А что? Ничего! За столиком довольно уютно. Рюмку опрокинул. Поднесли вторую, а на закуску мясца и салатик. Вилочку подложили слева от тарелки, ножичек справа - культурные, будто из Питера! - и вдобавок сказали: «Спасибо, что зашли. Приятного аппетита!». Чудеса, да и только. Денег не попросили, о платежноспособности не справились, а говорят «спасибо». И кто? Девчушка лет двадцати, не больше, если не меньше. Вроде бы израильтянка, но говорит по-русски, правда с акцентом.
- Русит?
- Родилась в Израиле.
- А говоришь…
- Все говорят, и я говорю. Без разговора на софа русит - русском языке - Грошик на работу не берет.
- Посетители… все на подбор русит?
- Тут же водка прямиком из России. Тебе нальёшь, мне нальёшь, и сразу все ахим - братья.
- Пьёшь?
- Даже не пробую.
- Чего же водку нахваливаешь?
- Пирсом - реклама в переводе с иврита. Ты в первый раз, значит, нужно увлечь, и будешь у нас завсегдатаем. Так правильно сказать по-русски?
- У тебя всё правильно. Ты чисто бальзам на душу.
- Рижский бальзам?
- Нет, это я к слову.
- А я подумала. Ты ищешь кампанию, потому меня и назвал под свое имя. У тебя алкогольное - Ром. И мне дал алкогольное - Бальзам. Шми - моё имя, на самом деле, Галит.
- Галя?
- Можно и так. Всё одно в переводе на иврит - волна, как поймут обычные израильтяне. А ты Ром, в честь пиратского алкоголя?
- Полное имя - Роман. Но в Израиле, мне сказали, не стоит им пользоваться. Потому что Рома - это Рим на иврите, и напоминает о римском владычестве.
- Выходит, ты историк?
- Журналист.
- И я журналист.
- Где? Здесь, за стойкой?
- И здесь. Как не догадываешься, тут самый живой  материал забегает.
- Набегает!
- Принимаю редакторскую поправку, набегает. Подчас и в нетрезвом виде. Но всё равно, разговорчивый.
- Как я?
- И ты разговорчивый.
- У меня депрессия.
- А у меня экзамены на носу. Нужно сдать для зачёта в универ материал о новом репатрианте с давними корнями в Израиле. У тебя есть корни?
- Были. Но давно обрублены.
- Холокост?
- И Холокост, и… Бабушка Мария пережила Холокост в гетто, а потом, как появилась возможность, уехала в Израиль. Здесь и похоронена.
- У нас в Иерусалиме?
- У вас, у вас, но не нашёл могилки. Ходил-ходил, сплошь иврит на надгробьях, а где русский язык, и там не нашёл имени Мария.
- Не спрашивал у смотрителей?
- У них тоже в голове иврит, а в записях - смотрели в кладбищенскую книгу! - и… смотришь в книгу, видишь фигу, без всякого намёка на имя моей бабушки.
- Оно и понятно, Мария!
- Яснее нельзя?
- Чего яснее! Тут у нас каждого переписывают на еврейский лад. По желанию, конечно. Мария на иврите Мирьям. Могу предположить, что твоей бабушке вручили тедаут зеут - удостоверение личности - на имя Мирьям. Так, если не перевирать историю, звали по-настоящему и маму Иисуса Христа.
- Скажешь…
- Скажу и добавлю: моя машина под боком, садись и поехали. Ты найдёшь бабушку, я материал для зачёта по журналистике.
- А Грошик?
- Грошик найдёт постоянного клиента. Я правильно говорю по-русски?
- Правильно.
Чудо чудное, диво дивное, но, как оказывается, ключик к решению загадки лежит в области элементарного незнания местных условий жизни. Хуже, когда такое незнание доводит до неба в клеточку. Впрочем, пока что небо смотрится отлично, ни в клеточку, ни в линеечку: солнышко светит, асфальт покладисто ложится под колёса. Раз - два - три и выезд из города, поворот налево, чуть дальше направо и стоп машина - приехали: кладбище, служебная конторка, светящийся экран компьютера и вопрошатель-очкарик, матёрый знаток местной географии.  
- Имя-фамилия?
- Мария Гольд.
- Иврит, рак (только) иврит.
- Они оле хадаш. Я новый репатриант.
- Ми иторген? Кто переведет?
- Галит.
- Бавакаша. Пожалуйста.
- Мой старший друг ищет место захоронения своей бабушки Марии Гольд, по-израильски Мирьям Захав.
Да, великое дело - иврит! Пару слов, и кладбищенский лабиринт уже не «терра инкогнита», а исхоженная вдоль и поперёк земля с путевыми указателями, ведущими на участок восьмидесятых годов. Теперь и без провожатых несложно добраться до искомой могилки. 
Каменное надгробье. На нём слова памяти и любви.
- Галит! Что тут написано?
- Дорогая Мирьям! Ты остаёшься жить в наших сердцах. Мишпаха - семья Коль. Хава, Михаль, Галит.
- Постой, постой! Откуда здесь твоё имя?
- Здесь и мамино имя Михаль.
- А оно откуда?
- Это надо спросить у бабушки.
- Какой бабушки?
- Бабушки Хавы, по-русски Евы.
- Которая Коль? Мою первую жену звали Ева, но фамилия у неё была моя  Кольман.
- Укоротили и перевели на иврит. Коль - это голос по-нашему.
- Так это же…
- Сюрприз? Так правильно говорят по-русски?
-  Скорее, чудеса Земли обетованной!
- Да, чудеса, не иначе. Не думала - не гадала, что иврит и до дедушки доведёт. 
- А я и не знал, что Ева беременна.
- Лучше позже, чем никогда, дедушка! Как я рада, что ты живой!
- Боже! А нельзя ли Еву увидеть сейчас?
- Соскучился?
- Ещё как! 40 лет, и ни одной свиданки, - деланно пошутил Ром, хотя и не испытывал никакого шутливого настроения.
- Ну, если соскучился… тогда… Давай, деда, сделаем и бабушке сюрприз.
- Каким образом?
- Самым элегантным. На русский лад, но с  еврейским уклоном.
- А проще?
- Чего проще? Послезавтра годовщина смерти твоей бабушки Мирьям. Мы всегда всей семьей приходим сюда. Свечи зажечь, камешки положить на камень памяти. Вот и ты приходи. Придёшь?
- Прибегу!
Всё так удивительно и неожиданно, но поразительно, насколько вовремя. Словом, спасительный нож хирурга при внезапном воспалении аппендицита.
- Только не доводи бабушку Хаву до инфаркта,
Всё так удивительно и неожиданно, но поразительно, насколько вовремя. Словом, спасительный нож хирурга при внезапном воспалении аппендицита, - Галит игриво погрозила пальчиком.
- Постараюсь. Валидол на всякий случай прихвачу.
- Ну, тогда, как у вас говорят, вперёд с песней.
- И с валидолом.
- До завтра!
Но завтра объявили карантин по всему Израилю. Из дома более чем на сто метров выходить не разрешено. Сиди дома, и смотри телевизор, если есть хоть толику настроения для этого. А нет, спасайся иначе. Лучше всего… Нет, бутылка не подходит, книга тоже.  Вот, если бы снова кинуться в журналистику: и занятие по душе, и материал неизведанный. А что? Почему бы не кинуться, когда тело пронизано квантовой мелодикой  и в ушах звучит: мы побеждаем пространство и время.

ИЗ ЛИВАНА С ОКАЗИЕЙ

Осколок снаряда от Эр-Пи-Джи, советского производства, торчит в железном боку автобуса. Он прошел слева направо - через оконное стекло - в спину. И вышел из груди, чтобы облить кровью его автомат, лежащий на коленях.
Моисей впал в кому, не успев подумать о смерти. Не успев даже в мыслях передать привет матери, жене, дочке. Впал в кому и, отвергнув боли и тяжбы минувшей жизни, парил над Добром и Злом - теми понятиями, которыми из века в век кормится человечество. Пока, в разрыве времен, не приступает к пожиранию единоутробных братьев.
Моисей умер…
Его автомат М-16 покоился на кожаном сидении автобуса - так и не высадил в отместку ни одной пули.
Группа иностранных корреспондентов - эти Хоу, Дитрихи, Смиты, коих он вынужден был  сопровождать от Цора до Бейрута, услышав скрежет железа, отвели глаза от запредельной синевы ливанского неба, и теперь с ужасом смотрели на него, военного корреспондента радио «Голос Израиля».
Его мама Рива, лежащая на операционном столе в ашкелонской городской больнице, осознала смерть сына шестым чувством и не позволила себе мирно скончаться под ножом хирурга.
Кому, как не ей, хоронить Моисея на военном кладбище?
Из тысячи болей выбирают одну.
Кровь не стынет в поджилках, когда ноет сердце.
Кого убивают первым, если приспело время войны?
Первым  убивают Ее сына.
Ривин сын Моисей, сын Моисея и внук Моисея, нареченного в честь Моисея, выведшего евреев из египетского плена, погиб от шального осколка на выезде из Бейрута, так и не успев поспеть в Ашкелон к началу операции.
Рива, мать Моисея и дочь Моисея, нареченного в честь Моисея, выведшего евреев из египетского плена, из тысячи болей выбрала одну - смерть сына.
Его смерть она ощутила внезапно, на операционном столе, за мгновение до того, как уснула под наркозом.
Рива очнулась в палате от приступов тошноты. Тело ее содрогалось в спазмах. Старая женщина чувствовала ноющие покалывания в груди, терзаемой куском стали, поразившей ее сына.
Хаим, племянник Ривы, обретший это имя, означающее на иврите - жизнь, в честь дарованной ему жизни  в гетто, чуть ли не силком тащил к ее кровати дежурную медсестру. А та негодующе дергала острыми, как вешалка, плечами и отбивалась скороговоркой:
- Все с ней будет хорошо! А рвота… Без рвоты не отойдешь от наркоза.
- Сделайте что-нибудь! - кричал, не слыша девушки, Хаим.
И дежурная медсестра сделала «что-то», лишь бы «что-нибудь» сделать: сменила на Риве белье.
- Хватит орать! - сказала она Хаиму, сделав «что-то». И вышла в коридор - плечики  вразлет и покачивается, будто худоба-манекенщица от сквозняка.
- Ей плохо! - вдогонку плечикам крикнул Хаим.
- А кому хорошо? - отозвалось из глубины коридора.
Рива булькала горлом, подбирая руки к груди.
- Оставь эту девчонку, Хаим. Она права: кому сейчас хорошо? Идет война, а она… они бастуют. Объявили голодовку на нашу голову. Это надо же, бастуют...
- Но ведь она… Она дежурная!
- Помолчи, Хаим. Мой язык к смерти прилип. Трудно говорить. Закажи памятник.
- Рива, что с тобой? Да ты! Тебе до ста двадцати, и без всякой ржавчины!
- Памятник, Хаим! И беги в родильное отделение. Я чувствую… Хая… Я чувствую… там… с внуком моим… с Моисейчиком… плохо. Не разродится она.
- Рива, да что с тобой впрямь? Каким Моисейчиком? Мы же договорились! Если мальчик, назовем его Давидиком, по моему деду.
- Я знаю, что говорю. Хаим. Беги! Мне… мне…
Рива прикрыла ладонью рот. Но поздно. Ее вновь затрясло. Она выгнулась, так и не отвернувшись от племянника. Хаим выскочил из палаты, пугливым взором отметив, как сквозь ее пепельные пальцы бьют желтые струйки.
«Боже!» - прошептал в коридоре. Выхватил из брючного кармана, не вытаскивая пачки, сигарету. Попросил огонька у проходящего мимо солдата с «Узи» на плече.
- Откуда?
- Из Ливана.
Прикурив, спросил:
- А что у тебя?
- Сын! Сын у меня!
- Так скоро?
- Что? - не понял солдат.
- Да, нет! Я просто так…
Моисей был  счастливый отец…
У него была дочка, шести лет. А сейчас, появился и сын.
В этот раз он  очень хотел сына - с той же силой хотения, как в прошлый раз, когда очень хотел дочку.
Дочку назвали Басей, по имени сестры его матери, убитой гитлеровцами в концлагере. А сейчас ему нужен был сын, чтобы назвать его Давидом, по имени деда, растерзанного заживо немецкими овчарками после неудачного побега к партизанам.
Но он уже знал: имя малышу теперь - Моисей, в честь него. Все согласно еврейской традиции.
Моисею не терпелось  перенестись к своему младенцу, пускающему изо рта первые пузыри жизни. Но догадывался: за ним присматривает Хая… Язык не поворачивается произнести слово  -  «вдова».
Чего их беспокоить?
И он перенесся, раз  выпала такая оказия, в Кирьят-Гат - за десять километров от Ашкелона. К милашке - дочушке Басеньке, за которой обязалась присматривать соседка  Алия Израйлевна.
Алия Израйлевна смотрела телевизор и громко цокала языком, сопереживая происходящему.
На черно-белом экране просторного, как холодильник, ящика демонстрировали врачей ашкелонской городской больницы,  учинивших забастовочные санкции с последующей голодовкой медицинского персонала.
Басеньке пора спать. Но она предпочитала другое занятие. В ванне, под теплым душем, отмывала от серой пыли походный «Репортер» Моисея, который обычно висел на его плече, когда он отправлялся в командировку.
Изнемогая, «маг» вел голосом ее папы какой-то путевой репортаж. Басенька, в ожидании своих слов, записанных некогда на пленку, била по клавишам, будто она за роялем.
Наконец дождалась.
- Я слон! Я слон! - раздалось из магнитофона.
Басенька радостно захохотала.
В коридоре, отгороженном ширмами от больных, тихо бастовали врачи. Они сгрудились у телевизора, слушали последние, касающиеся их голодовки известия и умиротворенно вздыхали.
Коридор, отгороженный ширмами, связывал хирургическое отделение с родильным.
Хаим рванулся было по нему, хотя и опасался: остановят!
Нет, его не остановили. И не потому, что в эти минуты стрекотали камеры телевизионщиков. Его не остановили потому, что белые халаты делали вид, будто ничего экстраординарного в лечебном заведении не происходит. Они видели лишь телевизор, а в нем себя - голодающих перед телеоператорами из разных стран мира. И старались не замечать  Хаю, дорвавшуюся почти до самого телевизора с ребенком на руках, но так и не втиснувшуюся в кадр.
- Доктор! Доктор! - шептала она, протягивая ребенка врачу. - Смотрите! С ним все в порядке? Он не подает голоса!
- Минутку! - сказал врач. - Потерпите немного. С ним все будет в порядке. А у нас санкции.
Он повернулся на стуле,  уставился в экран зазывного ящика, в лицо своего коллеги, профсоюзного беса, бесстрастно излагающего требования забастовочного комитета.
- Доктор! - вспыхнула Хая.
- Потерпите немного. Голос у него прорежется, - бесстрастно ответил врач.
Автомат Моисея лежал на коленях под его безвольными руками.
В далеком Бейруте.
Его тело, поникнув, подрагивало на мягком  автобусном сидении.
В далеком Бейруте.
Но дух его метался по Ашкелонской больнице, от Хаи к врачу, от врача к маме Риве, от мамы Ривы к двоюродному брату Хаиму.
Хая бросилась к телефону-автомату.
Моисей подставил  руки. Но так  и не смог принять даже на мгновение младенца, чтобы ей было легче набирать на ускользающем от пальца диске заветные цифры.
- Алло! Алло! -  скороговоркой произносила Хая. - Скорая помощь? Скорая, скорей, сюда! Адрес? Ах, да - адрес! Записывайте! Ашкелонская городская больница! Родильное отделение!

 
ОПРОКИНУТОЕ НЕБО

Опрокинутое небо, и не знаешь, как остановить пространство. Оно всё движется, движется...  Сквозь время. И завораживает душу. Казалось бы, смерть, а поди ж ты...  Всё живое, разве что небо опрокинутое, и оно под ногами, а не над головой. Впрочем, и это не проблема. Научиться ходить по облакам - дело плёвое, было бы желание.  К тому же, это куда одухотворённее, чем бацать ногами по земле, тем более, что её называют матушкой,  И ощущение - божественное, не зря ведь сделан по образу и подобию Всемогущего Господа. И сам готов воспринимать себя всемогущим: раззудись плечо, размахнись рука.
Но что? Что такое? Липкие пальцы тянутся из небытия, но не затем, чтобы погладить, приласкать, а нет, совсем наоборот, отщипнуть.
Чего отщипнуть?
Чай, не торт, не конфета. А-а... души моей отщипнуть с ноготок, чтобы выявиться из беспамятства, вочеловечиться хоть на минуту-другую, иначе не представиться, не объяснить свои хулиганские, либо безумные действия.
А что? Предоставим ему такую возможность?
Ну, объясняйся уже, господин преждевременец, а то в морду дам! И не цепляйся больше пальцами. Знаем-догадываемся о твоих поползновениях змеиной породы! Однако окстись, стервец-леденец! Душа моя, и никакой делёжки!
А вот и не правда моя, как выясняется, дай только  свободу слова привязчивому незнакомцу почти  неразличимой наружности. Душа, видишь ли, и его тоже. Но не сегодняшнего раскроя, а позавчерашнего, скажем так, ибо точной хронологией и он не располагает, так как в пору его жизни-смерти и календарь был другим, и понятия о добре и зле отличались от сегодняшних. Да и вообще, не понимали, зачем человеку душа. Впрочем, а сейчас? Действительно, для чего человеку душа?
Чтобы мучила совесть за всякие скверные поступки? Чтобы страдать от неразделённой любви? Чтобы переживать из-за несбывшихся желаний?
Кому нужна такая душа? Зачем она привязалась к человеку и не отпускает  до смерти?
А вот, если подумать, что у этой вечной контролёрши  нашего внутреннего мира, имеется своего рода ДНК, как у физического тела, тогда вмиг многое становится понятным. И реинкарнации, и загробные путешествия, и перенесение земной информации в божественный источник всех знаний. 
Вот-вот, реаинкарнация, это - прежде всего по сложившейся ситуации. Почему? Да по той простой причине, что незнакомец считает себя претендентом  на владение моей  душой. И поясняет, как неучу: в незапамятном 1812-ом он живот положил на алтарь отечества, проще говоря, погиб в разгар Бородинской битвы, защищая от французов русскую землю. Не пожил, как следует. Не прочувствовал радостей и печалей, дерево не посадил, ребёнка не родил, ни дома у него, ни семьи - лишь плац для шагистики,  казарма для отсыпа и поле боя для раздвоения личности, когда грудь в крестах, а голова в кустах.
Мы приходим с рождением в жизнь, уже сделанную для нас предварительно. И движемся по ней закодировано, как по течению волны, поднятой нашими родителями. При этом сознаем: есть право выбора. Им пользуемся интуитивно, но с пользой для себя или нет, не осознаём по-настоящему до конца жизни. И лишь на смертном одре, просматривая фильм о собственной жизни, делаем выводы. Чаще всего, они не утешительны, что и приводит к новому рождению.
Незнакомец, покусившийся на мою бессмертную душу, этим и козырнул. Мол, сознание привело его на том свете к новому рождению. И он уродился во мне. Спасибочки, но больно мне нужно такое прямое родство. Вернее, и не родство, а чёрт его  знает - что! Поди, чувак и читать не умеет, и в математики не превозмог таблицы умножения, а лезет быть мною. Должно же быть какое-то промежуточное звено, допустим, из двадцатого века. А то прикиньте, что получится, когда на вечере поэзии его попросят прочитать свои новые стихи. Он и о старых, от Лермонтова, типа «скажи-ка дядя, ведь не даром Москва, спалённая пожаром, французам отдана», понятия не имеет. А о новых, притом моих... «Её красы убийственная сила его с нетрезвых ног сносила». Ха-ха! Родственничек! Не по месту, и не ко времени. Да и по талантам не ровня. А уж по познаниям... Кстати, у меня не доморощенные, а из надёжного источника - родом из самых современных научных гипотез. Например? Чего далеко ходить. Раз-два-три, и пожалуйста: учёные пришли к выводу, что при объединении теории относительности Эйнштейна и квантовой физики, пропадает понятие времени. Его просто-напросто не существует.
Вот оно что!
И, значит, не надо думать о завтрашнем дне. А ведь на этом - мыслях о завтрашнем дне - построена вся человеческая жизнь, направляемая от зарплаты до зарплаты к светлому будущему.
Но если нет времени, то и будущее - светлое, либо не очень - тоже под вопросом.
И вопрос не только в рассветах и закатах, повышении интеллекта, прибавки к жалованью. Куда как более значимый. Если не думать о завтрашнем дне, если не нацеливаться в будущее, а жить только сиюминутным, то…
Да-да, снисходит подобно наитию, подсказка свыше: так живут младшие братья ваши, именуемые животными. А вы ведь…
Задумаешься тут. Но нет, не задумаешься, всё недосуг, времени ни на что нет. И жизни, видимо, тоже, когда она вне времени.
Ау! Где часы-ходики? Слава Богу, еще не отказали. Сколько натикало? Ага! Без пяти минут 12. Ох, ещё пяток минут, и наступит спасительная полночь, знаменующая начало завтрашнего дня.
Полночь  спасительная. Полночь знаменующая.  Тик-так, тик-так, и вот она, полночь-выручалочка. И впрямь - спасительная, и впрямь знаменующая. А выявляется не в хриплом голосе кутузовской гвардии гренадёра, а в узнаваемом песенном разливе, музыка народная, слова Демьяна Бедного:  «Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты. В Красной армии штыки чай найдутся. Без тебя большевики обойдутся». 
Но не обошлись, видимо, дали в руки трехлинейку - режь, коли, убивай! А супротивники-беляки  винтовку отобрали, по шее накостыляли и заодно вынули душу, чтобы она, как перелётная птица, упорхнула ко мне. Так что...  головоломка. На поверке выходит, что Кутузовский гренадер должен требовать возмещения души у юного красноармейца Ваньки, а не у меня. Но ведь Ванька тоже не дурак, фигу гренадеру, и в обход предшественника,  рванёт ко мне. Дай ему душу, иначе и без моего согласия душу вытрясет.  А она и без того  еле держится в теле. Хотя попробуем сообразить... В каком теле? Тела ведь нет в наличии.  А что есть? Облака, да, присутствуют. Небо, да, под ногами, правда, в опрокинутом виде. Солнышко? На месте. Лучиками постреливает, теплом пригревает. А тело? Если взглядом скользнуть вдоль по солнечному лучику, прямиком к нему и выйдешь:  правда, маленькое оно, крохотное, одним словом, новорождённое.
И? Ну да! Да-да-да!
Человек родился! Возрадуйтесь, люди, и несите подарки!
А чем же одарить новорождённого, если не своей душой?
И одарил.
Душа ведь - штука вечная, поносил и будя. Да к тому же приставучие кандидаты на обладание ею тут же умахнут из своей назойливости  куда подальше на тот свет.

"Наша улица” №275 (10) октябрь 2022

адрес
в интернете
(официальный сайт)
http://kuvaldn-nu.narod.ru/